Потом Грюмир перепрыгнул через планширь. Вода внизу шумно плеснула, принимая его тело.
— Да он сдурел, — с недоумением проговорил Убби, опуская щит и разворачиваясь к Харальду. — Зачем Грюмир это сде…
Он осекся, уставившись Харальду в лицо. Выдохнул протяжно:
— Ярл, глаза-то у тебя…
Харальд не мог дышать.
Тело сковала непонятная сила — не давившая нигде, но лишившая возможности двигаться.
И одно за другим уходили чувства. Ярость. Изумление. Понимание того, что его поймали в ловушку — верней, он сам в неё прыгнул.
Однако не выйти на хольмганг он не мог. А Грюмир поступил не как воин…
Но это уже не имело значения. И не задевало его.
Яд на стрелах, подумал Харальд напоследок. Эйлин опоила, эти отравили, намазав чем-то наконечники стрел…
Поодаль, на драккарах Грюмира и Вельди, спешно ставили паруса. Их гребцы схватились за весла.
Харальд видел нос корабля — и то, как величаво плывут слева и справа два ярко освещенных драккара. Грюмир и Вельди торопились в Йорингард.
А следом мир для Харальда посерел.
После этого на него пахнуло живой плотью. Слева, как раз там, откуда пахло плотью, мир налился цветами. Ожил вдруг, позвал к себе…
Харальд разжал пальцы. Секира, глухо звякнув, врубилась в одну из ясеневых половиц.
Стоявший рядом Убби, прошедший не одну битву, нюхом учуял опасность. И метнулся в сторону.
В памяти его сразу всплыли все слухи, ходившие о Харальде. О том, как он перерождается, убивая своих баб. А сейчас у ярла Харальда изменились глаза. Под веками поблескивала ровная серая муть. Без белков, без зрачков, без радужек.
И лицо, освещенное отблесками факелов, стало другим. Темно-серым, как китовая шкура — только без мокрого блеска. Шея с руками тоже потемнели.
Харальд, пригнувшись, тенью скользнул в его сторону. Отловил ладонь с мечом, который Убби инстинктивно вскинул…
Хрустнуло, меч упал. Убби взвыл от дикой боли и с изумлением понял, что ярл раздавил ему ладонь. Взгляд викинга ухватил растопыренные, словно надломленные пальцы, торчавшие из чужого кулака.
В следующий миг Убби ударил по руке Харальда щитом, который держал в уцелевшем кулаке. Врезал, метя по пальцам ярла железной оковкой. Щит он взял у Торвина — а тот любил затачивать железо по краям, превращая его в режущее лезвие.
Пальцы Харальда разжались.
Убби прыгнул за борт с места, по пути отшвыривая в сторону щит. Уже из воды заорал:
— Уходим! За борт, все!
Следом в воду попрыгали викинги, видевшие, что случилось с ним — и с ярлом.
Харальд, замерев возле планширя, уставился на свою ладонь. Удар Убби разрубил ему пальцы, раздробив кости. Но страшные раны быстро затягивались. Перерубленные пальцы спешно срастались.
Только живой плотью рядом уже не пахло. И мир опять посерел.
Он ничего не чувствовал — ни ярости, ни желания. Но помнил, что когда-то все это ощущал.
Харальд оскалился. Над водой полетел долгий, протяжный звук — то ли невнятное ворчание, то ли громкое шипение.
— Пусть посидит там до утра, — объявил Грюмир, стоя на корме своего драккара, шедшего к Йорингарду.
Он смотрел в сторону корабля, на котором остался Харальд. Викинги, раньше ходившие под Хрориком, а затем перебежавшие к берсерку, сыпались сейчас с палубы в воду, как спелые желуди.
А перед этим на том драккаре вопили. Значит, Харальд уже поймал кого-то себе на потеху…
— Не сбежит? — спросил у Грюмира его подручный. И ткнул рукой в сторону скалистого берега. — Вон там, под утесами, вроде бы разворачивается чей-то драккар. Похоже, он крался за нами от самого устья. Может, это его собственный, с его людьми? И они идут к нему на подмогу?
Хёрсир Грюмир пожал плечами.
— Как сказал конунг, давая то снадобье, Харальд от него поначалу обезумеет. Кого поймает, того и порвет на части… так что пусть плывут. С ними разберется сам Харальд. А перед рассветом мы к нему сплаваем. Ветер к берегу, в море это корыто не унесет. Если будет валяться на палубе без движения, значит, все, можно брать. Он после этого станет ручным. Всех разделает, на кого укажут.
— Первый раз о таком слышу, — пробормотал подручный. — Хотя этот Харальд и раньше был не пойми что.
— Нам сейчас не о нем думать надо, а о казне, — бросил Грюмир, уже отворачиваясь от драккара за кормой.
Берег Йорингарда был близко. Вдоль него, за причаленными драккарами, стояли викинги. Предатели, которых берсерк оставил, чтобы охранять крепость со стороны воды…
— Если пропадет хоть одна серебряная марка, Гудрем нас самих отдаст на поживу этому Харальду!
Кейлев не видел произошедшего на драккаре, где был его ярл.
Но криков викингов, попрыгавших с палубы в воду, хватило, чтобы понять — с Харальдом что-то случилось.
— С ярлом вроде бы неладно, — угрюмо сказал кто-то из воинов, гребших на передней скамье.
— Рты закройте, — грозно приказал Кейлев. — Ярл у нас и берсерк, и сын Ёрмунгарда…и только что из боя! А на хольмганге, если я верно понял, его пытались убить. Подло, не по правилам. Стрелами забросали с другого драккара. А гнида эта, Грюмир, тут же за борт спрыгнул. Ясное дело, что ярл сейчас не в себе. Правый борт — весла в воду! Левый — греби! Хрор, правь к драккару! Поворачиваем!
Драккар с ярлом приближался. На палубе что-то неровно вспыхивало. Похоже, догорал один из факелов, зажженных ради хольмганга.
Как бы пожар не начался, подумал Кейлев. Знать бы, что случилось с ярлом…
Следом он разглядел темную фигуру возле мачты — и похолодел. Рявкнул:
— Суши весла!
Ярл Харальд смотрел в их сторону. Кейлев видел это ясно, догоравший факел давал достаточно света. Стоял Харальд без шлема, и вроде как без своей медвежьей рубахи.
Но лицо у ярла изменилось. Его точно пеплом присыпало. Не сверкали глаза. У мачты застыла темно-серая фигура…
Викинги, одним махом вскинув весла и уложив их вдоль бортов, сгрудились у планширя рядом с Кейлевом.
Мужчины тихо переговаривались. В их шепотках старик слышал страх и неуверенность. И, нахмурившись, посмотрел в сторону Йорингарда.
Драккары, залитые светом факелов, уже приставали к берегу.
Казна и драккары для новых хирдов — все там, горестно осознал Кейлев.
— И что теперь? — напряженно спросил кто-то. — С ярлом-то что?
Я пришел сюда, чтобы стать хёрсиром, мрачно подумал Кейлев. И без этого не уйду.
— Что, не знаете, как ярла иногда накрывает? — рявкнул он. — Чего застыли, как испуганные бабы? Тащите сюда багры! Сейчас понадобятся…
— Ты что-то задумал, Кейлев? — спросил сзади Олаф.
— Да чего тут задумывать, — проворчал старик. — Тащи сюда девчонку, Олаф! Порвет бабу, по своему обычаю — и успокоится. Тащи девчонку!
Время тянулось медленно, а Харальд все не приходил. И в просвете меж занавесок Забава его не видела.
Уже стемнело, а его все не было. Люди на корабле то переставали грести, то снова брались за весла.
Затем корабль накренился, разворачиваясь. А после этого послышались чьи-то вопли, приглушенные расстоянием. Слушая их, Забава холодела. Плотней закутывалась в покрывало…
И понимала, как неправа была, решив, что Харальд-чужанин сбежал от войны.
Он сам на неё отправился.
Матушка Мокошь, лишь бы жив остался, думала Забава, замерев у занавесей. Выглядывала за них — и видела темный корабль, освещенный лишь светом звезд. Чужане сидели на лавках, гребли с дружными выдохами. Лица их прятались во мраке.
Потом Забава услышала непонятный звук. То ли ветер свистел, то ли зверь рычал.
Удары весел о воду тут же стихли. Чужане на корабле начали переговариваться. Речь их звучала мрачно, каркающе.
А следом её выдернули из-за занавесок и потащили по кораблю. Поставили у борта, посреди толпы мужиков…
И Забава увидела напротив ещё один корабль, отделенный от этого неширокой полосой воды. Там что-то горело — а у мачты молча стоял человек.
Человек, похожий на Харальда. Вон и косицы, как у него!
Только глаз, обычно блестевших даже во мраке, не видно. И сам весь темный. Он? Не он?
Кейлев глянул на девчонку. Напугана, это видно даже в полутьме. Но не плачет и не вопит. Вздрогнула, когда стащили покрывало…
— Хорошо, — проворчал он. Велел: — Подержите ей руки!
И мечом распорол платье. Девчонка задергалась в крепких руках, закричала. Попыталась его пнуть — но парни дернули её назад.
Кейлев оглянулся на ярла. Тот стоял неподвижно, глядя в их сторону. Во всяком случае, так ему показалось.
Теперь, когда глаза у Харальда не горели голубым серебром, и не поймешь.
Кейлев уже хотел взяться за нижнюю рубаху рабыни, но передумал.
Кто знает, как потом все повернется? Вдруг ярл будет недоволен, что его девку заголили при всех? Что на неё глазел весь хирд?
Будь умнее, Кейлев, приказал он сам себе. Хоть теперь, на излете лет…
— Сдерите с неё то, что я разрезал, — распорядился он. — Нижнюю рубаху оставьте. И готовьте багры. Олаф, десяток людей на весла. Пусть гребут к драккару, где ярл. Все, кто с баграми — ждите моей команды.
Потом Кейлев прошелся взглядом по лицам тех, кто держал рабыню. Приказал:
— Сигвард. И ты, Ингульф. Когда скажу, швырнете девчонку ярлу. Но так, чтобы не убить. Ярлу она нужна живой, понятно вам? Олаф, сразу после этого отгребаем назад! И ждем в сторонке!
Полоска воды между двумя драккарами уменьшалась.
Когда с неё сорвали платье, разрезанное белоголовым стариком, Забава забилась от ужаса. На этот раз она даже не вскрикнула — горло перехватило.
Человек на том корабле стоял по-прежнему неподвижно.
Это не Харальд, горестно мелькнуло у Забавы. Он бы не торчал пнем!
Корабль приближался. До него оставалось шагов семь, когда чужане закинули багры. С громким выдохом рванули на себя. Дерево затрещало, проминаясь под железными крючьями…
И драккары соприкоснулись.
Человек на носу повернулся туда, где с треском сошлись корабельные борта.
Забаву перекинули на соседний драккар легко, как кутенка. Она покатилась по дробно застучавшим половицам. Ободрала ладони, расшибла лоб. Отбила коленки.
А когда со всхлипом поднялась на четвереньки, темный безглазый человек уже стоял над ней.
Слева догорал факел, воткнутый в какую-то щель — и в неярком свете Забава смогла разглядеть его лицо.
Это был он. Харальд-чужанин.
Только весь какой-то потемневший. Цвета пепла с углем, ото лба до пояса. И глаза уже не горели серебряным огнем. Слились с кожей, тоже потемнев.
Ни белков, ни зрачков не было видно.
Теплый комок плоти, что бросили с драккара — моего драккара, равнодушно подумал Харальд — ворочался у его ног. Лучился теплым живым цветом, манил…
Он нагнулся, подхватил это теплое и вздернул на высоту своего роста.
— Харальд, — всхлипнул комок плоти.
И ухватился мелкими руками за его плечи.
Баба, холодно подумал Харальд. Такая же, как те, кого он рвал на куски.
Воспоминания вдруг поднялись со дна памяти. Он их не только рвал. Делал с ними и другое. Наполненное наслаждением, жаром, судорожными вздохами…
— Харальд, — снова выдохнула баба, которую бросили с его драккара.
И тонкие пальцы начали гладить Харальда по щекам.
Воспоминания плыли, разворачиваясь словно сами по себе — но не задевая его.
Вроде бы не задевая.
Однако вспомнилось — с этой бабой он тоже занимался тем, после чего по телу гуляли волны жара. Затем становилось хорошо, легко…
И Харальд внезапно завалил комок плоти на палубу. Под себя. Хотя сейчас он не чувствовал ничего. Ни желания, ни тяжести ниже пояса.
И все же на краю сознания бродило вялое желание снова ощутить, как это было.
Кажется, все начиналось именно так?
Вот только желание изведать былые радости тут же прошло. Исчезло, как рыба в набежавшей волне.
Другое накатило, топя остатки воспоминаний — жажда почувствовать, как проминается под пальцами живая плоть. Как брызжет кровью…
Лишь бабьи руки, гладившие его по щекам, мешали.
Харальд поймал ладони бабы, одной рукой прижал их к палубе. Она в ответ трепыхнулась слабо, почти неощутимо.
Харальд примерился, с чего начать. Свободная рука сама потянулась к её губам. Рвануть одну из них…
Он склонился над бабой, чтобы видеть все, и ничего не упустить. Чтобы насладиться живыми цветами, которыми она сияла. Но тут факел, угасая, стрельнул на ветру ворохом искр.
И Харальд вдруг увидел себя — там, в её глазах. Он был темным силуэтом, вырубленным из пепельного мрака.
Ещё одно воспоминание всплыло из памяти — и странно обожгло Харальду нутро. Он когда-то так же отразился в её глазах.
Почти так же. В тот день он тоже нависал над ней. Но тогда на его лице сияла морда зверя, исходившая темным светом…
Харальд замер.
Мгновенья текли. А затем на пепельной серости его лица сверкнули серебряные искры. Медленно разгорелись в тонкие колечки.
И расправились в серебряные глаза.
Теперь уже чисто-серебряные. Без голубизны.
Рука, нацелившаяся, чтобы рвануть нижнюю губу девчонки — только коснулась её.
И опала.
Первое, что вернулось к Харальду — ярость. Безумная ярость, разом выкрасившая и палубу, и лицо Добавы в алые тона. Его ладонь, все ещё державшая железной хваткой запястья девчонки, сжалась…
Она вскрикнула от боли, и Харальд резко отдернул руку. Откатился в сторону и замер, по-звериному приникнув к палубе.
Следом он вспомнил все остальное. Хольмганг, затеянный лишь для того, чтобы засыпать его стрелами — которые были чем-то смазаны. Навалившееся равнодушие. Бесцветье, в которое окунулся мир. И жажду его расцветить, разрывая живую плоть, лучившуюся яркими красками.
Потом была искалеченная рука Убби. Бегство всех, кого он так внезапно и удачно заполучил под свою руку. А чужие драккары ушли в Йорингард.
Он выиграл так много — но разом потерял все. Новый хирд, казну, крепость…
И себя самого!
Добава потянулась к нему, привстав на колени. Руки у неё тряслись.
Харальд, припомнив, что его хватка сотворила с ладонью Убби, перехватил тонкие запястья. Пробежался по ним пальцами, ощупывая.
Вроде бы целы.
Я её не потерял, подумал он. Хотя было мгновенье, когда мог и…
Хребет у Харальда свело в дугу. Он скорчился, уставившись на девчонку.
На её щеках поблескивали смазанные дорожки слез. Но она не кричала, не пыталась удрать. Лишь часто и судорожно дышала.
Я тебе все возмещу, мысленно пообещал ей Харальд, отпуская слабые руки. И если ты берешь ласками…
Да у тебя на теле не останется места, которое я не потревожу лаской!
Но сначала нужно вернуть все. Драккары, казну, Йорингард.
Харальд встал. Кинул взгляд вниз, ощутив, что в ноге что-то застряло. Из голени торчала обломанная стрела. Похоже, древко треснуло, когда он повалил Добаву на палубу.
Он выдернул наконечник и метнулся по палубе, отыскивая брошенную секиру с рубахой. Следом заорал, повернувшись к своему драккару:
— Кейлев! Сюда!
На его корабле гребцы налегли на весла.
Харальд, прислонив секиру к планширю, в два прыжка подлетел к Добаве, уже вставшей на ноги — а теперь заворожено смотревшей на него. Вскинул девчонку на руки, вернулся к борту.
— Да он сдурел, — с недоумением проговорил Убби, опуская щит и разворачиваясь к Харальду. — Зачем Грюмир это сде…
Он осекся, уставившись Харальду в лицо. Выдохнул протяжно:
— Ярл, глаза-то у тебя…
Харальд не мог дышать.
Тело сковала непонятная сила — не давившая нигде, но лишившая возможности двигаться.
И одно за другим уходили чувства. Ярость. Изумление. Понимание того, что его поймали в ловушку — верней, он сам в неё прыгнул.
Однако не выйти на хольмганг он не мог. А Грюмир поступил не как воин…
Но это уже не имело значения. И не задевало его.
Яд на стрелах, подумал Харальд напоследок. Эйлин опоила, эти отравили, намазав чем-то наконечники стрел…
Поодаль, на драккарах Грюмира и Вельди, спешно ставили паруса. Их гребцы схватились за весла.
Харальд видел нос корабля — и то, как величаво плывут слева и справа два ярко освещенных драккара. Грюмир и Вельди торопились в Йорингард.
А следом мир для Харальда посерел.
После этого на него пахнуло живой плотью. Слева, как раз там, откуда пахло плотью, мир налился цветами. Ожил вдруг, позвал к себе…
Харальд разжал пальцы. Секира, глухо звякнув, врубилась в одну из ясеневых половиц.
Стоявший рядом Убби, прошедший не одну битву, нюхом учуял опасность. И метнулся в сторону.
В памяти его сразу всплыли все слухи, ходившие о Харальде. О том, как он перерождается, убивая своих баб. А сейчас у ярла Харальда изменились глаза. Под веками поблескивала ровная серая муть. Без белков, без зрачков, без радужек.
И лицо, освещенное отблесками факелов, стало другим. Темно-серым, как китовая шкура — только без мокрого блеска. Шея с руками тоже потемнели.
Харальд, пригнувшись, тенью скользнул в его сторону. Отловил ладонь с мечом, который Убби инстинктивно вскинул…
Хрустнуло, меч упал. Убби взвыл от дикой боли и с изумлением понял, что ярл раздавил ему ладонь. Взгляд викинга ухватил растопыренные, словно надломленные пальцы, торчавшие из чужого кулака.
В следующий миг Убби ударил по руке Харальда щитом, который держал в уцелевшем кулаке. Врезал, метя по пальцам ярла железной оковкой. Щит он взял у Торвина — а тот любил затачивать железо по краям, превращая его в режущее лезвие.
Пальцы Харальда разжались.
Убби прыгнул за борт с места, по пути отшвыривая в сторону щит. Уже из воды заорал:
— Уходим! За борт, все!
Следом в воду попрыгали викинги, видевшие, что случилось с ним — и с ярлом.
Харальд, замерев возле планширя, уставился на свою ладонь. Удар Убби разрубил ему пальцы, раздробив кости. Но страшные раны быстро затягивались. Перерубленные пальцы спешно срастались.
Только живой плотью рядом уже не пахло. И мир опять посерел.
Он ничего не чувствовал — ни ярости, ни желания. Но помнил, что когда-то все это ощущал.
Харальд оскалился. Над водой полетел долгий, протяжный звук — то ли невнятное ворчание, то ли громкое шипение.
***
— Пусть посидит там до утра, — объявил Грюмир, стоя на корме своего драккара, шедшего к Йорингарду.
Он смотрел в сторону корабля, на котором остался Харальд. Викинги, раньше ходившие под Хрориком, а затем перебежавшие к берсерку, сыпались сейчас с палубы в воду, как спелые желуди.
А перед этим на том драккаре вопили. Значит, Харальд уже поймал кого-то себе на потеху…
— Не сбежит? — спросил у Грюмира его подручный. И ткнул рукой в сторону скалистого берега. — Вон там, под утесами, вроде бы разворачивается чей-то драккар. Похоже, он крался за нами от самого устья. Может, это его собственный, с его людьми? И они идут к нему на подмогу?
Хёрсир Грюмир пожал плечами.
— Как сказал конунг, давая то снадобье, Харальд от него поначалу обезумеет. Кого поймает, того и порвет на части… так что пусть плывут. С ними разберется сам Харальд. А перед рассветом мы к нему сплаваем. Ветер к берегу, в море это корыто не унесет. Если будет валяться на палубе без движения, значит, все, можно брать. Он после этого станет ручным. Всех разделает, на кого укажут.
— Первый раз о таком слышу, — пробормотал подручный. — Хотя этот Харальд и раньше был не пойми что.
— Нам сейчас не о нем думать надо, а о казне, — бросил Грюмир, уже отворачиваясь от драккара за кормой.
Берег Йорингарда был близко. Вдоль него, за причаленными драккарами, стояли викинги. Предатели, которых берсерк оставил, чтобы охранять крепость со стороны воды…
— Если пропадет хоть одна серебряная марка, Гудрем нас самих отдаст на поживу этому Харальду!
***
Кейлев не видел произошедшего на драккаре, где был его ярл.
Но криков викингов, попрыгавших с палубы в воду, хватило, чтобы понять — с Харальдом что-то случилось.
— С ярлом вроде бы неладно, — угрюмо сказал кто-то из воинов, гребших на передней скамье.
— Рты закройте, — грозно приказал Кейлев. — Ярл у нас и берсерк, и сын Ёрмунгарда…и только что из боя! А на хольмганге, если я верно понял, его пытались убить. Подло, не по правилам. Стрелами забросали с другого драккара. А гнида эта, Грюмир, тут же за борт спрыгнул. Ясное дело, что ярл сейчас не в себе. Правый борт — весла в воду! Левый — греби! Хрор, правь к драккару! Поворачиваем!
Драккар с ярлом приближался. На палубе что-то неровно вспыхивало. Похоже, догорал один из факелов, зажженных ради хольмганга.
Как бы пожар не начался, подумал Кейлев. Знать бы, что случилось с ярлом…
Следом он разглядел темную фигуру возле мачты — и похолодел. Рявкнул:
— Суши весла!
Ярл Харальд смотрел в их сторону. Кейлев видел это ясно, догоравший факел давал достаточно света. Стоял Харальд без шлема, и вроде как без своей медвежьей рубахи.
Но лицо у ярла изменилось. Его точно пеплом присыпало. Не сверкали глаза. У мачты застыла темно-серая фигура…
Викинги, одним махом вскинув весла и уложив их вдоль бортов, сгрудились у планширя рядом с Кейлевом.
Мужчины тихо переговаривались. В их шепотках старик слышал страх и неуверенность. И, нахмурившись, посмотрел в сторону Йорингарда.
Драккары, залитые светом факелов, уже приставали к берегу.
Казна и драккары для новых хирдов — все там, горестно осознал Кейлев.
— И что теперь? — напряженно спросил кто-то. — С ярлом-то что?
Я пришел сюда, чтобы стать хёрсиром, мрачно подумал Кейлев. И без этого не уйду.
— Что, не знаете, как ярла иногда накрывает? — рявкнул он. — Чего застыли, как испуганные бабы? Тащите сюда багры! Сейчас понадобятся…
— Ты что-то задумал, Кейлев? — спросил сзади Олаф.
— Да чего тут задумывать, — проворчал старик. — Тащи сюда девчонку, Олаф! Порвет бабу, по своему обычаю — и успокоится. Тащи девчонку!
***
Время тянулось медленно, а Харальд все не приходил. И в просвете меж занавесок Забава его не видела.
Уже стемнело, а его все не было. Люди на корабле то переставали грести, то снова брались за весла.
Затем корабль накренился, разворачиваясь. А после этого послышались чьи-то вопли, приглушенные расстоянием. Слушая их, Забава холодела. Плотней закутывалась в покрывало…
И понимала, как неправа была, решив, что Харальд-чужанин сбежал от войны.
Он сам на неё отправился.
Матушка Мокошь, лишь бы жив остался, думала Забава, замерев у занавесей. Выглядывала за них — и видела темный корабль, освещенный лишь светом звезд. Чужане сидели на лавках, гребли с дружными выдохами. Лица их прятались во мраке.
Потом Забава услышала непонятный звук. То ли ветер свистел, то ли зверь рычал.
Удары весел о воду тут же стихли. Чужане на корабле начали переговариваться. Речь их звучала мрачно, каркающе.
А следом её выдернули из-за занавесок и потащили по кораблю. Поставили у борта, посреди толпы мужиков…
И Забава увидела напротив ещё один корабль, отделенный от этого неширокой полосой воды. Там что-то горело — а у мачты молча стоял человек.
Человек, похожий на Харальда. Вон и косицы, как у него!
Только глаз, обычно блестевших даже во мраке, не видно. И сам весь темный. Он? Не он?
***
Кейлев глянул на девчонку. Напугана, это видно даже в полутьме. Но не плачет и не вопит. Вздрогнула, когда стащили покрывало…
— Хорошо, — проворчал он. Велел: — Подержите ей руки!
И мечом распорол платье. Девчонка задергалась в крепких руках, закричала. Попыталась его пнуть — но парни дернули её назад.
Кейлев оглянулся на ярла. Тот стоял неподвижно, глядя в их сторону. Во всяком случае, так ему показалось.
Теперь, когда глаза у Харальда не горели голубым серебром, и не поймешь.
Кейлев уже хотел взяться за нижнюю рубаху рабыни, но передумал.
Кто знает, как потом все повернется? Вдруг ярл будет недоволен, что его девку заголили при всех? Что на неё глазел весь хирд?
Будь умнее, Кейлев, приказал он сам себе. Хоть теперь, на излете лет…
— Сдерите с неё то, что я разрезал, — распорядился он. — Нижнюю рубаху оставьте. И готовьте багры. Олаф, десяток людей на весла. Пусть гребут к драккару, где ярл. Все, кто с баграми — ждите моей команды.
Потом Кейлев прошелся взглядом по лицам тех, кто держал рабыню. Приказал:
— Сигвард. И ты, Ингульф. Когда скажу, швырнете девчонку ярлу. Но так, чтобы не убить. Ярлу она нужна живой, понятно вам? Олаф, сразу после этого отгребаем назад! И ждем в сторонке!
Полоска воды между двумя драккарами уменьшалась.
***
Когда с неё сорвали платье, разрезанное белоголовым стариком, Забава забилась от ужаса. На этот раз она даже не вскрикнула — горло перехватило.
Человек на том корабле стоял по-прежнему неподвижно.
Это не Харальд, горестно мелькнуло у Забавы. Он бы не торчал пнем!
Корабль приближался. До него оставалось шагов семь, когда чужане закинули багры. С громким выдохом рванули на себя. Дерево затрещало, проминаясь под железными крючьями…
И драккары соприкоснулись.
Человек на носу повернулся туда, где с треском сошлись корабельные борта.
Забаву перекинули на соседний драккар легко, как кутенка. Она покатилась по дробно застучавшим половицам. Ободрала ладони, расшибла лоб. Отбила коленки.
А когда со всхлипом поднялась на четвереньки, темный безглазый человек уже стоял над ней.
Слева догорал факел, воткнутый в какую-то щель — и в неярком свете Забава смогла разглядеть его лицо.
Это был он. Харальд-чужанин.
Только весь какой-то потемневший. Цвета пепла с углем, ото лба до пояса. И глаза уже не горели серебряным огнем. Слились с кожей, тоже потемнев.
Ни белков, ни зрачков не было видно.
***
Теплый комок плоти, что бросили с драккара — моего драккара, равнодушно подумал Харальд — ворочался у его ног. Лучился теплым живым цветом, манил…
Он нагнулся, подхватил это теплое и вздернул на высоту своего роста.
— Харальд, — всхлипнул комок плоти.
И ухватился мелкими руками за его плечи.
Баба, холодно подумал Харальд. Такая же, как те, кого он рвал на куски.
Воспоминания вдруг поднялись со дна памяти. Он их не только рвал. Делал с ними и другое. Наполненное наслаждением, жаром, судорожными вздохами…
— Харальд, — снова выдохнула баба, которую бросили с его драккара.
И тонкие пальцы начали гладить Харальда по щекам.
Воспоминания плыли, разворачиваясь словно сами по себе — но не задевая его.
Вроде бы не задевая.
Однако вспомнилось — с этой бабой он тоже занимался тем, после чего по телу гуляли волны жара. Затем становилось хорошо, легко…
И Харальд внезапно завалил комок плоти на палубу. Под себя. Хотя сейчас он не чувствовал ничего. Ни желания, ни тяжести ниже пояса.
И все же на краю сознания бродило вялое желание снова ощутить, как это было.
Кажется, все начиналось именно так?
Вот только желание изведать былые радости тут же прошло. Исчезло, как рыба в набежавшей волне.
Другое накатило, топя остатки воспоминаний — жажда почувствовать, как проминается под пальцами живая плоть. Как брызжет кровью…
Лишь бабьи руки, гладившие его по щекам, мешали.
Харальд поймал ладони бабы, одной рукой прижал их к палубе. Она в ответ трепыхнулась слабо, почти неощутимо.
Харальд примерился, с чего начать. Свободная рука сама потянулась к её губам. Рвануть одну из них…
Он склонился над бабой, чтобы видеть все, и ничего не упустить. Чтобы насладиться живыми цветами, которыми она сияла. Но тут факел, угасая, стрельнул на ветру ворохом искр.
И Харальд вдруг увидел себя — там, в её глазах. Он был темным силуэтом, вырубленным из пепельного мрака.
Ещё одно воспоминание всплыло из памяти — и странно обожгло Харальду нутро. Он когда-то так же отразился в её глазах.
Почти так же. В тот день он тоже нависал над ней. Но тогда на его лице сияла морда зверя, исходившая темным светом…
Харальд замер.
Мгновенья текли. А затем на пепельной серости его лица сверкнули серебряные искры. Медленно разгорелись в тонкие колечки.
И расправились в серебряные глаза.
Теперь уже чисто-серебряные. Без голубизны.
Рука, нацелившаяся, чтобы рвануть нижнюю губу девчонки — только коснулась её.
И опала.
Первое, что вернулось к Харальду — ярость. Безумная ярость, разом выкрасившая и палубу, и лицо Добавы в алые тона. Его ладонь, все ещё державшая железной хваткой запястья девчонки, сжалась…
Она вскрикнула от боли, и Харальд резко отдернул руку. Откатился в сторону и замер, по-звериному приникнув к палубе.
Следом он вспомнил все остальное. Хольмганг, затеянный лишь для того, чтобы засыпать его стрелами — которые были чем-то смазаны. Навалившееся равнодушие. Бесцветье, в которое окунулся мир. И жажду его расцветить, разрывая живую плоть, лучившуюся яркими красками.
Потом была искалеченная рука Убби. Бегство всех, кого он так внезапно и удачно заполучил под свою руку. А чужие драккары ушли в Йорингард.
Он выиграл так много — но разом потерял все. Новый хирд, казну, крепость…
И себя самого!
Добава потянулась к нему, привстав на колени. Руки у неё тряслись.
Харальд, припомнив, что его хватка сотворила с ладонью Убби, перехватил тонкие запястья. Пробежался по ним пальцами, ощупывая.
Вроде бы целы.
Я её не потерял, подумал он. Хотя было мгновенье, когда мог и…
Хребет у Харальда свело в дугу. Он скорчился, уставившись на девчонку.
На её щеках поблескивали смазанные дорожки слез. Но она не кричала, не пыталась удрать. Лишь часто и судорожно дышала.
Я тебе все возмещу, мысленно пообещал ей Харальд, отпуская слабые руки. И если ты берешь ласками…
Да у тебя на теле не останется места, которое я не потревожу лаской!
Но сначала нужно вернуть все. Драккары, казну, Йорингард.
Харальд встал. Кинул взгляд вниз, ощутив, что в ноге что-то застряло. Из голени торчала обломанная стрела. Похоже, древко треснуло, когда он повалил Добаву на палубу.
Он выдернул наконечник и метнулся по палубе, отыскивая брошенную секиру с рубахой. Следом заорал, повернувшись к своему драккару:
— Кейлев! Сюда!
На его корабле гребцы налегли на весла.
Харальд, прислонив секиру к планширю, в два прыжка подлетел к Добаве, уже вставшей на ноги — а теперь заворожено смотревшей на него. Вскинул девчонку на руки, вернулся к борту.
