— Будь послушной девочкой, и я пошлю прислугу за твоей одеждой. Конечно, если будешь вести себя, как умная содержанка. А иначе сядешь за стол с Сигвичем во всем вчерашнем. Кофе стынет, Веденея!
Намек на то, что ей нечего надеть, кроме несвежего платья и белья, царапнул по сознанию. Но последние слова волостаря напомнили ещё одно из поучений матушки. Нельзя задерживать мужчин, если еда уже на столе…
— Отвернитесь, — ломким голосом потребовала Веденея. — Мне нужно одеться. А ещё лучше, подождите в гостиной. Я сейчас выйду.
— Только не трать полдня на смену платья, — с ехидцей посоветовал Олонецкий.
И вышел.
Веденея тут же схватила халат и завернулась в него. Подумала с ужасом — как можно выйти к завтраку в таком виде? В чужом мужском халате? Не уложив волосы? Когда даже шпильки, и те утонули в ванной?
Но следом Веденея решила, что это к лучшему. Возможно, чем неопрятней она будет, тем меньше интереса проявит к ней Олонецкий.
Может, и к обеду стоит явиться в измятом вчерашнем платье — даже если Олонецкий пошлет за её одеждой? Вдруг у Сигвича после этого пропадет аппетит к грязным плотским утехам, на которые он так отвратительно намекал вчера?
Веденея поежилась, не удержавшись от загнанного вздоха. И метнулась в ванную комнату. Натянула влажноватую нижнюю рубашку, чулки. Снова закуталась в халат — перехватив его на талии длинным махровым полотенцем, скрученным в толстенный жгут.
Пояс вышел неудачным, но это все, что у неё было. Ничего похожего на ленту в гостевых покоях не нашлось.
Затем Веденея нарочно растрепала пальцами темно-русые пряди, и без того нечесаные. С тяжелым сердцем пошла в гостиную.
Олонецкий уже устроился за круглым столом у окна. К чашкам, стоявшим на подносе, он до сих пор не притронулся.
При виде Веденеи волостарь приподнял брови.
— С этим махровым поясом ты напоминаешь мне жриц любви из империи Квото. У них тоже принято прятать талию под толстыми опоясками!
— У вас потрясающие познания в географии, — пробормотала Веденея.
Потом она опустилась на стул напротив Олонецкого. И застыла, осознав, что сейчас ей следует налить волостарю кофе. Она здесь единственная дама, а горничная уже ушла…
— Сливки? — напряженным голосом спросила Веденея.
Рука, протянутая к кофейнику, онемело дрогнула.
— Да, — не задумываясь, бросил Олонецкий. — И две ложки сахара. Глядя на тебя, я понимаю, что светские условности — это кандалы, в которых есть свое очарование. Тебя выдают губы, они подрагивают. Думаю, ты сейчас мечтаешь швырнуть в меня кофейником. Но вместо этого уже начала меня обслуживать. С должным прилежанием, замечу.
— Обслуживают слуги, — надтреснуто поправила его Веденея. — А я собираюсь оказать вам любезность, налив кофе.
— Магов обслуживают все, — отрезал волостарь. — Конечно, если маги этого хотят. Что касается дворянок, то они задирают нос ровно до тех пор, пока живут под кровом своей семьи и считаются благопристойными дамами. Что из этого у тебя осталось, Веда? И почему ты говоришь мне «вы»? Прошлой ночью мы уже перешли на «ты». Будь умницей, зови меня по имени. И налей наконец кофе. А потом скажи, что этой ночью ты чуть не сошла с ума от удовольствия. Что трепыханье под моим колом, это самое незабываемое, что у тебя было. Помни — содержанка должна уметь льстить своим благодетелям. Учись говорить непристойности, хвалить господское тело, и особенно то, что у этого тела оттопыривается. Учись хвалить мужские причиндалы! Их величину, длину и тяжесть. И не забывай при этом показывать свои груди до сосков. На ощупь они у тебя вполне сносные!
Кофе слишком горяч, в последний миг испуганно подумала Веденея.
А затем она схватила молочник со сливками — и выплеснула его в лицо Олонецкому.
Белая густая жидкость размазалась по воздуху, но жирная струя дотянулась только до груди волостаря.
Тот засмеялся, не меняя позы.
— Я так и думал, что у тебя не хватит духу на что-то погорячей. Вроде кофе. Благородные дамы всегда сопротивляются, не оставляя на господах следов... их максимум, это легкие пощечинки. Этакое эфемерное возмущение без урона для мужских телес!
Олонецкий внезапно встал. Отобрал у Веденеи молочник, который она по-прежнему сжимала, и поставил его на столешницу.
— Я узнал достаточно, — бросил он. — Из тебя выйдет не лучшая содержанка, Веда. Ты нерешительная, унылая и несмышленая. Вряд ли тебе удастся много заработать. И очень сомневаюсь, что ты задержишься в числе тех, кого выбирают маги. С тобой им будет скучно. Впрочем, это не мое дело. Свой выбор ты сделала, отдав девичий дар этому, как его… Анастасию Горгинскому. Поговорим о другом. Для венецианской вечеринки потребуются наряд и драгоценности. С первым тебе помогут модистки из магазина Шильдовски, они явятся сюда к часу дня. А с последним тебе помогу я. Только сначала мне надо приправить мой кофе корицей. Это я о твоих глазах. Они так откровенно потемнели, пока ты меня слушала…
Олонецкий шагнул, и Веденея дернулась, собираясь вскочить. Но он, уже оказавшись рядом, сжал ей плечи. И опустился на одно колено перед стулом, на котором она сидела.
Намеренно или нет, но колено Олонецкого придавило край длинного халата, укрывшего пол бархатными складками. Затем он объявил:
— Заметь, Веда — я твердо намерен показать обществу, что ты дама дорогая. Привыкшая купаться в роскоши. И если ты отдашься кому-то, то за очень высокую цену. Кроме того, я сейчас нуждаюсь в небольшом поощрении. Мне надо набраться мужества, чтобы за обедом приструнить Сигвича. Ты ведь помнишь, что он явится сюда в три часа дня? И не ради обеда. Ради тебя!
Веденея окаменела. Ненависть, горевшую внутри, мгновенно подморозили страх и отвращение.
— Но, волостарь Олонецкий… — выдавила она, задыхаясь. — Ярмир… вы ведь не завоевываете дам таким путем?
— Каким таким? — негромко поинтересовался Олонецкий.
Его руки быстро скользнули по её бедрам.
Хорошо хоть без ростков, обреченно мелькнуло у Веденеи. И тут же вокруг лодыжки обвилась тонкая лоза. Она запрокинула голову, по-цыплячьи вытягивая шею. Прошептала:
— Нет, не…
Олонецкий сказал, что надо льстить, стрельнуло в уме у Веденеи. И обращаться на «ты»!
— Ты! — выпалила она.
А следом напомнила себе почти истерически — он просил называть себя по имени!
— Ты, Ярмир! — истончившимся голосом бросила Веденея. — Ты не завоевываешь дам, угрожая им другим мужчиной! Ты их очаровываешь! Так говорили дамы в нашей волости!
— Ах, в вашей волости, — проворчал Олонецкий, глядя ей в глаза. Его лицо сейчас было до ужаса близко. — Конечно, разве я посмею опровергнуть слова дам из вашей волости? Однако ночью мне показалось, что я тебя уже завоевал!
Надо согласиться и похвалить его, в панике подумала Веденея. Все, как он учил. Но как? Как?!
— Да. И вы в эту прошлую ночь были… — пробормотала она, дрожа под его руками, уже раздвинувшими полы халата. — Были так хороши, что я… что мне…
Последним смятением пискнула мысль — разве можно о таком говорить? Позор! Какой стыд…
— Мне больно, слишком больно! — с отчаяньем швырнула Веденея.
И смутилась, потому что внезапно осознала — сейчас она опасалась не того, что мог сделать Ярмир. Она боялась, что ей понравятся его отвратительные ласки. Это уже случилось прошлой ночью. Однако таким, как Олонецкий, следует платить только ненавистью. И ещё местью Мары-Лады. Он достоин лишь этого за свои ужасные, мерзкие слова. За то, как поступил с ней. И с другими!
Руки Олонецкого, уже приподнимавшие подол её нижней рубашки, замерли.
— Я все-таки был груб? — бесстрастно спросил он, не изменившись в лице.
Затем Олонецкий аккуратно закутал ноги Веденеи в изумрудный халат. Сказал, вставая:
— Придется поберечь твое нежное тельце. К тому же сегодня у нас вечеринка. Если ты явишься туда, ковыляя со страдальческой миной, то цена твоя резко упадет. Что ж…
Он вернулся на свой стул так же стремительно, как подошел к Веденее. Буркнул, откинувшись на спинку:
— Надеюсь, налить кофе ты ещё способна? Твои руки этой ночью я вроде не утруждал.
И Веденея мгновенно залилась румянцем — пунцовым, таким же жгучим, как облегчение, затопившее её.
Она налила кофе, не глядя на опустевший молочник. Трясущейся рукой добавила две ложки сахара и подала волостарю чашку.
Та тонко звякнула о фарфоровое блюдце.
Но Олонецкий руки к чашке не протянул. Продолжал сидеть неподвижно, разглядывая Веденею в упор.
Если он не возьмет чашку, мне придется самой поставить её перед ним, сообразила Веденея. Как положено даме, разливающей кофе. А для этого нужно потянуться к нему. Или подойти…
Она стянула свободной рукой ворот халата, прижав бархатные складки к груди. Затем торопливо поднялась и качнулась вперед. Пролепетала, брякнув чашку на стол перед волостарем:
— Приятно видеть, что иногда вы слышите доводы разума.
— Ты! — почти рыкнул Олонецкий.
И неприятно усмехнулся.
— Доводы разума? Это о моей жалости к твоей нежной плоти? Я не хочу обременять свою память нытьем очередной дурочки, потерявшей со мной невинность. Самое разумное в такой ситуации, это найти покровителя для глупой девицы. Раз уж семья от неё отказалась. Но для этого ты должна выглядеть сносно…
Он зачем-то сделал паузу. Веденея, не сдержавшись, обронила шепотом:
— Вы хам.
— Да, — отрезал Олонецкий. — Однако содержанка может нарваться на кое-кого похуже, чем хам с Границы. Так что привыкай, моя липовая вдовушка. В какой столичной дыре ты поселилась?
Отвечать не хотелось, но Веденея нуждалась в одежде. А потому натужно произнесла:
— В «Краснополье-Сквер», что на Стрелецком прое…
— Я знаю, где это, — оборвал её волостарь. — Когда закончу с завтраком, отправлю горничную за твоим гардеробом. От тебя потребуется лишь записка по влет-почте.
Следом Олонецкий быстро предупредил:
— Я сейчас сниму рубаху. Завтракать в мокром не собираюсь. Но в благодарность за кров я имею право на юную мордашку за своим столом. Поэтому не вздумай убегать. Считай это боевым курсом начинающей содержанки!
Его руки уже расстегивали пуговицы. Потом Олонецкий отбросил рубашку и занялся едой. Отхлебнул кофе, отведал бутербродов с бужениной и огурцом, закусил расстегаем с грибами и телятиной. Попробовал яйца по-фряжски, запеченные в черепках, с лепестками осетрины и зеленью…
Веденея, уставившись на столешницу, налила себе кофе. Пару раз чинно приложилась губами к краю чашки. Потом утащила на отдельное блюдце расстегай с хрустящей корочкой. Надкусила и сразу промокнула салфеткой щеку, на которую брызнул сок от начинки. Вздохнула — и слопала расстегай весь, не оставив даже уголка.
Полуголый Олонецкий не переставал насмешливо коситься на неё из-под ресниц. Но Веденея, упорно глядя мимо волостаря, тут же взялась за бутерброд.
Надеть к обеду испорченное платье Веденея так и не решилась.
Без четверти три в гостевые покои явился дед в зеленой ливрее. Многозначительно хмыкнул от порога, сообщил:
— Волостарь просят к столу!
Она, до этого мерившая покои крохотными шажками, покраснела. Осознала вдруг, что прислуга в этом особняке знает многое — а повидала ещё больше.
Следом Веденея подошла к зеркалу в углу гостиной. Проверила шпильки, державшие прическу — простенький «римский венок», в котором волосы укладывались одной круговой волной вокруг макушки. Это было то единственное, что она могла соорудить на голове без помощи горничной.
Разглядывать в зеркале наряд, серебристо-бежевое платье для приемов, Веденея не стала. Ещё раз, нервничая до дрожи в животе, ощупала шпильки на затылке — и подхватила складки юбок с одной стороны. Затем вышла в коридор.
Дед в ливрее сразу зашагал впереди, указывая путь. Через холл к лестнице, на второй этаж, в другое крыло…
Наконец дед толкнул двери, и она вошла в длинный зал с чередой окон, оплетенных вьющимися розами.
Наверно, это парадная столовая, тревожно подумала Веденея.
Хозяин дома и князь Сигвич уже ждали её, устроившись в креслах перед камином, разделявшим надвое стену напротив окон. Веденея подавила вздох — и пошла к ним.
Мужчины встали, когда до кресел ей осталась пара шагов. Сигвич поднялся быстро, Олонецкий с ленцой.
— Мне нет прощенья за вчерашнее, — заявил князь Сигвич. — Чем я могу искупить свою дерзновенную фамильярность, прекрасная Веденея? Теперь, любуясь вашей красотой при свете дня, я осознаю, какими грязными были мои речи. Скажите, вам нравятся сапфиры? Маги Воды владеют лучшими синими камнями Великоречья. Их сияние подчеркнет белизну вашей кожи. И станет пьедесталом для этой грациозной шейки. Я преподнесу их вам в обмен на одно ваше слово — прощаю!
Он привык покупать, пролетело в уме у Веденеи. Как и Олонецкий. Мара-Лада, где твоя месть?
Олонецкий тем временем развязно сунул руки в карманы брюк и ухмыльнулся.
— Я готова вас простить, — пробормотала Веденея. — Только замените сапфиры на ваши приличные манеры. Этого будет достаточно.
Олонецкий фыркнул. Следом шагнул вперед. Развернулся, подставил Веденее локоть и велел:
— Цепляйся быстрей. Отведу тебя к столу, пока ты не отдалась ему в обмен на комплименты!
Сигвич вскинул светлую бровь — и тоже шагнул к Веденее. Сказал, понизив голос до басовитого журчания:
— Позвольте мне отвести вас к столу. Сделайте несколько шагов рядом со мной. Меня это превратит в счастливейшего из смертных — а Олонецкого научит ценить тот бриллиант, что закатился волей случая в его дом…
Олонецкий снова фыркнул. Обронил вдруг:
— Он пытается распалить твое самодовольство, изображая готовность к драке за твою бесценную персону. Обычная тактика водных — найти каплю, которая может набухнуть, долить её водицей, а потом начать этим управлять! Тебе ведь нравится, что мы стоим и ждем, за кого ты схватишься? Так работает водный маг!
— Я дойду до стола сама, — с запинкой проговорила Веденея.
Потом развернулась. Подхватив юбки, удрала туда, где на краю столешницы были расставлены три прибора.
Она села за тот, что красовался слева от хозяйского места, в торце длинного стола. Только стулом грохотнула до неприличия громко — не желая ждать мужчин, которые могли бы пододвинуть её сиденье к столешнице…
Господа подошли неторопливо, с улыбочками.
Олонецкий занял хозяйское место в торце, князь Сигвич сел напротив Веденеи. В глубине особняка тут же глухо звякнуло, и Олонецкий бросил:
— Сейчас принесут первую перемену блюд. К сожалению, застольных лакеев у меня нет, поэтому наливать даме придется мне. Какое вино ты выберешь под закуски, Веда?
— Он не зря рвется вам подливать, — быстро вставил Сигвич. И растянул губы в полуулыбке, уверенной, властной. Подкрепленной выстуженным взглядом из-под светлых ресниц. — Ярмир хочет, чтобы вы опьянели так же, как я. А я сейчас пьян от вас, Веда. От того, что вижу ваше лицо!
Ненавижу, на грани истерики подумала Веденея. Он сыплет восхищенными словами как шелухой — так изысканно… и так небрежно.
Даже Горги говорил более прочувствованно. Более живо и тепло. Но в отличие от Горги, князь выкладывает из слов дорожку не к девичьему дару, а к постели. Впрочем, он и без постели может обойтись. Вчера Сигвич был готов прямо в кабинете…
Веденея покраснела.
— Я налью тебе сухого, — с ухмылкой произнес Олонецкий, глядя на неё. — Водопад сладостей от князюшки надо запивать чем-то кислым. Кстати, я помню, что благородные девицы, придя на званый обед, должны беседовать с соседями по столу.
Намек на то, что ей нечего надеть, кроме несвежего платья и белья, царапнул по сознанию. Но последние слова волостаря напомнили ещё одно из поучений матушки. Нельзя задерживать мужчин, если еда уже на столе…
— Отвернитесь, — ломким голосом потребовала Веденея. — Мне нужно одеться. А ещё лучше, подождите в гостиной. Я сейчас выйду.
— Только не трать полдня на смену платья, — с ехидцей посоветовал Олонецкий.
И вышел.
Веденея тут же схватила халат и завернулась в него. Подумала с ужасом — как можно выйти к завтраку в таком виде? В чужом мужском халате? Не уложив волосы? Когда даже шпильки, и те утонули в ванной?
Но следом Веденея решила, что это к лучшему. Возможно, чем неопрятней она будет, тем меньше интереса проявит к ней Олонецкий.
Может, и к обеду стоит явиться в измятом вчерашнем платье — даже если Олонецкий пошлет за её одеждой? Вдруг у Сигвича после этого пропадет аппетит к грязным плотским утехам, на которые он так отвратительно намекал вчера?
Веденея поежилась, не удержавшись от загнанного вздоха. И метнулась в ванную комнату. Натянула влажноватую нижнюю рубашку, чулки. Снова закуталась в халат — перехватив его на талии длинным махровым полотенцем, скрученным в толстенный жгут.
Пояс вышел неудачным, но это все, что у неё было. Ничего похожего на ленту в гостевых покоях не нашлось.
Затем Веденея нарочно растрепала пальцами темно-русые пряди, и без того нечесаные. С тяжелым сердцем пошла в гостиную.
Олонецкий уже устроился за круглым столом у окна. К чашкам, стоявшим на подносе, он до сих пор не притронулся.
При виде Веденеи волостарь приподнял брови.
— С этим махровым поясом ты напоминаешь мне жриц любви из империи Квото. У них тоже принято прятать талию под толстыми опоясками!
— У вас потрясающие познания в географии, — пробормотала Веденея.
Потом она опустилась на стул напротив Олонецкого. И застыла, осознав, что сейчас ей следует налить волостарю кофе. Она здесь единственная дама, а горничная уже ушла…
— Сливки? — напряженным голосом спросила Веденея.
Рука, протянутая к кофейнику, онемело дрогнула.
— Да, — не задумываясь, бросил Олонецкий. — И две ложки сахара. Глядя на тебя, я понимаю, что светские условности — это кандалы, в которых есть свое очарование. Тебя выдают губы, они подрагивают. Думаю, ты сейчас мечтаешь швырнуть в меня кофейником. Но вместо этого уже начала меня обслуживать. С должным прилежанием, замечу.
— Обслуживают слуги, — надтреснуто поправила его Веденея. — А я собираюсь оказать вам любезность, налив кофе.
— Магов обслуживают все, — отрезал волостарь. — Конечно, если маги этого хотят. Что касается дворянок, то они задирают нос ровно до тех пор, пока живут под кровом своей семьи и считаются благопристойными дамами. Что из этого у тебя осталось, Веда? И почему ты говоришь мне «вы»? Прошлой ночью мы уже перешли на «ты». Будь умницей, зови меня по имени. И налей наконец кофе. А потом скажи, что этой ночью ты чуть не сошла с ума от удовольствия. Что трепыханье под моим колом, это самое незабываемое, что у тебя было. Помни — содержанка должна уметь льстить своим благодетелям. Учись говорить непристойности, хвалить господское тело, и особенно то, что у этого тела оттопыривается. Учись хвалить мужские причиндалы! Их величину, длину и тяжесть. И не забывай при этом показывать свои груди до сосков. На ощупь они у тебя вполне сносные!
Кофе слишком горяч, в последний миг испуганно подумала Веденея.
А затем она схватила молочник со сливками — и выплеснула его в лицо Олонецкому.
Белая густая жидкость размазалась по воздуху, но жирная струя дотянулась только до груди волостаря.
Тот засмеялся, не меняя позы.
— Я так и думал, что у тебя не хватит духу на что-то погорячей. Вроде кофе. Благородные дамы всегда сопротивляются, не оставляя на господах следов... их максимум, это легкие пощечинки. Этакое эфемерное возмущение без урона для мужских телес!
Олонецкий внезапно встал. Отобрал у Веденеи молочник, который она по-прежнему сжимала, и поставил его на столешницу.
— Я узнал достаточно, — бросил он. — Из тебя выйдет не лучшая содержанка, Веда. Ты нерешительная, унылая и несмышленая. Вряд ли тебе удастся много заработать. И очень сомневаюсь, что ты задержишься в числе тех, кого выбирают маги. С тобой им будет скучно. Впрочем, это не мое дело. Свой выбор ты сделала, отдав девичий дар этому, как его… Анастасию Горгинскому. Поговорим о другом. Для венецианской вечеринки потребуются наряд и драгоценности. С первым тебе помогут модистки из магазина Шильдовски, они явятся сюда к часу дня. А с последним тебе помогу я. Только сначала мне надо приправить мой кофе корицей. Это я о твоих глазах. Они так откровенно потемнели, пока ты меня слушала…
Олонецкий шагнул, и Веденея дернулась, собираясь вскочить. Но он, уже оказавшись рядом, сжал ей плечи. И опустился на одно колено перед стулом, на котором она сидела.
Намеренно или нет, но колено Олонецкого придавило край длинного халата, укрывшего пол бархатными складками. Затем он объявил:
— Заметь, Веда — я твердо намерен показать обществу, что ты дама дорогая. Привыкшая купаться в роскоши. И если ты отдашься кому-то, то за очень высокую цену. Кроме того, я сейчас нуждаюсь в небольшом поощрении. Мне надо набраться мужества, чтобы за обедом приструнить Сигвича. Ты ведь помнишь, что он явится сюда в три часа дня? И не ради обеда. Ради тебя!
Веденея окаменела. Ненависть, горевшую внутри, мгновенно подморозили страх и отвращение.
— Но, волостарь Олонецкий… — выдавила она, задыхаясь. — Ярмир… вы ведь не завоевываете дам таким путем?
— Каким таким? — негромко поинтересовался Олонецкий.
Его руки быстро скользнули по её бедрам.
Хорошо хоть без ростков, обреченно мелькнуло у Веденеи. И тут же вокруг лодыжки обвилась тонкая лоза. Она запрокинула голову, по-цыплячьи вытягивая шею. Прошептала:
— Нет, не…
Олонецкий сказал, что надо льстить, стрельнуло в уме у Веденеи. И обращаться на «ты»!
— Ты! — выпалила она.
А следом напомнила себе почти истерически — он просил называть себя по имени!
— Ты, Ярмир! — истончившимся голосом бросила Веденея. — Ты не завоевываешь дам, угрожая им другим мужчиной! Ты их очаровываешь! Так говорили дамы в нашей волости!
— Ах, в вашей волости, — проворчал Олонецкий, глядя ей в глаза. Его лицо сейчас было до ужаса близко. — Конечно, разве я посмею опровергнуть слова дам из вашей волости? Однако ночью мне показалось, что я тебя уже завоевал!
Надо согласиться и похвалить его, в панике подумала Веденея. Все, как он учил. Но как? Как?!
— Да. И вы в эту прошлую ночь были… — пробормотала она, дрожа под его руками, уже раздвинувшими полы халата. — Были так хороши, что я… что мне…
Последним смятением пискнула мысль — разве можно о таком говорить? Позор! Какой стыд…
— Мне больно, слишком больно! — с отчаяньем швырнула Веденея.
И смутилась, потому что внезапно осознала — сейчас она опасалась не того, что мог сделать Ярмир. Она боялась, что ей понравятся его отвратительные ласки. Это уже случилось прошлой ночью. Однако таким, как Олонецкий, следует платить только ненавистью. И ещё местью Мары-Лады. Он достоин лишь этого за свои ужасные, мерзкие слова. За то, как поступил с ней. И с другими!
Руки Олонецкого, уже приподнимавшие подол её нижней рубашки, замерли.
— Я все-таки был груб? — бесстрастно спросил он, не изменившись в лице.
Затем Олонецкий аккуратно закутал ноги Веденеи в изумрудный халат. Сказал, вставая:
— Придется поберечь твое нежное тельце. К тому же сегодня у нас вечеринка. Если ты явишься туда, ковыляя со страдальческой миной, то цена твоя резко упадет. Что ж…
Он вернулся на свой стул так же стремительно, как подошел к Веденее. Буркнул, откинувшись на спинку:
— Надеюсь, налить кофе ты ещё способна? Твои руки этой ночью я вроде не утруждал.
И Веденея мгновенно залилась румянцем — пунцовым, таким же жгучим, как облегчение, затопившее её.
Она налила кофе, не глядя на опустевший молочник. Трясущейся рукой добавила две ложки сахара и подала волостарю чашку.
Та тонко звякнула о фарфоровое блюдце.
Но Олонецкий руки к чашке не протянул. Продолжал сидеть неподвижно, разглядывая Веденею в упор.
Если он не возьмет чашку, мне придется самой поставить её перед ним, сообразила Веденея. Как положено даме, разливающей кофе. А для этого нужно потянуться к нему. Или подойти…
Она стянула свободной рукой ворот халата, прижав бархатные складки к груди. Затем торопливо поднялась и качнулась вперед. Пролепетала, брякнув чашку на стол перед волостарем:
— Приятно видеть, что иногда вы слышите доводы разума.
— Ты! — почти рыкнул Олонецкий.
И неприятно усмехнулся.
— Доводы разума? Это о моей жалости к твоей нежной плоти? Я не хочу обременять свою память нытьем очередной дурочки, потерявшей со мной невинность. Самое разумное в такой ситуации, это найти покровителя для глупой девицы. Раз уж семья от неё отказалась. Но для этого ты должна выглядеть сносно…
Он зачем-то сделал паузу. Веденея, не сдержавшись, обронила шепотом:
— Вы хам.
— Да, — отрезал Олонецкий. — Однако содержанка может нарваться на кое-кого похуже, чем хам с Границы. Так что привыкай, моя липовая вдовушка. В какой столичной дыре ты поселилась?
Отвечать не хотелось, но Веденея нуждалась в одежде. А потому натужно произнесла:
— В «Краснополье-Сквер», что на Стрелецком прое…
— Я знаю, где это, — оборвал её волостарь. — Когда закончу с завтраком, отправлю горничную за твоим гардеробом. От тебя потребуется лишь записка по влет-почте.
Следом Олонецкий быстро предупредил:
— Я сейчас сниму рубаху. Завтракать в мокром не собираюсь. Но в благодарность за кров я имею право на юную мордашку за своим столом. Поэтому не вздумай убегать. Считай это боевым курсом начинающей содержанки!
Его руки уже расстегивали пуговицы. Потом Олонецкий отбросил рубашку и занялся едой. Отхлебнул кофе, отведал бутербродов с бужениной и огурцом, закусил расстегаем с грибами и телятиной. Попробовал яйца по-фряжски, запеченные в черепках, с лепестками осетрины и зеленью…
Веденея, уставившись на столешницу, налила себе кофе. Пару раз чинно приложилась губами к краю чашки. Потом утащила на отдельное блюдце расстегай с хрустящей корочкой. Надкусила и сразу промокнула салфеткой щеку, на которую брызнул сок от начинки. Вздохнула — и слопала расстегай весь, не оставив даже уголка.
Полуголый Олонецкий не переставал насмешливо коситься на неё из-под ресниц. Но Веденея, упорно глядя мимо волостаря, тут же взялась за бутерброд.
ГЛАВА 2
Надеть к обеду испорченное платье Веденея так и не решилась.
Без четверти три в гостевые покои явился дед в зеленой ливрее. Многозначительно хмыкнул от порога, сообщил:
— Волостарь просят к столу!
Она, до этого мерившая покои крохотными шажками, покраснела. Осознала вдруг, что прислуга в этом особняке знает многое — а повидала ещё больше.
Следом Веденея подошла к зеркалу в углу гостиной. Проверила шпильки, державшие прическу — простенький «римский венок», в котором волосы укладывались одной круговой волной вокруг макушки. Это было то единственное, что она могла соорудить на голове без помощи горничной.
Разглядывать в зеркале наряд, серебристо-бежевое платье для приемов, Веденея не стала. Ещё раз, нервничая до дрожи в животе, ощупала шпильки на затылке — и подхватила складки юбок с одной стороны. Затем вышла в коридор.
Дед в ливрее сразу зашагал впереди, указывая путь. Через холл к лестнице, на второй этаж, в другое крыло…
Наконец дед толкнул двери, и она вошла в длинный зал с чередой окон, оплетенных вьющимися розами.
Наверно, это парадная столовая, тревожно подумала Веденея.
Хозяин дома и князь Сигвич уже ждали её, устроившись в креслах перед камином, разделявшим надвое стену напротив окон. Веденея подавила вздох — и пошла к ним.
Мужчины встали, когда до кресел ей осталась пара шагов. Сигвич поднялся быстро, Олонецкий с ленцой.
— Мне нет прощенья за вчерашнее, — заявил князь Сигвич. — Чем я могу искупить свою дерзновенную фамильярность, прекрасная Веденея? Теперь, любуясь вашей красотой при свете дня, я осознаю, какими грязными были мои речи. Скажите, вам нравятся сапфиры? Маги Воды владеют лучшими синими камнями Великоречья. Их сияние подчеркнет белизну вашей кожи. И станет пьедесталом для этой грациозной шейки. Я преподнесу их вам в обмен на одно ваше слово — прощаю!
Он привык покупать, пролетело в уме у Веденеи. Как и Олонецкий. Мара-Лада, где твоя месть?
Олонецкий тем временем развязно сунул руки в карманы брюк и ухмыльнулся.
— Я готова вас простить, — пробормотала Веденея. — Только замените сапфиры на ваши приличные манеры. Этого будет достаточно.
Олонецкий фыркнул. Следом шагнул вперед. Развернулся, подставил Веденее локоть и велел:
— Цепляйся быстрей. Отведу тебя к столу, пока ты не отдалась ему в обмен на комплименты!
Сигвич вскинул светлую бровь — и тоже шагнул к Веденее. Сказал, понизив голос до басовитого журчания:
— Позвольте мне отвести вас к столу. Сделайте несколько шагов рядом со мной. Меня это превратит в счастливейшего из смертных — а Олонецкого научит ценить тот бриллиант, что закатился волей случая в его дом…
Олонецкий снова фыркнул. Обронил вдруг:
— Он пытается распалить твое самодовольство, изображая готовность к драке за твою бесценную персону. Обычная тактика водных — найти каплю, которая может набухнуть, долить её водицей, а потом начать этим управлять! Тебе ведь нравится, что мы стоим и ждем, за кого ты схватишься? Так работает водный маг!
— Я дойду до стола сама, — с запинкой проговорила Веденея.
Потом развернулась. Подхватив юбки, удрала туда, где на краю столешницы были расставлены три прибора.
Она села за тот, что красовался слева от хозяйского места, в торце длинного стола. Только стулом грохотнула до неприличия громко — не желая ждать мужчин, которые могли бы пододвинуть её сиденье к столешнице…
Господа подошли неторопливо, с улыбочками.
Олонецкий занял хозяйское место в торце, князь Сигвич сел напротив Веденеи. В глубине особняка тут же глухо звякнуло, и Олонецкий бросил:
— Сейчас принесут первую перемену блюд. К сожалению, застольных лакеев у меня нет, поэтому наливать даме придется мне. Какое вино ты выберешь под закуски, Веда?
— Он не зря рвется вам подливать, — быстро вставил Сигвич. И растянул губы в полуулыбке, уверенной, властной. Подкрепленной выстуженным взглядом из-под светлых ресниц. — Ярмир хочет, чтобы вы опьянели так же, как я. А я сейчас пьян от вас, Веда. От того, что вижу ваше лицо!
Ненавижу, на грани истерики подумала Веденея. Он сыплет восхищенными словами как шелухой — так изысканно… и так небрежно.
Даже Горги говорил более прочувствованно. Более живо и тепло. Но в отличие от Горги, князь выкладывает из слов дорожку не к девичьему дару, а к постели. Впрочем, он и без постели может обойтись. Вчера Сигвич был готов прямо в кабинете…
Веденея покраснела.
— Я налью тебе сухого, — с ухмылкой произнес Олонецкий, глядя на неё. — Водопад сладостей от князюшки надо запивать чем-то кислым. Кстати, я помню, что благородные девицы, придя на званый обед, должны беседовать с соседями по столу.
