Беглец (для короткой формы)

(Здесь была задача описать любовную сцену)

Столько лет прожив здесь, я все равно не смог привыкнуть к изнуряющей жаре. Даже ночью не было спасенья от этого зуда и желания найти прохладу. Глубокая ночь, а на улице творился сущий бардак. Пьяные крики, ржание лошадей, шум колес, выкрики грузчиков. Порт жил своей привычной жизнью. Тогда как моя шла на новый виток.



От беспорядочных мыслей началась головная боль, которая стучала в голове набатом. Затянувшись, выпустил несколько дымных колечек. Воздух вокруг меня наполнился запахом спелой вишни. Я смотрел в потолок и считал зарубки на балке над кроватью, половину из них я уже не помнил. Поднявшись на локте, посмотрел на девушку, сидевшую в плетеном кресле. Она попыталась прикрыть наготу белоснежной простыней, но балахон только предал ее телу еще больше томных изгибов. Ее кожа словно переливалась в ночных сумерках, все еще покрытая мелкими бисеринками пота. Одну ногу она подобрала под себя, уткнувшись подбородком в колено. Слишком внимательно смотрела в распахнутые балконные двери. Тяжелый водопад темных волос закрывал от меня ее тонкие плечи, которые я так любил целовать.



Сегодня я поцелую их в последний раз. Горечь разлуки и недосказанности протягивалась между нами тугими канатами, и слова не формировались в предложения. За весь вечер мы не сказали друг другу ни слова. Формально мы попрощались еще вчера. Но сегодня совершенно случайно столкнулись в порту. Она замерла всего на мгновение, а после попыталась скрыться в толпе грузчиков, но я не позволил. Жалящее, нестерпимое желание еще раз вдохнуть ее запах, еще раз прижать к себе ее женственное тело. Ощутить ее теплые, нежные руки на своих щеках, запомнить, как дрожат ее пальцы, гладя мои шрамы. Я не желал ее отпускать, она была моим домом. Она была всем для меня. В какой-то момент я забывал причину своего пребывания в Испании. Рядом с ней все не казалось таким безнадежным, грязным и лживым. Даже наша комната, вмещающая кровать, кресло и комод, здесь, рядом с ней, это был целый мир. И каждый день он был новый.



Ее глаза были сухи, она не проронила ни слезинки. А мне хотелось броситься к ее ногам, целовать их и умолять меня простить. Простить за то, что позволил этому зайти так далеко, за то, что сейчас причиняю ей боль, от которой нет спасенья. Клясться, что никогда, никогда, никто не сравниться с ней. Но разве это важно? Это даст нам успокоение? Словно насмехаясь над нашим молчаливым прощанием, на улице раздался громкий смех кампании, проходившей под балконом. Она вздрогнула



– Пиа, – налюбовавшись ее спиной, все же позвал ее.– Улыбнись мне, – она не пошевелилась. – Я хочу запомнить твою улыбку.



– Я дарила их тебе тысячами, – ее произношение будоражило меня и заставляло распадаться на кусочки от удовольствия, когда я слышал ее голос. Она звала, манила, она обещала этим голосом быть всегда моей. Торопливо затушив сигарету, сполз на край кровати. – Тебе придется полюбить другую улыбку, – ее голос все же дрогнул и отозвался больным уколом у меня в груди. Запустив пятерню в волосы, зачесал длинные пряди назад, собрал в хвост, перетянул кожаным шнурком. Ее голова поникла, когда она услышала шуршание одежды. – Не уходи, – она подскочила на ноги и с пылом бросилась ко мне. Обхватив меня дрожащими руками. – Оставь эту безумную идею. Это заблуждение, что месть приносит покой или удовлетворение. Ты все равно для них погиб, – горячие губы целовали мою грудь, в которой спирало дыхание.



– Я не могу. Понимаешь? Я должен! Это мой долг.



– Долг кому? Мертвому отцу? Он все равно тебя ненавидел, – она намеренно хотела сделать больно, теша безумную надежду, что услышав это от нее, я откажусь и останусь. Но я и так слишком долго ждал. Мои руки гладили ее мягкие блестящие волосы, они пахли вишней. Пиа выпрямилась, толкнула меня в грудь. – Уходи! – крикнула она, ударив уже кулаком по плечу. – Уходи!– ее лицо сердечком исказила гримаса боли, губы дрожали. Потянувшись к ее лицу в утешительном жесте, был отвергнут. Отрицательно мотнула головой, отступив на шаг. Она прижала кулак к груди и начала растирать кожу, словно пыталась избавиться от боли. – Лучше я бы тебя никогда не встречала, – руки повисли вдоль тела, плечи поникли. – Уходи,– надсадно прошептала она, отвернувшись.



Нет сил видеть ее затравленный взгляд, кивнув сам себе, я вышел в плохо освещенный коридор. Доски прогнившего пола скрипнули под моими ногами. Сдавленный вскрик отчаяния донесся до меня из-за закрытой двери. Стеснение в груди усиливалось. Я не мог сделать ни шагу, остановившись посередине, привалился спиной к стене, надавив рукой на грудь. Все звуки пропали, только гулкое биение моего сердца и шум крови в ушах, которые сдавило с неимоверной силой, были слышны мне



– Петя !– тихо позвала она. Мое имя на ее губах была музыка для моих ушей. Пиа бросилась ко мне, придерживая в руках все ту же простынь. – Прости меня, – шептала она, пока я припадал к ее горячей коже. – Я люблю тебя, – тихие слова, брошенные мне не прощанье, когда я все же выпустил ее из рук, не сделали больнее, чем уже было. Она, с мокрыми щеками, растрепанная, в белой простыне словно невеста, но уже не моя. Чужая. Ее глаза бегали по мне, стараясь запомнить каждую деталь, каждый жест. Всхлипнула. В этом полумраке она была прекрасным видением, моим спасением. Развернувшись, я шагнул в темноту. (...)

(Задание номер 5 состояло из сюжетных крючков)

(...) Сидя у камина, положив ногу на ногу, я слушал графиню вполуха. В комнате было слишком душно и натоплено, когда на улице благодать. Я не мог надышаться этой свежестью, запахам дождя и сыростью пожухлых осенних листьев. Все свободное время я бесцельно бродил по улицам, скверам и парком, впитывая в себя всю эту многогранность красок, величие своей родины, наслаждаясь щемящим восторгом.



– Ты совсем меня не слушаешь? – поставив на стол чашку с чаем, посетовала графиня. Лучшая подруга матушки и помощница в воплощение моего безумного плана.



– Слушаю, – устало вздохнул я.



– Твой акцент очень нам на руку, – подметила графиня и хлопнув в ладоши и резко встала на ноги. – Ты подготовился? – я кивнул вихрастой головой. Я не хотел стричь волосы, но графиня настаивала. Я выделялся из толпы и не вписывался в рамки, так она говорила. – Ох, Диего – она называла меня на новый манер уже несколько недель, но я никак не мог привыкнуть и перестать вздрагивать когда слышал это имя здесь. Вернуться под своим истинным именем я не мог, я мертв для всех. Теперь Петр был Испанским маркизом Диего Лопес Пачеко. И вести я себя должен как испанец. Я старался, ведь от вживания в роль зависел весь успех нашего дела. – Пожалуйста, больше вовлеченности. Завтра ты должен быть неотразим. Ты забрал маскарадный костюм?



– Все будет изумительно, Amado (дорогая)! – взяв ее руки в свои ладони, оставил поцелуй на них. – Я готов, – она внимательно посмотрела на меня и потрепала волосы.



– И все же подстричься тебе не помешало бы, – графиня тепло улыбнулась. – Старайся не попасть на глаза Толстому, – я поднялся с дивана. – Ты уходишь?



– Прогуляюсь. Увидимся завтра.



– Если все сложиться как нужно, на следующей неделе можно съездить посмотреть пару домов, – я согласно кивнул, чмокнул графиню в щеку и вышел из душной комнаты. Дворецкий уже ждал у двери. Нынешняя мода была для меня непривычна, но она стала удобней и практичней. Самый любимый элемент костюма стал макинтош. Закутавшись в него, я выглядел как старый ворон, блуждающий по безлюдным сырым улочкам. Вот и сейчас я поднял ворот черного макинтоша и вышел на свежий осенний воздух.



Легкая нервная дрожь проходила по телу, я старался скинуть ненужный тремор прогулками. Мне необходимо собраться. Графиня, конечно, права, завтра слишком важный день, я не мог подвести ни ее, ни матушку. Которую спустя год заключения отправили на рудники. Это все, что смогла узнать графиня, не вызывая подозрения своим излишним любопытством. Я старался не думать о матушке, о Пие, о месте Толстому, о восстановлении своего имени. Все, что сейчас я должен, это стать Диего Лопесом. Привлечь внимание принцессы, пробраться ей под кожу, а после начать действовать.



– Мог бы выбрать что- то броское, дорогое! – причитала графиня, пока мы ехали в крытом экипаже. Пришлось менять планы, внезапно разразился проливной осенний дождь, от открытой карета с позолотой пришлось отказаться. – Это же просто смешно! – кажется, она обиделась на меня за мой скромный образ. Но я не считал, что яркий цвет или перья помогут мне. – Меня опозорят в обществе! – она раздраженно обмахнулась веером.



– Это просто костюм. Ты можешь не стоять рядом или сделать вид, что мы не знакомы – графиня фыркнула, давая понять что это невозможно и отвернулась к окну. Больше мы не говорили. Я старался не задумываться сейчас о серьезных вещах, моя роль проста для многих мужчин, но не для меня. А графиня говорит, что навык соблазнения у мужчин в крови. Посмотрим, так ли она хорошо знает мужчин.



Графиня прошлась со мной под руку, раздавая легкие кивки головой и улыбки направо и налево. Демонстрируя меня как своего нового кавалера. Это была наша легенда, которой мы придерживались. Наконец то круг почета закончился, вручив графине бокал с шампанским, отправился на поиски своей цели номер один. Принцессы в бальном зале не наблюдалось, отправившись на ее поиски я не рассчитывал на успех.



Рослый парень, разодетый в пух и прах, крепко держал ее за руку. Она хотела вырваться, уйти в противоположном направлении, но он не позволял, дергая ее на себя. Перепалка между влюбленными закончилась быстро, принцесса влепила ему пощечину. По напряженной спине молодого человека я ожидал от него ответа, но он сцепив кулаки, что-то бросил ей и развернувшись на каблуках ушел в сторону веселья. Принцесса стояла одинокая, совершенно безразличная к празднику и смотрела потерянным взглядом на свою тонкую руку, где остались красные следы от мужской руки.



Мне думалось, что она сейчас разразится слезами, упадет на пол и будет бить кулачками, а после побежит за ним, ну или хотя бы устроит истерику. Простояв так с минуту, она выпрямила спину, пригладила волосы, которые и так были в идеальном порядке, и спокойным шагом пошла туда, куда и собиралась. Идя следом, я все же ждал реакции, но ее не последовало. У тяжелых штор принцесса остановилась, дернула за ручки, открыв балконные двери, и шагнула в темноту.



Коридор наполнил шум дождя, холодный ветер трепал бархатные портьеры. Она стояла на самом краю, подняв голову к небу и раскинув руки дышала полной грудью. Время шло, а уходить она не собиралась. Если сейчас я войду туда, если сейчас помогу ей, окажу внимание, это изменит все. До этого момента весь план был только планом, не более. Я еще мог вернуться к Пиа, забыть обо всем и греться в ее объятьях до конца своих дней. Еще сейчас я мог скрыться, так и оставшись не узнанным, не жить под страхом мести Диктатора Толстого и его стальных волков. Мог бы, но тогда я не буду сыном своей матери. Мои пальцы торопливо распутывали завязки плаща. Сомнительная защита от такого дождя, но хоть что-то.



Оставив сомнения за порогом, я шагнул под обжигающе ледяной поток и в несколько шагов оказался за спиной принцессы. Накинув плащ ей на плечи, подтолкнул обратно в коридор. Она обернулась с легкой улыбкой, которая увидев меня, тут же погасла. Принцесса отшатнулась.



– Пройдем в тепло? - предложил я.



– Идите, я вас не держу.



– Значит буду стоять с вами. Но хочу вас предупредить, у меня слабые легкие, если я простужусь, моя кончина будет на вашей совести. – она смерила меня взглядом, вздернув подбородок, стремительным шагом вбежала в коридор. Закрыв дверь, поежился. Я вымок до нитки, с моих волос капала вода



– Oh Dios, La lluvia es solo hielo! (О боже, дождь просто ледяной! ) – я улыбался, потирал свои плечи и смотрел на ливень.



– Perdon. (Простите) – обернувшись, не поверил своим ушам. Испанский в Империи много лет был под запретом, а принцесса изъяснялась на нем свободно, не страшась этого.



– Вы меня простите, – поторопился исправить положение и представиться. – Диего Лопес Пачеко, – сделал поклон.



– Вы знаете кто я? – дрожащими губами спросила принцесса.



– Мне было бы на руку, если бы я соврал и сказал нет, – она слегка улыбнулась. – Вам нужно переодеться и выпить что-то горячее, – принцесса кивнула и сделала несколько шагов в сторону от меня. Остановилась, о чем то подумала секунду и бросив быстрый взгляд на меня произнесла.



– Вы меня проводите? – внутри я ликовал. Это оказалось проще, чем я мог подумать. Степенно кивнув, предложил ей свой локоть в качестве опоры.

(...)

(Следующим заданием была динамичная сцена)

– Мы ведь с вами друзья? – дневная прогулка вдоль прудов в царском парке, подходящий антураж, чтобы подбить принцессу на маленькую шалость. Две фрейлины не спеша шли позади них, но не мешали быть наедине. Они как то прониклись ко мне и, кажется, только были за, когда я уговаривал ее на нарушение правил. Как ни странно, я был слегка очарован принцессой. Нет, конечно, это была не любовь, но она чем-то задевала меня. Я испытывал необъяснимую печаль, когда понимал, как она безмерно одинока. Мне нравилось видеть огонек в ее зеленовато-серых глазах, робкую улыбку, от которой проступали ямочки на щеках, когда я предпринимал очередную попытку ее развлечь.



– Диего, вы опять что-то выдумали? – оторвавшись от созерцания пары лебедей, она нарочито строго посмотрела на него.



– Хочу вам кое-что показать, услышать ваше мнение. Для меня оно ценно, – ее щеки слегка зарумянились.



– Выкладывайте, – задорно выпалила она.



– А если это будет сюрприз? – принцесса задумалась на секунду, а после кивнула, давая свое согласие. – Будьте готовы на рассвете. Оденьтесь теплее, никакого платья и драгоценностей, – ее улыбка стала шире, а мое сердце пропустило удар. Сбившись с шага на мгновение, я задержал дыхание, будто прислушиваясь к себе. Просто показалось, уверил я себя.



– А как же его светлость? - настороженно произнесла принцесса.



– Графиня обо всем позаботится. Я буду вас ждать у калитки в лабиринте, – она согласилась без раздумий, доверяя мне и совершенно уверенная, что с двумя фрейлинами ей не может грозить опасность.



Солнце еще не завладело парком, тяжелый осенний туман тянулся от прудов и обволакивал три фигуры наездников, делая их почти невидимыми. Размытыми черными точками в белом молоке. Хруст гравия я услышал еще из далека. Мой конь нетерпеливо фыркал и гарцевал на месте. Спешившись, я ждал. Калитка скрипнула, показались три фигуры в плащах. Парк был тих, даже соловьи еще спали. Напряжение невольно блуждало в теле.



Я убеждал себя, что это близость развязки и сладость совершающегося правосудия. Но у жизни были свои планы на наши судьбы. Двое молчаливых спутников усадили фрейлин на лошадей впереди себя, кивком попрощались со мной и ускакали прочь. Все это было намеренно. Мне не составила бы труда привести лошадь для принцессы, но мне нужно ее скомпрометировать. Пребывание наедине с мужчиной без сопровождения это скандал. Мне необходимо избавиться от Воронцова. Я был в томительном ожидании развязки этой затеи.



– Мы пойдем пешком? – спросила принцесса. Я подвел лошадь ближе к ней, обхватил принцессу за талию и подсадил в седло. Она непонимающе смотрела на меня, оглядываясь вокруг, словно ища поддержки в своем безумстве. Подпрыгнув, я сел позади нее и натянул повод, направляя жеребца в противоположную сторону.



– Можешь поспать, пока будем ехать, – предложи я. Лошадь пустилась рысью. Спина принцессы была напряжена, она крепко сжимала руками повод, возможно, надеясь перехватить инициативу и вернуться, пока было не поздно. Пока их никто не увидел, пока дворец еще спал.



Я ощущал ее страх, он словно марево вибрировал вокруг нее, и мне это нравилось. Она не проронила ни слова, всю дорогу оставаясь прямой и натянутой, как струна. До ярмарки оставалось порядка 20 километров. Ее раскинули в селе недалеко от поместья, которое я приобрел пару недель назад. Я решил остановиться в небольшой рощице, передохнуть. Как только лошадь замерла, принцесса вылетела из седла, словно фурия.



– Как вы посмели? – задыхаясь, выкрикнула она.– Что вы вытворяете? – оставаясь равнодушным к ее запоздалой истерике, я вынул из седельной сумки свежие пироги, бурдюк с квасом и с одного бока красные яблоки.



– Яблочко? – протянул я ей на руке ароматный плод. Подскочив она ударила меня по руке и влепила звонкую пощечину.



– Верните меня немедленно во дворец! – потребовала она. Ухмыльнувшись и поджав губы, спокойно произнес.



– Нет.



– Что? Это..Что? – принцесса растерялась от прямого отказа.



– Ты сама этого хочешь?



– Не важно, чего я хочу, – выкрикнула она. – Что обо мне подумают?



–Кто?



–Его светлость и.. – она не закончила фразу. Ей, как и мне, всегда казалось кощунством при наших встречах упоминать Воронцова.



– Да им все равно. Ты не понимаешь? – мой голос сорвался на крик. – Ты для них удобная кукла. Так и будешь всю жизнь делать то, что тебе говорят?



– Что ты понимаешь? – она оглянулась вокруг, возможно выискивая кого то, кто вернул бы ее в столицу.



– Намного больше твоего. И переживать за твою честь уже поздно. Тебе так не кажется? Что я могу сделать такого, чего не сделал Воронцов! – я знал, что Воронцов захаживает ночами к ней в покои. Меня злило ее неспособность сопротивляться ему. Меня приводила в бешенство это странная связь. Воронцов был ничтожеством, но она продолжала ждать от него милости в виде внимания.



Ее глаза расширились от услышанного, они вмиг наполнились непролитыми слезами. Нижняя губа задрожала. Она бросилась на меня с отчаянным криком. Ударила в грудь. Оттолкнула с дороги и злым шагом отправилась назад. Я был шокирован. Строптивая принцесса. Я ни разу не видел ее в подобном проявлении чувств. Она всегда сохраняла жуткое хладнокровие, даже когда Воронцов унижал ее или оскорблял.



Успокоил свое рвущееся из груди сбитое дыхание. Пульс выровнялся. Это было грубо и неуместно. Совсем не по плану. Все, что было после, импульс, вспышка, помутнение, не иначе. Я действовал по наитию, по остаточным отголоском адреналина, еще циркулирующего у меня в крови от ярости, проявленной принцессой. Я настиг ее довольно быстро. Сцепив пальцы на тонком запястье, прижал к себе. Она вырывалась. Брыкалась. Шипела, словно дикая кошка. Наступала мне на ноги и норовила все время зарядить кулаком по лицу. Я собирался дождаться, когда истерика схлынет, но все вышло иначе.



Сегодня все шло не так, как мы с графиней предполагали. Я смотрел на нее сверху вниз, невысказанная боль и обида сквозили в каждом ее жесте, и к своему собственному удивлению, я прильнул к ее горячим соленым губам. Принцесса дернулась, а спустя мгновение замерла. Невесомый, легкий. Можно смело сказать, что его и не было вовсе. Поцелуй.



– Прости, – прошептал я. – Это было жестоко, – она уткнулась лбом в мою грудь. – Я могу сейчас же вернуть тебя во дворец. Или ты можешь остаться со мной, и мы проведем это время вместе. – принцесса подняла на меня глаза, от слез они стали яркими. – Обещаю больше тебя не целовать и держать руки при себе, – она вымученно улыбнулась. (...)

(Почледним заданием было описать один день из жизни героя)

(...)

Ночь. Я всегда относился к ней с благодарностью. Тело наливалось тяжестью, мысли ускользали. В них уже не было ясности, четкости, и ты погружался в сон. Ты мог позволить себе отдохнуть за долгий, изнурительный день, наполненный событиями. Теперь ночь для меня несла совсем другое. Я мог передвигаться по городу, только когда наступала темнота. Ночь хранительница страшных тайн. Под ее покровом совершались страшные злодеяния и великие дела, она скрывала все и всех, словно под ее пологом открывались все людские пороки.



Вот и сейчас я прятался в низине по колено в зловонной жиже, кое- где поросшей камышом. В руках я бережно держал объемный сверток, что вчера собрала нянюшка. Я не сосредотачивался на том, что видел или что слышал, лихорадочно повторял все повороты и лестницы, которые должен пройти, чтобы оказаться на нужном месте. Я еще был слаб, иногда тело умоляло остановиться и больше не двигаться, дать ему покой. Тогда я становился словно одержимый бесом, хватал саблю и рубил ближайшее дерево на куски, кромсал кору и нежное нутро до одури, до рвущегося крика из груди.



Часы на башне пробили двенадцать, смена караула через десять минут. Крадучись я подобрался к воротам, старательно избегая светлых участков. Скрипя и дребезжа, подъехала телега, груженная углем. Проскользнув по земле и, забравшись под ее дно, я уцепился за железные дуги. Всеми силами я прижался плотно к деревянному дну, в зубах сжимая сверток. Время замерло. Быстрей, быстрей, шептал про себя. Чувствуя, что уже не справляюсь, еще пара мгновений и я рухну на землю, не удержавшись. Напряжение росло, жилы на шеи и плечах натянулись, все тело напряглось и потряхивало мелкой дрожью. Пальцы невольно разжимались, я вгрызался зубами в узел свертка и терпел. Телега тронулась медленно и не спеша, она въезжала в крепость. Лошадь старая, кляча, слишком долго перебирала ногами. Звон от ее подков разносился эхом по молчаливому и безлюдному пространству.



Телега остановилась, я слышал брань, доносившуюся со стороны. Выползая из-под телеги, я оглядывался на широкую спину мужчины, который разговаривал с кучером. Пальцы одеревенели и отказывались слушаться. Двигаться нужно быстро, у меня не больше сорока минут, чтобы выбраться обратно с той же телегой. В истопке я огляделся. Она примыкала одним концом к комнатам смотрителя, а другим к помещениям, уходящим глубоко под землю, где содержались особо опасные преступники Империи.



Я считал ступени, повороты, мне ни в коем случае нельзя ошибиться. Когда до нужной камеры оставалось несколько лестниц, я вдруг остановился. Внезапный ужас сковал тело, он прокатился по груди, оставляя там холод, скручивая нутро. Этот ужас, доселе неизвестный мне, уговаривал его вернуться, остаться слабым и никчёмным трусом, жалеющим себя и ненавидя мир. Так безопасней, так проще. Встряхнув головой, заставил его замолчать. Убраться из моих мыслей. Я не будет прятаться по углам, как трюмная крыса. Я буду смотреть врагам в лицо, и пусть я погибну на этом пути, но трусом не буду никогда. Свернув на нужном уровне в коридор, я прошел мимо нескольких камер, отсчитал нужную. Темнота была настолько непроницаемая, я едва различал собственные руки. Опустив сверток на пол, на ощупь вынул свечу, которая занялась теплым желтоватым светом. Зажмурился.



– Маменька? – дрожащим шепотом позвал я, вглядываясь в темноту камеры. Занеся свечу выше, чтобы осветить помещение. – Маменька? – чуть громче произнес я. Из дальнего угла донесся шум и шорох. И вот она предстала перед моими глазами. Я ожидал увидеть ужас и страх в ее глазах. Боялся увидеть ее сломленной, изувеченной, раздавленной. Но графиня была, как и прежде, с гордой осанкой, прямой спиной, величественной, спокойной, непоколебимой. Она опустилась на пол, прижав мои холодные пальцы к своим губам, и заплакала.



– Петенька, господи! – провела рукой по моим волосам и щеке. – Я молилась, так молилась, чтобы тебя сберегли. Господи, спасибо! – зашептала она, роняя горячие слезы на наши сцепленные руки – Что с твоим лицом?



– Все потом, – прошептал я надтреснутым голосом. Я не верил, что она жива. Глубоко внутри себя я боялся этого момента, боялся прийти и никого не обнаружить .– Вот, – я протянул ей сверток .– Дуняша собрала. Ты продержись. Я найду возможность вытащить тебя, – шептал я торопливо, проглатывая окончания фраз. Графиня вцепилась руками в мою черную рубашку, ее глаза расширились от ужаса.



– Не смей! – зашипела она. – Не смей ничего делать. Он раздавит тебя, как прусака. Вся власть в его руках. Государыня ест с его рук.



– Что ты такое говоришь? Как я могу жить, зная, что ты тут.



– Сможешь! – настойчиво и твердо произнесла графиня. – Еще как сможешь. Ты обязан. Ты все, что у меня есть. Моя надежда и моя отрада. Я пройду через ад, зная, что ты в безопасности . – она притянула меня еще ближе к себе, вдавливая грудью в решетку. – Уезжай, Петруша. Поезжай на родину отца. Там тебя искать не будут. – я отшатнулся. Мне казалось, она безумна. Широко распахнутые глаза, бескровные губы, хватка на его рубахе была смертельной.



– Маменька! – попытался вразумить я ее. – Кем я буду, если останусь в стороне? Если я все оставлю как есть?



– Ты будешь живым! – зло выкрикнула она и тут же испугалась своего крика. – Это тебе не твои постановочные бои в академии, это другой мир. Туда тебе дороги нет. Отправь Дуняшу к крестной, она поможет тебе выбраться из Империи.



– Но как же..



– Поклянись мне, что уедешь,– она опять плакала. – Поклянись! – взмолилась она, я заторможено кивнул. – Я буду молиться за тебя, мой мальчик. Уходи. Уходи, Петя, пока тебя никто не заметил, – она задула свечку и все погрузилось во мрак.