Беглец (для короткой формы)

(Первое задание. Представить героя и его социальный статус)

Петр отражался в трех зеркалах. Белое сукно, накинутое портным на плечо, слишком шло его не к месту смуглой коже. Он ее презирал. Придирчиво осмотрел отросшие волосы за лето, кудри вились тугими смолянисто черными кольцами. Он прищурил глаза, внимательно всматриваясь в отражение, чтение при свечах не идет на пользу ни чьим глазам. Близорукость Петр тщательно скрывал. За это могли выгнать из армии. После портного к цирюльнику. Пусть и нечетко, но Петя заметил, что на брюки портной отписал в этот раз больше сукна, чем в прошлом году. Еще вытянулся. Непроизвольно он ссутулился, пытаясь стать чуть меньше. Все в нем кричало о корнях и напоминало отца. Которого он ненавидел всей душой. После его высылки из Империи жизнь Петра превратилась в сущий ад. Дуэли уже не щекотали нервы, они стали нормой. Последней жертвой его чести был старший сын и наследник графа Уварова. Среди высшего общества всегда найдется отпрыск голубых кровей, желающий указать ему место. Общество его не принимало. Не желало принимать того, что он наполовину испанец, родившийся от связи посла и дочери светлейшего князя Бутеро - Родали. Подающий надежды полководец. К его огромному сожалению, все что досталось ему от белокурой и белокожей матушки, это голубые глаза напоминающие цвет перышек тропической птички, что отец подарил ему на пятилетие. Которая не выдержала Имперскую зиму и умерла спустя пару недель.



– Ваша светлость, – все еще ползая у его ног и снимая мерки, обратился портной. – Вас можно поздравить с повышением?



– До выпуска еще год. Может случиться все что угодно, – портной перекрестился



– Что вы, ваша светлость! Сама государыня обратила свой взгляд на ваши умения и старания. – лучше бы не обращала, подумал Петр. Он все лето, как проклятый проторчал в усадьбе матушки из-за особого внимания государыни. Возможно, лихих и бесшабашных одногруппников такой образ жизни испугал и вызвал растерянность. Но Петр использовал это во благо. В дали от гулянок, пирушек и балов он тренировался до дрожи в мышцах. Ближний и дальний бой, рукопашная, фехтование, прицельная стрельба. Вечерами он засыпал, едва коснувшись подушки, а с первыми петухами кружил вокруг пруда легкой трусцой. (...)

(Заднаие два. Отразить все пять чувств)

(...) Полуденный жар августа припекал спину. От быстрого шага под черным сюртуком рубашка прилипла к коже. В это время дня город замирал. Даже бордовые листья карликовых кленов, высаженных прошлой весной, едва-едва шелестели от неуверенного дуновения ветра. Я чертовски задерживался, раздраженность, скопившаяся за утро, осела на плечах, сковав их. Чеканя шаг по брусчатке, увидел угол здания, которое мне было нужно. Почему я решил, что сегодня стать пешим отличная идея? Мимо проехал открытый экипаж с молодыми леди в белоснежных платьях, они обмахивались веерами, их щеки пылали румянцем. Не я один страдал от жары. Еще прибавив шаг, я добрался до нужной двери. Полумрак парадной освежал, привалившись к прохладной стене, перевел дух. Прикрыв глаза, представил всего на секунду, как моих губ касается глиняный кувшин с ледяным, пряным, пахнущий ржаными сухарями квасом. Облизал пересохшие губы и открыл глаза. Вверх вилась белая с черными прожилками мраморная лестница, она уходила под крышу спиралью. Набрав в грудь воздуха, припустил по ступеням, перешагивая через одну. Пять пролетов, и я ввалился в открытое пространство под крышей. Здесь было душно, окна в крыше яркими лучами озаряли помещение. В этих золотисто желтых лучах танцевали пылинки, тренировочный зал казался воздушным и невесомым.
– Рубашку и сюртук, долой. – жестко скомандовал вышедший из темного угла мужчина. Усомнившись что это именно тот, кто мне нужен, я не торопился раздеваться. Он не мог быть тем, про кого мне рассказывали. – Вы отнимаете мое время, – мужчина стянул со своего худосочного тела белоснежную рубашку. – За опоздание, тридцать отжиманий на кулаках.

Нерешительно, но все же я стянул одежду. Опустился на пыльный пол, приняв упор лежа. В поле моего зрения попали два тяжелых сапога для верховой езды, мужчина поставил одну ногу мне на спину, согнул ее в колене, оперся всем весом на него.

– Поспешите, голубчик, – со смехом произнес он. Сцепив зубы от злости, за его насмешливый тон, я принялся за привычное дело. Тридцать отжиманий, легко. С дополнительным весом, запросто. – Метишь в лейб-гвардию? – опять эта усмешка в голосе мужчины, просачивающаяся сквозь каждый слог.

Пот струился по вискам и норовил попасть в глаза, я молчал. Ему мои ответы не интересны, все чего он хочет, вывести меня из равновесия. Песок под костяшками пальцев больно впивался в кожу, оставляя следы, но это мелочи. Я пришел учиться, и все что я могу взять, я возьму. Пусть я ползком буду спускаться, пусть он поставит на мою спину бочку с водой и заставит сделать сто отжиманий, мои губы останутся безмолвными.

– А теперь, – отойдя от меня, он швырнул на пол шпагу – На позицию. И будьте любезны, без модных штучек. Вы ведь опытный дуэлянт, покажите себя с лучшей стороны. – я проглотил горечь презрения к этому человеку и встал в боевую стойку. Ничего личного, Петр, шептал я про себя, ничего личного. Звон метала разлетелся по пустому залу. (...)

(Задание три. Антагонист.)

Сегодня выходной, мои мышцы просили об отдыхе и уходе. В открытое нараспашку окно, задувал еще прохладный ветерок, соловьи пели в ветках липы под моим окном. Сладко потянувшись, вскочил с кровати. Легкий завтрак и в баню. В хвойном пару да с дубовыми вениками, восстановлюсь быстро. А оно требовалось, вечером меня ждут на именинах ротмистра Звягина. Отказать было невежливо, с тяжелым сердцем пришлось согласиться.



После парной в мою кабинку принесли крепкий чай со сладкими сухарями. Довольный и притомленный после банных процедур, попивал обжигающий, бархатистый чай. В кабинке по соседству раздался странный шум, возня, а после секундной тишины в стену, на которую я опирался что-то врезалось с той стороны. Перегородка, конечно, была формальная, ничего основательного, и несчастная заходила ходуном. Я было собрался выглянуть и убедиться, что там не происходит потасовки, но услышав знакомую с детства речь, остановился.



Северный кастильский диалект я учил с пеленок. Отец говорил со мной и писал письма только на нем, чего и требовал от меня. Когда я упорствовал, он брал кнут для лошадей и стегал меня по ладоням. Ему нельзя было перечить. Испанский я знал в совершенстве. Напрягая свой слух, я вникал в каждое слово, и чем больше понимал, тем больше меня охватывало беспокойство. Мои пальцы похолодели, во рту пересохло. Я старался не дышать, чтобы не пропустить ни одно слово и не ошибиться в переводе. Когда услышал апогей этого разговора, отшатнулся от стены врезавшись в стол.



Фарфоровая кружка на тонкой ножке упала, прокатилась по столу и разбилась в дребезги об пол. Голоса затихли. Второпях начал одеваться, запутавшись в рубашке, чертыхнулся. Сорвав с вешалки сюртук, бросился из кабинки на выход. Я не мог позволить себе бежать сломя голову отсюда, но шел быстро, не оглядываясь. В голове проносились мысли, одна ужасней другой.



– Ваша светлость!– окрикнули меня с второго этажа. Подняв голову на верх, столкнулся глазами с администратором. – Вы забыли сапоги, – посмотрев на свои босые ноги, ощутил себя олухом. Я даже не понял, что босой, так взволновал меня услышанный разговор. Вынужденно вернулся на верх. Первая паника схлынула, оставив зудящие беспокойство, но появилась ясность ума. Соберись, Петр. Ты офицер. Думай, а не несись как курица с отрубленной башкой. Приказал сам себе.



– Много сегодня работы? – пока возился с сапогами, совершенно будничный вопрос вырвался из моего рта. Администратор удивился, хлопнул глазами плошками и поспешил ответить.



– Нет. В такую жару мало кто ходит. Сегодня вот вы, да Его светлость Толстой навестили нас, – я так и застыл с сапогом в руках, стоя на одной ноге, как цапля. Толстой? Начальник тайной канцелярии? Этот Толстой? Открыв рот для уточняющего вопроса, дернулся слегка вперед. На мое плечо приятельски опустилась широкая, с короткими пальцами мужская ладонь.



– Какая встреча! – пробасил мужчина, хохотнув – Чистил перышки? – обернувшись, наткнулся на жесткий, изучающий взгляд карих глаз. Толстой был молодым мужчиной, свою должность он занимал с тех пор, как помог Государыне взойти на престол. Поговаривают, он был ее любовником.



Суровое, вытянутое лицо, с легкой небритостью не соответствовало его показательно веселому тону. Высоко выбритые виски выглядели странно, но придавали ему еще более суровый вид. Он свел брови, они словно нависали над глазами, а между ними пролегла глубокая морщина. Он был в кожаных брюках, черной рубашке, поверх которой была накинута черная кожаная жилетка с серебряными зажимами. Толстой соответствовал своему прозвищу “Стальной волк”. Выпрямившись, дернул плечом, сбросив его цепкий хват.



– После тренировок, пар помогает мышцам ,– как можно ровнее ответил я и демонстративно неуважительно нагнулся, продолжив обуваться.



– А ты дерзкий мальчишка. Как и твой папаша, – попытался зацепить он меня. По моему телу прокатилась волна жара. Толстой шагнул ближе – Не суй нос в чужие дела. У тебя ведь далеко идущие планы?– Толстой сверлил меня глазами. Мои челюсти сомкнулись плотнее, и желваки на скулах напряглись. Я собирался ответить, но заметил как по ступеням спускается мужчина. Толстой попытался закрыть его собой, развернув плечи, но прищурив глаза, я замер. Нет, мне не могло показаться.



– Padre? – выкрикнул я машинально на испанском. Он, не оборачиваясь, сбежал по лестнице и выскочил на улицу. Не раздумывая, собрался бежать следом. Толстой схватил меня за локоть и дернул на себя



– Ты ничего не слышал и не видел, желторотик, – шепнул мне Тлстой в ухо. Вырвав руку из его хватки, бросился за отцом. Мельтеша между прогуливающимися людьми, подпрыгивая вверх над толпой, я пытался увидеть его. Но эта секунда, на которую меня задержал Толстой, дала возможность ему скрыться.



Вернувшись домой, я был в смятении. Я не мог такое забыть или сделать вид, что не слышал. Мне не позволит честь и долг. Я офицер его Величества, я просто не мог оставить эту информацию без внимания. Расхаживая по комнате, пытался придумать план. Обвинить напрямую Толстого, не имея веских доказательств, кроме разговора, который слышал только я, глупо. Это равно самоубийству и никак иначе. Что делал там отец? И не он ли был собеседником Толстого? Если так, то почему я ничего не знаю о его приезде? Как вообще он пересек границу? Если его в случае пересечения мгновенно должны арестовать. Он пересек ее не законно? Под другим именем, контрабандой? Что на самом деле они задумали? И как к этому всему причастен мой отец?



К вечеру я накрутил себя знатно. Руки слегка подрагивали от нервного напряжения и желания идти на праздник совсем не было. Но у меня мелькнула идея. Возможно, если я завуалирую свой рассказ, то смогу узнать что то у ротмистра.



Пробираясь сквозь людей, я задавался вопросами, на которые нет ответов. Дом ротмистра стоял не на центральной улице, это было тихое и спокойное место, почти тупик. В доме горели огни, ни одно окно не оставалось темным. Я слышал звонкий смех гостей, как дочки ротмистра распевались. И никак не решался зайти туда. Я стоял у лестницы и не мог занести ногу на первую ступень.



– Петр! – окликнул меня юный голос младшего Уварова. В учебное время он был у меня в подчинение, учился на два курса младше и такого обращения я не позволял к себе.



– Уваров? – обернувшись, приготовился к обычному высокомерному поведению княжеского отпрыска. Но остановился. Большие зеленые глаза сейчас стали еще больше и походили на рыбьи. Обычно холеный и лощёный, он выглядел как то небрежно и встревоженно. Все время озираясь, словно ждал засаду – Что ты здесь делаешь? – он молчал, все время пожимая плечами, как заведённая кукла. Сорвавшись с места, он подлетел ко мне в плотную.



– Я пришёл, чтобы предупредить тебя, – обернувшись, он смотрел в проулок, из которого вышел. – Уходи отсюда, – шептал он, из темноты узкой улицы донеслись быстро приближающееся шаги. – Поздно, Петя. Слишком поздно, – Уваров посмотрел на меня отчаянным взглядом, человека потерявшего всякую надежду на спасение. На маленький пятак перед домом высыпали пять фигур в черном, это бойцы тайной канцелярии. Они обступали нас, как охотники, загоняющие дичь в силки. Я видел только глаза. Холодные, безразличные, жаждущие. Вытянув шпагу из ножен, принял стойку. Завязалась потасовка.



Из дома лилась музыка, люди танцевали, пели, им не было слышно боя за жизнь. Я убрал двоих. Мы стояли спина к спене с Уваровым. Кто бы мог подумать, тот, кто клялся мне отомстить за смерть брата, сражается со мной плечом к плечу. Мы кружили в диком танце, как волки перед горящими головешками. Уваров неуверенно, но пошел в бой с одним из троицы, в то время как меня атаковали двое. Он справился. Двое на двое уже не такая сложная задача. Сделав выпад, я ранил в плечо соперника и получил ответный укол. Перехватив плотнее шпагу, приготовился к новой атаке, когда замер от вскрика, раздавшегося за моей спиной. Уваров осел на брусчатку. По белоснежной рубашке расползалось алое пятно.



– Лешка! – вскрикнул я и бросился поднять его, но он повис безвольной куклой на моих руках. Слабо улыбнулся.



– Прости меня, – еле вытолкнул он из себя. Сабля выпала из его ослабевшей руки.



– Леша, – позвал я его дрогнувшим голосом, но он уже меня не слышал. Ярость и отчаяние, поднявшиеся во мне, не выплеснулись на оставшихся противников. Внезапное нападение со спины, удар и темнота.



С моей головы сдернули мешок. Зажмурившись от яркого света, глаза заслезились. Дернулся, осознав, что стою на коленях с заведёнными назад руками, которые держали двое в черной одежде, рот был туго перетянут какой-то тряпкой. Посмотрев вперед уже более четким взглядом, ощутил сомнения, что я в здравом уме. Я стоял на коленях перед троном его Величества, которая, сияя в злате, восседала на нем и очень скучающе изучала свои ногти.



– Ваше Величество!– выступил вперед Толстой, низко кланяясь, его голос эхом разносился по залу.– Мы нашли заговорщиков, – и указал на меня рукой. Остолбенев, попытался выкрикнуть оправдание. Но получилось только неразборчивое мычание . – Мои шпионы донесли, что сегодня этот юноша встречался с тайным агентом. Для оговаривания подробного плана действий о вашем свержении и дальнейшей казни. За ним проследили. Выяснили, что в сговоре с Петром Бутеро - Родали был младший сын графа Уварова. Он ликвидирован.



– А тот, другой? – ее тон был бесцветен и не выражал ни ярости, ни злости.



– Агент здесь, – театрально заявил Толстой. Вывернув голову в ту сторону, куда указывал Толстой, я ужаснулся. В такой же позе, что и я, весь в крови, стоял мой отец. Дернувшись в крепкой хватке моей охраны, я мычал, пытаясь привлечь внимание Государыни. Но она внимала только Толстому. – В сюртуке Петра мы нашли подтверждающие документы, тщательно спрятанные в подкладе. В его квартире провели обыск, там есть записи о смене караула, план дворца и еще много интересных вещей. – я трепыхался и вырывался, бил ногами по полированному паркету, но оставался невидимым для всех здесь присутствующих. Это был словно страшный сон.



Моя жизнь перевернулась с ног на голову за несколько часов. Что вообще здесь происходит? Внезапный кивок государыни мне показался спасением. Обрадовавшись, что мне дают возможность объясниться, я уже готовил речь. Толстой направился не в мою сторону, он подошел к отцу со спины и в одно мимолетное мгновение одной рукой взял его за волосы, поднял голову и провел чем то по горлу. Через бесконечную секунду оттуда хлынула кровь и тело моего отца упала к трону.



Взревев, я рванул к нему. Из моих глаз хлынули слезы. Я как одержимый пытался дотянуться до него, потрогать его и убедиться, что это все ложь. Что-то в моей груди рвалось наружу, норовя разорвать грудную клетку. Он лежал там, оставляя под собой багровую лужу, его кровь впитывалась в дорогой пол, оставаясь там навечно. Охранники дернули меня на себя, пригвождая к полу с силой, до хруста выкручивая плечи и запястья. Государыня вздохнула, подперла рукой подбородок и все же посмотрев на меня, поджала губы, как часто делают от недовольства дети.



– Ты меня разочаровал, – она вновь вздохнула. – А мне так нравились твои кудряшки, – это был как ушат ледяной воды. Отрезвление пришло мгновенно. Я понимал, что меня ждет та же участь, но я не собирался сдаваться этим нелюдям в угоду. Справа от меня было огромное витражное окно, эта стена, если я правильно помню, омывалась рекой. Если мне хватит сил и скорости разбега, то, возможно, я не разобьюсь насмерть. А это не важно, тут меня тоже ждал только один исход. Безжизненный кивок Государыни был знаком. Замычав с новой силой и не сводя пристального взгляда с Государыни, я добился, чего хотел.

– Развяжите ему рот – приказала она. Тугую повязку срезали. Онемевшими сухими губами я прошептал.



– Государыня, разрешите помолиться. В последний раз, – Толстой стоял уже готовый к моей казни. Он улыбался, а глаза торжествовали. Государыня махнула рукой в позволительном жесте. Мои руки отпустили, у меня не было секунды на раздумья или время прийти в себя. Сцепив кулаки и что есть силы ударил обоих охранников куда пришлось. Заминка, а я уже бежал со всех ног к окну. Оглушительный звон стекла, врезающегося в тело, разрывал барабанные перепонки, палет был стремительным и я ждал боль от удара. Но ощутил приятную влагу, в которую погружалось мое тело. (...)