- Почти младенческий бред, - в тон ее меланхолии закончила я.
- А ему, видимо, было важно.
- Что именно?
- Чувствовать себя рыцарем. И не прокуратским. Прошу тебя, не кривись. Ты знаешь, о чем я. Рыцарем, охраняющим свою Даму сердца.
- Мама, и куда тебя несет-то? В какие запредельные дали? – качнулась я к ней и вперилась взглядом. – К чему сейчас это? Да, он меня защищал. Даже тогда, когда не нуждалась, но…
- Но тебе этого и вовсе было не надо.
- Уф-ф… - ну и разговорчик у нас, тысь моя майка… - Может, закончим?
- Я обещала сказать, откуда все знаю.
- Ну и? – закончить пока не получится.
- От него самого… А как ты хотела? Хотя, ты в тот момент, что хотела то и делала.
- Ага. А еще немного, и выяснится, что я сама Ника в постель к Ксюхе пихнула. И моанитовыми наручниками к спинке зафиксирова…
- Агата, не ёрничай!
- Мама, рассказывай давай.
- Он появился у нас в том домике под Тайрилем сразу, как ты исчезла. Думал – ты с нами. А потом уже вернулся наутро и все нам с отцом рассказал. И про перстень и про Ксению и про то, как он…
- А вот «про то, как он» мне слушать совсем не хочется. Потому что поздно об этом слушать. И… раньше надо было рассказывать мне, а не… Мама, он – предатель. Он – самый главный. Любить одну, а в постели прыгать с другой. Да и она, и друзья все эти «верные». Соучастники – молчуны. Я ни одного из них ни видеть ни слышать не желаю. И давай на этом закончим.
Мама, покачав головой, вздохнула:
- Как у тебя, доча, все просто. Будто не жизнь свою, а страницу из книжки рвешь. Да только, жизнь вот так не исправишь. И ты сама это знаешь, иначе не маялась бы сейчас. Николас, действительно, тебя предал, но всему есть цена. И, мне кажется, вы оба ее уже заплатили.
- И позволь узнать, за что «заплатила» я?
- За что? – сузила мама глаза. – За любовь. Иногда она очень дорого стоит. И лучше эту цену не знать.
- Ты про что сейчас? – уставилась я на нее. – Что за «расценки»?
- На молчание, доча. Спасительное неведение. Ведь, Ник тогда рассудил очень здраво: расскажет – сбежишь. Он ведь тебя прекрасно знал.
- А не надо было… - открыв рот, передернула я плечами. – Ма-ма…
- Что, Агата? – уныло скривилась та.
- Мама… только не говори мне сейчас… тысь моя майка…
- Ага, доча… Помнишь, когда тебе было четыре годика, мы полгода жили в Гусельницах у твоей тетки Гортензии?.. У тебя именно тогда дар и открылся, в нашем старом родовом гнезде. А потом вернулись назад, сюда.
Вот это… повороты сегодня:
- Помню смутно. Но, не в том суть. И что, папа… тоже? И ты его, все же, простила?
- Нет, доча, - покачала моя родительница головой. – Это он простил меня. И я ему за то до сих пор благодарна.
- О-о-о…
- А-а…
- Знаешь, мама… я, пожалуй… пойду.
- Куда, доча? – вскинулась она в кресле.
- А-а… платья себе новые куплю… Туфли.
- Вот это правильно! А то деньги твои за семь лет… да ты на них дом себе здесь купить сможешь! – мне уже вслед. Я – замерла, не оборачиваясь:
- Вот и дом заодно… И мозги. И дырявое сердце. А память где-нибудь… потеряю…
Весь этот город был для меня, как ловушка. Один огромный без выходов лабиринт. И будто не было семи лет в запредельной Бередне. Они исчезли, рассеялись, как лишняя магия в высоком куполе этого города. С каждой вывески магазина, с каждой афишной тумбы на меня огромными буквами смотрело прошлое одним только именем: «Ник». «Ник», «Ник». Один лишь «Ник», куда не скоси свой затравленный взгляд. И какие там «новые платья»? Ноги сами выбрали свой маршрут, стоптанный сотнями кадетских подошв… Таверна «Бесхвостый дракон». Те же оббитые старые камни в крыльце. Лишь дракону на щите у входа обновили чешуйки. И даже морду украсили «золотом». И улица прежняя. Тихая, узкая. А в самом ее конце… ворота. За которыми целая жизнь… Вот разве можно перечеркнуть ее из-за одного лишь предателя? Да, даже из-за пяти?.. Вот и у меня… не вышло. Скобан(2), рыцарь Вешковская… Глупая глупая… И уперлась лбом в прохладный металл ограды...
- Кадет Вешковская! Долго вы будете отлынивать от состязания?!
Прищуренный взгляд вечно смеющихся, гранитно-серых глаз. А русые волосы треплются на ветру. Тренировочный меч в руке, облаченной в обрезанную до пальцев перчатку, выписал в воздухе руну. О-о, значение ее я знала прекрасно: «защита».
- Кадет Подугор, вы – хвастун! И-и…
- Агата, хватит тянуть время. Или сразу сдавайся.
- Ну, уж - нет! – и сделала первый рывок.
Хотя, он всегда дрался лучше. Зато «личины» мои выходили куда эффективней. Я даже умудрилась однажды, накинув «облик» Ксю, сдать за нее экзамен. Правда, проходил он не в нашем родном корпусе, защищенном от «кадетских финтов», а на университетской кафедре педагога. Но, зато педагогом тем был алант.
- Бей и сразу корпус - в защиту!.. Бей!.. Бей! Закрывайся!
- Ого!
Ник, отпрыгнув, позволил себе смешок:
- Ха-х! А ты быстро учишься. Так я, пожалуй, проспорю.
- Ах, сударь, - сдула я наглую прядь со лба. – На то уповаю, - и снова ринулась в бой.
- Ну, уж - нет! – лязг металла об металл. И мой меч боком – в траву. Я лишь взглядом его проводила:
- Это – как?
- «Вертушка». Мой личный прием. Закручиваешь своим мечом меч противника и ребром выбиваешь, - и, воткнув в землю свой, подошел вплотную ко мне. – Я тебя потом научу… Ну что, кадет Вешковская?
- Что, кадет Подугор? – снова эта наглая прядь на глаза. Все из-за нее, но… подумаешь.
- Я так думаю, - пальцами мои волосы за ухо. – Раз прием мой был неожиданным, то и счет наш… «ничья».
- А это значит?
- Мы все равно с тобою целуемся.
- Решение мудрое. Совершенно согласна, - сама запустила я пальцы в русые волосы Ника. И притянула к себе.
- Агата, - обхватил он меня руками.
- Ага?
- Закрой глаза.
- Нет. Я хочу видеть твои… - и больше нет ничего в этом мире… Ничего в этом мире… Ничего…
- «Что же ты наделал, Ник?.. Что же ты сотворил?»
- «Что?.. Ага-та?..Агата!»
- О-ой! - отдернув пальцы от прутьев ограды, уставилась я в пустое поле за ней. – Это… как? Это… всё этот город! – и развернувшись, понеслась по улице прочь…
Как такое вообще удалось? Перекрыв все мысленные и внешние с ним контакты через семь лет «тишины» услышать запретный голос? Как такое случилось?!.. Вот же скобан, рыцарь Вешковская! Скобан!
- Мама!
Родительница моя на всех парусах выскочила из спальни:
- Доча, что?!
- Мама… мама, ты что, ревела?
Та скосила в сторону предательски красные очи:
- Ну, немножко. Я думала, ты меня… уважать перестала. После…
- После чего? – уставилась я на нее. – А-а! Вот же глупости. Прекрати. Я тебя уважаю любую. Даже раскалашенную(3).
- Это… какую? – шмыгнула родительница «раскалашенным» носом.
- Это?.. Ой, мам, я сама сейчас глупость огромную сотворила и теперь…
- Опять собираешься отсюда бежать?! - как быстро-то она отошла!
- Нет! Я решила сменить место жительства на… а к тетке своей махну, в Гусельницы! Там и предписания лекаря легче всего исполнять. И ты мне поможешь.
- Доча, как?
- Так я же теперь «безподвальная». Вот своим подвалом меня туда и забросишь.
- Когда? – глаза навыкат и неожиданным басом.
- Сейчас.
- Ну, уж нет! Я сестру свою полгода не видела и мне нужно к встрече с ней подготовиться. Да и без подарка… А чтобы ей пода…
- Мама!
- Агата! Ты Гортензию нашу не знаешь.
- Даю тебе десять минут! И не минутой…
Через два с четвертью часа мы с мамой скромно торчали на высоком скрипучем крыльце. Ожидание, однако, затягивалось. Я, от нечего делать, решила пока осмотреться… Да… Уже – не деревня и точно – не город. Провинциальные Гусельницы. Северо-восток нашей, окантованной Рудными горами, страны. Широкая улица за калиткой. Приземистые, желто-веселенькие дома и лопухи вдоль низкого резного штакетника. Красота и раздолье. А прямо передо до мной, не считая материнской нервной спины – высоченный, серый от времени и ветров, деревянный… мавзолей? Терем? Курятник? Так вывеска же… «Ржавый гвоздь». В общем, родовое гнездо.
- Катаржина!.. Агата? – где-то я сегодня уже слышала точно такой же удивленный вопрос. Только, на этот раз – с иллюстрацией. Будто широкое мамино лицо с медной гривой взяли и вытянули. Хотя, по-моему, тетка моя, с таким родилась. – Агата! Племянница!
- Здравствуй, Гортензия! А мы тут в гости. И… - быстро – в сторону. – Доча!
- Подарок! – старый медный подсвечник, как букет, тетке в нос.
- Ух, ты! – по-моему… оценили. И разве что не понюхали. – Прелесть какая! Спасибо и… проходите, - и дальше –по ходу. – У нас в лавке сегодня выходной (значит, лавка). Нинон на кухне хлопочет, а я – в мастерской. Скоро же Уроженье. А вы открытку мою на Купальник? – фамильным зорким взором – в упор.
- Получали, конечно… Спасибо.
- Ах, что ты, Катаржина! Агаточка, а ты давно… из провинции?
- Из Бередни?
- Откуда?!
- Я – не заразная, тетя Гортензия. И от лекаря справка с собой.
- Ха… Ха-ха. Это шутка такая прокуратская… Ну, я сейчас. А вы пока… осмотритесь, - и ушуршала кружевами за дверь.
Ну я опять… осмотрелась. Значит, лавка. И, скорей всего, раритетная. Раз с рядами погнутых самоваров, деревянных и фарфоровых кукол, облезлых шкатулок, да и много еще чего, не поддающегося анализу. Под полками же – сундуки. Одни – гостеприимно распахнуты, другие – скромно закрыты. Пара буфетов со следами былой красоты и, не то прялка, не то молотилка. Я в сельской специфике плохо ориентируюсь. Только знаю, что веретено, как колющее оружие – самое то. А вот что меня, действительно, впечатлило, так это половики. Яркими пестрыми полосами на широких выпуклых досках пола. И запах… запах здесь замечательный: пылью и старым деревом. Да еще, пожалуй, травой, сквозь открытое настежь окно. В общем… красота.
- Во что превратили?
- Ты о чем, мама?
- Родовое гнездо. Я говорю, во что его превратили?
- А-а, - усердно насупилась я. – Мам, а кто такая Нинон?
- А кто его знает? Подруга, по-моему. И партнерша… по лавке.
- Подруга.
- Здравствуйте, я – Нинон.
Нинон… Вот, когда я ее увидела, то представила в цвете, как такая… внушительная дама может «хлопотать» у стола. И в моей фантазии еще фартук был. Мясницкий:
- Здравствуйте.
- Добрый вечер… Нинон,– сглотнула слюну родительница. Видно, тоже… представила. – О-очень приятно.
- Вы, наверно, голодные?
- Нет! – дуэтом выдали мы. Мама – с испугом. Я – с интересом.
- Да что там в ваших столицах едят? – усугубила оба чувства разом Нинон. – А у нас сегодня картофельные оладьи. Со сметанкой и жареным луком.
- А-а, - облегченно открыла рот мама.
- Так, я вас приглашаю к столу…
Еще часа через два, мы сидели все вместе за столом на веранде и вдавались в воспоминания. Точнее, вдавались в них сестры. Мы с Нинон – молча внимали. Под наливочку и хор из сверчков:
- Вот я тогда испугалась.
- Да что ты, Гортензия!
- Точно-точно. Захожу, а она сидит и разговаривает… с камином. Это ж потом мы узнали, что с домовым… Агаточка, он ведь только с тобой и общался. А со мной, ну ни в какую.
- Ага, - зевая, присоединилась к воспоминаниям я.
- А сейчас ты с ним сможешь? А то, что-то расшалился он в последнее время. Две куклы разбил. Дорогущие.
- Сейчас, к сожалению, не могу.
- Почему? – протянула моя тетка с кулачком у щеки.
- Ее главную чакру… повредили на работе.
- А-а.
- Тетя Гортензия, я вам так могу сказать: у вас на левой полке, третьей куклой – шаманский идол из Бередни. Инородная магия.
- Это, которая в платьице? – открыла та рот.
- В ритуальном костюме. У нее свечение специфическое. Чуть заметное. Вот вы и не разглядели. А вашему домовому… Он ее достать не может, а… куклы рядом разбил?
- С обеих сторон, - огласилась Нинон.
- Вот-вот.
- Нет, ну надо же… Агаточка, а что нам теперь с ней делать?
- В печку.
- Что ж ты так… сурово?
- Ну, как знаете. Можете подарить тому, кого «любите».
Тетка моя, метнув в Нинон взгляд, приуныла. Но, ненадолго.
Меня же, наоборот, накрыла тишина и покой. Потому что только здесь, в «древне-лопуховом раю», я впервые, как профессионально «оглохла», почувствовала себя полноценным разумным существом… В общем, красота и раздолье…
- Агаточка, а ты к нам надолго?
- Пока не выгоните, тетя Гортензия. Мне у вас нравится.
- Ну, так живи. У нас два верхних этажа пустуют. И там такая кроватка есть с гусиной периной… И с такими снами на ней… Вещими. Сладкими…
________________________________________
Сноски:
1 - Малумтелепатия – умение слышать мысли разумной нечисти, а так же способность внушать ей свои собственные. Крайне редкое явление среди магов, обусловленное смешением крови с одним из «клиентов». В данном случае – оборотнем с истинной медвежьей ипостасью.
2 - В переводе с береднянского, «глупая».
3 - В переводе с того же, «не совсем… верной» (перевод приблизительный).
«Нет, вещие сны, точно не мой специалитет». К такому выводу я пришла спустя шесть дней эксплуатации гусиной перины. Хотя, спала на ней, как младенец. И если б по утрам не будили («Агаточка! Нинон оладушки есть зовет!»), то - сутками напролет… Кажется, строгий господин Дучи про «здоровый сон» тоже что-то втирал… Или про «здоровую еду»?.. Да и этого «блага» мне здесь тоже вполне хватает. Одно слово: «Красота и раздолье». Хотя, все же, два…
- Ага. А вот и третья в полу отметина, - и в седьмой день, наконец, добралась до вершины. Вершины родового гнезда. - Совмещаем их с треножником подзорной трубы… ага-а… Резкость наводим… И на что же ты, дедушка, чаще всего глазе-ел?.. Тысь моя майка…
Вообще, это – старая семейная история. Я дом наш в Гусельницах вспоминала с трудом, а о деде своем, мамином отце, обширно известном в тесных кругах, слышала на каждом сборище родственников и просто гостей. Был он, по семейной же версии, в душе романтиком и строителем. Что уже в теории ничего путного не сулит. На практике же вылилось в странную конструкцию высотой в пять, нависающих друг над другом, разнокалиберных этажей, увенчанных балконом под крышечкой. Наше будущее «родовое гнездо». Соседи, явно без дедовской романтичности, с опаской крестились (вдруг, обрушится?) и катали жалобы во все пристанища власти. Родственники просто целый год отказывались въезжать (потому как, одно дело – обрушится, а другое – на кого?). Пристанища власти слали одну комиссию за другой. Дед расстраивался и злился и, в конце концов, нашел единственный для себя выход: устроил грандиозное новоселье. А гостями на него созвал своих коллег из Совета магов страны… Что в тот вечер видели несчастные соседи, семейная версия умалчивает. Хотя я, как маг с семилетним стажем, могу представить силу пятнадцати высококлассных специалистов, работающих одновременно. И без разницы, простая это, «закрепляющая» магия или боевые пассы… Следующая комиссия вынесла свой окончательный вердикт: «Сей дом не рухнет даже в виде трухи»… Соседи, перекрестившись напоследок, затихли. Молодая жена (моя бабушка) и ее мать, сплюнув, торжественно переступили порог.
Сам же строитель-романтик объяснял свой «полет фантазии в дереве» как раз в духе образа: «Хочу видеть прекрасные дали»… Дали, действительно, прекрасные. И чем выше этаж, тем прекраснее и прекраснее.
- А ему, видимо, было важно.
- Что именно?
- Чувствовать себя рыцарем. И не прокуратским. Прошу тебя, не кривись. Ты знаешь, о чем я. Рыцарем, охраняющим свою Даму сердца.
- Мама, и куда тебя несет-то? В какие запредельные дали? – качнулась я к ней и вперилась взглядом. – К чему сейчас это? Да, он меня защищал. Даже тогда, когда не нуждалась, но…
- Но тебе этого и вовсе было не надо.
- Уф-ф… - ну и разговорчик у нас, тысь моя майка… - Может, закончим?
- Я обещала сказать, откуда все знаю.
- Ну и? – закончить пока не получится.
- От него самого… А как ты хотела? Хотя, ты в тот момент, что хотела то и делала.
- Ага. А еще немного, и выяснится, что я сама Ника в постель к Ксюхе пихнула. И моанитовыми наручниками к спинке зафиксирова…
- Агата, не ёрничай!
- Мама, рассказывай давай.
- Он появился у нас в том домике под Тайрилем сразу, как ты исчезла. Думал – ты с нами. А потом уже вернулся наутро и все нам с отцом рассказал. И про перстень и про Ксению и про то, как он…
- А вот «про то, как он» мне слушать совсем не хочется. Потому что поздно об этом слушать. И… раньше надо было рассказывать мне, а не… Мама, он – предатель. Он – самый главный. Любить одну, а в постели прыгать с другой. Да и она, и друзья все эти «верные». Соучастники – молчуны. Я ни одного из них ни видеть ни слышать не желаю. И давай на этом закончим.
Мама, покачав головой, вздохнула:
- Как у тебя, доча, все просто. Будто не жизнь свою, а страницу из книжки рвешь. Да только, жизнь вот так не исправишь. И ты сама это знаешь, иначе не маялась бы сейчас. Николас, действительно, тебя предал, но всему есть цена. И, мне кажется, вы оба ее уже заплатили.
- И позволь узнать, за что «заплатила» я?
- За что? – сузила мама глаза. – За любовь. Иногда она очень дорого стоит. И лучше эту цену не знать.
- Ты про что сейчас? – уставилась я на нее. – Что за «расценки»?
- На молчание, доча. Спасительное неведение. Ведь, Ник тогда рассудил очень здраво: расскажет – сбежишь. Он ведь тебя прекрасно знал.
- А не надо было… - открыв рот, передернула я плечами. – Ма-ма…
- Что, Агата? – уныло скривилась та.
- Мама… только не говори мне сейчас… тысь моя майка…
- Ага, доча… Помнишь, когда тебе было четыре годика, мы полгода жили в Гусельницах у твоей тетки Гортензии?.. У тебя именно тогда дар и открылся, в нашем старом родовом гнезде. А потом вернулись назад, сюда.
Вот это… повороты сегодня:
- Помню смутно. Но, не в том суть. И что, папа… тоже? И ты его, все же, простила?
- Нет, доча, - покачала моя родительница головой. – Это он простил меня. И я ему за то до сих пор благодарна.
- О-о-о…
- А-а…
- Знаешь, мама… я, пожалуй… пойду.
- Куда, доча? – вскинулась она в кресле.
- А-а… платья себе новые куплю… Туфли.
- Вот это правильно! А то деньги твои за семь лет… да ты на них дом себе здесь купить сможешь! – мне уже вслед. Я – замерла, не оборачиваясь:
- Вот и дом заодно… И мозги. И дырявое сердце. А память где-нибудь… потеряю…
Весь этот город был для меня, как ловушка. Один огромный без выходов лабиринт. И будто не было семи лет в запредельной Бередне. Они исчезли, рассеялись, как лишняя магия в высоком куполе этого города. С каждой вывески магазина, с каждой афишной тумбы на меня огромными буквами смотрело прошлое одним только именем: «Ник». «Ник», «Ник». Один лишь «Ник», куда не скоси свой затравленный взгляд. И какие там «новые платья»? Ноги сами выбрали свой маршрут, стоптанный сотнями кадетских подошв… Таверна «Бесхвостый дракон». Те же оббитые старые камни в крыльце. Лишь дракону на щите у входа обновили чешуйки. И даже морду украсили «золотом». И улица прежняя. Тихая, узкая. А в самом ее конце… ворота. За которыми целая жизнь… Вот разве можно перечеркнуть ее из-за одного лишь предателя? Да, даже из-за пяти?.. Вот и у меня… не вышло. Скобан(2), рыцарь Вешковская… Глупая глупая… И уперлась лбом в прохладный металл ограды...
- Кадет Вешковская! Долго вы будете отлынивать от состязания?!
Прищуренный взгляд вечно смеющихся, гранитно-серых глаз. А русые волосы треплются на ветру. Тренировочный меч в руке, облаченной в обрезанную до пальцев перчатку, выписал в воздухе руну. О-о, значение ее я знала прекрасно: «защита».
- Кадет Подугор, вы – хвастун! И-и…
- Агата, хватит тянуть время. Или сразу сдавайся.
- Ну, уж - нет! – и сделала первый рывок.
Хотя, он всегда дрался лучше. Зато «личины» мои выходили куда эффективней. Я даже умудрилась однажды, накинув «облик» Ксю, сдать за нее экзамен. Правда, проходил он не в нашем родном корпусе, защищенном от «кадетских финтов», а на университетской кафедре педагога. Но, зато педагогом тем был алант.
- Бей и сразу корпус - в защиту!.. Бей!.. Бей! Закрывайся!
- Ого!
Ник, отпрыгнув, позволил себе смешок:
- Ха-х! А ты быстро учишься. Так я, пожалуй, проспорю.
- Ах, сударь, - сдула я наглую прядь со лба. – На то уповаю, - и снова ринулась в бой.
- Ну, уж - нет! – лязг металла об металл. И мой меч боком – в траву. Я лишь взглядом его проводила:
- Это – как?
- «Вертушка». Мой личный прием. Закручиваешь своим мечом меч противника и ребром выбиваешь, - и, воткнув в землю свой, подошел вплотную ко мне. – Я тебя потом научу… Ну что, кадет Вешковская?
- Что, кадет Подугор? – снова эта наглая прядь на глаза. Все из-за нее, но… подумаешь.
- Я так думаю, - пальцами мои волосы за ухо. – Раз прием мой был неожиданным, то и счет наш… «ничья».
- А это значит?
- Мы все равно с тобою целуемся.
- Решение мудрое. Совершенно согласна, - сама запустила я пальцы в русые волосы Ника. И притянула к себе.
- Агата, - обхватил он меня руками.
- Ага?
- Закрой глаза.
- Нет. Я хочу видеть твои… - и больше нет ничего в этом мире… Ничего в этом мире… Ничего…
- «Что же ты наделал, Ник?.. Что же ты сотворил?»
- «Что?.. Ага-та?..Агата!»
- О-ой! - отдернув пальцы от прутьев ограды, уставилась я в пустое поле за ней. – Это… как? Это… всё этот город! – и развернувшись, понеслась по улице прочь…
Как такое вообще удалось? Перекрыв все мысленные и внешние с ним контакты через семь лет «тишины» услышать запретный голос? Как такое случилось?!.. Вот же скобан, рыцарь Вешковская! Скобан!
- Мама!
Родительница моя на всех парусах выскочила из спальни:
- Доча, что?!
- Мама… мама, ты что, ревела?
Та скосила в сторону предательски красные очи:
- Ну, немножко. Я думала, ты меня… уважать перестала. После…
- После чего? – уставилась я на нее. – А-а! Вот же глупости. Прекрати. Я тебя уважаю любую. Даже раскалашенную(3).
- Это… какую? – шмыгнула родительница «раскалашенным» носом.
- Это?.. Ой, мам, я сама сейчас глупость огромную сотворила и теперь…
- Опять собираешься отсюда бежать?! - как быстро-то она отошла!
- Нет! Я решила сменить место жительства на… а к тетке своей махну, в Гусельницы! Там и предписания лекаря легче всего исполнять. И ты мне поможешь.
- Доча, как?
- Так я же теперь «безподвальная». Вот своим подвалом меня туда и забросишь.
- Когда? – глаза навыкат и неожиданным басом.
- Сейчас.
- Ну, уж нет! Я сестру свою полгода не видела и мне нужно к встрече с ней подготовиться. Да и без подарка… А чтобы ей пода…
- Мама!
- Агата! Ты Гортензию нашу не знаешь.
- Даю тебе десять минут! И не минутой…
Через два с четвертью часа мы с мамой скромно торчали на высоком скрипучем крыльце. Ожидание, однако, затягивалось. Я, от нечего делать, решила пока осмотреться… Да… Уже – не деревня и точно – не город. Провинциальные Гусельницы. Северо-восток нашей, окантованной Рудными горами, страны. Широкая улица за калиткой. Приземистые, желто-веселенькие дома и лопухи вдоль низкого резного штакетника. Красота и раздолье. А прямо передо до мной, не считая материнской нервной спины – высоченный, серый от времени и ветров, деревянный… мавзолей? Терем? Курятник? Так вывеска же… «Ржавый гвоздь». В общем, родовое гнездо.
- Катаржина!.. Агата? – где-то я сегодня уже слышала точно такой же удивленный вопрос. Только, на этот раз – с иллюстрацией. Будто широкое мамино лицо с медной гривой взяли и вытянули. Хотя, по-моему, тетка моя, с таким родилась. – Агата! Племянница!
- Здравствуй, Гортензия! А мы тут в гости. И… - быстро – в сторону. – Доча!
- Подарок! – старый медный подсвечник, как букет, тетке в нос.
- Ух, ты! – по-моему… оценили. И разве что не понюхали. – Прелесть какая! Спасибо и… проходите, - и дальше –по ходу. – У нас в лавке сегодня выходной (значит, лавка). Нинон на кухне хлопочет, а я – в мастерской. Скоро же Уроженье. А вы открытку мою на Купальник? – фамильным зорким взором – в упор.
- Получали, конечно… Спасибо.
- Ах, что ты, Катаржина! Агаточка, а ты давно… из провинции?
- Из Бередни?
- Откуда?!
- Я – не заразная, тетя Гортензия. И от лекаря справка с собой.
- Ха… Ха-ха. Это шутка такая прокуратская… Ну, я сейчас. А вы пока… осмотритесь, - и ушуршала кружевами за дверь.
Ну я опять… осмотрелась. Значит, лавка. И, скорей всего, раритетная. Раз с рядами погнутых самоваров, деревянных и фарфоровых кукол, облезлых шкатулок, да и много еще чего, не поддающегося анализу. Под полками же – сундуки. Одни – гостеприимно распахнуты, другие – скромно закрыты. Пара буфетов со следами былой красоты и, не то прялка, не то молотилка. Я в сельской специфике плохо ориентируюсь. Только знаю, что веретено, как колющее оружие – самое то. А вот что меня, действительно, впечатлило, так это половики. Яркими пестрыми полосами на широких выпуклых досках пола. И запах… запах здесь замечательный: пылью и старым деревом. Да еще, пожалуй, травой, сквозь открытое настежь окно. В общем… красота.
- Во что превратили?
- Ты о чем, мама?
- Родовое гнездо. Я говорю, во что его превратили?
- А-а, - усердно насупилась я. – Мам, а кто такая Нинон?
- А кто его знает? Подруга, по-моему. И партнерша… по лавке.
- Подруга.
- Здравствуйте, я – Нинон.
Нинон… Вот, когда я ее увидела, то представила в цвете, как такая… внушительная дама может «хлопотать» у стола. И в моей фантазии еще фартук был. Мясницкий:
- Здравствуйте.
- Добрый вечер… Нинон,– сглотнула слюну родительница. Видно, тоже… представила. – О-очень приятно.
- Вы, наверно, голодные?
- Нет! – дуэтом выдали мы. Мама – с испугом. Я – с интересом.
- Да что там в ваших столицах едят? – усугубила оба чувства разом Нинон. – А у нас сегодня картофельные оладьи. Со сметанкой и жареным луком.
- А-а, - облегченно открыла рот мама.
- Так, я вас приглашаю к столу…
Еще часа через два, мы сидели все вместе за столом на веранде и вдавались в воспоминания. Точнее, вдавались в них сестры. Мы с Нинон – молча внимали. Под наливочку и хор из сверчков:
- Вот я тогда испугалась.
- Да что ты, Гортензия!
- Точно-точно. Захожу, а она сидит и разговаривает… с камином. Это ж потом мы узнали, что с домовым… Агаточка, он ведь только с тобой и общался. А со мной, ну ни в какую.
- Ага, - зевая, присоединилась к воспоминаниям я.
- А сейчас ты с ним сможешь? А то, что-то расшалился он в последнее время. Две куклы разбил. Дорогущие.
- Сейчас, к сожалению, не могу.
- Почему? – протянула моя тетка с кулачком у щеки.
- Ее главную чакру… повредили на работе.
- А-а.
- Тетя Гортензия, я вам так могу сказать: у вас на левой полке, третьей куклой – шаманский идол из Бередни. Инородная магия.
- Это, которая в платьице? – открыла та рот.
- В ритуальном костюме. У нее свечение специфическое. Чуть заметное. Вот вы и не разглядели. А вашему домовому… Он ее достать не может, а… куклы рядом разбил?
- С обеих сторон, - огласилась Нинон.
- Вот-вот.
- Нет, ну надо же… Агаточка, а что нам теперь с ней делать?
- В печку.
- Что ж ты так… сурово?
- Ну, как знаете. Можете подарить тому, кого «любите».
Тетка моя, метнув в Нинон взгляд, приуныла. Но, ненадолго.
Меня же, наоборот, накрыла тишина и покой. Потому что только здесь, в «древне-лопуховом раю», я впервые, как профессионально «оглохла», почувствовала себя полноценным разумным существом… В общем, красота и раздолье…
- Агаточка, а ты к нам надолго?
- Пока не выгоните, тетя Гортензия. Мне у вас нравится.
- Ну, так живи. У нас два верхних этажа пустуют. И там такая кроватка есть с гусиной периной… И с такими снами на ней… Вещими. Сладкими…
________________________________________
Сноски:
1 - Малумтелепатия – умение слышать мысли разумной нечисти, а так же способность внушать ей свои собственные. Крайне редкое явление среди магов, обусловленное смешением крови с одним из «клиентов». В данном случае – оборотнем с истинной медвежьей ипостасью.
2 - В переводе с береднянского, «глупая».
3 - В переводе с того же, «не совсем… верной» (перевод приблизительный).
ГЛАВА 3
«Нет, вещие сны, точно не мой специалитет». К такому выводу я пришла спустя шесть дней эксплуатации гусиной перины. Хотя, спала на ней, как младенец. И если б по утрам не будили («Агаточка! Нинон оладушки есть зовет!»), то - сутками напролет… Кажется, строгий господин Дучи про «здоровый сон» тоже что-то втирал… Или про «здоровую еду»?.. Да и этого «блага» мне здесь тоже вполне хватает. Одно слово: «Красота и раздолье». Хотя, все же, два…
- Ага. А вот и третья в полу отметина, - и в седьмой день, наконец, добралась до вершины. Вершины родового гнезда. - Совмещаем их с треножником подзорной трубы… ага-а… Резкость наводим… И на что же ты, дедушка, чаще всего глазе-ел?.. Тысь моя майка…
Вообще, это – старая семейная история. Я дом наш в Гусельницах вспоминала с трудом, а о деде своем, мамином отце, обширно известном в тесных кругах, слышала на каждом сборище родственников и просто гостей. Был он, по семейной же версии, в душе романтиком и строителем. Что уже в теории ничего путного не сулит. На практике же вылилось в странную конструкцию высотой в пять, нависающих друг над другом, разнокалиберных этажей, увенчанных балконом под крышечкой. Наше будущее «родовое гнездо». Соседи, явно без дедовской романтичности, с опаской крестились (вдруг, обрушится?) и катали жалобы во все пристанища власти. Родственники просто целый год отказывались въезжать (потому как, одно дело – обрушится, а другое – на кого?). Пристанища власти слали одну комиссию за другой. Дед расстраивался и злился и, в конце концов, нашел единственный для себя выход: устроил грандиозное новоселье. А гостями на него созвал своих коллег из Совета магов страны… Что в тот вечер видели несчастные соседи, семейная версия умалчивает. Хотя я, как маг с семилетним стажем, могу представить силу пятнадцати высококлассных специалистов, работающих одновременно. И без разницы, простая это, «закрепляющая» магия или боевые пассы… Следующая комиссия вынесла свой окончательный вердикт: «Сей дом не рухнет даже в виде трухи»… Соседи, перекрестившись напоследок, затихли. Молодая жена (моя бабушка) и ее мать, сплюнув, торжественно переступили порог.
Сам же строитель-романтик объяснял свой «полет фантазии в дереве» как раз в духе образа: «Хочу видеть прекрасные дали»… Дали, действительно, прекрасные. И чем выше этаж, тем прекраснее и прекраснее.
