– Спасибо, Лада. С зерном зимой – это хорошо, голодными с Ярославом не останемся.
– Вот и хорошо – если получится так складно с зерном – теперь твой будущий свёкор вам помелет его на муку бесплатно! Как всё удачно складывается. Мука дорого стоит, и вы сможете со всеми расплатиться за помощь. Скорее всего через неделю или две мы поедем с Никитой в город. Ты уже решила, что должна там купить?
– Да, мы примерно всё обговорили с Ярославом. Всё, конечно, я купить не смогу. Но хотя бы стекло привезу, чтобы мы могли уже заселиться в дом, а то он продувается. Полотно из ряднины на окнах не сильно держит тепло, а пузырём стеклить не хочется – так же холодно и ничего не видно. Я не просто так сюда шла, хочу часть посуды забрать, той, что ты мне в приданое приготовила, и то, что сама наменяла. Печь уже готова, я могу на ней спокойно готовить еду, и Маняше не придётся нам таскать обеды.
– А полы?
– На кухне и в спальне Ярослав уже сделал. Ты же знаешь, что ему приходится за соломой очень далеко ездить, чтобы полы утеплить. Всю ближайшую уже разобрали, он собирает только ту, где короткая рожь в этом году сидела. Рано утром уезжает, а поздно вечером – когда совсем темно – приезжает. Хочет – пока тепло стоит – навозить её побольше, а то, если дожди пойдут, солома будет сырая. Я и глину ношу целый день, пока морозы не ударили – потом её будет не откопать уже.
– Жаль, что помочь вам не могу. Северина сказала, что тяжёлого много нельзя мне носить. Даже Мишутку поднять боюсь, только сидя с ним обнимаемся.
– Ой, Лада, о чём ты говоришь! Вы так много сделали, что мне и так вас всю жизнь благодарить придётся!
Мы долго разговаривали с Сонькой, она рассказывала: и какой у них получается дом; и какая замечательная плита; и что она вместе с сестрой Ярослава её уже опробовали; и...
Она, конечно, надеялась, что когда-нибудь у них будет такой же умывальник, как у нас – но именно с краником!
– Не переживай, мы с тобой сходим к тому мужичку на рынке, что нам продал краник, и попросим привезти такой же и тебя...
– Лада, у меня на это нет денег, – тут же взгрустнула Сонька.
– Так он сразу и не привезёт. В лучшем случае весной, – успокоила я её. – К тому времени мы с тобой ещё навяжем носков и продадим.
Сонька заулыбалась. Приятно было смотреть на её сияющее лицо, и я радовалась, что у меня здесь есть такая близкая подруга – почти как сестра. С Лизкой – наверное, из-за возраста – мы так близки не были...
Она ещё немножко со мной постояла, поговорила и пошла собирать свою посуду в новый дом, а я смотрела на Мишутку, который играл с котом, и тихо радовалась.
Я понаблюдала за ними и продолжила стирку...
Занимаясь чисто механической работой, я задумалась о скорой поездке в город, но в этот момент...
На улице раздалось ржание коня, потом я услышала топот, крики, грохот телеги и визги женщин. Потом раздался глухой удар и страшный детский крик...
Я вытерла руки и побежала на улицу, за дом, откуда доносились крики.
Потом я часто вспоминала ту жуткую картину, которая открылась моему взгляду – как я ни старалась её забыть, она очень часто предстаёт перед моим мысленным взором...
Я увидела, как неслась по улице телега с обезумевшим конём, и люди от неё шарахались в разные стороны...
Потом увидела, как бегут Лизка с Паулиной со стороны рынка, и смотрят куда-то на дорогу...
Потом...
Я тоже перевела взгляд на дорогу и...
Тут у меня всё похолодело внутри, и сердце моё оборвалось – я увидела в пыли, которая поднималась от дороги, лежащего Мишутку.
Ноги мои подкашивались от ужасной мысли, но я всё-таки кое-как подбежала к моему ангелочку, а он...
Мишутка с неестественно вывернутой рукой и наклонив голову набок, лежал в пыли – в руке он сжимал кристалл, глаза его были закрыты. Из раны на голове у него лилась кровь, и её под ним натекла уже целая лужица...
Я зажала одной рукой рану, другой оторвала кусок ткани от фартука и приложила к ране.
– Лиза, за Севериной, бегом! – страшно закричал Никита у меня над ухом.
А когда наклонился, ощупал ручки и ножки Мишутки, выпрямил завёрнутую руку – она повисла как тряпочка.
У меня слёзы лились из глаз, сев на колени, я послушала его сердечко – оно еле стучало.
– Мишутка, солнышко! Очнись, ну пожалуйста. Ну что ты, маленький мой, мама с тобой! Не умирай! Я ведь так тебя люблю! – я уговаривала его открыть глаза, а сама заливалась слезами.
Я подняла его к себе на руки, прижав к груди, и в этот момент толпа, что собралась за моей спиной, расступилась – передо мной появилась Северина, которая, взяв у меня его из рук, положила на откуда-то появившееся покрывало и стала водить руками над моим Мишуткой.
Меня сзади за плечи взял Никита и, прижав к себе – словно хотел отвернуть от всего этого ужаса – зашептал что-то.
Но я ничего не слышала – только хотела увидеть, что сейчас мой малыш очнётся и улыбнётся...
Северина вроде как остановила кровь, текущую из головы моего мальчика, и несколько раз провела возле его головы, а потом...
Потом она провела ладонью по его лицу, наклонилась, взяла его ручки, положила их ему на грудь и поцеловала в лоб Мишутку. Уронила вниз руки, посмотрела на Никиту и, еле заметно качнув ему головой, опустила глаза – по щекам у неё катились слёзы...
Я не спускала с неё глаз и всё поняла, но мозг не хотел принимать эту информацию...
Я не хотела в это верить! Только не это!
Мой мальчик! Мой малыш!
Услышала свой вопль:
– Нет!!! – я провалилась в темноту.
Глава 38
Из того, что происходило дальше в тот день – я не помню ничего...
Всё было как в тумане. Как будто не со мной.
Не помню: как меня приводили в чувства; как принесли Мишутку в дом...
Помню лишь, как взяла его на руки – дальше провал – потом помню, как я сидела на полу и качала на руках Мишутку.
Мне казалось, что он спит. Он был такой маленький, такой худенький. Я что-то ему рассказывала, говорила, что он проснётся, и мы пойдём на речку камешки бросать, ведь я обещала после стирки сходить с ним на берег...
Он был очень холодный, мне казалось, что он просто замёрз, и от этого я ещё больше заворачивала его в белое покрывало, что мне дала Лиза. Закутывала его маленькие ручки и ножки...
Гладила по его пухлым щёчкам, мне казалось, что он сейчас откроет глаза, и я увижу его улыбку. Я пела ему колыбельную и качала его, а слёзы...
Они уже не текли ручьём, рыдать я больше не могла. В груди стала разрастаться жуткая тупая боль, и моё сознание опять уплыло куда-то в темноту...
Очнулась я от того, что кто-то тряс меня за плечо, и я – как будто издалека – услышала голос Никиты:
– Пора, Лада! – он наклонился ко мне, а я, приподнявшись на локте и увидев возле себя лежавшего без движения Мишутку, всё вспомнила и почувствовала, что опять проваливаюсь в забытьё.
Но мне не дали уйти в спасительную темноту – Сонька чуть ли не насильно влила мне в рот какой-то горький отвар, который мне мгновенно прочистил мозги, дав возможность хоть немного соображать. Я опустила голову на руки и расплакалась. Но, видимо, питьё как-то притупило моё восприятие, и я сознания больше не потеряла.
Сонька и Лиза, накинув на меня чёрное покрывало, подняли меня с пола, и мы втроём вышли во двор. Мы медленно спускались к реке, впереди шёл Никита, и я видела его сгорбившуюся спину и белое покрывало, на котором лежал Мишутка – боже, мой мёртвый Мишутка!!!
У реки уже столпился народ, на берегу был сделан деревянный помост, и он весь был уложен сухими ветками и сеном. По его краям, с четырёх сторон стояли кованые вазы, в них горел огонь.
Когда мы подошли к этому ужасному квадрату из дерева, Никита хотел положить туда Мишутку, но я его остановила – попросила дать мне с ним попрощаться. Я поцеловала ребёнка в лоб, погладила его щёчки и тупо стала ждать рядом, не веря в происходящее...
Никита положил Мишутку на помост, а Лиза, закрыв ребёнка покрывалом, положила рядом его деревянную лошадку и отошла за мою спину.
Староста зажёг факел, поднёс его ко мне, но слёзы так заливали мои глаза, что всё расплывалось, и я смогла взять этот факел только с третьей попытки.
Но дальше...
Когда я подошла к помосту и упала на колени, то закричала:
я не могла его сжечь.
– Я не могу! Ему же больно! Я не могу его сжечь! Никогда! – я опять разрыдалась, и Никита, видимо, поняв, что не надо меня к такому принуждать – я этого никогда не сделаю – взял из моей рукой факел и зажёг погребальный костёр.
Вместе с огнём женщины запели песню: не то где-то мелодию без слов, не то где-то вой, а где-то – плачь...
Эта песня вырывала мне душу и даже вводила в какой-то транс. Я чётко слышала много голосов вокруг себя, но мне казалось, что это – один голос, причём – это мой голос, который рвётся из меня и уносится вверх, в небо, разрывая моё сердце на куски.
Я не могла смотреть на огонь, я рыдала на груди у мужа, а он только гладил меня по спине, не громко говоря при этом что-то про Светлые Сады, про родных, которые встретили душу Мишутки, и он вместе с ними там счастлив...
Когда погребальный огонь почти полностью погас, пришедшие люди стали расходиться по домам.
Мы всей семьёй тоже пошли домой, только женщины-певуньи продолжали стоять и петь свою разрывающую душу песню, но всё тише и тише.
Не помню, как я дошла до дома, по-моему я не шла, а висела на Никите. Он держал меня под руки, а ноги мои не переступали по песку, а просто волочились...
– Мишутка ушёл в Светлые Сады к своим предкам и отцу, – сказала сквозь слёзы Сонька. – Он будет ждать нас там! Ему там хорошо и спокойно! – и обратилась уже конкретно ко мне. – Лада, тебе нужно успокоиться, вот, выпей этот отвар – ты сразу заснёшь, а потом... Тебе станет легче...
Она подала мне какое-то питьё, голова моя стала тяжелеть, а мне подумалось, что лучше бы это было какое-нибудь зелье, которое просто стирает память...
Мы с Никитой прошли в свою спальню и легли на кровать. Я, свернувшись клубочком на груди у Никиты, молча лежала и смотрела в одну точку. А он – мой вечно молчаливый и малоразговорчивый мужчина – гладил меня по спине и что-то мне шептал, и я под его тихий шёпот быстро уснула.
* * *
Мне снился Мишутка, он бегал среди цветущих яблонь и смеялся. Я даже во сне слышала его смех...
Мне хотелось его поймать, но он уворачивался и убегал от меня...
Потом откуда-то из-за дерева появился наш кот, и он каким-то образом превратился в меня, только это тоже была не я, а та – чьё место я заняла в этой жизни. Она мне улыбнулась, повесила на ветку яблони кристалл, которым играл малыш, подняла Мишутку на руки и пошла вместе с ним вглубь сада...
Я стояла и смотрела, как они удаляются от меня, а Мишутка повернулся и помахал мне рукой...
* * *
Я проснулась вся в слезах на груди у Никиты, а он поднёс к моим губам кружку уже остывшего отвар и сказал, что его нужно выпить, это Северина принесла.
Я послушно выпила и этот горький напиток. Ещё какое-то время лежала и...
И опять уснула...
Так я проспала больше суток...
Вернее: когда ненадолго просыпалась, то Сонька меня поила отваром, и я засыпала снова.
Потом я просто лежала, уставившись в одну точку...
Это ведь я не досмотрела ребёнка, это он по моей вине погиб. Мне не хотелось жить. Сердце сжималось от боли и понимания, что ничего не вернуть. Что изменить ничего нельзя.
Несколько раз приходила Северина, проверяла меня и уходила, ничего мне не говоря.
Живот не болел, но на душе было тоскливо и одиноко. Хотелось выть от безысходности и горя...
На третий день меня с кровати подняла Сонька.
– Так, давай, вставай. Хватит убиваться. Ничего не изменишь, а тебе нужно думать о ребёнке внутри. Северина как к малому дитю к тебе бегает. Будто у неё больше дел нет. Так что встаём, моемся, а то я тебя уже к козе скоро переведу. Будешь вместе с ней лежать.
Она надела мне чоботы на босу ногу, накинула платок и курточку, которую я на осень сшила, и повела меня мыться в купальню. Там намылила меня и стала поливать с ковша на голову.
После этого вдруг...
У меня обожгло щёку, и я почувствовала удар. Волна негодования поднялась во мне. Я не ожидала, что Сонька влепит мне пощёчину.
– Ты что, с ума сошла? – спросила я зло.
– Ну вот, мы и очнулись. А то я ещё неделю буду смотреть на твои сопли-слюни. И вообще... Хватит себя жалеть! Ты что, одна такая, которая потеряла ребёнка? – кричала на меня Сонька. – Тут нет ни одного дома, где бы не горел детский погребальный костёр. Тебе уже пора прийти в себя и прекратить себя жалеть, а главное – винить. Кто знал, что Мишутка кинется под лошадь, которая понесла? Да если бы кто и знал – никто его не спас. Поняла?! И Северина сделала всё, что могла, но вернуть из Светлых Садов она тоже никого не может... – я разрыдалась, а Сонька ещё постояла со мной, обняла, погладила по голове и прошептала. – Тихо, тихо! Успокаивайся. У тебя куча дел. Так что, давай приводи себя в порядок и продолжай жить. Я не могу с тобой тут днями сидеть. Мне нужно Ярославу помогать. А тебе – ещё и кучу людей дома кормить. И самой нужно поесть. Ты уже три дня не ела. Если и дальше будешь голодать – то твою дочь мы тоже сожжём на костре.
Я перестала плакать, подняла на Соньку глаза и вздохнула. Она права...
Я встала с лавки и – сил практически не было – пошатываясь, с остановками пошла в дом.
На улице заметно похолодало, а я даже не заметила, как осень вступила в свои полные права...
Глава 39
Я очень медленно включалась в работу по дому. Не было ни сил, ни желания что-либо делать. Если бы сейчас было лето, было б больше дел, а так их совсем мало и толком не знаешь, чем себя занять.
Я стала замечать за собой, что часто останавливаюсь и задумываюсь, вспоминая Мишутку, и так могла простоять долго, пока меня кто-нибудь не окликнет.
На кухне – повешенный на гвоздь на стене – я увидела кристалл, взяла его в руки, и слёзы потекли из глаз.
Захотелось выйти на свежий воздух...
Я оделась и спустилась по лестнице к реке. Там, на месте погребального костра был тёмный песок, как будто он выгорел. Я подошла к этому месту и посмотрела на песок – кто-то убрал здесь всё, остался только пепел.
Я повернулась к реке и стала смотреть на тёмные воды. С реки дул холодный пронизывающий ветер. Я закуталась посильнее в курточку. Даже не верилось, что ещё несколько дней назад стояло практически летнее тепло. Подумалось, что зима нас ждёт очень холодная. Я поёжилась, представляя морозы и снег...
Это будет моя первая зима здесь, и нужно как-то это пережить. Придётся серьёзно подумать про тёплую одежду, особенно для тех детей, которых мы приютили. Так что пора об этом позаботиться. А то у нас фактически только я и Никита с зимней одеждой будем.
Я смотрела, как по воде плывут листики с деревьев, как по небу проносятся хмурые тучи. Когда смотришь на всё это, наступает какое-то умиротворение, спокойствие. В городе нет возможности вот так отдыхать душой и наполняться этим волшебством, единением с природой.
