Трусливая Я и решительный Боха

Любимые мои читатели! История будет выкладываться по частям вечерами в среду и воскресенье каждой недели (либо чаще при первой возможности). Спасибо, что вы со мной и моими героями! Всегда Ваша, Е.С.
       
       ______________________________________
       Портреты героев и иллюстрации здесь
       https://vk.com/album731163940_290322304
       ______________________________________
       
       
       
       «Трусливая» – та, что слабо проявляет себя в реалиях.
       «Решительный» – тот, кто определяет действие
       и исход, независимо от их здравости.
       «и» - в грядущем между ними всё что угодно.
       
       (из «Родного словаря» Чирика Мудрого)
       

       
       ПРОЛОГ

        Оказывается, у меня был друг. Очень давно и продолжительное время… Нет, не так. Я и не догадывалась, что у меня был очень странный друг. А о его существовании узнала двадцать лет назад, внезапно выйдя из лунатического бодрячка. Как же я вышла из него? Шагнула босой ногой в трухлявую ложбинку, заполненную ночным дождем. Сначала шла и шла босиком в ночнушке с закрытыми глазами через предутренний туман. Из тёткиного дома за огородом спустилась к речке и там уже на стареньком мостке шагнула в дождевую воду. А, может, и не лунатизм причиной следовал? Кто ж скажет? Только я тогда его увидела впервые. Стояла и смотрела, поджав босую ногу. А он стоял напротив. И не на мостке, нет. Прямо на воде. Густой туман, ленивые бултыханья волн об опоры старого мостка. И тишина вокруг.
       - Здравствуй, Дарёна.
       И вот тут я вздрогнула. Наверное, от голоса его. Приветливого и спокойного. А, возможно, и оттого, что после обращения ко мне «Дарёна», вместо «Дарья», вдруг стала резко вспоминать. Все наши встречи с ним. Ненормальные! С его вопросами, в которых искреннего и заботливого интереса было много. С ответами ему моими вполне себе живыми:
       - Нет, я ту двойку исправила давно!
       - Дарёна, а как твой кот Мурло? Вы ведь с ним лапу заднюю лечили. Он травкой, а ты примочками.
       Примочками… И я всё вспомнила – он был мне настоящим другом. И звали его «Боха». А лет ему при нашей встрече у мостка было примерно восемнадцать – двадцать. Чуть больше, чем мне самой в то памятное лето.
       
       Боха. Высокий, стройный, со взлохмаченными будто ветром волосами такого цвета, как пшеница в поле. В рубахе серой, расстегнутой наполовину, штанах широких. А на открытой шее – свежий длинный шрам. Вот именно это более остального и не вязалось в голове моей тогда: его улыбка почти мальчишеская, беззаботная и шрам.
        И почему я вспомнила о нем сейчас?! Невыносимо ярко светит солнце. Слезы из зажмурившихся глаз стекают на подушку вниз. В ушах нудный писк опостылевшей аппаратуры. И дышать совершенно нечем. Ох, как же вырвать из собственного горла эту трубку?! Вдохнуть! Открыть глаза и вдохнуть! Сквозь муть от слез – склоненный над моей постелью силуэт и тихое: «Дарёна? Дарёна?». А потом рывок и трубки в горле больше нет…
        Так почему я вспомнила его? А кто же скажет? Я не знаю. Я ведь умерла тогда. С его губами на своих сухих губах и с жаром, обжигающим внутри. Вот это странно. Смерть ведь – холод…
       

       ГЛАВА 1

        Окружающий мир возвращался постепенно. Нет, не так! Я возвращалась в него. А он как будто затаенно ждал. Мягким, обволакивающим теплом и непривычной после затяжной болезни легкостью. И дышать было легко и думать и… слышать. И я расслышала, не открывая глаз. Но, вот что именно? Рычание животного? Гром в небе? «Х-хххх! Пф-ффф». Храп. Полноценный храп с левого бока от себя! Не рядом, но и недалеко. И… Наконец, глаза открыла.
        Аттракцион небывалой храбрости тут же втянул в свою шальную карусель, заряженную ароматом мёда, трав и дерева в горящем очаге. Вдохнула всё это богатство глубоко и жадно. И голова немилосердно закружилась. Пришлось снова зажмуриться, однако ненадолго…
       - Х-х-ххх! Пф-фффу-у, - вот до этого момента.
       А-а-а… За что??? Нет, не так! Где я? Ну, и потом уже: за что??? «Я – в одиночестве и узкой темной нише» - было первым осознанием бесспорным. Вторым: «Нет, я – под плотным темным балдахином, распахнутом лишь у изножья». А там, где балдахинный «тоннель» заканчивается «светом», увиделось такое… такое… Яркое всё! Кусок стены в фиолетовых панелях, камин высокий под расписными весёленькими изразцами, огонь в очаге его и солнечные лучики, играющие на глянце изразцовых плиток. Я, приподнявшись на локтях, даже залюбовалась…
       - Х-х-ххх! Пф-фффу, - вплоть до этого момента.
       И аккуратно опустила взгляд. Пе-рина. Настоящая перина, какая помнилась еще из детства и в единичном экземпляре жила на «показательной» кровати моей тетки. А на перине роскошной здешней – я. Под теплым мягким одеялом, упрятанным в расшитый крестиком чехол. Вот этим тетушка моя не славилась как раз. Такими цветами, размером с целую ладонь, и птицами. Странными четырёхкрылыми. Это - «удачливые штворки»… Что?! Откуда в моей голове?! Не знаю…
        Я осторожно, чрезвычайно осторожно вылезла из постельных закромов. Уже знакомая стена в фиолетовых панелях встретила новыми завлекательными деталями дизайна – овалами зеркал по обе стороны камина и деревянным, окрашенным под сочную морковь, диваном справа от окна. Вот именно последнее моё внимание и притянуло. Высокое и узкое, наполовину скрытое под грузной изумрудной шторой и в раме из квадратов. Тоже деревянных! Нет, я – не «божий одуванчик». Мне всего-то тридцать семь, но о здоровье и комфорте представление имею. И рама деревянная в нём – синоним слова «дует». Но, все же, подошла. Вот как этот поступок объяснить? К тому же босиком? Не отрывая взгляда от… Чего???
        Вид из окна – залитый солнцем, снежный двор. И это, несмотря на то что заболела я в начале мая. Сколько ж в реанимации пролежала?.. Недели три. А здесь сейчас – весь двор в снегу. Следы на дорожках вдоль стен, увитых стеблями, как серые рассыпанные бусинки. Деревья тоскливо-голые. Колодец с круглой крышкой в центре и дети. Три мальчика… Одеты необычно: тулупчики распахнутые, шапки меховые набекрень. Весьма азартно обкидывают друг друга снежками, а один застыл, задрав к моему окну свою кудрявую головку:
       - Kuknise! – от звонкого голоса его взлетели птицы с ближнего карниза. – Kuknise! To je dar na…шего молодого государя! Это – она! Его Дарина!
       Меня отнесло от изумрудной шторы вглубь комнаты. И приложило обо что-то нервно дрогнувшей спиной. А в развороте столько мыслей в голову влетело со скоростью и здравостью давно забытой: «Кто?! Кто я? И почему разобрала из его задорных иностранных воплей лишь половину? Нет! Как я без перевода вторую половину его воплей поняла? И обо что ударилась спиной в этой внезапной тишине? И где же храп? И я ещё, как дура, кстати, в чём сейча…»
       - Вла-владетельная госпожа! Простите, на-апугал!
       - Добей меня танцем, - что первое пришло на ум, то и сказала.
       Директор конторы нашей так выражает целый спектр эмоций. В моем же исполнении слова прозвучали странно глухо и челюсть с языком не так как надо двигались. Но! Это второстепенно всё пока. Важно другое. Точнее, важен замерший в метре от меня худощавый и весьма растерянный старик:
       - Владетельная госпожа? Вы уж, - тут он слегка замялся и даже ноздри на длинном, клювом загнутом носу раздул. – простите. Я как-то в танцах… не сильно. А если?.. Травки выпейте еще!
       - Зачем? – да мой ли это голос, челюсть и язык?
       Старик едва ли не подпрыгнул. Но, будто важное что-то припомнив, одернул пёстрый вязаный жилет на себе, переставил ножки в меховых домашних чунях, вдохнул, набрался сил и:
       
       - Бонифак! Забыл назваться. Я – здешний лекарь. И если по красивому, то я – главный лекарь государевой семьи, но в целом замке я один. И здоровья ради! Я отвечаю вам, Владетельная госпожа. Здоровья ради эти мази мои и отвары. Вы слишком слабы еще.
       - Слаба, - и словно это новость для себя самой.
       Старик обрадованно закивал:
       - Слаба - слаба. Ведь шестидёва ^[1] не прошла, как прозвонили все божьи вестники-колокола ^[2] , оповещая о возвращении законного Владетеля наших земель и гор и…
       - Мамочка моя. О чём вы?
       - … водоёмов. О чём я? О том, как Государь наш, на счастье общее, вызволился из-под грунова замка и вас забрал с чужбины и от смерти. Но… то он сам расскажет, - словно бы очнулся от волны эпичной гордости старик.
       А мне бы вот:
       - При-сесть хочу.
       Мало того, что неизвестно где и неизвестно на каком языке тут вещаю, так еще… Я умерла или жива? И если умерла, то это… рай? Уж как-то быстро и… хм-м, не скромно, что ли. А если ад, то… тоже быстро и без предоставления списка всех грехов. Я не согласна!.. А вот с чем?
       - … и ручки то трясутся молоденькие и ножки…
       Что он мелет?
       - Молоденькие? Вот спасибо.
       Бонифак подхватил меня под локоть и аккуратно, словно куклу из соломы развернул к кровати. При этом замолкать он не планировал, совсем наоборот:
       - Молоденькие. Нежные такие. Я ж их натирал все дни своими составами с бужанкой на первейшего отжима масле. И волосы мы с Доротушкой вам мыли. Уж они такие длинные, густые. А сорочку теплую она на вас сама надела.
       И вот тут я встала. Вцепилась в столб балдахиновый руками… руками… Это – руки не мои! Нет! Руки то мои, но как старик сказал? «Молоденькие, нежные». Без старого, десятилетней давности под левым локтем шрама. С ногтями нормальными, чистыми без стемпинга с его крутыми завитками. А волосы мои…
       
        И как я раньше не заметила и их не разглядела? Я – брюнетка! Как прежде, как в студенчестве, как в детстве… В детстве. Уши! Не проколоты еще. И зеркало здесь было! Целых два! Вот у второго меня лекарь и поймал. Испуганный. А что? А это вам не храпеть, пригревшись в кресле у кровати. Теперь «звезда» сама проснулась!
        Дверь открылась… Я выдохнула, разглядев вбежавшего, и ослабела в миг единый.
       - Дарёна.
       - Государь, а мы встали.
       - Я знаю. Слышал. Здравствуй, девочка моя.
       И в обморок. Мне можно. Я – в недоразуменье и в большой-большой тоске-печали…
       
       
       - … и так продолжалось целых четырнадцать лет. Впервые в нашем роду. Особенно знатно вышло наше знакомство с тобой. Тебе - три года, мне –целых семь. Ну, а потом я…
       И, вдруг, протяжный скрип:
       - Государь, я супа принесла с яйцом да хлебцами. Как госпожа проснется, глазоньки свои откроет…
       - Я понял, Дорота.
       - И Бонифак передавал, отвар по-прежнему…
       - Я понял.
       - Ох, простите. Ухожу.
       Секунд пятнадцать тишина была полнейшей. Потом тяжелый вздох. Да такой глубокомысленный, что волосы мои пощекотали мой же лоб.
       - Ну, а потом я... – мрачным заунывным тоном.
       И новый скрип двери:
       - Государь? – знакомо неуверенно.
       - Бонифак? – тоже знакомо, но уже немного удивленно.
       - Государь?.. Привыкнуть не могу, что Государь у нас теперь. Наконец-то.
       - А что хотел у…
       - У Государя?
       - Да, Бонифак, - и неожиданно ладонь мою накрыло такое одиночество и холод. Такое одиночество и холод, что рука моя заерзала по одеялу.
       - Я здесь! И ты проснулась, - вновь обхватили ее собственным теплом. – Дарёна? Ты глаза откроешь?
       Ой, не знаю. Но, эта жизнь реальна (давно ущипнула себя, проверила), а значит, надо открывать. Открыла… Балдахинный темный плен отдернут к самому изголовью, однако в комнате уже вечерний полумрак. А сбоку от меня, в том самом «спальном» кресле рядышком сидит мой… Друг? Мой Боха? Он ведь тот же самый. Та же улыбка беззаботная, глаза голубые излучают прежний благодушный свет. Но, что-то изменилось в нем. Я слишком мало Боху помню. Зато я чувствую его прекрасно, как ни странно.
       
       Внимательный прищур лучистых глаз и складки между ними на самой переносице прямого правильного носа. Глубокие, как неожиданная и раскрытая публично боль.
       - А где твой шрам?
       - Мой шрам? – кашлянул мужчина. И будто с мыслями собрался. – Который, Дарёна? Хотя постой. Последний.
       - На шее сбоку.
       - Ты помнишь… Но, ему ведь двадцать лет.
       И словно мир потух. Меня подбросило на местной благостной перине. И отнесло до самой спинки изголовья:
       - Мамочка моя! Что происходит? Что же творится в жизни?!
       - Жизнь творится.
       Боха выглядел растерянным. Он отрешенно потирал рукой свою, откинутую мной ладонь, и взгляд от нее не отводил. Нет, он не выглядел растерянным, он был растерянным чрезвычайно очевидно.
       - Жизнь? Чья? – потрясенно выдохнула я.
       - А, наша. Теперь она такая. Общая. Другой не будет, Дарёна.
       - Почему?
       - Да потому что ты – мой Дар, - сказал решительно и словно ожил. – Да, ты – мой Дар, завещанный богами нашему роду. И мои предки женились только на таких, как ты. Не все. Лишь старшие. Те, кому при рождении определялся венец Государей Крайлаба ^[3] . Это – закон баланса. Наш род заплатил за него давным-давно и великою ценой. Маму отец нашел в далеком Улисе. Ты знаешь, как это происходит? Я расскажу. К годам семнадцати старшие отпрыски из рода Катборгов всегда начинают слышать тонкий мелодичный зов. И они вначале внимательно прислушиваются к нему, определяя направление, а потом идут в специальное место. Оно в подвале нашего родового замка – нижний тайный уровень. И там течет в немые дали река безвременья. Только по ней можно достичь свой дар и… ну да, похитить. Притащить, вернуть к предначертанью. Ты ведь тоже с самого рожденья своего – моя. Ничья, кроме меня. И лишь единственная за все летописанье – из иного мира. Поэтому, а может, по другой какой причине, я зов услышал очень рано – в семь лет. И Грун, наш высший небесный покровитель, позволил мне к тебе являться. Мне было интересно всё: как ты живешь, чем увлечена душа твоя. Но, ты была такой плюгавой крохой, Дарёна. И день знакомства наш закончился скандалом. Я тебя вытащил из лужи, в которую ты сама ж упала, спасаясь от преследования. Не от меня, щенка соседского. Но, оскандалила меня. Ты так ревела.
       - А ведь я немного помню.
       - Что именно? – изогнул густую бровь мужчина.
       Я призадумалась, но ненадолго:
       - Тузика, того лохматого щенка. И руку твою почему-то.
       - Потому что я тянул ее к тебе, крича: «Дай, руку! Дай руку мне, трусиха!»
       - Не трусиха, а Дарья Владиславовна Углова я, - сказала и уставилась на Боху. Тот лишь хмыкнул:
       - Ну, значит, Дарёной будешь. Моей Дарёной.
       - Хм-м! Размечтался.
       - А вот этого не было! Точно помню.
       - Государь, я извиняюсь крайне, но нам бы травку выпить.
       - Бонифак! Ты здесь еще?!
       - Ой, мамочка моя…
       
       ______________________________________
       
       КРАТКАЯ СПРАВКА ПО КРАЙЛАБУ