Я подошла к нему и поздоровалась со старостой – он в ответ мне поклонился и пожелал здоровья. Староста наш, вообще-то – приятный человек, не могу ничего сказать о нём плохого, но вот родниться с ним я никак не хочу. За весь праздник я ни разу не увидела Марьяну – или она мне на глаза не попадалась, или просто её тут не было, что очень странно: такие праздники в посёлке не устраивают каждый день, и пропустить такое было просто невозможно.
В этот момент с покрывалом пришла Лиза, чтобы завернуть в него сонного Мишутку. Но Никита, показав мне головой на кучу сена невдалеке, сказал:
– Пошли, положим его туда. Это староста распорядился сено постелить как раз для такого случая. Если хочешь – и сами присядем, а если ты желаешь ещё потанцевать, то я посижу там с Мишуткой.
– Нет, спасибо. Я с вами посижу, – сказала я в ответ, и мы, присев на сено и уложив Мишутку, стали как в театре наблюдали за праздником.
Девушки в хороводах менялись и водили хоровод не просто по кругу, а как-то перетекали из одного перестроения в другое. Потом снова меняли направление движения и, положив на плечи друг другу руки, двигались очень медленно, как в танце, при этом и напев у девушек менялся в соответствии с движениям в хороводе.
Я смотрела на всё это и не понимала: как они понимают, когда какое движение нужно делать – хоровод выглядел неким хорошо отрепетированным танцем. Потом я уловила, что наоборот – каждое движение хоровода меняется при перемене песни или напева, именно музыка руководила сменой перестроений.
Никита лежал со мной рядом и смотрел на хоровод вместе со мной. Между нами на покрывале спал Мишутка.
Никита протянул ко мне руку, погладил меня по животу и спросил:
– Если ты устала, то мы можем пойти домой. Девки и парни до самого рассвета ещё гулять будут.
– Нет, я хочу ещё посмотреть на праздник! – ответила я, а муж улыбнулся мне и опять погладил очень бережно по животу.
Это было так приятно, так хорошо, когда ты понимаешь, что мужчина рад тому, что стал отцом, что он любит и заботится о тебе. Нет, я понимаю, что он не поедет ночью искать мне креветок или ананас, но просто потому, что он их здесь не найдёт, а не потому, что не захочет.
Тут я заметила, как к некоторым девушкам из хоровода начали подходить парни, и образованные парочки тут же уходили куда-то в сторону. Оказывается – молодым девушкам разрешалось здесь общаться с парнями, а замужним – наоборот: общаться с другими мужчинами было нельзя. Недалеко от нас я увидела нашу Соньку, которая тоже разговаривала с каким-то молодым человеком.
Когда я показала Никите на эту парочку, он приподнялся на локте, посмотрел внимательно на них и сказал:
– Я знаю этого паренька. Он – сын мельника Ярослав. У него ещё нет жены.
«Наверное, нам нужно подумать о приданом для Соньки. Будет очень хорошо, если сын мельника женится на подруге...», – подумалось мне.
Вдруг музыка и барабаны стихли, все пары, которые образовались за время двух танцев, выстроились друг за другом перед одним из костров.
Я смотрела и ждала, что будет дальше, а девушки и парни парами – именно парами – стали прыгать через костёр, ничуть не страшась огня. Просто смеялись и прыгали. Та пара, которая разъединяла руки во время прыжка, отходила обратно за костёр, видимо, чтобы повторить попытку...
– А почему девчата и парни стали прыгать через костёр так рано, когда ещё светло? Я думала, что они станут это делать ночью, по темноте, – заинтересованно спросила я у мужа.
– Ну, тут такое дело... – замялся он и стал сбивчиво объяснять. – Девчата... Они хотят, чтобы парни хоть раз в году увидели у них... Ну, кроме рук и лиц... Увидели и всё остальное... Ну... Чтобы показать себя во всей красе... Ну, там... Ноги, что ли...
Я слушала ответ Никиты, слегка поражаясь такому «повороту нравственности» у девчат в этом мире...
«Да, дела...», – подумала я. – «Если учесть, что здесь ни женщины, ни девушки поголовно не носят трусов –ну не придумали их ещё здесь – то... А если учесть, что при прыжках через костёр у девушек подолы легких юбок и платьев задираются чуть ли не выше головы... Представляю, какое «всё остальное» увидят парни...
Я стала следить за Сонькой и Ярославом, который сын мельника. Они были такие весёлые и радостные, они не спускали друг с друга глаз, улыбаясь и смеясь.
– Никита, а как ты думаешь: отец Ярослава разрешит Соньке пожениться с сыном?
– Не знаю, схожу после праздника, поговорю с мельником.
– А можно я с тобой схожу, если он будет против брака – может, мы сможем его уговорить вместе?
– Нет. Я пойду без тебя. Женщины такие вопросы не решают. Тем более что Ярослав – младший сын в семье, а старший ещё не женат... А ещё ему нужно строить жильё, чтобы привести туда семью, а у мельника дом и для старшего сына ещё не построен...
Я посмотрела на Соньку с грустью, так хотелось счастья этой девочке, особенно после первого неудачного брака...
Да и мельник вряд ли захотеть бывшую замужем в невестки...
В этот момент я почувствовала на себе взгляд. Я стала смотреть вдоль костра на девушек, которые стояли без парней, и встретилась взглядом с Марьяной.
«Значит, она здесь, и она – в венке. Вот только ленты на венке я плохо вижу...», – просквозила у меня мысль.
Никита, ничего не заметив, с лёгкой улыбкой смотрел на тех, кто ещё прыгал через костёр, а я...
Я стала взглядом следить за Марьяной – мне очень хотелось увидеть её ленты!
Она была без пары и стояла с теми девушками, которые были одни. Эти девушки взялись за руки и стали водить свой, отдельный хоровод, которому присоединилась и Марьяна.
И вот когда она, двигаясь в хороводе, в какой-то момент повернулась ко мне спиной то...
Моё сердце ухнуло куда-то вниз, к горлу подкатил ком, а по щеке покатились злые слеза: все ленты были белые, и – ни одной цветной!
Никита, который как-то почувствовал перемену в моём настроении, повернулся ко мне и спросил:
– Лада, что случилось? Живот не болит? Как ты себя чувствуешь?
– Ничего не болит! – ответила я со злостью и отвернулась.
Мне больше не хотелось этого праздника, и я поднялась с покрывала.
– Помоги мне Мишутку отнести домой. Я не хочу здесь больше оставаться.
– Ты устала?
– Не важно. Пошли домой.
Я пошла вперёд, мне так больно было на душе, что совсем не хотелось этого веселья и праздника. И почему-то часть моей злости была направлена на Никиту.
Как он мог!
Я шла вперёд, не оборачивалась на мужа – я вообще не хотела на него смотреть. Звуки песен и смеха отдалялись, и мы тихонько шли и молчали.
Хочет быть с Марьяной, то пусть с ней и остаётся!
А я...
Я не собираюсь никого возле себя терпеть. Перейду наверх в комнату к девочкам. Пусть с ней живёт, пока зима кончится, а там решим, что мне делать дальше, и как дальше жить.
* * *
Когда дома Никита положил Мишутку спать к нам в кровать, то подсел ко мне и стал гладить по ноге.
– Не трогай меня! Оставь меня в покое! – фыркнула в ответ я.
– Лада, что случилось? Тебе плохо? Может, мне за Севериной сходить? – как-то растеряно, непохоже на себя стал спрашивать муж.
– Нет, не нужно Северины. Просто ты меня не трогай, вот и всё.
– Хорошо. Я не буду тебя трогать, но если тебе плохо – скажи мне, я всё сделаю.
– Да! Мне плохо! Я тебя ни видеть, ни слышать не хочу!
Никита встал с кровати, посмотрел на меня и молча вышел из спальни.
А я расплакалась и вскоре провалилась в сон. Мне опять снилась маленькая девочка, которая убегала от меня, а я её догоняла и всё не успевала этого сделать...
Утром я не встала с кровати, осталась в ней лежать, совсем не хотелось есть...
Сонька приходила и уговаривала меня хотя бы слегка позавтракать, но я что-то буркнула в ответ и не встала с постели.
Я лежала, уткнувшись в подушку, жалела себя, мысленно плакала над своей жизнью и ругалась с Никитой, и в этих мыслях хотела, чтобы и ему было так плохо, как и мне сейчас.
Праздник Матери Земли продолжался, и в этот день обычно шли рядиться о сватах, если кто-то сговорился. А ещё люди ходили друг к другу в гости, на обеды и ужины с большим количеством еды.
Вечером опять был и большой костёр на поляне, и танцы вокруг костра, но сегодня венки на реку отправляли те девушки, кто не нашёл жениха в этом году, чтобы матушка-река привела им женихов в следующем. Те девушки, чьи родственники сговорились за этот день о свадьбе, венки снимали с головы ещё утром и больше в этот день не надевали их.
Сонька пока ничего не говорила нам про Ярослава, сына мельника, и Никита не пошёл договариваться о сватах. Бывает же так, что молодые не сразу решают вопрос о браке, выжидая какое-то время. А бывает и так, что расходятся, так и не договорившись о браке.
Я пролежала весь день, отказывалась от всего – мне не хотелось ни есть, ни пить. Никита не приходил ко мне, где он был – я не знала, но звуков из кузницы не доносилось. Вечером стал ныть живот – или от переживаний, или от того, что я не пила отвар целый день.
Я пошла в туалет и увидела во дворе возле конюшни Никиту. Он стоял хмурый и смотрел на меня.
– Лада, что случилось? Почему ты меня гонишь? – спросил он.
– А ты не догадываешься? – вопросом ответила я.
– Нет.
– Я не хочу, чтобы в нашем доме появилась Марьяна.
– Я же сказал тебе, душа моя, что всё будет хорошо, – Никита шагнул ко мне, чтобы обнять меня, но я упёрлась в него руками. – Не жена решает: будет ли у мужа вторая жена, а муж это делает сам, – завёл он старую песню. – Пойми это и прими. Я в нашей семье – главный, и мне решать: кто будет в нашей семье, а кого – не будет. Тебе нужно научиться слушаться своего мужа.
– Ах, ты решаешь! Так и живи со своей «решалкой», с кем хочешь живи! – я толкнула его руками, у меня из глаз хлынули слёзы, я развернулась и побежала по лестнице вниз к реке.
Пробежав немного по берегу, я почувствовала боль в животе. Я схватилась за живот, голова закружилась, моё тело обдало жаром да так, что хотелось шкуру с себя содрать, и я стала проваливаться в темноту, упав на песок...
Очнулась я от того, что меня кто-то нёс на руках. Живот ныл...
Меня положили на кровать и накрыли одеялом.
– Сонька, Северину быстро сюда приведи! – я услышала голос Никиты.
Я ещё услышала, как кто-то быстро пробежал по комнате, и что стукнула дверь...
Глаза открывать не хотелось. Слёзы медленно текли по щекам. Не хотелось смотреть ни на Никиту, ни на кого другого...
Через какое-то время я услышала шуршание в комнате и шёпот, как будто ветер в листве зашумел. Потом я почувствовала, как Никита встал с кровати и вышёл из комнаты, стукнув дверью.
В нос ударил запах лечебных трав, надо мной кто-то склонился, и до моего лба дотронулась холодная рука. Потом я почувствовала, как с меня сняли одеяло...
Тут я открыла глаза и увидела девушку с пронзительными глазами – видимо, это и была Северина – которая смотрела на меня и улыбалась. Я не могла от неё отвести взгляд. Там была такая глубина, и они так притягивали, что было ощущение – какая-то сила не даёт мне закрыть свои глаза. Я смотрела на неё как под гипнозом.
Женщина же провела рукой по моему животу – вверх и вниз. Остановив руку чуть ниже пупка, села рядом и посмотрела на меня своими удивительными глазами.
– Лада, ты меня слышишь? – спросила женщина, и я кивнула головой утвердительно. – Вот так и твоя маленькая девочка слышит тебя! – как-то непонятно объяснила она.
Я широко раскрыла глаза и посмотрела на Северину – она разговаривала со мной, как когда-то моя мама в детстве, даже голос был похож.
– Девочка? Какая девочка? Кто меня слышит? – сумбурно стала я задавать вопросы.
– Твоя ещё не родившаяся девочка. Я редко говорю маме, кто у неё будет. Но тебе скажу, потому что ты её не хочешь. Я вижу, что ты не хочешь этого малыша. Не хочешь, чтобы она жила.
Меня бросило в жар от её слов, я даже заикаться начала:
– Как не хочу? Я её очень хочу!
– Нет, не хочешь... – она закрыла мне ладонью рот. – Послушай меня! Я дала Соньке травки, чтобы ты не потеряла своего ребёнка и родила красивую, с глазами твоего мужа девочку. Ты ведь сейчас понимаешь, о чём я тебе говорю?
Она смотрела на меня в упор, и я понимала, что она всё про меня знает и читает меня как книгу. И девочку я эту видела во сне – это я видела свою дочь!
– Всё, что сейчас важно для тебя – это она! Всё, что ты себе придумываешь и из-за чего сейчас плачешь – скоро для тебя не будет иметь значения. Но если ты потеряешь её – ты потеряешь и себя, и свою жизнь. Ты меня слышишь, Лада?
– Да, я слышу! Я поняла вас!
– Вот и замечательно! – покивала Северина и приказала. – Сонька, быстро неси отвар, что я тебе сейчас дала!
Когда Сонька принесла мне кружку с горячим отваром – он был ещё горше, что я пила до этого – то я выпила этот отвар безропотною
– Вот и молодец! Теперь ты должна спать и не вставать с постели пять дней! Сонька проследит за тобой! Если ты решишь поплакать или побегать по улице – пусть меня больше не зовут, я не приду! – сказала она, и я снова кивнула утвердительно головой.
– Откуда вы знаете, что у меня будет именно девочка? – задала я вопрос, который был очень важен для меня.
– Я всегда знаю, кто будет! Разве это важно?
– Но как? Вы что, как рентген?
Она засмеялась:
– Я не знаю, кто такой рентген, но мне стоит прислонить ладонь к твоей голове, и я всё про тебя знаю.
Я посмотрела на Сонькину сестру и поняла, почему её выбрали травницей. В ней чувствовалась такая сила, которой могли покоряться не только змеи и собаки – про которых рассказывала Сонька – но и люди. Но она, видимо, ею не пользовалась никогда или пользовалась, когда лечила больных, чтобы они её слушались. Когда она смотрела мне в глаза, я чувствовала себя кроликом перед удавом. Я поняла, что стоит ей щёлкнуть пальцами, и я исполню любое её желание. От этих мыслей у мне стало даже как-то не по себе...
А Северина посмотрела на меня внимательно, улыбнулась своим мыслям и наклонилась к моему животу. Провела ладонью по нему, что-то прошептала, и боль стала проходить, а через несколько секунд и исчезла вовсе.
– Ну, вот и всё! Пойду, поговорю с Никитой! Надеюсь, что мы с тобой и твоей малышкой увидимся теперь только весной! – сказала травница.
Я улыбнулась и кивнула головой, а она развернулась и вышла из дома.
Через какое-то время в дом зашёл Никита, сел ко мне на кровать и взял меня за руку. Он хмурился и молчал.
Я приложила его руку к своему животу и подумала: «Я так хотела этого ребёнка, что всё остальное и действительно не имеет теперь никакого значения!».
Я пролежала в постели несколько дней.
Живот у меня уже не болел, и Сонька разрешила мне вставать и заниматься делами.
Я с радостью поднялась – так уже надоело бока отлёживать на кровати – руки чесались заняться делами по дому.
Мишутка все эти дни играл у меня на кровати, чтобы девчонки могли заняться своими делами, они всё так же продолжали бегать в лес и собирать грибы, орехи и травы.
В этот момент с покрывалом пришла Лиза, чтобы завернуть в него сонного Мишутку. Но Никита, показав мне головой на кучу сена невдалеке, сказал:
– Пошли, положим его туда. Это староста распорядился сено постелить как раз для такого случая. Если хочешь – и сами присядем, а если ты желаешь ещё потанцевать, то я посижу там с Мишуткой.
– Нет, спасибо. Я с вами посижу, – сказала я в ответ, и мы, присев на сено и уложив Мишутку, стали как в театре наблюдали за праздником.
Девушки в хороводах менялись и водили хоровод не просто по кругу, а как-то перетекали из одного перестроения в другое. Потом снова меняли направление движения и, положив на плечи друг другу руки, двигались очень медленно, как в танце, при этом и напев у девушек менялся в соответствии с движениям в хороводе.
Я смотрела на всё это и не понимала: как они понимают, когда какое движение нужно делать – хоровод выглядел неким хорошо отрепетированным танцем. Потом я уловила, что наоборот – каждое движение хоровода меняется при перемене песни или напева, именно музыка руководила сменой перестроений.
Никита лежал со мной рядом и смотрел на хоровод вместе со мной. Между нами на покрывале спал Мишутка.
Никита протянул ко мне руку, погладил меня по животу и спросил:
– Если ты устала, то мы можем пойти домой. Девки и парни до самого рассвета ещё гулять будут.
– Нет, я хочу ещё посмотреть на праздник! – ответила я, а муж улыбнулся мне и опять погладил очень бережно по животу.
Это было так приятно, так хорошо, когда ты понимаешь, что мужчина рад тому, что стал отцом, что он любит и заботится о тебе. Нет, я понимаю, что он не поедет ночью искать мне креветок или ананас, но просто потому, что он их здесь не найдёт, а не потому, что не захочет.
Тут я заметила, как к некоторым девушкам из хоровода начали подходить парни, и образованные парочки тут же уходили куда-то в сторону. Оказывается – молодым девушкам разрешалось здесь общаться с парнями, а замужним – наоборот: общаться с другими мужчинами было нельзя. Недалеко от нас я увидела нашу Соньку, которая тоже разговаривала с каким-то молодым человеком.
Когда я показала Никите на эту парочку, он приподнялся на локте, посмотрел внимательно на них и сказал:
– Я знаю этого паренька. Он – сын мельника Ярослав. У него ещё нет жены.
«Наверное, нам нужно подумать о приданом для Соньки. Будет очень хорошо, если сын мельника женится на подруге...», – подумалось мне.
Вдруг музыка и барабаны стихли, все пары, которые образовались за время двух танцев, выстроились друг за другом перед одним из костров.
Я смотрела и ждала, что будет дальше, а девушки и парни парами – именно парами – стали прыгать через костёр, ничуть не страшась огня. Просто смеялись и прыгали. Та пара, которая разъединяла руки во время прыжка, отходила обратно за костёр, видимо, чтобы повторить попытку...
– А почему девчата и парни стали прыгать через костёр так рано, когда ещё светло? Я думала, что они станут это делать ночью, по темноте, – заинтересованно спросила я у мужа.
– Ну, тут такое дело... – замялся он и стал сбивчиво объяснять. – Девчата... Они хотят, чтобы парни хоть раз в году увидели у них... Ну, кроме рук и лиц... Увидели и всё остальное... Ну... Чтобы показать себя во всей красе... Ну, там... Ноги, что ли...
Я слушала ответ Никиты, слегка поражаясь такому «повороту нравственности» у девчат в этом мире...
«Да, дела...», – подумала я. – «Если учесть, что здесь ни женщины, ни девушки поголовно не носят трусов –ну не придумали их ещё здесь – то... А если учесть, что при прыжках через костёр у девушек подолы легких юбок и платьев задираются чуть ли не выше головы... Представляю, какое «всё остальное» увидят парни...
Я стала следить за Сонькой и Ярославом, который сын мельника. Они были такие весёлые и радостные, они не спускали друг с друга глаз, улыбаясь и смеясь.
– Никита, а как ты думаешь: отец Ярослава разрешит Соньке пожениться с сыном?
– Не знаю, схожу после праздника, поговорю с мельником.
– А можно я с тобой схожу, если он будет против брака – может, мы сможем его уговорить вместе?
– Нет. Я пойду без тебя. Женщины такие вопросы не решают. Тем более что Ярослав – младший сын в семье, а старший ещё не женат... А ещё ему нужно строить жильё, чтобы привести туда семью, а у мельника дом и для старшего сына ещё не построен...
Я посмотрела на Соньку с грустью, так хотелось счастья этой девочке, особенно после первого неудачного брака...
Да и мельник вряд ли захотеть бывшую замужем в невестки...
В этот момент я почувствовала на себе взгляд. Я стала смотреть вдоль костра на девушек, которые стояли без парней, и встретилась взглядом с Марьяной.
«Значит, она здесь, и она – в венке. Вот только ленты на венке я плохо вижу...», – просквозила у меня мысль.
Никита, ничего не заметив, с лёгкой улыбкой смотрел на тех, кто ещё прыгал через костёр, а я...
Я стала взглядом следить за Марьяной – мне очень хотелось увидеть её ленты!
Она была без пары и стояла с теми девушками, которые были одни. Эти девушки взялись за руки и стали водить свой, отдельный хоровод, которому присоединилась и Марьяна.
И вот когда она, двигаясь в хороводе, в какой-то момент повернулась ко мне спиной то...
Моё сердце ухнуло куда-то вниз, к горлу подкатил ком, а по щеке покатились злые слеза: все ленты были белые, и – ни одной цветной!
Глава 30
Никита, который как-то почувствовал перемену в моём настроении, повернулся ко мне и спросил:
– Лада, что случилось? Живот не болит? Как ты себя чувствуешь?
– Ничего не болит! – ответила я со злостью и отвернулась.
Мне больше не хотелось этого праздника, и я поднялась с покрывала.
– Помоги мне Мишутку отнести домой. Я не хочу здесь больше оставаться.
– Ты устала?
– Не важно. Пошли домой.
Я пошла вперёд, мне так больно было на душе, что совсем не хотелось этого веселья и праздника. И почему-то часть моей злости была направлена на Никиту.
Как он мог!
Я шла вперёд, не оборачивалась на мужа – я вообще не хотела на него смотреть. Звуки песен и смеха отдалялись, и мы тихонько шли и молчали.
Хочет быть с Марьяной, то пусть с ней и остаётся!
А я...
Я не собираюсь никого возле себя терпеть. Перейду наверх в комнату к девочкам. Пусть с ней живёт, пока зима кончится, а там решим, что мне делать дальше, и как дальше жить.
* * *
Когда дома Никита положил Мишутку спать к нам в кровать, то подсел ко мне и стал гладить по ноге.
– Не трогай меня! Оставь меня в покое! – фыркнула в ответ я.
– Лада, что случилось? Тебе плохо? Может, мне за Севериной сходить? – как-то растеряно, непохоже на себя стал спрашивать муж.
– Нет, не нужно Северины. Просто ты меня не трогай, вот и всё.
– Хорошо. Я не буду тебя трогать, но если тебе плохо – скажи мне, я всё сделаю.
– Да! Мне плохо! Я тебя ни видеть, ни слышать не хочу!
Никита встал с кровати, посмотрел на меня и молча вышел из спальни.
А я расплакалась и вскоре провалилась в сон. Мне опять снилась маленькая девочка, которая убегала от меня, а я её догоняла и всё не успевала этого сделать...
Утром я не встала с кровати, осталась в ней лежать, совсем не хотелось есть...
Сонька приходила и уговаривала меня хотя бы слегка позавтракать, но я что-то буркнула в ответ и не встала с постели.
Я лежала, уткнувшись в подушку, жалела себя, мысленно плакала над своей жизнью и ругалась с Никитой, и в этих мыслях хотела, чтобы и ему было так плохо, как и мне сейчас.
Праздник Матери Земли продолжался, и в этот день обычно шли рядиться о сватах, если кто-то сговорился. А ещё люди ходили друг к другу в гости, на обеды и ужины с большим количеством еды.
Вечером опять был и большой костёр на поляне, и танцы вокруг костра, но сегодня венки на реку отправляли те девушки, кто не нашёл жениха в этом году, чтобы матушка-река привела им женихов в следующем. Те девушки, чьи родственники сговорились за этот день о свадьбе, венки снимали с головы ещё утром и больше в этот день не надевали их.
Сонька пока ничего не говорила нам про Ярослава, сына мельника, и Никита не пошёл договариваться о сватах. Бывает же так, что молодые не сразу решают вопрос о браке, выжидая какое-то время. А бывает и так, что расходятся, так и не договорившись о браке.
Я пролежала весь день, отказывалась от всего – мне не хотелось ни есть, ни пить. Никита не приходил ко мне, где он был – я не знала, но звуков из кузницы не доносилось. Вечером стал ныть живот – или от переживаний, или от того, что я не пила отвар целый день.
Я пошла в туалет и увидела во дворе возле конюшни Никиту. Он стоял хмурый и смотрел на меня.
– Лада, что случилось? Почему ты меня гонишь? – спросил он.
– А ты не догадываешься? – вопросом ответила я.
– Нет.
– Я не хочу, чтобы в нашем доме появилась Марьяна.
– Я же сказал тебе, душа моя, что всё будет хорошо, – Никита шагнул ко мне, чтобы обнять меня, но я упёрлась в него руками. – Не жена решает: будет ли у мужа вторая жена, а муж это делает сам, – завёл он старую песню. – Пойми это и прими. Я в нашей семье – главный, и мне решать: кто будет в нашей семье, а кого – не будет. Тебе нужно научиться слушаться своего мужа.
– Ах, ты решаешь! Так и живи со своей «решалкой», с кем хочешь живи! – я толкнула его руками, у меня из глаз хлынули слёзы, я развернулась и побежала по лестнице вниз к реке.
Пробежав немного по берегу, я почувствовала боль в животе. Я схватилась за живот, голова закружилась, моё тело обдало жаром да так, что хотелось шкуру с себя содрать, и я стала проваливаться в темноту, упав на песок...
Очнулась я от того, что меня кто-то нёс на руках. Живот ныл...
Меня положили на кровать и накрыли одеялом.
– Сонька, Северину быстро сюда приведи! – я услышала голос Никиты.
Я ещё услышала, как кто-то быстро пробежал по комнате, и что стукнула дверь...
Глаза открывать не хотелось. Слёзы медленно текли по щекам. Не хотелось смотреть ни на Никиту, ни на кого другого...
Через какое-то время я услышала шуршание в комнате и шёпот, как будто ветер в листве зашумел. Потом я почувствовала, как Никита встал с кровати и вышёл из комнаты, стукнув дверью.
В нос ударил запах лечебных трав, надо мной кто-то склонился, и до моего лба дотронулась холодная рука. Потом я почувствовала, как с меня сняли одеяло...
Тут я открыла глаза и увидела девушку с пронзительными глазами – видимо, это и была Северина – которая смотрела на меня и улыбалась. Я не могла от неё отвести взгляд. Там была такая глубина, и они так притягивали, что было ощущение – какая-то сила не даёт мне закрыть свои глаза. Я смотрела на неё как под гипнозом.
Женщина же провела рукой по моему животу – вверх и вниз. Остановив руку чуть ниже пупка, села рядом и посмотрела на меня своими удивительными глазами.
– Лада, ты меня слышишь? – спросила женщина, и я кивнула головой утвердительно. – Вот так и твоя маленькая девочка слышит тебя! – как-то непонятно объяснила она.
Я широко раскрыла глаза и посмотрела на Северину – она разговаривала со мной, как когда-то моя мама в детстве, даже голос был похож.
– Девочка? Какая девочка? Кто меня слышит? – сумбурно стала я задавать вопросы.
– Твоя ещё не родившаяся девочка. Я редко говорю маме, кто у неё будет. Но тебе скажу, потому что ты её не хочешь. Я вижу, что ты не хочешь этого малыша. Не хочешь, чтобы она жила.
Меня бросило в жар от её слов, я даже заикаться начала:
– Как не хочу? Я её очень хочу!
– Нет, не хочешь... – она закрыла мне ладонью рот. – Послушай меня! Я дала Соньке травки, чтобы ты не потеряла своего ребёнка и родила красивую, с глазами твоего мужа девочку. Ты ведь сейчас понимаешь, о чём я тебе говорю?
Она смотрела на меня в упор, и я понимала, что она всё про меня знает и читает меня как книгу. И девочку я эту видела во сне – это я видела свою дочь!
– Всё, что сейчас важно для тебя – это она! Всё, что ты себе придумываешь и из-за чего сейчас плачешь – скоро для тебя не будет иметь значения. Но если ты потеряешь её – ты потеряешь и себя, и свою жизнь. Ты меня слышишь, Лада?
– Да, я слышу! Я поняла вас!
– Вот и замечательно! – покивала Северина и приказала. – Сонька, быстро неси отвар, что я тебе сейчас дала!
Когда Сонька принесла мне кружку с горячим отваром – он был ещё горше, что я пила до этого – то я выпила этот отвар безропотною
– Вот и молодец! Теперь ты должна спать и не вставать с постели пять дней! Сонька проследит за тобой! Если ты решишь поплакать или побегать по улице – пусть меня больше не зовут, я не приду! – сказала она, и я снова кивнула утвердительно головой.
– Откуда вы знаете, что у меня будет именно девочка? – задала я вопрос, который был очень важен для меня.
– Я всегда знаю, кто будет! Разве это важно?
– Но как? Вы что, как рентген?
Она засмеялась:
– Я не знаю, кто такой рентген, но мне стоит прислонить ладонь к твоей голове, и я всё про тебя знаю.
Я посмотрела на Сонькину сестру и поняла, почему её выбрали травницей. В ней чувствовалась такая сила, которой могли покоряться не только змеи и собаки – про которых рассказывала Сонька – но и люди. Но она, видимо, ею не пользовалась никогда или пользовалась, когда лечила больных, чтобы они её слушались. Когда она смотрела мне в глаза, я чувствовала себя кроликом перед удавом. Я поняла, что стоит ей щёлкнуть пальцами, и я исполню любое её желание. От этих мыслей у мне стало даже как-то не по себе...
А Северина посмотрела на меня внимательно, улыбнулась своим мыслям и наклонилась к моему животу. Провела ладонью по нему, что-то прошептала, и боль стала проходить, а через несколько секунд и исчезла вовсе.
– Ну, вот и всё! Пойду, поговорю с Никитой! Надеюсь, что мы с тобой и твоей малышкой увидимся теперь только весной! – сказала травница.
Я улыбнулась и кивнула головой, а она развернулась и вышла из дома.
Через какое-то время в дом зашёл Никита, сел ко мне на кровать и взял меня за руку. Он хмурился и молчал.
Я приложила его руку к своему животу и подумала: «Я так хотела этого ребёнка, что всё остальное и действительно не имеет теперь никакого значения!».
Глава 31
Я пролежала в постели несколько дней.
Живот у меня уже не болел, и Сонька разрешила мне вставать и заниматься делами.
Я с радостью поднялась – так уже надоело бока отлёживать на кровати – руки чесались заняться делами по дому.
Мишутка все эти дни играл у меня на кровати, чтобы девчонки могли заняться своими делами, они всё так же продолжали бегать в лес и собирать грибы, орехи и травы.
