Пролог
Из летописи вайясов
Я должен рассказать вот о чём.
В году 3790 тсули, чужеземцы, впервые ступили на землю Детей Неба.
И впереди, и позади Детей Неба были Трое великих, они вложили храбрость и силу в сердца народа. Духи нашей земли не желали принять тсули с их богами. Не принесли им даров ни дух птиц, ни дух драгоценных камней, ни дух ягуаров, которые защищали народ вайясов.
По тысяче лет жили пришельцы. Им покорялось время и ветер, умели они находиться одновременно в разных местах и бросать молнии подобно грозовой туче...
Ветер и луна, годы и дни — всё следует своим путём, изменяется и проходит. Вся кровь притекает к обители своего покоя, а вся сила — к своему истоку. Так было отмерено и время Троих великих. Отмерено было время благостей Солнца и звёздных зрачков, откуда на Детей Неба взирали великие. Они были добры и милостивы, но время было сильнее их и назначило им уйти.
У Детей Неба были познанья и снадобья, у них не было распрей и злобы. Они не знали ни болезней, ни ломоты в костях. Ни злая лихорадка, ни боли в животе и груди не тревожили их. Они возносили хвалы Трём великим и радовались Солнцу и красоте земли, слушали звуки флейты и барабанов. Была пряма осанка Детей Неба, ни перед кем не склоняли они головы, украшенные перьями орла.
Но пришли тсули — и сокрушили всё. Они научили нас страху, они губили цветы, чтобы высосать из них жизнь и прибавить к своей. Они убили Цветок Солнце, превратив его в пепел.
И множество цветов покрыло землю красными лепестками.
Исчезли жрецы, учившие нас добру и почитанию богов. Настало иное время и принялось властвовать. И явилось началом нашей смерти. Без жрецов и вождей, без познаний и отваги в сердце, без стыда и почитания богов — всё уравнялось. Не стало ни великой мудрости, ни власти слова, ни поученья вождей. Лишь грубая сила да чужие боги властвовали на нашей земле.
Тсули пришли, чтобы погубить Солнце и посеять среди нас тоску. Мы остались одни, без великих богов, и дети наши утратили эту землю.
Часть 1. Дочь моего врага
Эпиграф
В барабанном рокоте
слышится мне:
«Мы когда-то жили
в этой самой
стране.
Мы сейчас шагаем
по отцовским гробам...
Громче,
барабан!
Чаще,
барабан!
(Р. Рождественский)
На горестных дорогах пораженья
Рыдают, встретясь, воины-орлы.
И долог путь стыда и униженья,
И шаг стесняют рабства кандалы...
Увы, рыдайте, плачьте безутешно!
Иссякло время Инти, пал дворец.
С врагом мы бились долго, безуспешно,
И кровь покрыла землю как багрец...
(«Плач о гибели вайясов»)
Глава 1. Брат и сестра
3816 год, весна.
Восточный Эргеньяр,
поместье арди Густаво де ла Серда
В тёмный предрассветный час, когда все обитатели поместья ещё спали, негромкий, осторожный стук в окно нарушил сонную тишину и заставил Исабель вынырнуть из беспорядочных сновидений.
С трудом разлепив глаза, она приподнялась на локте.
В маленькой комнате царил полумрак, и все предметы ещё имели ту таинственность, которая бывает им свойственна только ночью или в предутренние часы. Лёгкий сквозняк, проникавший сквозь закрытые ставни, заставлял чуть подрагивать кружевные занавески на окне, — в точности так, как бывало в детстве, когда Исабель ещё никуда не уезжала. От этого, а ещё от сонной тишины вокруг, непреодолимо потянуло снова спать.
Но едва голова Исабель коснулась мягкой подушки, стук повторился вновь, уже громче и настойчивей.
Пришлось со вздохом откинуть одеяло, под которым было так уютно лежать, и спустить ноги на пол, а после, путаясь в длинной ночной рубашке, босиком перебежать к окну. Пока Исабель возилась в темноте со ставнями, снаружи опять постучали, — резко, отрывисто и зло.
«Богиня, так он перебудит весь дом!» — с досадой подумала Исабель.
Наконец, ставни распахнулись, и в лицо ей хлынула утренняя прохлада и вкусный аромат свежести и влажной листвы.
Девушка зажмурилась от удовольствия, вбирая знакомые запахи полной грудью, и широко зевнула, прикрывая ладонью рот.
— Эй, поторопись! — послышался нетерпеливый окрик. — Собирайся, если хочешь ехать со мной, а нет — проваливай дрыхнуть дальше!
Внизу гарцевал на вороном коне Фелисьяно — единокровный брат Исабель, с которым вчера условились, что он возьмёт её на прогулку к плантации.
В сущности, тем вечером они и познакомились, поскольку брат всю свою жизнь прожил в Альсидорском королевстве за морем, и сюда приехал года три назад, а сама Исабель только вчера вернулась из пансиона при обители святой Терезии, где обучалась, под надзором строгих сестёр, вместе с другими благородными девочками.
Арди Фелисьяно был красив и строен, с блестящими чёрными кудрями, спускавшимися до плеч, и с синими пронзительными глазами. Старше Исабель на семь лет, он уже смотрелся молодым мужчиной, и оттого, должно быть, глядел с обидной снисходительностью, кривя чувственные губы под короткими усиками: девчонка!
Ощутив, что краснеет, она независимо вздёрнула подбородок, отвечая брату не менее насмешливым взглядом. Откинула назад мешавшие пряди волос — и с наслаждением потянулась, прогибаясь, словно кошка… и прекрасно понимая, что при этом её небольшая крепкая грудь приподнялась и выдвинулась вперёд.
Пусть смотрит! Зная при этом, что все эти прелести будут принадлежать однажды другому. Кому угодно, но только не ему! Потому что у них — одна кровь, один род, одна семья… чего бы там ни воображал себе этот ухмыляющийся наглец.
— Сейчас, подожди! Оденусь и выйду, — сказала она с достоинством.
— Давай быстрее! — скривился Фелисьяно. — Если будешь копаться — уеду один, а ты рыдай здесь в подушку.
Исабель лишь фыркнула на это и, захлопнув ставни, принялась собираться.
Первым делом она зажгла свечу от лампады в молельне — маленькой смежной комнатке, где, увитый цветами, висел образ Богини Милосердной. Затем, вернувшись в спальню, прошлась костяным гребнем по волосам и, туго перехватив их лентой, принялась торопливо рыться в сундуках.
Присланное тёткой из Альсидора парадное платье с пышными юбками и жёстким воротником Исабель сразу отложила в сторону. Она терпеть не могла чёрный цвет, к тому же, чтобы облачиться в подобный наряд, пришлось бы разбудить горничную, а там, чего доброго, проснулась бы и сестра Леонтия...
Зачем только настоятельница приставила к ней эту старую мымру? Можно подумать, Исабель и без её наставлений не знает, как следует себя вести благовоспитанной девушке! Беда только, эта благовоспитанность иногда так же мешает жить, как и корсет — свободно дышать. Вот как сейчас.
Разве прилично благоразумной барышне ехать на уединённую прогулку с малознакомым мужчиной без сопровождения горничной или дуэньи? Даже если этот красавчик — сын отца от первого брака...
«Ничего, никто и не узнает, — решительно успокоила себя Исабель. — Когда все на веранде соберутся к утреннему чаю, я уже вернусь и выйду из своей комнаты как ни в чём не бывало».
Она наконец отыскала в одном из сундуков широкую красную юбку и свободную белую рубаху, украшенную на манжетах и у ворота простенькими кружевами.
Конечно, неказистый наряд и, по мнению отца, дочери знатного кабальеро не пристало носить одежду, похожую на платье служанки. Но зато всё это не стесняет движений и можно надеть самой, не прося ни у кого помощи, как и затянуть на себе шнурованный корсет. Поверх него вокруг талии Исабель обернула несколько раз широкий кушак, а затем набросила на плечи шерстяную мантилью, чтобы в поездке не стучать зубами от холода. Ночи здесь, в саванне, довольно прохладные, это она помнила хорошо.
Так, что ещё? Конечно, мягкие сапожки с блестящими пряжками; отец подарил их как раз для верховой езды. Теперь задуть свечу — и в путь, через окно.
Широкая плотная юбка и с ней мантилья так и норовили зацепиться за все выступы подоконника, но Исабель всё же справилась и вскоре спрыгнула вниз, на мягкий песок, устилавший внутренний двор.
Фелисьяно ждал её у каменной арки, увитой цветами и плющом, и держал в поводу двух осёдланных лошадей.
— Ну и копаешься же ты! Я чуть было не уехал один. На, держи! — протянул он Исабель поводья рослой серой кобылы. — Сама залезешь или подсадить?
Исабель оценила расстояние от земли до спины лошади. Высоковато будет...
— Подсади, пожалуй...
Она не успела договорить, как сильные руки брата подхватили её, будто пушинку, — и забросили в седло. Исабель лишь только ойкнула.
Очутившись на спине лошади, она перекинула ногу через луку седла и, быстро разобрав поводья, послала кобылу следом за конём Фелисьяно. Брат, как искусный наездник, взлетел в седло на ходу и сразу направил вороного к выходу со двора.
Они проследовали шагом мимо построек и домиков прислуги, стараясь, чтобы стук копыт не слишком громко разносился вокруг. Зато, когда выехали на широкую утоптанную дорогу, ведущую к кукурузным полям, оба, не сговариваясь, пустили лошадей рысью.
Исабель сидела в седле по-мужски, но широкая длинная юбка хорошо прятала ноги, открывая взгляду лишь сапоги, и вместе с мантильей стелилась сзади по крупу кобылы.
Правда, сестра Леонтия наверняка сочтёт такую посадку недопустимой для порядочной девушки. Благовоспитанная барышня, по её мнению, должна и может ездить только в дамском седле, а ещё приличнее — и вовсе в карете.
Исабель тихонько фыркнула — и выслала лошадь вперёд.
Пускай Фелисьяно догоняет!
Топот копыт гулко разнёсся в утреннем воздухе, рванувший навстречу ветер заиграл выбившимися из причёски прядями волос, бросил в лицо такие знакомые запахи… Горьковатые травяные, резко одуряющие — многочисленных ночных цветов.
В саванне была весна… Нет, не так: не была — бурлила! Сейчас, в утренних сумерках, все краски и оттенки смазались, но это лишь до тех пор, пока не начнёт рассветать по-настоящему. И тогда яркая зелень и сочные, насыщенные цвета ошеломят и потрясут, заставляя с детским восторгом находить всё новые оттенки в этой буйной, полузабытой за годы, но такой родной весенней саванне...
Фелисьяно нагнал её за поворотом дороги, у развилки.
— Чего мчишься, как ошалелая? Потеряешься, а мне за тебя отвечать, — даже выговаривая ей, он никак не мог оставить этакого превосходительного, вальяжного тона, из-за чего Исабель едва сдерживалась, чтобы не показать брату язык. — Куда сегодня поедем? На плантацию — или, может, на пастбище к мустангам?
Исабель задумалась, придержав кобылу.
Вчера, при отце, брат ни словом не обмолвился о таком варианте прогулки. Речь шла только о том, чтобы проехать по дороге между полями кукурузы и тростника и понаблюдать за работами на них. Теперь же он предлагал отправиться совсем в другую сторону — туда, где паслись разводимые на продажу лошади, основной источник прибыли семьи. Разумеется, отец не одобрил бы подобной затеи, ведь пастбище с полудикими мустангами — совсем не подходящее место для прогулок.
— Ну же, решайся! — подначивал меж тем Фелисьяно. — Кукурузу и тростник всегда можно посмотреть, а табун скоро перегонят на дальние пастбища. Вряд ли ты осмелишься поехать туда, говорят, на границе земель неспокойно. Дикари аррамара опять подняли головы, издают свои кошачьи вопли и потрясают топорами… А знаешь, у кобыл как раз сейчас такие милые жеребята! Я мог бы тебе показать парочку особенно славных, но если ты трусишь...
— Ладно, уговорил! — решительно тряхнула головой Исабель. — Только обещай, что ничего не скажешь отцу.
— Буду нем как рыба! — ухмыльнулся брат и, развернув своего вороного, направил на другую дорогу.
Теперь Исабель не мчалась вперёд, а следовала почти рядом, её кобыла приотстала от коня Фелисьяно на полкорпуса. Здесь начинались малознакомые для неё места, и она пыталась запомнить дорогу, одновременно любуясь открывавшимся пейзажем.
Заросли акаций сменялись кактусовыми рощами на фоне травяного моря, вдали громоздились Красные скалы, похожие на причудливые крепости, а позади, далеко на севере, маячили в сизой дымке хребты Аррамарских гор.
Но вот посреди травы и цветущих кактусов появился живой рыжий остров из крепких подвижных тел, хвостов, морд и множества ног. Вначале лошади казались маленькими, словно бы игрушечными, но по мере того как расстояние до них уменьшалось, кони стремительно росли в размерах, — и вот уже Исабель обнаружила себя и брата в центре рассеянного по пастбищу табуна.
Её охватила невольная робость при виде стольких прекрасных и сильных созданий, которые в состоянии были одним ударом копыта покалечить самого крепкого человека. Этому благоговению ничуть не мешало то обстоятельство, что она сидела на спине одного из них. Исабель не раз приходилось слышать рассказы о том, как могучий табун подхватил и увлёк в своём беге зазевавшуюся всадницу, и только смелое вмешательство кавалера девушки спасло несчастную от гибели под копытами.
— Что, струсила? — усмехнулся брат, заметив её робость. — Это тебе не крестиком в обители вышивать! Ездить на таких красавцах могут только мужчины.
Исабель нахмурилась, подбирая слова для достойного ответа, но Фелисьяно уже заговорил о другом.
— Помнишь, по дороге я обещал показать жеребят? Они здесь, в загоне. Как знал, что мы поедем сюда, и велел отловить их ещё с вечера. Езжай за мной!
Исабель послушно последовала за ним — и вскоре в самом деле увидела небольшой загон из жердей, в центре которого жались друг к дружке четверо хорошеньких жеребят. В их больших детских глазах застыл испуг, малыши тревожно прядали ушками и беспокойно переставляли тонкие стройные ножки.
— Они голодные! — воскликнула Исабель, и с упрёком посмотрела на брата. — Сейчас же отпусти их! Бедные малютки!
— Ну вот ещё! — хохотнул он. — У них трава под ногами, пусть едят. Не помрут с голоду. Вон, видишь того тёмно-гнедого? Спорю на что угодно — из него вырастет настоящий вороной красавец!
Она в раздражении передёрнула плечами — и отъехала от него подальше. Спешившись, Исабель привязала кобылу к большому кусту и неторопливо прошлась раз-другой вдоль зарослей акации.
Брат тоже спрыгнул с коня и вскоре присоединился к ней, как будто не замечая, что она рассержена.
— Ладно, хватит тебе дуться. Я ещё не всё тут показал. Глянь-ка туда! — С этими словами он ткнул пальцем на просвет в зарослях. — Во-он, смотри хорошенько. Видишь там блестящую полоску на западе, вроде серебряной тарелки? Это большое озеро, куда мы гоняем лошадей на водопой. Хочешь посмотреть на него поближе?.. Ходят слухи, где-то в окрестностях есть заброшенное святилище дикарей. Вот бы его найти, а? Небось, нам золотишко бы пригодилось в хозяйстве… А, как ты думаешь?
