Танцевали две пары: гости и Розы. По краям, в стороне от оркестра (аккордеон и две скрипки), за столиками, торчало еще человек пять, а музыкой был «лангуоре(1)»… Мама моя… Я этот танец учила еще в старших классах гимназии, но то, что «исполнялось» здесь, походило на наши потуги также как пожатье руки на объятия страсти. И я даже притормозила, вывернув клюв… А потом вновь понеслась вдоль обвитой цветами аллеи… И вот одно мстительно радует: сивушное «благоухание» граппы, которое я теперь щедро дарю, начисто перебило ненавистные вездесущие розы.
- Да хобий ты натюрморт… - а вот память о них мне, той же «щедростью», видно отбило - прямо по курсу, у высоких резных ворот томились в безделье двое охранников… - Та-ак, Зоя, сбавляем узлы. Идем на сближение с противником, - и теперь от старанья уперла в картонку язык…
Противник, завидя еще издали старательно колыхающийся объект, заметно напрягся у своих нагретых спинами башенок. Оба сразу… Объект (то есть, я), решил старанья убавить. Однако, явно не рассчитав (ну так, здесь – ничего нового)…
- О-у, - прямо под руки с обеих сторон. Я лишь злосчастный сапог подтянуть успела.
- Не сильно зашиблись, мессир? – и заботливо прислонили меня к своему нагретому месту… Так, а мне еще и отвечать?..
- О-у… у-у.
- Кх-хе!.. Ясненько, - почесал загривок один.
- И чего с этим «мешком» будем делать? – пришпилив меня к камням за плечо, поинтересовался второй. Вот же дура! Актриса без красного платья. И шмыгнула под картонкой носом.
- Так его ж до коляски надо?
- Так это, само собой. А ты ее знаешь? На чем он сюда?
- А бес его… Никип ведь тута стоял. Он, видно, и принимал этого… Мессир, вы там как? Может, забрало поднять? Свежий воздух и все та…
- О-о-о, - мол, не надо, мне и так легко дышится... Мама моя.
- Слушай, чего делать то будем? Ждать?
- Кого? Никип теперь неизвестно когда вернется, а этот… мало ли? – а вот здесь я полностью присоединяюсь. И даже дернулась на своей «булавке» - руке, что сподвигло парней к принятью решенья:
- А давай я его сам провожу. Кучер то должен признать?
- Ну-у… Веди, - вот какие ж вы милые. И заботливые, мать вашу.
- Х-хоп… Мессир, держитесь прямее.
Кучер меня, конечно, признал. Хотя, слегка удивился. И как только «хозяйский мешок» сгрузили наверх, тут же дернул поводья… И что теперь?.. Я лишь клюв свой развернула на так и стоящего у дороги охранника. Еще б платочком вслед помахал… Мама моя, а куда ж это я… еду? Пока дорога тянулась вдоль высокого каменного забора, пришлось смирно сидеть, а вот сразу за поворотом… Как там Виторио в столице проделывал? И, забыв про свою бытность мешком, метнулась к кучерской спине. По-моему, двух стуков достаточно.
- Чего, мессир Сэм? Совсем худо? – уже успев набрать скорость, резко затормозил тот. Я же на этот раз решила даже воплями не выражаться. А со всей прыти, ломанулась с коляски в ближайшие к дороге кусты.
- Мессир Сэм, вам помочь?! – услышала лишь вдогонку.
- Мама моя… Марит.
Девушка на мое фееричное появление с совсем другой стороны, чуть с обратной не сквозанула. Но, мужественно выкатив глаза, лишь прихлопнула руку к груди:
- Святая Мадонна… Зо-оя.
- Ага! – явила я ей сияющую физиономию. – Бежим, Марит. Очень быстро бежим… И мы побежали…
Где-то, мили через две, я все же потеряла сапог. Второй уже просто откинула. И дальше понеслась босиком. По туманному лугу, не разбирая пути. И какое же это…
- Уф-ф, Зоя! Я больше не… - и рухнула первой в траву. Я продержалась еще секунду:
- Марит, какое же это счастье. Ты просто не представляешь, - и опустилась рядом, раскинув руки и ноги. – Мама моя…
- Ага, - отдышавшись, перевернулась та набок. – Счастье, конечно.
- Пока не потеряешь, не поймешь. А теперь я точно знаю, сколько стоит этот туман и запахи спящих трав. И чириканье птичек, которых мы с тобой всполошили.
- Ну, и сколько? – фыркнула мне в локоть Марит.
- А, нисколько. Они – бесценны. Как и свобода.
- О-о… В самую суть, - откинулась девушка обратно. – Только что ты теперь со своей свободой делать то будешь?
- Не знаю, - беззаботно скривилась я. – Вот надышусь и решу.
- Ага… Тогда, пока дышишь, скажи мне: ты глину месить умеешь?
- Чего?
- Глину, - вздохнув, повторила Марит. – У меня к тебе – предложение…
_________________________________________
Сноски:
1 - Танго по-чидалийски, в переводе с исходного итальянского, «томление». Существует две основные разновидности танца: «лангуоре – зал», для исполнения «в свете», и «тесный», считающийся первоначальным вариантом.
- И даже не вздумай мне про то языком молоть!
- Да я тебе мельник что ли?! Чтобы такие конфигурации им…
- И за слова не цепляйся!
- Так может, Розет, мне и вовсе тогда…
- Что?!
- Да я…
- Ну что, что, драгоценный ты мой?
- Да я, тогда…
И вот так уже битый час… Уж скорей бы… определились. А то солнышко… Я осторожно разлепила глаза и, оторвав затылок от стены, смачно, во всю длину рук потянулась… Хорошо-то как. Мама моя… Доски крыльца, еще хранящие утреннюю влагу, медленно нагревались, испуская в воздух запах старого дерева и полыни (средство проверенное от мелкой нечисти и еще одно сходство с Люсой). А прямо над головой в дозревающей вишне смачно ругались местные воробьи. Копкинские. По названью деревни. И куда меня опять закинула моя шальная судьба?..
Поначалу мы с Марит очень долго спускались в долину. Тропинка, сразу от сонного луга завиляла между обкатанных ветром валунов, пока не нырнула, наконец, в длинный проход вдоль рядов виноградника. И я невольно взглянула влево:
- Вот это, ничего себе! - вид отсюда, с самого низа, даже в рассветной серости, впечатлял. – А долго бы я спускалась с такой-то…
- Ага, - сморщилась туда же Марит. – В Розе Бэй и простыней не наберется, - а потом, вдруг, вздохнула.
- Марит.
- А-а?
- А ты не знаешь, куда с поста у ворот делся твой «хобячий кобель»?
- Жеребец, - скосилась она в ноги. – Хобий жеребец. А не надо было…
- Я так и знала! Это ты его оттуда спровадила? И чем?
- Посланьем от Элды. И не говори мне, что это – женская подлость.
- Да я и слов-то таких не знаю, - ехидно скривилась я. – Молодец. Настоящая чидалийская женщина – и бросила и отомстила. У него ведь теперь неприятности будут?
- У Никипа? - скромно уточнила «злодейка». – Еще какие: пост кинул и смотался в разгар ночной службы.
- А в это самое время… Ой, а чего мы остановились?
- Ну так… Прощай Розе Бэй! – чмокнув ладошку, присела Марит в поклоне далекой стене на круче. – Любимый, прощай! Нам – прямо вдоль поля.
И мы пошли прямо…
Всё из того же многогранного гимназического курса я про долину Ува знала, что здесь живут лучшие в Чидалии гончары. Потому как «чудесные» местные почвы благоприятствуют. Хотя, сама долина не так уж и велика и, кстати, в переводе с исходного итальянского, означает «Виноградная». Видимо, эти два факта и определяют судьбу местных жителей и у каждого уважающего себя патриота есть только два пути: либо давить ногами виноград, либо делать для конечного продукта глиняные кувшины. Хотя, некоторые успешно совмещают. Но то, уже - из «чудес» скупки. А вот что действительно, удивляет, так это, река Тресса. Наискось пересекая долину, она вливается прямо в Езом, напоминая по пути своего следования, обвитого кольцами запруд, серого дождевого червя. И сколько их, этих «колец»?.. Уже не помню. Однако по пути нашего с Марит следования мы лицезрели две (и по одной даже Трессу перешли). Это, что касается «гимназического курса». А если смотреть на местность глазами художницы…
Долина Ува была прекрасна. С бесконечными, оливково- зелеными рядами, пышной серебристой «пеной» подлеска на склонах и лентой высоченных темных деревьев вдоль речных берегов. Это – с одной его стороны. С другой же – берег был обязательно вожделенно песочным. С ивами-плакальщицами, тоже здесь, необычно высокими и подтянутыми. Будто кто-то строго настрого запретил им склоняться к своему исконному предназначенью – свесив в воду длинные ветви, капать туда же слезами вечного женского горя. Ну, чем вам не пример?..
- Марит, а давай с тобой искупнемся?
- Смыть с себя всё? – догадливо усмехнулась та. – А, давай! И как давно я в Трессе не плавала… Вон там должна быть к воде тропинка…
Последние клочья тумана висели над теплой «парной» водой. И в этих клочьях тонули все наши всплески, разговоры и хихиканье. И впечатление было такое, будто, вскрикни по громче, и звук этот рикошетом пойдет по всей, спрятанной в ободе гор, долине. Так что, лучше не искушаться.
- А ты с самого рождения здесь живешь? – водя руками в воде, зависла я рядом с замершей на ней, Марит.
Та, скосилась прищуренным серым глазом:
- Ага. Здесь у меня и родители, и бабушка с дедом. А вторые, отцовские, на побережье живут.
- Понятно.
- Зоя, да ты не переживай. Я с дедом очень вдумчиво потолкую, - снова зажмурилась она. – А лучше, с бабушкой. Она у меня, ух, какая… мудрая.
- Это я уже поняла, - булькнув, почесала я нос. – А вообще, мне здесь нравится, не смотря на соседство с этой «тюрьмой из роз».
- О-о, они искать тебя тут не станут. Я ж знаю.
- Это, откуда?
- А, Никип уверял как-то, что, если из Розе Бэй бежать, то только в Пентору, город в шести милях по побережью. Там и спрятаться можно и дороги из него есть во все стороны света.
- А здесь?
- А здесь почти все друг друга знают. И дорога отсюда только одна – вглубь страны через горный перевал. По ней без местных тоже опасно: свернешь не там и угодишь прямиком в «клановые земли(1)».
- О-о, а я про них и забыла, - проследила я за стрекозой, зависшей над девушкой. – Значит, соседи у меня будут с обеих сторон «замечательные», - но, как ни странно, на душе от этого факта тревожней не стало. - Послушай.
- Что, Зоя?
- А ты сама не боишься в эту Пентору перебираться? Вдруг и тебя там искать станут?
Подружка моя в ответ сначала дернулась, хлебнув водицы, и по шею ушла в глубину:
- А Пентора - уже «вчерашний день». Мы с Тито этот вариант обсудили, - ух ты, ничего себе: «они с Тито». Марит, догадливо смутилась. – А что?.. Нет, я ему ничего такого не обещала и вообще… Просто, туда и в правду, опасно. Никип, конечно, из мужской гордости, меня с «отлучкой» этой не продаст, но, монна Фелиса, она - умная.
- Вот и я о том.
- Я теперь в Диганте махну. Прямо через перевал.
- Куда-куда? – я сама теперь едва не поперхнулась. Марит удивленно повторила:
- В Диганте. У Тито там брат с женой свою гостиницу держат. На главной улице.
- Мама моя. И ЭТО отсюда недалеко?
- Ну, от перевала миль десять… Зоя?
- Марит… У моего любимого мужчины там - своя фарфоровая мастерская.
- О-о, - удивленно открыла она ротик. – Как раз из твоей песни куплетец. Так бабушка моя про «неизбежный рок» говорит. А как твоего этого зовут?
- Виторио Форче, - вышло, после «рока», как приговор.
- Не знаю такого. Его, наверное, дед знает. По одному ж профилю…
- Марит, а вот об этом…
- Ой, да, молчу я, - брызнула она в меня водой.
- И вот тебе от меня спасибо, - ответила я ей тем же. – И еще, знаешь, что: не снимай пока с шеи свой кулончик с аметистом.
- Да я и не собиралась - он мне в половину первого жалованья вышел… А почему?
- Потому что, искать тебя могут и с помощью магии, - глубокомысленно вздохнула я.
Марит одарила меня очень внимательным взглядом:
- Так а это, значит…
- Угу. От нее защита.
- А ты…
- Нет, Марит, я – не маг. Просто, немного… разбираюсь.
- А-а-а, - протянула она и первой дернулась к береговой проплешине тростника. – Всё, накупались, Зоя - надо в Коп еще до побудки «языков с глазами» успеть.
Однако на берегу нам пришлось задержаться. По причине вполне уважительной – мы прятали наш «маскарадный трофей». То, что от него до этого места осталось. Потому как сапоги я давно по пути раскидала, а клюв с треуголкой еще раньше остались валяться в кустах, недалеко от Розе Бэй.
Треск в тростниковых зарослях мы с Марит расслышали как раз в тот момент, когда с победно-надсадным воплем закидывали в противоположную от него сторону тяжеленный камень. Именно его мы и «декорировали» связанными в узлы штанами с камзолом. И обе одновременно развернулись. Тростник в ответ дернулся и замер.
- А, ну, вылазь!
- Марит, а кто это? Ты его…
- Догадываюсь. По макушке, - вытирая со лба пот, процедила та. – Или по пиявкам соскучился?!
Даже я после таких слов нервно от зарослей дернулась. Не говоря о том, к кому напутствие обращалось:
- Ой! А-а! Ой!
- Ага!
И «макушка» обозначилась уже сама: выгоревшая, обросшая и лохматая. Как и положено пацаньей макушке в самый разгар чидалийского лета. К ней, впрочем, и все остальное прилагалось, насквозь промокшее и стремительно вылетевшее прямо на нашу песочную полянку. Последним из кровососного логова просвистело длинное кривое удилище:
- Ой, ой, ой, - на всякий случай огласился малец, и растерянно замер прямо напротив. – Здрасьте, Марит и…
- Не твое хобячье дело.
- Хобье, - машинально поправила я.
Мальчишка, дернув плечом, вздохнул:
- А я тут окуньков…
- И как давно? – угрожающе сдвинула Марит брови.
- Что?
- Окуньков в этом тростнике ловишь? А, Вертун?
- Так… не-ет, - ярко заалевшая физиономия оповестилась обратным.
Мы с Марит обменялись хмурыми взглядами:
- В этом месте ничего не меняется, - закатила она к небу глаза. – Послушай меня, Вертун: если кому-нибудь об увиденном…
- И услышанном, - вновь встряла я.
- Ага. То, я тебе те части, которыми ты постоянно не туда вертишь…
- Марит, я все понял! – дернулась кривая уда. – Да и Мадонна меня уже и так наказала: я там свой котелок утопил.
- Мадонна его наказала! Я – все одно – ближе. И злее. Ты ж меня…
- Знаю!.. Ну, так я… пойду? – и попятился тылом вперед. – У старой мсонги раки хорошие… еще со вчера…
- Иди. И ты меня понял!
Лишь удилище вновь просвистело. Я же нахмурила ему вслед лоб:
- А скажи мне, Марит…
- Он не расскажет, - глядя на скачущего вдоль берега мальца, заверила она.
- Да я не про то. Что за слово такое «мсонга»?
- А-а, - обернулась ко мне Марит. – А ничего так, юбка у нас получилась из плащика… Слово? Понятия не имею - здесь так запруды зовутся… А что?
- Да просто стало интересно. Это ведь – не исходный итальянский.
- А кто его знает?
А вот я это знала точно. Потому как прекрасно запомнила: «две поперечные перекладины на основах – символ препятствия, то есть, мсонга». А язык – древний накейо… Неужто и они тоже здесь, когда-то?.. Тогда б стало ясным, почему на душе спокойно.
- Так мы идем или нет? Здесь лучше берегом и на дорогу не подниматься.
- Угу.
- Ой, и, Зоя, осторожно – смотри себе под ноги. Потому что…
- Змеи, скорпионы?
- Если бы, - обернулась Марит. – Коровьи лепёхи. Козьи я и не считаю…
- Ой… мама моя, - огромная пшеничная собака, зевнув, села сбоку от низкого крыльца. А вот это – совсем интересно. Видимо, нам обоим. Потому как и я, и она продолжили друг на друга коситься. – Ты кто? – умнее ничего спросить не нашлось и я осторожно протянула только что обнюханную ладонь обратно, в направлении лохматой морды.
- Да хобий ты натюрморт… - а вот память о них мне, той же «щедростью», видно отбило - прямо по курсу, у высоких резных ворот томились в безделье двое охранников… - Та-ак, Зоя, сбавляем узлы. Идем на сближение с противником, - и теперь от старанья уперла в картонку язык…
Противник, завидя еще издали старательно колыхающийся объект, заметно напрягся у своих нагретых спинами башенок. Оба сразу… Объект (то есть, я), решил старанья убавить. Однако, явно не рассчитав (ну так, здесь – ничего нового)…
- О-у, - прямо под руки с обеих сторон. Я лишь злосчастный сапог подтянуть успела.
- Не сильно зашиблись, мессир? – и заботливо прислонили меня к своему нагретому месту… Так, а мне еще и отвечать?..
- О-у… у-у.
- Кх-хе!.. Ясненько, - почесал загривок один.
- И чего с этим «мешком» будем делать? – пришпилив меня к камням за плечо, поинтересовался второй. Вот же дура! Актриса без красного платья. И шмыгнула под картонкой носом.
- Так его ж до коляски надо?
- Так это, само собой. А ты ее знаешь? На чем он сюда?
- А бес его… Никип ведь тута стоял. Он, видно, и принимал этого… Мессир, вы там как? Может, забрало поднять? Свежий воздух и все та…
- О-о-о, - мол, не надо, мне и так легко дышится... Мама моя.
- Слушай, чего делать то будем? Ждать?
- Кого? Никип теперь неизвестно когда вернется, а этот… мало ли? – а вот здесь я полностью присоединяюсь. И даже дернулась на своей «булавке» - руке, что сподвигло парней к принятью решенья:
- А давай я его сам провожу. Кучер то должен признать?
- Ну-у… Веди, - вот какие ж вы милые. И заботливые, мать вашу.
- Х-хоп… Мессир, держитесь прямее.
Кучер меня, конечно, признал. Хотя, слегка удивился. И как только «хозяйский мешок» сгрузили наверх, тут же дернул поводья… И что теперь?.. Я лишь клюв свой развернула на так и стоящего у дороги охранника. Еще б платочком вслед помахал… Мама моя, а куда ж это я… еду? Пока дорога тянулась вдоль высокого каменного забора, пришлось смирно сидеть, а вот сразу за поворотом… Как там Виторио в столице проделывал? И, забыв про свою бытность мешком, метнулась к кучерской спине. По-моему, двух стуков достаточно.
- Чего, мессир Сэм? Совсем худо? – уже успев набрать скорость, резко затормозил тот. Я же на этот раз решила даже воплями не выражаться. А со всей прыти, ломанулась с коляски в ближайшие к дороге кусты.
- Мессир Сэм, вам помочь?! – услышала лишь вдогонку.
- Мама моя… Марит.
Девушка на мое фееричное появление с совсем другой стороны, чуть с обратной не сквозанула. Но, мужественно выкатив глаза, лишь прихлопнула руку к груди:
- Святая Мадонна… Зо-оя.
- Ага! – явила я ей сияющую физиономию. – Бежим, Марит. Очень быстро бежим… И мы побежали…
Где-то, мили через две, я все же потеряла сапог. Второй уже просто откинула. И дальше понеслась босиком. По туманному лугу, не разбирая пути. И какое же это…
- Уф-ф, Зоя! Я больше не… - и рухнула первой в траву. Я продержалась еще секунду:
- Марит, какое же это счастье. Ты просто не представляешь, - и опустилась рядом, раскинув руки и ноги. – Мама моя…
- Ага, - отдышавшись, перевернулась та набок. – Счастье, конечно.
- Пока не потеряешь, не поймешь. А теперь я точно знаю, сколько стоит этот туман и запахи спящих трав. И чириканье птичек, которых мы с тобой всполошили.
- Ну, и сколько? – фыркнула мне в локоть Марит.
- А, нисколько. Они – бесценны. Как и свобода.
- О-о… В самую суть, - откинулась девушка обратно. – Только что ты теперь со своей свободой делать то будешь?
- Не знаю, - беззаботно скривилась я. – Вот надышусь и решу.
- Ага… Тогда, пока дышишь, скажи мне: ты глину месить умеешь?
- Чего?
- Глину, - вздохнув, повторила Марит. – У меня к тебе – предложение…
_________________________________________
Сноски:
1 - Танго по-чидалийски, в переводе с исходного итальянского, «томление». Существует две основные разновидности танца: «лангуоре – зал», для исполнения «в свете», и «тесный», считающийся первоначальным вариантом.
ГЛАВА 18
- И даже не вздумай мне про то языком молоть!
- Да я тебе мельник что ли?! Чтобы такие конфигурации им…
- И за слова не цепляйся!
- Так может, Розет, мне и вовсе тогда…
- Что?!
- Да я…
- Ну что, что, драгоценный ты мой?
- Да я, тогда…
И вот так уже битый час… Уж скорей бы… определились. А то солнышко… Я осторожно разлепила глаза и, оторвав затылок от стены, смачно, во всю длину рук потянулась… Хорошо-то как. Мама моя… Доски крыльца, еще хранящие утреннюю влагу, медленно нагревались, испуская в воздух запах старого дерева и полыни (средство проверенное от мелкой нечисти и еще одно сходство с Люсой). А прямо над головой в дозревающей вишне смачно ругались местные воробьи. Копкинские. По названью деревни. И куда меня опять закинула моя шальная судьба?..
Поначалу мы с Марит очень долго спускались в долину. Тропинка, сразу от сонного луга завиляла между обкатанных ветром валунов, пока не нырнула, наконец, в длинный проход вдоль рядов виноградника. И я невольно взглянула влево:
- Вот это, ничего себе! - вид отсюда, с самого низа, даже в рассветной серости, впечатлял. – А долго бы я спускалась с такой-то…
- Ага, - сморщилась туда же Марит. – В Розе Бэй и простыней не наберется, - а потом, вдруг, вздохнула.
- Марит.
- А-а?
- А ты не знаешь, куда с поста у ворот делся твой «хобячий кобель»?
- Жеребец, - скосилась она в ноги. – Хобий жеребец. А не надо было…
- Я так и знала! Это ты его оттуда спровадила? И чем?
- Посланьем от Элды. И не говори мне, что это – женская подлость.
- Да я и слов-то таких не знаю, - ехидно скривилась я. – Молодец. Настоящая чидалийская женщина – и бросила и отомстила. У него ведь теперь неприятности будут?
- У Никипа? - скромно уточнила «злодейка». – Еще какие: пост кинул и смотался в разгар ночной службы.
- А в это самое время… Ой, а чего мы остановились?
- Ну так… Прощай Розе Бэй! – чмокнув ладошку, присела Марит в поклоне далекой стене на круче. – Любимый, прощай! Нам – прямо вдоль поля.
И мы пошли прямо…
Всё из того же многогранного гимназического курса я про долину Ува знала, что здесь живут лучшие в Чидалии гончары. Потому как «чудесные» местные почвы благоприятствуют. Хотя, сама долина не так уж и велика и, кстати, в переводе с исходного итальянского, означает «Виноградная». Видимо, эти два факта и определяют судьбу местных жителей и у каждого уважающего себя патриота есть только два пути: либо давить ногами виноград, либо делать для конечного продукта глиняные кувшины. Хотя, некоторые успешно совмещают. Но то, уже - из «чудес» скупки. А вот что действительно, удивляет, так это, река Тресса. Наискось пересекая долину, она вливается прямо в Езом, напоминая по пути своего следования, обвитого кольцами запруд, серого дождевого червя. И сколько их, этих «колец»?.. Уже не помню. Однако по пути нашего с Марит следования мы лицезрели две (и по одной даже Трессу перешли). Это, что касается «гимназического курса». А если смотреть на местность глазами художницы…
Долина Ува была прекрасна. С бесконечными, оливково- зелеными рядами, пышной серебристой «пеной» подлеска на склонах и лентой высоченных темных деревьев вдоль речных берегов. Это – с одной его стороны. С другой же – берег был обязательно вожделенно песочным. С ивами-плакальщицами, тоже здесь, необычно высокими и подтянутыми. Будто кто-то строго настрого запретил им склоняться к своему исконному предназначенью – свесив в воду длинные ветви, капать туда же слезами вечного женского горя. Ну, чем вам не пример?..
- Марит, а давай с тобой искупнемся?
- Смыть с себя всё? – догадливо усмехнулась та. – А, давай! И как давно я в Трессе не плавала… Вон там должна быть к воде тропинка…
Последние клочья тумана висели над теплой «парной» водой. И в этих клочьях тонули все наши всплески, разговоры и хихиканье. И впечатление было такое, будто, вскрикни по громче, и звук этот рикошетом пойдет по всей, спрятанной в ободе гор, долине. Так что, лучше не искушаться.
- А ты с самого рождения здесь живешь? – водя руками в воде, зависла я рядом с замершей на ней, Марит.
Та, скосилась прищуренным серым глазом:
- Ага. Здесь у меня и родители, и бабушка с дедом. А вторые, отцовские, на побережье живут.
- Понятно.
- Зоя, да ты не переживай. Я с дедом очень вдумчиво потолкую, - снова зажмурилась она. – А лучше, с бабушкой. Она у меня, ух, какая… мудрая.
- Это я уже поняла, - булькнув, почесала я нос. – А вообще, мне здесь нравится, не смотря на соседство с этой «тюрьмой из роз».
- О-о, они искать тебя тут не станут. Я ж знаю.
- Это, откуда?
- А, Никип уверял как-то, что, если из Розе Бэй бежать, то только в Пентору, город в шести милях по побережью. Там и спрятаться можно и дороги из него есть во все стороны света.
- А здесь?
- А здесь почти все друг друга знают. И дорога отсюда только одна – вглубь страны через горный перевал. По ней без местных тоже опасно: свернешь не там и угодишь прямиком в «клановые земли(1)».
- О-о, а я про них и забыла, - проследила я за стрекозой, зависшей над девушкой. – Значит, соседи у меня будут с обеих сторон «замечательные», - но, как ни странно, на душе от этого факта тревожней не стало. - Послушай.
- Что, Зоя?
- А ты сама не боишься в эту Пентору перебираться? Вдруг и тебя там искать станут?
Подружка моя в ответ сначала дернулась, хлебнув водицы, и по шею ушла в глубину:
- А Пентора - уже «вчерашний день». Мы с Тито этот вариант обсудили, - ух ты, ничего себе: «они с Тито». Марит, догадливо смутилась. – А что?.. Нет, я ему ничего такого не обещала и вообще… Просто, туда и в правду, опасно. Никип, конечно, из мужской гордости, меня с «отлучкой» этой не продаст, но, монна Фелиса, она - умная.
- Вот и я о том.
- Я теперь в Диганте махну. Прямо через перевал.
- Куда-куда? – я сама теперь едва не поперхнулась. Марит удивленно повторила:
- В Диганте. У Тито там брат с женой свою гостиницу держат. На главной улице.
- Мама моя. И ЭТО отсюда недалеко?
- Ну, от перевала миль десять… Зоя?
- Марит… У моего любимого мужчины там - своя фарфоровая мастерская.
- О-о, - удивленно открыла она ротик. – Как раз из твоей песни куплетец. Так бабушка моя про «неизбежный рок» говорит. А как твоего этого зовут?
- Виторио Форче, - вышло, после «рока», как приговор.
- Не знаю такого. Его, наверное, дед знает. По одному ж профилю…
- Марит, а вот об этом…
- Ой, да, молчу я, - брызнула она в меня водой.
- И вот тебе от меня спасибо, - ответила я ей тем же. – И еще, знаешь, что: не снимай пока с шеи свой кулончик с аметистом.
- Да я и не собиралась - он мне в половину первого жалованья вышел… А почему?
- Потому что, искать тебя могут и с помощью магии, - глубокомысленно вздохнула я.
Марит одарила меня очень внимательным взглядом:
- Так а это, значит…
- Угу. От нее защита.
- А ты…
- Нет, Марит, я – не маг. Просто, немного… разбираюсь.
- А-а-а, - протянула она и первой дернулась к береговой проплешине тростника. – Всё, накупались, Зоя - надо в Коп еще до побудки «языков с глазами» успеть.
Однако на берегу нам пришлось задержаться. По причине вполне уважительной – мы прятали наш «маскарадный трофей». То, что от него до этого места осталось. Потому как сапоги я давно по пути раскидала, а клюв с треуголкой еще раньше остались валяться в кустах, недалеко от Розе Бэй.
Треск в тростниковых зарослях мы с Марит расслышали как раз в тот момент, когда с победно-надсадным воплем закидывали в противоположную от него сторону тяжеленный камень. Именно его мы и «декорировали» связанными в узлы штанами с камзолом. И обе одновременно развернулись. Тростник в ответ дернулся и замер.
- А, ну, вылазь!
- Марит, а кто это? Ты его…
- Догадываюсь. По макушке, - вытирая со лба пот, процедила та. – Или по пиявкам соскучился?!
Даже я после таких слов нервно от зарослей дернулась. Не говоря о том, к кому напутствие обращалось:
- Ой! А-а! Ой!
- Ага!
И «макушка» обозначилась уже сама: выгоревшая, обросшая и лохматая. Как и положено пацаньей макушке в самый разгар чидалийского лета. К ней, впрочем, и все остальное прилагалось, насквозь промокшее и стремительно вылетевшее прямо на нашу песочную полянку. Последним из кровососного логова просвистело длинное кривое удилище:
- Ой, ой, ой, - на всякий случай огласился малец, и растерянно замер прямо напротив. – Здрасьте, Марит и…
- Не твое хобячье дело.
- Хобье, - машинально поправила я.
Мальчишка, дернув плечом, вздохнул:
- А я тут окуньков…
- И как давно? – угрожающе сдвинула Марит брови.
- Что?
- Окуньков в этом тростнике ловишь? А, Вертун?
- Так… не-ет, - ярко заалевшая физиономия оповестилась обратным.
Мы с Марит обменялись хмурыми взглядами:
- В этом месте ничего не меняется, - закатила она к небу глаза. – Послушай меня, Вертун: если кому-нибудь об увиденном…
- И услышанном, - вновь встряла я.
- Ага. То, я тебе те части, которыми ты постоянно не туда вертишь…
- Марит, я все понял! – дернулась кривая уда. – Да и Мадонна меня уже и так наказала: я там свой котелок утопил.
- Мадонна его наказала! Я – все одно – ближе. И злее. Ты ж меня…
- Знаю!.. Ну, так я… пойду? – и попятился тылом вперед. – У старой мсонги раки хорошие… еще со вчера…
- Иди. И ты меня понял!
Лишь удилище вновь просвистело. Я же нахмурила ему вслед лоб:
- А скажи мне, Марит…
- Он не расскажет, - глядя на скачущего вдоль берега мальца, заверила она.
- Да я не про то. Что за слово такое «мсонга»?
- А-а, - обернулась ко мне Марит. – А ничего так, юбка у нас получилась из плащика… Слово? Понятия не имею - здесь так запруды зовутся… А что?
- Да просто стало интересно. Это ведь – не исходный итальянский.
- А кто его знает?
А вот я это знала точно. Потому как прекрасно запомнила: «две поперечные перекладины на основах – символ препятствия, то есть, мсонга». А язык – древний накейо… Неужто и они тоже здесь, когда-то?.. Тогда б стало ясным, почему на душе спокойно.
- Так мы идем или нет? Здесь лучше берегом и на дорогу не подниматься.
- Угу.
- Ой, и, Зоя, осторожно – смотри себе под ноги. Потому что…
- Змеи, скорпионы?
- Если бы, - обернулась Марит. – Коровьи лепёхи. Козьи я и не считаю…
- Ой… мама моя, - огромная пшеничная собака, зевнув, села сбоку от низкого крыльца. А вот это – совсем интересно. Видимо, нам обоим. Потому как и я, и она продолжили друг на друга коситься. – Ты кто? – умнее ничего спросить не нашлось и я осторожно протянула только что обнюханную ладонь обратно, в направлении лохматой морды.
