Тем же временем в замке Горыныча…
В уютной зале при камине полулежал на софе стройный высокий мужчина и постукивал по спинке лежанки длинным острым когтем.
- Эх, святая простота, - пропищал крыс, уставившись на приключения Гаврилы, разворачивающиеся в волшебном кристалле, установленном на постаменте прямо перед софой.
- Простота? – Отозвался Горыныч с ленцой в голосе, а это он и был в человеческой своей форме.- Ты понятия-то не путай, где глупость, а где простота. Где грань-то эта, неужели не видишь?
- И то верно, - тряхнул хвостом крыс. – Избаловали матушка и тятечка. Избаловали.
- Вот куда он поперся, ты мне скажи? Куда? – ткнул указательным пальцем в направлении кристалла Змей.
- Так, договариваться небось, - предположил крыс смешно, склонив голову набок.
- С кем? Со мной? – воскликнул гневно Горыныч. - Я ж его похитил, я ж его в бесплодную землю бросил. А он со мной договариваться надумал? И чем же он торговаться со мной собирается, чем? Плодами мясного дерева? Что еще он может мне предложить? Небось, не полцарства же. Тьфу, бестолочь! Али, что? Дипломатическая жилка прадеда в нем проснулась. Риторик великий? С каких это пор? С чего? Какой из него риторик? Книжки-то и те только картинками читает.
- Ну, не будьте к нему так строги, - сложил чинно перед собой лапки умный грызун. - Он уже кой-чему научился: по хозяйству могет, рукодельничает, столярничает, жирок сбросил, да мускулами чуть оброс.
Выпустив пар из ноздрей, поутих змей:
- И то верно, и то верно, - успокаиваясь, он вернулся к софе и снова прилег. - Может , тороплюсь я, но…Ну, не дело ж это. – И снова подскочил Горыныч, словно клоп его куснул. – Это ж поход! Поход, понимаешь, горный. Как без урока-то его оставлять на эти два дня. Да и задаток нужно отрабатывать. Давай-ка подсоби мне. – Хохотнул Змей, явно замышляя какую-то каверзу. – Думает, что через перевал пройдет ни комар не укусит, ни муха не нагадит. Негодное какое-то приключение получается! М-м-да… А давай-ка, ушастый, преподнесем ему сюрприз. Будет уже от него живность, да птицу хищную отгонять, будет. Ишь, чего удумал, идти ко мне собрался. Ха! Не дорос еще!
Прищурившись, крыс растянул губы в злорадной ухмылке и быстро потер лапки. Что хозяин, что слуга – одного поля ягоды.
- Сколько, ты говоришь, книжек он перебрал-пересмотрел? – снова обратился Змей к крысу. -Бестиарий хоть открывал? – прочитав сомнение на морде серой, поджал губы Горыныч. - Ну, ничего-ничего, уму-то разуму мы поможем ему набраться. Побежит обратно, подметки стирая, ой, побежит.
- Выпускай беркутов, пускай его в ущелье гонят. Эм, нет, - остановил себе Змей, - знаешь, грифона переростка Кощеева лучше пусти - крылышки разомнет. Как небо перекроет своими двумя крылами и наделает в штанишки наш принц. И гоните-ка третьего сына к ущелью с той стороны, где мертвая вода течет. Да! Так, и Серого в ущелье. Пускай он его как-бы спасет, но не сразу… Сначала пусть Гаврила посмотрит на кости шевелящиеся и скелеты ползающие. А потом-то и спасать можно. Тащит пусть Серый его обратно в сторону обжитой пещеры Гаврилы и на один, а то и пару месяцев возьмет на себя роль наставника. Повод остаться при Гавриле и сам найдет. Из лука хоть пущай научиться стрелять, по делу ратному чуть подтянет и книжки пусть заставит читать усерднее! – радостно прихлопнув ладоши от каверзы этой, все же добавил Змей. – А то всего прогресса - силки на мелочь ставить и полусырую есть, тьфу. И это, напомни Серому, что он не в няньки нанимался, а то знаю я его - будет носиться с принцем, как курица с яйцом. Построже там надо, по строже.
Глава 7
Не зная о кознях драконьих, шел Гаврила споро, красотой любовался, да под нос песенки напевал. И то верно, плато широ-о-о-кое, ровное, небо голубое над головой с редкими барашками облаков, солнце яркое – макушку припекает. Красота, одним словом! Ни о каком маршруте думать не надо, знай - иди на восток. Есть камешек – перешагни камешек, есть крутой спуск – найди пологий, устал – отдохни, голоден – перекуси. Незатейливое путешествие.
Между тем, все дальше и дальше уходил царевич от своего временно жилища, да не печалился о том и худого не чуял. Да, только темнеть отчего-то начало. Он под ноги смотрит - странная тень на землю наползать стала, словно облако черное грозовое. Обернулся царевич, да как глаза поднял, так и обомлел. Птица огромная головою лысая закрывала крыльями своими полнеба и внизу как будто что-то выискивала. А в округе-то никого, только он – один-одинешенька. Пятиться начал Гаврила, а потом, развернувшись, побежал, что мОчи есть. Бежит ни валуна, ни пещеры, ни ямы - спрятаться негде. Сколько бежал Гаврила – потерял счет времени. Долго ли коротко ли, а увидел конец плато каменного - спасительный спуск впереди и на отдалении валуны, кустарники низкие, да водицу в ручье, что поблескивает. Обливаясь потом, уже и ног под собой не чуял царевич, ему бы укрыться за ближайшими валунами: бросился вправо – крик Грифона, влево, чтоб спуск резкий продолжить, – ветром чуть с ног не сбило, одна дорога – прямо, к утесу. Была – не была.
Тенистый утес казался монолитным, есть ли там пещера, да хоть расселина какая, али нет ее, не ведомо. На все воля Божья. А может и съест его грифон и косточек не оставит. Кинулся из последних сил к каменной стене Гаврила, на Бога уповая, заскользил по откосу вниз вдоль утеса- громадины подметки стирая, да и плюхнулся . Да как упал-то! Идеально. Увидел принц расселину, как шрам зигзагом пропоровший гладкий камень, да и нырнул в него, не задумываясь. Шириною та оказалась больше, чем выглядела, двум тесно стоявшим мужчинам можно было войти. Еле передвигая ноги, прошел вглубь царевич и рухнул где был. Птица страшная его здесь не достанет.
Однако же вечно сидеть на месте не дело, да и выходить к лысоголовому – жизнь не беречь. Дорога лежит в одном направлении – только вглубь расселины. Отряхнувшись и приведя свое настроение в норму, пошел Гаврила как наметил. Сумрак глубокого и узкого ущелья разгонялся только слабым естественным светом, проникающим через неровные края разлома впереди и над головой, но он не позволял рассмотреть ясно землю под ногами и лишь слегка очерчивал резкие каменные выступы стен. Вытянув руку с палашом перед собой, Гаврила шел осторожно ступая, делая шагов десять за минуту. «На Бога надейся, а сам не плошай», - справедливо думал царевич.
Через неопределенное время тишину ущелья прервал вязкий чавкающий звук, словно кто-то медленно бредет по болоту. От этого неуместного страшного эхо у Гаврилы затряслись руки и он чуть не выронил свое единственное оружие. Однако царевич был теперь не тот, что месяц назад, сцепив зубы и перехватив палаш обеими руками, он начал красться вперед. Впереди была еще надежда, позади ее не было.
Чем дальше шел царевич, тем отчетливей были слышны шлепки по воде и в какой-то момент понял юноша, что стоит завернуть ему за очередной каменистый выступ, откроется перед ним что-то страшное и неминучее. Выставив лоб и подав корпус с палашом вперед, он решительно выскочил из-за угла. «Двум смертям не бывать, а одной не миновать!»
Картина, открывшаяся ему, повергла Гаврилу в ледяное оцепенение - ни вдохнуть, ни выдохнуть. Прямо перед ним в небольшом уширении ущелья из черно-коричневой вязкой жидкости лезли скелеты. Вокруг скелетов этих вился полупрозрачный белый туман. Отмерев, Гаврила сделал несколько шатких шагов назад, и упав-уперевшись спиной в камень, истово начал креститься. То ли ярая вера помогла Гавриле, то ли изначально было так, но сколько бы скелеты ни боролись, ни упирались, а далеко от болота уползти не могли. Вытерев холодный пот со лба, сполз Гаврила по стеночки вниз на ослабших ногах и стал наблюдать за происходящим, поминутно вздрагивая. Белый туман не на всех умертвиях был одинаковой плотности: масса костей за пару шагов от болота слегка подрагивала, сохраняя редкие клочки этого тумана то здесь-то там. Собраться вместе эти косточки или продвинуться вперед, кажется, не могли. Скелеты, что были по пояс в жиже и были облеплены туманом почти полностью, двигались весьма активно, вцеплялись в друг друга, подтаскивали себя вверх. Средние же, те, что выбрались в полный рост … с них туман стекал, словно водица, и падали они, присоединяясь к первой группе в массу разобранных останков. И кости эти складывались в горки и опоясывали болота со всех сторон. Добавляли мешанины и истлевшие куски ткани, то здесь, то там валявшееся оружие. Страшно это. Ничего ужаснее за всю свою жизнь не видел Гаврила, но и уйти не мог – ноги пока не держали. Убедившись, что ни одно умертвие и впрямь не может преодолеть двух шагов за пределы болота, наконец, смог оглядеться царевич. Благодаря светлому туману видимость в это части ущелья была весьма неплохой. Кости по сторонам болота почти вплотную подступали к стенам, мимо них не рискнул бы идти Гаврила. Однако камень здесь были неровный, при определенном уровне силы и ловкости можно было бы перебраться на безопасный участок, цепляясь за стену. Гаврила приподнялся, и старательно обходя кости, пошел ощупываться откосы. Немного ему времени понадобилось, чтобы горестно вздохнуть и понять, что этот путь ему не подходит: после пережитого потрясения все конечности Гаврилы были мягкие и бессильные. Начистоту если говорить, даже палаш в его руках сейчас был просто украшением. Раньше и подумать Гаврила не мог, что сильный страх в прямом смысле способен лишить сил. Неужто все богатыри такие бесстрашные, неужто родились они такими? Не может же быть, что все они и дружинники в придачу страха не испытывают. Что ж тогда получается, то. Нелепость получается.
Воевода говорил, что страх есть у всех, он - лучший учитель, тот, который заставляет видеть свои слабости. Тогда богатыри научились быть бесстрашными? Вот он как получается. Крепко задумался Гаврила. Однако ж место для размышлений выбрал он, ох, неподходящее.
