так не поступать с тобой! Мне тебя было очень жалко! Ты такая красивая, молодая, только вдовой стала, и – опять замуж! Да за кого? У него ж кулачища – во! – тут Лиза показала на две свои руки.
Да я и сама уже ощутила силу Никиты – он меня как пушинку на телегу закинул.
А девочка, посмотрев в спину мужика, продолжила чуть тише:
– Он, конечно, завидный жених! Все наши по нему вздыхают! Одно слово – кузнец. Но зачем тебе – вдове, только освободилась от мужа! – опять замуж! Ты ж могла теперь жить как хочешь, и никто слова тебе не сказал бы. Тяжело без мужика, но не такой красивой вдове. Нашла бы, кто тебе смог помочь! А тут... Как пришли они со старостой в дом к тебе – ты сказала, что не бывать этой свадьбе! Если силой тебя женит староста, то ты и дитя зарежешь и дом сожжёшь вместе с собой. Схватила головню из печки, и – на чердак. Никита кинулся за тобой и там пытался тебя поймать, но ты оступилась и упала в незагороженный проём над сенями. Пока была без чувств, староста тебя замуж отдал – печать на руку сам поставил. Мне велел за тебя отвечать. Никого кроме меня нет у тебя, я одна – твоя сестра – и осталась...
Тут моя новоявленная сестра примолкла, а я подумала: «Вот дела... Моя сестра? Какая сестра?», – я смотрела на Лизу и не понимала: это сон, или я так с ума схожу. – «Как же складно всё придумано, это ж кто у нас тут фантазёр такой?» ...
– Что было дальше? – спросила я, хотя у меня уже опять голова начинала болеть от всего этого.
– Как отдали тебя замуж – староста слова прочитал над тобой. А я плакала и думала, что ты тоже, как и Малхор, умрёшь – ведь ты была без сознания. А жёнки старосты вещи наши с тобой в узлы повязали и в телегу покидали. Мишутку вывели и сказали на меня, что езжай, мол, ты должна быть с сестрой.
Это была какая-то фантастика. Помню, смотрела фильм: «Холоп», так там отец парню устроил жизнь в деревне на исправление, как будто он в прошлое перенёсся. Мы ещё с мужем смеялись, что это – крутой бизнес-проект.
Только...
На меня Виктор вряд ли бы такие деньги тратил, и для чего ему это?
Я ехала и молчала. В голове была каша от всего услышанного, но анализировать голова ничего не хотела. И как только я начинала переваривать слова Лизки – она начинала болеть ещё сильнее.
Так я сидела и рассматривала своего нового мужа, который ехал впереди на коне, потом мне надоело на него смотреть, и я просто глазела по сторонам, осматривая достопримечательности, так сказать, но кроме бесконечных деревьев – ничего не было. Вдоль дороги не было видно даже электрических проводов и столбов.
– Прости меня, Лада. Я не могла ничего сделать! Меня никто не слушал. Он уже застолбил за собой право быть твоим мужем. Ночью взял тебя, пока ты была во сне. Теперь твоё согласие и его право на тебя никак не оспорить, – виновато объяснила якобы «моя сестра».
Да, это я помнила. Как он «застолбил» своё право!
Я со злостью посмотрела в спину этому мужику. Маньяк какой-то!
Что за средневековье такое! Какое у него на меня право?
Как вообще можно изнасиловать человека и считать его своей женой?
– Это мы ещё посмотрим! – вырвалось у меня.
– Ничего не выйдет, Лада! Они тебе на запястье уже клеймо поставили!
Я посмотрела на запястье – действительно, там стояло клеймо. А вот на другом запястье клеймо тоже было, но перечёркнутое, как будто стёртое.
– А это что? – я показала Лизе на зачёркнутое клеймо.
– Видно, совсем тебе плохо было, Лада! Ты же сама перечеркнула клеймо на сожжении мужа. Вдова берёт палку из костра мужа и прикладывает себе на руку. Только так муж может отпустить тебя из своей жизни. Ваша семья сгорает вместе с ним, и ты становишься свободной.
Это уже вообще какой-то ужас!
Ещё и клеймо мне поставили. Что за игры идиотские?
Клеймо, наряды, порядки какие-то странные...
Посмотрела на руки – руки вроде мои, только маникюра нет...
Не иначе, как меня продали куда-то в захолустье, в рабство, в какую-то секту. Было ж в новостях про каких-то сектантов, там целые посёлки в лесах есть, и люди квартиры свои продавали, чтобы к ним попасть, и уходили туда жить, отказавшись от всего мирского. Наверное, и мой драгоценный муж от меня таким образом избавился.
Хотя...
Не убил, не покалечил – и то хорошо. А то сидела бы сейчас овощем в инвалидном кресле, и наследство всё мужу бы досталось. У меня мурашки по спине побежали от мыслей, что пришли в мою шальную голову.
Странно то, что я не помню большой промежуток своей жизни. Где была и что делала все эти дни?
Вернее – с осени до сегодняшнего дня, а сегодня у нас – начало лета, судя по погоде и природе.
Закат мы провожали, пока ехали по полю. Я плохо разбиралась по росткам на поле, что это растёт: пшеница или рожь. Но поле мне показалось бесконечным.
Если есть поле – значит, и посёлок недалеко. Наконец-то мы скоро будем среди людей, и этот маскарад закончится.
Мальчик спал у меня на руках, он вообще старался не отходить от меня.
Я так мечтала о ребёнке – долго и мучительно. Не раз просила мужа взять из детского дома малыша, но он был против этого, говорил, что сами родим. Сколько слёз, лечения, даже, послушав бабок, в храм ездила, и ничего не помогало. А теперь эти люди говорят, что это – мой ребёнок.
Я рассматривала его: он был светловолосый, большие карие глаза с большими ресницами и ямочки на щёчках. Он бы был красивой девочкой. Такое лицо – для девочки мечта, а тут мальчишка.
Я нюхала его макушку, он там вкусно пах каким-то сладким молоком – или это сено так на меня влияло? – к вечеру стало холодать, и я завернула малыша в покрывало.
Где же мама твоя, малыш? Как женщина могла отдать такого маленького на съёмки?
А вдруг у меня с крышей не всё нормально? Вдруг он упал бы с телеги и покалечился?
Как-то странно...
Никаких квадрокоптеров для съёмок, и такая большая территория задействована...
Не пойму: зачем столько денег вложено, и для чего это сделано?
Пока одни вопросы и ни одного ответа...
После очередного холма в долине я увидела огни деревни. В домах светились огоньки, и мы к ним приближались. На душе стало радостней – скоро я увижу людей.
Как мне надоело трястись в этой телеге, и когда уже это закончится?
Но когда мы подъехали к деревне, и я увидела, что это не фонари, а факелы, то с грустью подумала, что театр продолжается, и нормально помыться и сходить в туалет, видимо, не удастся.
Мы подъехали к крайнему тёмному дому, он был как бы на холме, и остановились.
* * *
Кузнец, спрыгнув с лошади, прошёл вперёд, открыл нам ворота и завёл телегу во двор.
– Заходи, хозяйка! Теперь – это твой дом, – сказал он мне и открыл дверь в дом.
Я вылезла из телеги и пошла в дом вслед за кузнецом. Он зажёг факел каким-то камнем – я так и не поняла, как он это сделал – и осветил большую комнату этого деревенского дома.
На полу лежал самотканый длинный ковёр. Справа была большая печь – я такую видела в деревне – слева был стол с лавками, и возле него стоял буфет с посудой. Над столом висел образ богородицы с лампадкой.
Кузнец зажёг лампу, которая висела на цепях посреди потолка, и поставил факел возле печи в специальную подставку.
– Дрова для печи сейчас принесу. Справитесь сами затопить печь? – спросил он.
– Справимся, батюшка. Где мне спать с Мишуткой? – спросила Лизка за спиной.
– Пока – на печке устроишься, а завтра – разберёмся, – ответил кузнец.
Лизка передала ему Мишутку, чтобы он положил его на печку, и стала суетиться возле печки. Я же стояла посреди дома и не могла поверить, что это – не конец, и дурацкое представление продолжается.
Я подошла к столу – там стояла крынка молока и хлеб, накрытые рушником – села на лавку и впала в ступор.
Этого не может быть, что это? Это мне что, испытание?
– Лиза, а город далеко? – спросила я.
– Далеко, Лада! Здесь в основном одни деревни! Но раз в месяц мы ездим туда, если есть что продать. Я думаю, что Никита часто туда ездит, он же кузнец! Он – как и староста – многое может себе позволить. Эта деревня больше нашей – здесь и мельница, и кузня – и на рынок мы сюда приезжаем, так что, тебе повезло. Жены у Никиты нет – ты одна здесь хозяйка!
– Так я ж вроде его жена и есть! – не поняла я.
– Правильно, но ты забыла, что Малхор имел ещё и старшую, да зашиб её, вот тогда ты и стала старшей женой. А так она тобой помыкала.
Мамочки, куда я попала?
Средневековье какое-то! Многожёнство!
Только этого мне не хватало...
Это уже даже на кино не смахивает.
Ладно, главное – узнать в какой стороне город и доехать до него, там уже – в полицию, и всё это закончится.
Лиза суетилась вокруг печки и как-то для такой маленькой девочки очень ловко со всем управлялась. Мне даже стыдно стало за своё бездействие.
– Давай я тебе помогу! Лиза, говори, что делать. Что ты сама всё суетишься.
– Так я – привычная. Нужно поесть хозяину приготовить, а то если кулаком своим стукнет – так нас тоже спалят на огне погребальном.
Я хмыкнула – пусть попробует только тронуть. Чем-нибудь как огрею – мало не покажется. Потом «заяву» в полицию накатаю, будет знать, как в образ входить.
Лиза ловко поставила чугунок на огонь, показала на корзину с картошкой, и я села её чистить. В этот момент в дом вошёл кузнец, положил на стол что-то завёрнутое в полотенце и поставил ведро воды.
Я развернула тряпицу и увидела солёное сало. Так это праздник уже. Сейчас мы его и пожарим с лучком.
Я покидала картошку в кипящий чугунок. Лиза же поставила в другом чугунке варить яйца, и обе посудины задвинула подальше в печь. За печкой я нашла на стене лук, уже засохший. Ну ладно, сойдёт, а завтра посмотрим все запасы кузнеца, раз он решил сделать меня хозяйкой. Попляшет теперь муженёк...
Через час у нас с Лизой был накрыт стол. На столе стоял чугунок с картошкой, которая сверху была засыпана шкварками сала и жареным луком.
– Я ещё такого не пробовала, но пахнет вкусно. Где ты такому научилась, Лада? – спросила Лиза.
– А чему тут учиться? Картошка, сало, лук... Что тут такого? – удивилась я.
В этот момент в комнату зашёл кузнец.
– Садись к столу, батюшка, – предложила Лиза и отошла от стола.
Якобы мой муж посмотрел на меня с хмурым лицом, сел за стол и махнул нам с Лизой, чтобы тоже садились.
Мы уселись напротив кузнеца, но ему это явно не понравилось, и он буркнул, обращаясь ко мне:
– Сядь рядом! Ты – жена и хозяйка этого дома!
«Хорошо, если ты так хочешь – то я сяду...», – подумала я и пересела рядом.
Кузнец, положив в глиняные плошки еду мне и Лизе, начал есть.
Мы ели молча, мне даже странно было, что кузнец ничего не налил себе выпить.
Неужели этот холостяк ничего не пьёт? Неужели он такой одиночка?
Но кто-то же принёс ему молоко и хлеб. Значит, не такой уже монах сидит рядом со мной.
После ужина мы с Лизой убрали со стола и помыли посуду. Я нагрела воды, разбавила её в ведре холодной и пошла на двор обмыться. Не при этом же чурбане мне мыться!
Полила на себя с ковшика и только обтёрлась полотенцем, чтобы одеться, как увидела за спиной у себя кузнеца. Он стоял и смотрел на меня, абсолютно не стесняясь. По спине поползли мурашки. Кроме ковша – ничего рядом, чтобы врезать ему. Он протянул мне ночную рубашку.
– Завтра покажу тебе купальню. А сейчас идём спать, надеюсь, не нужно тебя связывать?
– Зачем? Можешь стукнуть меня и взять опять бесчувственное тело. Ты ж у нас походу – некрофил. Сколько тебе за это платят, извращенец?
– Платят? Некро... Кто? Ты – моя жена, и я имею право на тебя! Но если тебе так противно – я не трону тебя. Но первая ночь принадлежала мне по праву... – он сверкнул глазами и ушёл в дом.
В доме было темно. Я поискала уступ, чтобы забраться на печь к Лизе, но кто-то схватил меня сзади за платье и потянул вниз.
Я обернулась – сзади стоял кузнец.
– Я тебя не трону, но спать ты будешь в моей постели. Или ты пойдёшь сама – или я опять тебя свяжу и положу в кровать силой.
Гнев поднялся во мне волной, аж зубы скрипнули.
«Только тронь меня!», – подумала я. – «Отравлю чем-нибудь, урод!».
Но делать нечего, и я пошла следом за ним. Мне пришлось ложиться в кровать с чужим мне мужиком, да ещё и под одним одеялом. Я насколько могла, отодвинулась от него на край кровати и решила, что уж легко я ему не дамся: или поцарапаю или укушу – если тронет меня – это точно.
При всей своей воинственности, через несколько минут я уснула крепким сном и даже не проснулась, когда кузнец утром встал и ушёл...
Я проснулась очень поздно по меркам деревни. Насколько я знала, в деревнях встают рано, ещё на восходе солнца. Лиза вовсю шуршала на кухне и гремела посудой, но меня не пришла будить. На самотканом коврике, на полу сидел Мишутка и играл со своим деревянным конём.
– Доброе утро, Лиза! Доброе утро, Мишутка! – поздоровалась я.
– Доброе! Я вижу, что у тебя всё хорошо! Ты улыбаешься! Значит, Никита показал себя очень хорошим мужем! – затараторила Лиза.
– Почему ты так решила? – удивилась я.
– При Малхоре ты вообще не улыбалась. Только плакала по ночам, когда он засыпал. А сегодня я не слышала твоего плача ночью, да и сейчас не вижу слёз на твоих щеках.
Я удовлетворилась таким странным объяснением и спросила:
– А где мой так называемый муж?
– Он ушёл со столяром договариваться, чтобы этот человек сделал нам с Мишуткой кровать. Представляешь: у меня будет своя кровать! Как у принцессы! Я себе матрас сама сеном набью.
В этом была такая не поддельная радость, что я смутилась. Может, Лиза всю жизнь живёт в деревни, и не видела кровати, а сейчас ей платят за спектакль, и ей так легко всё даётся. До какой степени всё правдоподобно, что я начинаю сомневаться во всём этом.
– Пойду, умоюсь, – объявила я Лизе.
– Да, пойди. Там на улице у входа кадушка с водой. Никита уже наносил целую.
Я вышла на улицу, было очень светло, и солнце уже хорошо припекало. Двор был широкий, и такой порядок на нём был, что диву давалась.
Я наклонилась к кадушке и...
Чуть не завизжала от неожиданности – на меня оттуда смотрело чужое лицо!
Я потрогала себя. Ещё раз посмотрела на отображение своего лицо в воде, и это меня вогнало в ступор.
Что с моим лицом? Они мне что, сделали пластическую операцию?
Я посмотрела на руки – вроде мои, только какие-то утруженные, как у деревенских женщин. Ладно, отмочим в ванночках, маникюр сделаю, только ногти нужно отрастить.
В этот момент из двери выглянула Лиза и что-то вылила из ведра прямо во двор.
– Лиза, что с моим лицом? – спросила я с испугом.
Лиза нахмурилась, подошла ко мне поближе, посмотрела на меня и ответила:
– Не вижу ничего особенного... А что с твоим лицом? Вроде обычное лицо. Синяк только на щеке, но так это ты ударилась, когда падала. Бабка Манка сказала, что это красоты не испортит, всё пройдёт. На девках и не такое заживает!
– Лиза! Это не моё лицо! – настаивала я.
Лизка остановилась, внимательно посмотрела на меня, потрогала мне лоб.
Да я и сама уже ощутила силу Никиты – он меня как пушинку на телегу закинул.
А девочка, посмотрев в спину мужика, продолжила чуть тише:
– Он, конечно, завидный жених! Все наши по нему вздыхают! Одно слово – кузнец. Но зачем тебе – вдове, только освободилась от мужа! – опять замуж! Ты ж могла теперь жить как хочешь, и никто слова тебе не сказал бы. Тяжело без мужика, но не такой красивой вдове. Нашла бы, кто тебе смог помочь! А тут... Как пришли они со старостой в дом к тебе – ты сказала, что не бывать этой свадьбе! Если силой тебя женит староста, то ты и дитя зарежешь и дом сожжёшь вместе с собой. Схватила головню из печки, и – на чердак. Никита кинулся за тобой и там пытался тебя поймать, но ты оступилась и упала в незагороженный проём над сенями. Пока была без чувств, староста тебя замуж отдал – печать на руку сам поставил. Мне велел за тебя отвечать. Никого кроме меня нет у тебя, я одна – твоя сестра – и осталась...
Тут моя новоявленная сестра примолкла, а я подумала: «Вот дела... Моя сестра? Какая сестра?», – я смотрела на Лизу и не понимала: это сон, или я так с ума схожу. – «Как же складно всё придумано, это ж кто у нас тут фантазёр такой?» ...
– Что было дальше? – спросила я, хотя у меня уже опять голова начинала болеть от всего этого.
– Как отдали тебя замуж – староста слова прочитал над тобой. А я плакала и думала, что ты тоже, как и Малхор, умрёшь – ведь ты была без сознания. А жёнки старосты вещи наши с тобой в узлы повязали и в телегу покидали. Мишутку вывели и сказали на меня, что езжай, мол, ты должна быть с сестрой.
Это была какая-то фантастика. Помню, смотрела фильм: «Холоп», так там отец парню устроил жизнь в деревне на исправление, как будто он в прошлое перенёсся. Мы ещё с мужем смеялись, что это – крутой бизнес-проект.
Только...
На меня Виктор вряд ли бы такие деньги тратил, и для чего ему это?
Я ехала и молчала. В голове была каша от всего услышанного, но анализировать голова ничего не хотела. И как только я начинала переваривать слова Лизки – она начинала болеть ещё сильнее.
Так я сидела и рассматривала своего нового мужа, который ехал впереди на коне, потом мне надоело на него смотреть, и я просто глазела по сторонам, осматривая достопримечательности, так сказать, но кроме бесконечных деревьев – ничего не было. Вдоль дороги не было видно даже электрических проводов и столбов.
– Прости меня, Лада. Я не могла ничего сделать! Меня никто не слушал. Он уже застолбил за собой право быть твоим мужем. Ночью взял тебя, пока ты была во сне. Теперь твоё согласие и его право на тебя никак не оспорить, – виновато объяснила якобы «моя сестра».
Да, это я помнила. Как он «застолбил» своё право!
Я со злостью посмотрела в спину этому мужику. Маньяк какой-то!
Что за средневековье такое! Какое у него на меня право?
Как вообще можно изнасиловать человека и считать его своей женой?
– Это мы ещё посмотрим! – вырвалось у меня.
– Ничего не выйдет, Лада! Они тебе на запястье уже клеймо поставили!
Я посмотрела на запястье – действительно, там стояло клеймо. А вот на другом запястье клеймо тоже было, но перечёркнутое, как будто стёртое.
– А это что? – я показала Лизе на зачёркнутое клеймо.
– Видно, совсем тебе плохо было, Лада! Ты же сама перечеркнула клеймо на сожжении мужа. Вдова берёт палку из костра мужа и прикладывает себе на руку. Только так муж может отпустить тебя из своей жизни. Ваша семья сгорает вместе с ним, и ты становишься свободной.
Это уже вообще какой-то ужас!
Ещё и клеймо мне поставили. Что за игры идиотские?
Клеймо, наряды, порядки какие-то странные...
Посмотрела на руки – руки вроде мои, только маникюра нет...
Не иначе, как меня продали куда-то в захолустье, в рабство, в какую-то секту. Было ж в новостях про каких-то сектантов, там целые посёлки в лесах есть, и люди квартиры свои продавали, чтобы к ним попасть, и уходили туда жить, отказавшись от всего мирского. Наверное, и мой драгоценный муж от меня таким образом избавился.
Хотя...
Не убил, не покалечил – и то хорошо. А то сидела бы сейчас овощем в инвалидном кресле, и наследство всё мужу бы досталось. У меня мурашки по спине побежали от мыслей, что пришли в мою шальную голову.
Странно то, что я не помню большой промежуток своей жизни. Где была и что делала все эти дни?
Вернее – с осени до сегодняшнего дня, а сегодня у нас – начало лета, судя по погоде и природе.
Глава 4
Закат мы провожали, пока ехали по полю. Я плохо разбиралась по росткам на поле, что это растёт: пшеница или рожь. Но поле мне показалось бесконечным.
Если есть поле – значит, и посёлок недалеко. Наконец-то мы скоро будем среди людей, и этот маскарад закончится.
Мальчик спал у меня на руках, он вообще старался не отходить от меня.
Я так мечтала о ребёнке – долго и мучительно. Не раз просила мужа взять из детского дома малыша, но он был против этого, говорил, что сами родим. Сколько слёз, лечения, даже, послушав бабок, в храм ездила, и ничего не помогало. А теперь эти люди говорят, что это – мой ребёнок.
Я рассматривала его: он был светловолосый, большие карие глаза с большими ресницами и ямочки на щёчках. Он бы был красивой девочкой. Такое лицо – для девочки мечта, а тут мальчишка.
Я нюхала его макушку, он там вкусно пах каким-то сладким молоком – или это сено так на меня влияло? – к вечеру стало холодать, и я завернула малыша в покрывало.
Где же мама твоя, малыш? Как женщина могла отдать такого маленького на съёмки?
А вдруг у меня с крышей не всё нормально? Вдруг он упал бы с телеги и покалечился?
Как-то странно...
Никаких квадрокоптеров для съёмок, и такая большая территория задействована...
Не пойму: зачем столько денег вложено, и для чего это сделано?
Пока одни вопросы и ни одного ответа...
После очередного холма в долине я увидела огни деревни. В домах светились огоньки, и мы к ним приближались. На душе стало радостней – скоро я увижу людей.
Как мне надоело трястись в этой телеге, и когда уже это закончится?
Но когда мы подъехали к деревне, и я увидела, что это не фонари, а факелы, то с грустью подумала, что театр продолжается, и нормально помыться и сходить в туалет, видимо, не удастся.
Мы подъехали к крайнему тёмному дому, он был как бы на холме, и остановились.
* * *
Кузнец, спрыгнув с лошади, прошёл вперёд, открыл нам ворота и завёл телегу во двор.
– Заходи, хозяйка! Теперь – это твой дом, – сказал он мне и открыл дверь в дом.
Я вылезла из телеги и пошла в дом вслед за кузнецом. Он зажёг факел каким-то камнем – я так и не поняла, как он это сделал – и осветил большую комнату этого деревенского дома.
На полу лежал самотканый длинный ковёр. Справа была большая печь – я такую видела в деревне – слева был стол с лавками, и возле него стоял буфет с посудой. Над столом висел образ богородицы с лампадкой.
Кузнец зажёг лампу, которая висела на цепях посреди потолка, и поставил факел возле печи в специальную подставку.
– Дрова для печи сейчас принесу. Справитесь сами затопить печь? – спросил он.
– Справимся, батюшка. Где мне спать с Мишуткой? – спросила Лизка за спиной.
– Пока – на печке устроишься, а завтра – разберёмся, – ответил кузнец.
Лизка передала ему Мишутку, чтобы он положил его на печку, и стала суетиться возле печки. Я же стояла посреди дома и не могла поверить, что это – не конец, и дурацкое представление продолжается.
Я подошла к столу – там стояла крынка молока и хлеб, накрытые рушником – села на лавку и впала в ступор.
Этого не может быть, что это? Это мне что, испытание?
– Лиза, а город далеко? – спросила я.
– Далеко, Лада! Здесь в основном одни деревни! Но раз в месяц мы ездим туда, если есть что продать. Я думаю, что Никита часто туда ездит, он же кузнец! Он – как и староста – многое может себе позволить. Эта деревня больше нашей – здесь и мельница, и кузня – и на рынок мы сюда приезжаем, так что, тебе повезло. Жены у Никиты нет – ты одна здесь хозяйка!
– Так я ж вроде его жена и есть! – не поняла я.
– Правильно, но ты забыла, что Малхор имел ещё и старшую, да зашиб её, вот тогда ты и стала старшей женой. А так она тобой помыкала.
Мамочки, куда я попала?
Средневековье какое-то! Многожёнство!
Только этого мне не хватало...
Это уже даже на кино не смахивает.
Ладно, главное – узнать в какой стороне город и доехать до него, там уже – в полицию, и всё это закончится.
Лиза суетилась вокруг печки и как-то для такой маленькой девочки очень ловко со всем управлялась. Мне даже стыдно стало за своё бездействие.
– Давай я тебе помогу! Лиза, говори, что делать. Что ты сама всё суетишься.
– Так я – привычная. Нужно поесть хозяину приготовить, а то если кулаком своим стукнет – так нас тоже спалят на огне погребальном.
Я хмыкнула – пусть попробует только тронуть. Чем-нибудь как огрею – мало не покажется. Потом «заяву» в полицию накатаю, будет знать, как в образ входить.
Лиза ловко поставила чугунок на огонь, показала на корзину с картошкой, и я села её чистить. В этот момент в дом вошёл кузнец, положил на стол что-то завёрнутое в полотенце и поставил ведро воды.
Я развернула тряпицу и увидела солёное сало. Так это праздник уже. Сейчас мы его и пожарим с лучком.
Я покидала картошку в кипящий чугунок. Лиза же поставила в другом чугунке варить яйца, и обе посудины задвинула подальше в печь. За печкой я нашла на стене лук, уже засохший. Ну ладно, сойдёт, а завтра посмотрим все запасы кузнеца, раз он решил сделать меня хозяйкой. Попляшет теперь муженёк...
Через час у нас с Лизой был накрыт стол. На столе стоял чугунок с картошкой, которая сверху была засыпана шкварками сала и жареным луком.
– Я ещё такого не пробовала, но пахнет вкусно. Где ты такому научилась, Лада? – спросила Лиза.
– А чему тут учиться? Картошка, сало, лук... Что тут такого? – удивилась я.
В этот момент в комнату зашёл кузнец.
– Садись к столу, батюшка, – предложила Лиза и отошла от стола.
Якобы мой муж посмотрел на меня с хмурым лицом, сел за стол и махнул нам с Лизой, чтобы тоже садились.
Мы уселись напротив кузнеца, но ему это явно не понравилось, и он буркнул, обращаясь ко мне:
– Сядь рядом! Ты – жена и хозяйка этого дома!
«Хорошо, если ты так хочешь – то я сяду...», – подумала я и пересела рядом.
Кузнец, положив в глиняные плошки еду мне и Лизе, начал есть.
Мы ели молча, мне даже странно было, что кузнец ничего не налил себе выпить.
Неужели этот холостяк ничего не пьёт? Неужели он такой одиночка?
Но кто-то же принёс ему молоко и хлеб. Значит, не такой уже монах сидит рядом со мной.
После ужина мы с Лизой убрали со стола и помыли посуду. Я нагрела воды, разбавила её в ведре холодной и пошла на двор обмыться. Не при этом же чурбане мне мыться!
Полила на себя с ковшика и только обтёрлась полотенцем, чтобы одеться, как увидела за спиной у себя кузнеца. Он стоял и смотрел на меня, абсолютно не стесняясь. По спине поползли мурашки. Кроме ковша – ничего рядом, чтобы врезать ему. Он протянул мне ночную рубашку.
– Завтра покажу тебе купальню. А сейчас идём спать, надеюсь, не нужно тебя связывать?
– Зачем? Можешь стукнуть меня и взять опять бесчувственное тело. Ты ж у нас походу – некрофил. Сколько тебе за это платят, извращенец?
– Платят? Некро... Кто? Ты – моя жена, и я имею право на тебя! Но если тебе так противно – я не трону тебя. Но первая ночь принадлежала мне по праву... – он сверкнул глазами и ушёл в дом.
Глава 5
В доме было темно. Я поискала уступ, чтобы забраться на печь к Лизе, но кто-то схватил меня сзади за платье и потянул вниз.
Я обернулась – сзади стоял кузнец.
– Я тебя не трону, но спать ты будешь в моей постели. Или ты пойдёшь сама – или я опять тебя свяжу и положу в кровать силой.
Гнев поднялся во мне волной, аж зубы скрипнули.
«Только тронь меня!», – подумала я. – «Отравлю чем-нибудь, урод!».
Но делать нечего, и я пошла следом за ним. Мне пришлось ложиться в кровать с чужим мне мужиком, да ещё и под одним одеялом. Я насколько могла, отодвинулась от него на край кровати и решила, что уж легко я ему не дамся: или поцарапаю или укушу – если тронет меня – это точно.
При всей своей воинственности, через несколько минут я уснула крепким сном и даже не проснулась, когда кузнец утром встал и ушёл...
Я проснулась очень поздно по меркам деревни. Насколько я знала, в деревнях встают рано, ещё на восходе солнца. Лиза вовсю шуршала на кухне и гремела посудой, но меня не пришла будить. На самотканом коврике, на полу сидел Мишутка и играл со своим деревянным конём.
– Доброе утро, Лиза! Доброе утро, Мишутка! – поздоровалась я.
– Доброе! Я вижу, что у тебя всё хорошо! Ты улыбаешься! Значит, Никита показал себя очень хорошим мужем! – затараторила Лиза.
– Почему ты так решила? – удивилась я.
– При Малхоре ты вообще не улыбалась. Только плакала по ночам, когда он засыпал. А сегодня я не слышала твоего плача ночью, да и сейчас не вижу слёз на твоих щеках.
Я удовлетворилась таким странным объяснением и спросила:
– А где мой так называемый муж?
– Он ушёл со столяром договариваться, чтобы этот человек сделал нам с Мишуткой кровать. Представляешь: у меня будет своя кровать! Как у принцессы! Я себе матрас сама сеном набью.
В этом была такая не поддельная радость, что я смутилась. Может, Лиза всю жизнь живёт в деревни, и не видела кровати, а сейчас ей платят за спектакль, и ей так легко всё даётся. До какой степени всё правдоподобно, что я начинаю сомневаться во всём этом.
– Пойду, умоюсь, – объявила я Лизе.
– Да, пойди. Там на улице у входа кадушка с водой. Никита уже наносил целую.
Я вышла на улицу, было очень светло, и солнце уже хорошо припекало. Двор был широкий, и такой порядок на нём был, что диву давалась.
Я наклонилась к кадушке и...
Чуть не завизжала от неожиданности – на меня оттуда смотрело чужое лицо!
Я потрогала себя. Ещё раз посмотрела на отображение своего лицо в воде, и это меня вогнало в ступор.
Что с моим лицом? Они мне что, сделали пластическую операцию?
Я посмотрела на руки – вроде мои, только какие-то утруженные, как у деревенских женщин. Ладно, отмочим в ванночках, маникюр сделаю, только ногти нужно отрастить.
В этот момент из двери выглянула Лиза и что-то вылила из ведра прямо во двор.
– Лиза, что с моим лицом? – спросила я с испугом.
Лиза нахмурилась, подошла ко мне поближе, посмотрела на меня и ответила:
– Не вижу ничего особенного... А что с твоим лицом? Вроде обычное лицо. Синяк только на щеке, но так это ты ударилась, когда падала. Бабка Манка сказала, что это красоты не испортит, всё пройдёт. На девках и не такое заживает!
– Лиза! Это не моё лицо! – настаивала я.
Лизка остановилась, внимательно посмотрела на меня, потрогала мне лоб.
