- Ну, как скажешь… И свалилась же на мою голову.
- Я спустилась.
- О-о, это кардинально меняет дело… А масло на булку…
- Нет…
______________________________________
19 марта.
В общем, писать эти «истории» буду здесь, в своем дневнике. Зачем? Пока не знаю. Но, раз господин Блинов рекомендовал (это моя вам, уважаемый, месть если вы, все же, решитесь увековечить мою многогранную личность в своем научном труде. Однако, чучело свое завещаю мужу).
А началась самая первая с деревенской свадьбы в замечательной, не побоюсь этого слова, стране под названием Бередня. Потому что главная героиня там жила и творила… думать о светлом… думать о светлом.
Ну, так вот…
Шум над длинными столами стоял такой, что, кажись, бабка Ясна с лавки рухни со своим десятком пудов(1), никто и глазом не моргнет. Разве что она собой лавку надвое расколет. Да и следом скатерть цапанёт со стряпней, бутылями и гусем на блюде. А с другого края утянет тощего Горана с вилкой и ножом в том самом сочном гусе. А Горан прихватит трубача, что уже на изготовке и ждет лишь закуси на вилке… Нет. И тогда, едва ль. Потому как, свадьба. Свадьба в Стожках. Горластая да развеселая по традиции, хоть и со всех других сторон – внеурочна.
Стэнка на эту свадьбу опоздала. Пришла, когда гости уже сидели за столами во дворе. Широком дворе корчмаря, что своим красным напыженным видом был схож с их же корчмовым клопом. Стэнка сама тех «кровопивцев» не видала, а вот Петр, раза три ночевавший в «гостеприимных номерах», вещал: водятся отборные. Она, в общем, из-за него и опоздала. Не из-за клопа, конечно, да не из-за важного отца жениха. Петр стал тому причиной. С ним по перине и катались, разбавляя тишину в садике за окном звонким смехом и стонами. Только жаль, что ненадолго. Да и всего раз в месячину… Стэнка глянула на сидящего поодаль мрачного старосту и усмехнулась: ведь зачасти сюда ее усач с отрядом, первым взвоет он. А за старостой подтянутся и все Стожки. Петр ее – сборщик княжеских налогов. Со всех, кроме своей «жаркой крали»… Две уж годины как. Да ей какое дело до других? Ей о себе думать надо, ибо больше некому. Стэнка – сирота. Хотя сироток в Стожках любят и жалеют, да вот Стэнка еще и травница. Хорошая, в пятом колене, а значит, ведьма. А уж таких здесь «любят» как цепных собак: если надобность созрела, бросят смачный кус, а нет ее, обходят дальней стороной. Так к чему Стэнке хвостом всем вилять? На ее век «кусков смачных» хватит - сами принесут. И девушка вновь прошлась карими глазами по галдящим землякам. Остановила их лишь на одном… Жених, длинный смуглый Гргур, сделал вид, будто у него в глазу сорина… Ха!
- А ты чего припозднилась?
- Ась? – отвела Стэнка оскал от Гргура. – Я тебя не слы…
- Почему поздно?! – проорала ей в ухо златовласая дева.
Ну, как «проорала»? Не в нраве Солены голос свой тужить зря. Для нее он ценен. Солена – плакальщица на похоронах. И тоже – лучшая (хоть в Стожках, как и Стэнка – единственна). Они и сошлись вначале лишь на этой полосе. Долго пялились друг на друга издали и с интересом, а потом сошлись.
- Были у меня дела!
- А-а, - открыла Солена свой пухлогубый рот. – Дела… Венчание ладно прошло.
Стэнка в ответ наморщила нос:
- Что ты мне опять?! Я ничегошеньки не слышу! Ор, как в преиспод…
На этом месте музыка с переливом прервалась. Стэнка заозиралась, но из-за стола медленно поднялся стожковый староста:
- Добрые люди! – оторвал он от зажатой в руке рюмки взгляд. – Добрые люди!.. Что я хотел вам всем сказать?
- Так скажи уж, - пьяненько крякнул с места щуплый дядька Прохор.
Староста, скосясь на него, потянул длинным носом:
- А и скажу! Жизнь, она полна и добрых дней и смурных. Вот, еще седмицу взад схоронили мы нашего мельника, нашего доброго Житомира Пича, - на этом месте издала кряк уже Солена сбоку, староста тряхнул головой. – А сегодня с вами свадьбу гуляем! – и развернулся к молодым. – Дорогие вы наши мла…мла… - теперь «крякнула» половина из гостей, бабка же Ясна замерла (вдруг, то лавка под ней?). – Младенчики наши! – быком взревел оратор. - Живите в мире да добре многие годины! Не знайте лиха да съурока! Э-эх! На небе Бог – на земле свадьба! Горько!!! – и опрокинул в горло рюмку.
Весь двор радостно его подхватил:
- Го-рько! Го-рько!
«Младенчики», переглянувшись, встали…
Немного погодя начались долгожданные на любом гулянье танцы. Музыканты устроились на высоком крыльце дома. Ребятня облепила собою заборы и хихикала теперь с них на отбивающих бешеный праздничный ритм гостей. Стэнка же с Соленой юркнули под высоченную ветлу в углу двора. И оттуда, как из темной норки, обозревали теперь все гулянье в свете.
- А молодуха то не танцует, - зевая, пропела подружка травницы.
Та зло хмыкнула:
- Оттанцевалась. Месячина и рожать. Вон какой живот.
- Это точно… Стэнка, а чего вы с Гргуром бычитесь друг на друга? Он к тебе солому стелил, а ты его…
- Чего? – скривила Стэнка рот. Еще не хватало: с этим… - Не мужик он, - сказала, как скосила.
- А кто?
- Смердяй и трус. А бычится, потому что я ему отказала. Ой, да не как девка мужику, а отвар один сварить.
- Стэнка, а что ж за «отвар» то такой?
- Из жерухи(2), - выдохнула и округлила на подружку глаза. – Вот так-то.
- О-о-о, - понимающе протянула та.
- Ого. А пусть теперь и живет с тем, что заслужил. Стерпится – слюбится.
- Так ты – назло? – удивилась Солена.
Стэнка дернула плечом:
- А что?
- А я думала, из-за греха на душу… Стэнка?
- Ты о душе моей больше меня не пекись, - вскинулась та на подругу. - Не дала травку Гргуру и всё. И какая теперь разница: почему?.. Давай больше не будем о «младенчиках»?
- Давай, - глядя на Стэнку, вздохнула Солена. – Да и какие они «младенчики»? У них уж свой… на подходе, - и, еще раз выдув носом, развернулась к танцам на дворе. – А венчанье все ж, ладно прошло.
- Ась? – оторвалась оттуда же Стэнка.
- Я говорю: красиво… Не то, что последние похороны.
Ну, в этом Солена, конечно, «специалист», выражаясь по-городскому. Да и похороны те… Не заладились.
А все дело здесь в том, что Стожкам бедственно и давно не везло на священников. Вот и церковь с колокольней свои, кирпичные, и добротный дом сбоку, а Святые отцы селились в нем всё какие-то «безгодные». Может, здешний воздух предгорный их так «отравлял»? Или глушь вокруг не те мысли шептала? Но, не везло Стожкам со священниками и всё тут. Последний, отец Крисп, и вовсе свихнулся. И хоть Стэнка в церковь – не частый ходок, а слыхала, будто помешательство его вышло на почве «говорящих икон». И началось с ночных блужданий вдоль их со свечой, а закончилось… Нет, половину потом из местного озера рыбаки, все ж, достали. В сеть у них же спёртую, замотанными, вперемешку с камнями, но вот спасти уже не смогли: деревянные основы иконостасов разбухли, краски отслоились и Святые лики стали схожи с теми, против кого они и нужны. Но, больше всего стожковцы горевали по списку(3) чудотворного Апостола Луки, и вовсе расколовшемуся в щепы… Отца Криспа вскоре после той «ловли», забрали и увезли на крытой повозке вдаль и навсегда. А церковь в Стожках в который раз опустела.
Случилось это за две седмицы до похорон мельника Житомира. События важного, хоть и в большинстве своем, неурочного. Потому что в Стожках, как и по всей Бередне, относятся к подобным щепетильно, считая смерть частью жизни, еще одним ее обрядом, в котором сам покойник - принимающая гостей сторона… Покойнику Житомиру Пичу, как «принимающей стороне», тогда втройне не свезло: умер накануне Дня Святой Троицы. Большого православного праздника, отмечаемого всклад(4) в соседних Бреговинах, да еще, как назло, грозник(5) вышел жарким… В общем, на третий день «принимающая сторона» начала сильно вонять и являться во снах всей своей семье. Естественно, с претензией: ей давно по делам пора (одной части – на Мытарство, другой – на погост), а тут лежи и радуй собой мух. Да и гости стали заметно редеть. Кто внезапно прихворнул (обезножил, засопливел, вариантов было много), кто просто торчать у ворот устал (без причин, зато честно). Хотя, уже потом половина Стожков в полголоса и по углам обсуждала «какие знатные наливки готовят в Бреговинах» и даже менялась рецептами… На пятый день староста, с лицом мрачнее обычного, привез к покойнику похмельного Святого отца именно оттуда, из Бреговин. Отпевание и похороны прошли в спешном ритме (спешили все, включая Житомира). А вот подружке Стэнки, Солене, пришлось отработать по полной: одной у гроба, потому как остальные (самые стойкие) гости и родственники «скорбели» молча, вдали и с подветренной стороны.
В тот же день, уже у свежего холмика, староста Стожков поклялся «выписать» у Синода нового Святого отца. Хорошего. Народ вздохнул и, перекрестясь, разошелся…
- Значит, все ж, «выписал», - покачала Стэнка головой.
Солена, замершая рядом, на длинном брёвнышке, ей кивнула:
- Ага. Отца Зоила… Вроде, нормальный на вид… Бабка Ясна сказала: прибыл вчера верхом через Луговины. А откуда – неизвестно.
- И надолго ль, - хмыкнула ей подружка. Потом, вдруг, вздохнула. – Ты ко мне завтра к вечеру приходи.
- Зачем? – улыбнулась в темени Солена.
- Я колечник собрала. Обветрит в сенях – отвар тебе свежий сварю.
- Благодарствую…
И обе враз замолчали… О чем думала, улыбаясь, Солена, Стэнке постичь было не по силам. Зато сама она, теребя хвост темной косы… загрустила: свадьба эта, шум людской, суета и постоянное стремление куда-то, за чем-то. Как все это от нее самой сейчас далеко. А Солена – вот она. Совсем рядышком, на бревне. С бледностью на лице и слабым сердечком. И ведь никому кроме Стэнки и догадаться не в мочь, что слабость его именно по причине, что каждый свой проплаченный плач у каждого гроба Солена пропускает через сердце. Оттого оно и слабеет.
- Я, наверно, пойду, - подскочила травница и оправила тяжелую юбку. – А ты?
- Я? – глянула на нее снизу вверх подружка. – Еще тут посижу. А как же танцы?
- Танцы? - что правда, то правда – танцевать Стэнка любила. Так, чтоб с душой и всё кружилось вокруг: земля, небо… - Не охота. Завтра приходи! – крикнув напоследок, рванула через двор, по краю освещенного круга, но через миг была схвачена под локоть:
- Куда ты, душа моя?!
- Домой, - дернулась с силой, но тщетно.
Мужчина, лысый, в годах, но еще крепкий, как гриб-боровик, ухватил девушку второю рукой:
- А уважить?
- Кого? – выдохнула ему в лицо Стэнка.
- Младенчиков. Свадьба же, - вмиг нашелся он. – Станцуем с тобой? Вратку?
Девушка беспомощно зашарила глазами, натолкнувшись ими на тянущую из-под ветлы шею Солену. Та ей сочувственно скривилась. Стэнка тоже, эхом:
- Добро… Но, только вратку, господин Новик.
- Как повелишь, душа моя, - и подхватив ее уже за талию, дернул в яркий голосящий свет.
Вдовец, господин Новик, в деревне Стожки - фигура первая, после старосты. Да и то, если по богатству их равнять, и старосту он обошел. А к власти местной не рвался – дружил с ней двумя соседними дворами, пользовался. Поэтому сейчас музыканты на крыльце враз вдарили зажигательный танец - вратку. Стэнка вдохнула по глубже и… земля с небом закружились…
Танец, он ведь, как душа наша. Полет ее над горем и обыденностью жизни. За мечтой, вечной радостью, любовью. А если твой партнер еще и тот, кто надо, к кому душа эта сама рвется птичкой, то и птички ваши кружат, бьются грудью друг об друга. Здесь все зависит от того, кто твой партнер. Хотя танцевал и этот с душой. Эй-хо-оп! Эй-хо-оп! Земля – небо. Эй-хо-оп! И Стэнка сама не разглядела, как в круженье этом очутилась на другом конце двора.
- Что ж ты все бегаешь от меня? – хмыкнул ей запыхавшийся партнер.
Девушка, пытаясь из кружения вынырнуть, сама ему засмеялась и ненароком качнулась. Господин Новик ее цепко словил.
- Ой… Я от вас не бегаю. С чего и такое?
- Как это, «с чего»? У нас деревня хоть и большая, да каждый – на виду. А ты, как только завидишь меня, так сразу и наутек.
- Вы о себе много возомнили, господин, - уперлась руками Стэнка в твердую мужскую грудь. – Я – женщина свободная и…
- Да какая ты еще «женщина»? – не ослабил он хватки. – И с чего меня боишься?
Вот тут уж ей стало и в правду смешно. Она даже оскалилась в хмельное лицо напротив:
- Боюсь? Я? Вас?
Тот вздернул брови:
- Нет?.. Значит, я тебе не люб. Вот, значит, как?
- Отпустите, господин, мне пора.
- Вот, значит, как? – с расстановкой повторил он. – А я ведь не мальчонка, Стэнка. И толк в бабах знаю. Я тебя давно на здешних лугах пасу.
- Вы меня «пасете»? Я что, телка?.. Да отпустите же! Отпустите, не то…
- Ох, и напугала! – задрал мужчина лысую голову к небу. – Нет, не женщина ты еще. И я тебе сейчас то докажу, - подхватив Стэнку на руки, попёр он ее прямиком в раззявленную чернотой «пасть» хлева.
Вот прав был господин Новик, но, отчасти: Стэнке он точно «не люб», но, чтоб бояться его… а главное – она и «не женщина». Так что «доказательства» эти, явно выплеснутые трехлетней их «беготней», да еще щедрой дозой ракии(6), ей ни к чему. Но, возможно, еще в силах разойтись миром? И Стэнка собрала в голове нужные слова:
- Отпустите, господин Новик. Я вам ни в любавки, ни в жены все равно не гожусь - мне от вас ничего не на-а… - и полетела спиной вперед прямо в кучу сена. – Господин Новик!
- Лежи смирно, - темная тень над ней звенькнула разомкнувшейся бляхой на ремне. – Лежи смирно, душа моя. Я сейчас.
- Да пошел ты.
- Что? – неожиданно замерла тень.
Девушка тихо произнесла:
- Не смей ко мне прикасаться без дозволенья на то. Не смей, - и, метнувшись в сторону, рванула к дверям.
Опомнившийся «кавалер» вслед ей взревел и уже в развороте ухватил Стэнку поперек. Та в воздухе дернула ногами и через миг вновь рухнула назад, на то же место…
То, что произошло потом, Стэнка вспоминала всполохами, когда неслась через всю деревню в направлении озера. И воспоминания эти все быстрее и быстрее гнали ее дальше прочь. Всполох, и мужик отлетает к дальней темной стене. В голове – гул, перед глазами – лишь «цель». Еще всполох, и она уже нависает над выпучившей глаза «целью», смотрит на нее и злорадно сводит в знаке пальцы: «Больше – никогда. Ты меня понял?». «Цель» корчится, не отрывая взгляда от светящихся огнем глаз Стэнки. Девушка распрямляет над ней свою спину. Опять всполох, и вот она уже мчится через огороды и переулки, подхватив свою юбку…
Стожки, действительно, большая деревня. И пока Стэнка добежала до другого ее конца, успела и порядком выдохнуться и, как ни странно, собрать мысли в цепь. Что же произошло сейчас? Предрекаемый исход, лишь оттянутый на три года. Это Стэнка знала давно (потому так и «бегала»). А что будет дальше?.. Господин Новик – фигура важная, но спесивая. Значит, отомстит или сделает вид, будто ничего не было (опять же – из-за спеси). Так что гадать пока?..
- Поживем и увидим, - и, скинув по пути туфли, припустила к длинному озерному мостку.
Вот одно сейчас было у нее желание. Одно осталось – смыть с себя всё. Его хмельное смердение, руки потные. И девушка уже дернула за тесемку свою юбку, когда… хр-рясь! И развернулась назад (неужели, догнал?).
- Я спустилась.
- О-о, это кардинально меняет дело… А масло на булку…
- Нет…
______________________________________
19 марта.
В общем, писать эти «истории» буду здесь, в своем дневнике. Зачем? Пока не знаю. Но, раз господин Блинов рекомендовал (это моя вам, уважаемый, месть если вы, все же, решитесь увековечить мою многогранную личность в своем научном труде. Однако, чучело свое завещаю мужу).
А началась самая первая с деревенской свадьбы в замечательной, не побоюсь этого слова, стране под названием Бередня. Потому что главная героиня там жила и творила… думать о светлом… думать о светлом.
Ну, так вот…
Шум над длинными столами стоял такой, что, кажись, бабка Ясна с лавки рухни со своим десятком пудов(1), никто и глазом не моргнет. Разве что она собой лавку надвое расколет. Да и следом скатерть цапанёт со стряпней, бутылями и гусем на блюде. А с другого края утянет тощего Горана с вилкой и ножом в том самом сочном гусе. А Горан прихватит трубача, что уже на изготовке и ждет лишь закуси на вилке… Нет. И тогда, едва ль. Потому как, свадьба. Свадьба в Стожках. Горластая да развеселая по традиции, хоть и со всех других сторон – внеурочна.
Стэнка на эту свадьбу опоздала. Пришла, когда гости уже сидели за столами во дворе. Широком дворе корчмаря, что своим красным напыженным видом был схож с их же корчмовым клопом. Стэнка сама тех «кровопивцев» не видала, а вот Петр, раза три ночевавший в «гостеприимных номерах», вещал: водятся отборные. Она, в общем, из-за него и опоздала. Не из-за клопа, конечно, да не из-за важного отца жениха. Петр стал тому причиной. С ним по перине и катались, разбавляя тишину в садике за окном звонким смехом и стонами. Только жаль, что ненадолго. Да и всего раз в месячину… Стэнка глянула на сидящего поодаль мрачного старосту и усмехнулась: ведь зачасти сюда ее усач с отрядом, первым взвоет он. А за старостой подтянутся и все Стожки. Петр ее – сборщик княжеских налогов. Со всех, кроме своей «жаркой крали»… Две уж годины как. Да ей какое дело до других? Ей о себе думать надо, ибо больше некому. Стэнка – сирота. Хотя сироток в Стожках любят и жалеют, да вот Стэнка еще и травница. Хорошая, в пятом колене, а значит, ведьма. А уж таких здесь «любят» как цепных собак: если надобность созрела, бросят смачный кус, а нет ее, обходят дальней стороной. Так к чему Стэнке хвостом всем вилять? На ее век «кусков смачных» хватит - сами принесут. И девушка вновь прошлась карими глазами по галдящим землякам. Остановила их лишь на одном… Жених, длинный смуглый Гргур, сделал вид, будто у него в глазу сорина… Ха!
- А ты чего припозднилась?
- Ась? – отвела Стэнка оскал от Гргура. – Я тебя не слы…
- Почему поздно?! – проорала ей в ухо златовласая дева.
Ну, как «проорала»? Не в нраве Солены голос свой тужить зря. Для нее он ценен. Солена – плакальщица на похоронах. И тоже – лучшая (хоть в Стожках, как и Стэнка – единственна). Они и сошлись вначале лишь на этой полосе. Долго пялились друг на друга издали и с интересом, а потом сошлись.
- Были у меня дела!
- А-а, - открыла Солена свой пухлогубый рот. – Дела… Венчание ладно прошло.
Стэнка в ответ наморщила нос:
- Что ты мне опять?! Я ничегошеньки не слышу! Ор, как в преиспод…
На этом месте музыка с переливом прервалась. Стэнка заозиралась, но из-за стола медленно поднялся стожковый староста:
- Добрые люди! – оторвал он от зажатой в руке рюмки взгляд. – Добрые люди!.. Что я хотел вам всем сказать?
- Так скажи уж, - пьяненько крякнул с места щуплый дядька Прохор.
Староста, скосясь на него, потянул длинным носом:
- А и скажу! Жизнь, она полна и добрых дней и смурных. Вот, еще седмицу взад схоронили мы нашего мельника, нашего доброго Житомира Пича, - на этом месте издала кряк уже Солена сбоку, староста тряхнул головой. – А сегодня с вами свадьбу гуляем! – и развернулся к молодым. – Дорогие вы наши мла…мла… - теперь «крякнула» половина из гостей, бабка же Ясна замерла (вдруг, то лавка под ней?). – Младенчики наши! – быком взревел оратор. - Живите в мире да добре многие годины! Не знайте лиха да съурока! Э-эх! На небе Бог – на земле свадьба! Горько!!! – и опрокинул в горло рюмку.
Весь двор радостно его подхватил:
- Го-рько! Го-рько!
«Младенчики», переглянувшись, встали…
Немного погодя начались долгожданные на любом гулянье танцы. Музыканты устроились на высоком крыльце дома. Ребятня облепила собою заборы и хихикала теперь с них на отбивающих бешеный праздничный ритм гостей. Стэнка же с Соленой юркнули под высоченную ветлу в углу двора. И оттуда, как из темной норки, обозревали теперь все гулянье в свете.
- А молодуха то не танцует, - зевая, пропела подружка травницы.
Та зло хмыкнула:
- Оттанцевалась. Месячина и рожать. Вон какой живот.
- Это точно… Стэнка, а чего вы с Гргуром бычитесь друг на друга? Он к тебе солому стелил, а ты его…
- Чего? – скривила Стэнка рот. Еще не хватало: с этим… - Не мужик он, - сказала, как скосила.
- А кто?
- Смердяй и трус. А бычится, потому что я ему отказала. Ой, да не как девка мужику, а отвар один сварить.
- Стэнка, а что ж за «отвар» то такой?
- Из жерухи(2), - выдохнула и округлила на подружку глаза. – Вот так-то.
- О-о-о, - понимающе протянула та.
- Ого. А пусть теперь и живет с тем, что заслужил. Стерпится – слюбится.
- Так ты – назло? – удивилась Солена.
Стэнка дернула плечом:
- А что?
- А я думала, из-за греха на душу… Стэнка?
- Ты о душе моей больше меня не пекись, - вскинулась та на подругу. - Не дала травку Гргуру и всё. И какая теперь разница: почему?.. Давай больше не будем о «младенчиках»?
- Давай, - глядя на Стэнку, вздохнула Солена. – Да и какие они «младенчики»? У них уж свой… на подходе, - и, еще раз выдув носом, развернулась к танцам на дворе. – А венчанье все ж, ладно прошло.
- Ась? – оторвалась оттуда же Стэнка.
- Я говорю: красиво… Не то, что последние похороны.
Ну, в этом Солена, конечно, «специалист», выражаясь по-городскому. Да и похороны те… Не заладились.
А все дело здесь в том, что Стожкам бедственно и давно не везло на священников. Вот и церковь с колокольней свои, кирпичные, и добротный дом сбоку, а Святые отцы селились в нем всё какие-то «безгодные». Может, здешний воздух предгорный их так «отравлял»? Или глушь вокруг не те мысли шептала? Но, не везло Стожкам со священниками и всё тут. Последний, отец Крисп, и вовсе свихнулся. И хоть Стэнка в церковь – не частый ходок, а слыхала, будто помешательство его вышло на почве «говорящих икон». И началось с ночных блужданий вдоль их со свечой, а закончилось… Нет, половину потом из местного озера рыбаки, все ж, достали. В сеть у них же спёртую, замотанными, вперемешку с камнями, но вот спасти уже не смогли: деревянные основы иконостасов разбухли, краски отслоились и Святые лики стали схожи с теми, против кого они и нужны. Но, больше всего стожковцы горевали по списку(3) чудотворного Апостола Луки, и вовсе расколовшемуся в щепы… Отца Криспа вскоре после той «ловли», забрали и увезли на крытой повозке вдаль и навсегда. А церковь в Стожках в который раз опустела.
Случилось это за две седмицы до похорон мельника Житомира. События важного, хоть и в большинстве своем, неурочного. Потому что в Стожках, как и по всей Бередне, относятся к подобным щепетильно, считая смерть частью жизни, еще одним ее обрядом, в котором сам покойник - принимающая гостей сторона… Покойнику Житомиру Пичу, как «принимающей стороне», тогда втройне не свезло: умер накануне Дня Святой Троицы. Большого православного праздника, отмечаемого всклад(4) в соседних Бреговинах, да еще, как назло, грозник(5) вышел жарким… В общем, на третий день «принимающая сторона» начала сильно вонять и являться во снах всей своей семье. Естественно, с претензией: ей давно по делам пора (одной части – на Мытарство, другой – на погост), а тут лежи и радуй собой мух. Да и гости стали заметно редеть. Кто внезапно прихворнул (обезножил, засопливел, вариантов было много), кто просто торчать у ворот устал (без причин, зато честно). Хотя, уже потом половина Стожков в полголоса и по углам обсуждала «какие знатные наливки готовят в Бреговинах» и даже менялась рецептами… На пятый день староста, с лицом мрачнее обычного, привез к покойнику похмельного Святого отца именно оттуда, из Бреговин. Отпевание и похороны прошли в спешном ритме (спешили все, включая Житомира). А вот подружке Стэнки, Солене, пришлось отработать по полной: одной у гроба, потому как остальные (самые стойкие) гости и родственники «скорбели» молча, вдали и с подветренной стороны.
В тот же день, уже у свежего холмика, староста Стожков поклялся «выписать» у Синода нового Святого отца. Хорошего. Народ вздохнул и, перекрестясь, разошелся…
- Значит, все ж, «выписал», - покачала Стэнка головой.
Солена, замершая рядом, на длинном брёвнышке, ей кивнула:
- Ага. Отца Зоила… Вроде, нормальный на вид… Бабка Ясна сказала: прибыл вчера верхом через Луговины. А откуда – неизвестно.
- И надолго ль, - хмыкнула ей подружка. Потом, вдруг, вздохнула. – Ты ко мне завтра к вечеру приходи.
- Зачем? – улыбнулась в темени Солена.
- Я колечник собрала. Обветрит в сенях – отвар тебе свежий сварю.
- Благодарствую…
И обе враз замолчали… О чем думала, улыбаясь, Солена, Стэнке постичь было не по силам. Зато сама она, теребя хвост темной косы… загрустила: свадьба эта, шум людской, суета и постоянное стремление куда-то, за чем-то. Как все это от нее самой сейчас далеко. А Солена – вот она. Совсем рядышком, на бревне. С бледностью на лице и слабым сердечком. И ведь никому кроме Стэнки и догадаться не в мочь, что слабость его именно по причине, что каждый свой проплаченный плач у каждого гроба Солена пропускает через сердце. Оттого оно и слабеет.
- Я, наверно, пойду, - подскочила травница и оправила тяжелую юбку. – А ты?
- Я? – глянула на нее снизу вверх подружка. – Еще тут посижу. А как же танцы?
- Танцы? - что правда, то правда – танцевать Стэнка любила. Так, чтоб с душой и всё кружилось вокруг: земля, небо… - Не охота. Завтра приходи! – крикнув напоследок, рванула через двор, по краю освещенного круга, но через миг была схвачена под локоть:
- Куда ты, душа моя?!
- Домой, - дернулась с силой, но тщетно.
Мужчина, лысый, в годах, но еще крепкий, как гриб-боровик, ухватил девушку второю рукой:
- А уважить?
- Кого? – выдохнула ему в лицо Стэнка.
- Младенчиков. Свадьба же, - вмиг нашелся он. – Станцуем с тобой? Вратку?
Девушка беспомощно зашарила глазами, натолкнувшись ими на тянущую из-под ветлы шею Солену. Та ей сочувственно скривилась. Стэнка тоже, эхом:
- Добро… Но, только вратку, господин Новик.
- Как повелишь, душа моя, - и подхватив ее уже за талию, дернул в яркий голосящий свет.
Вдовец, господин Новик, в деревне Стожки - фигура первая, после старосты. Да и то, если по богатству их равнять, и старосту он обошел. А к власти местной не рвался – дружил с ней двумя соседними дворами, пользовался. Поэтому сейчас музыканты на крыльце враз вдарили зажигательный танец - вратку. Стэнка вдохнула по глубже и… земля с небом закружились…
Танец, он ведь, как душа наша. Полет ее над горем и обыденностью жизни. За мечтой, вечной радостью, любовью. А если твой партнер еще и тот, кто надо, к кому душа эта сама рвется птичкой, то и птички ваши кружат, бьются грудью друг об друга. Здесь все зависит от того, кто твой партнер. Хотя танцевал и этот с душой. Эй-хо-оп! Эй-хо-оп! Земля – небо. Эй-хо-оп! И Стэнка сама не разглядела, как в круженье этом очутилась на другом конце двора.
- Что ж ты все бегаешь от меня? – хмыкнул ей запыхавшийся партнер.
Девушка, пытаясь из кружения вынырнуть, сама ему засмеялась и ненароком качнулась. Господин Новик ее цепко словил.
- Ой… Я от вас не бегаю. С чего и такое?
- Как это, «с чего»? У нас деревня хоть и большая, да каждый – на виду. А ты, как только завидишь меня, так сразу и наутек.
- Вы о себе много возомнили, господин, - уперлась руками Стэнка в твердую мужскую грудь. – Я – женщина свободная и…
- Да какая ты еще «женщина»? – не ослабил он хватки. – И с чего меня боишься?
Вот тут уж ей стало и в правду смешно. Она даже оскалилась в хмельное лицо напротив:
- Боюсь? Я? Вас?
Тот вздернул брови:
- Нет?.. Значит, я тебе не люб. Вот, значит, как?
- Отпустите, господин, мне пора.
- Вот, значит, как? – с расстановкой повторил он. – А я ведь не мальчонка, Стэнка. И толк в бабах знаю. Я тебя давно на здешних лугах пасу.
- Вы меня «пасете»? Я что, телка?.. Да отпустите же! Отпустите, не то…
- Ох, и напугала! – задрал мужчина лысую голову к небу. – Нет, не женщина ты еще. И я тебе сейчас то докажу, - подхватив Стэнку на руки, попёр он ее прямиком в раззявленную чернотой «пасть» хлева.
Вот прав был господин Новик, но, отчасти: Стэнке он точно «не люб», но, чтоб бояться его… а главное – она и «не женщина». Так что «доказательства» эти, явно выплеснутые трехлетней их «беготней», да еще щедрой дозой ракии(6), ей ни к чему. Но, возможно, еще в силах разойтись миром? И Стэнка собрала в голове нужные слова:
- Отпустите, господин Новик. Я вам ни в любавки, ни в жены все равно не гожусь - мне от вас ничего не на-а… - и полетела спиной вперед прямо в кучу сена. – Господин Новик!
- Лежи смирно, - темная тень над ней звенькнула разомкнувшейся бляхой на ремне. – Лежи смирно, душа моя. Я сейчас.
- Да пошел ты.
- Что? – неожиданно замерла тень.
Девушка тихо произнесла:
- Не смей ко мне прикасаться без дозволенья на то. Не смей, - и, метнувшись в сторону, рванула к дверям.
Опомнившийся «кавалер» вслед ей взревел и уже в развороте ухватил Стэнку поперек. Та в воздухе дернула ногами и через миг вновь рухнула назад, на то же место…
То, что произошло потом, Стэнка вспоминала всполохами, когда неслась через всю деревню в направлении озера. И воспоминания эти все быстрее и быстрее гнали ее дальше прочь. Всполох, и мужик отлетает к дальней темной стене. В голове – гул, перед глазами – лишь «цель». Еще всполох, и она уже нависает над выпучившей глаза «целью», смотрит на нее и злорадно сводит в знаке пальцы: «Больше – никогда. Ты меня понял?». «Цель» корчится, не отрывая взгляда от светящихся огнем глаз Стэнки. Девушка распрямляет над ней свою спину. Опять всполох, и вот она уже мчится через огороды и переулки, подхватив свою юбку…
Стожки, действительно, большая деревня. И пока Стэнка добежала до другого ее конца, успела и порядком выдохнуться и, как ни странно, собрать мысли в цепь. Что же произошло сейчас? Предрекаемый исход, лишь оттянутый на три года. Это Стэнка знала давно (потому так и «бегала»). А что будет дальше?.. Господин Новик – фигура важная, но спесивая. Значит, отомстит или сделает вид, будто ничего не было (опять же – из-за спеси). Так что гадать пока?..
- Поживем и увидим, - и, скинув по пути туфли, припустила к длинному озерному мостку.
Вот одно сейчас было у нее желание. Одно осталось – смыть с себя всё. Его хмельное смердение, руки потные. И девушка уже дернула за тесемку свою юбку, когда… хр-рясь! И развернулась назад (неужели, догнал?).
