– Не пропадать же, – весело говорила кухарка.
Я пила молоко единорожихи, а Марта сновала между плитой и столом, ставя на него мисочки с мёдом, повидлом и сливками. Вкуснота! Особенно сливки. Весь прошлый сезон единорожихи паслись на скатах лугов с сочным клевером в предгорьях Абессолона. Оттого молоко приобретало особый аромат и вкус.
Так уж повелось, что одомашнивались у нас исключительно единорожихи. Единорогов же ещё никому не удавалось приручить. Эти брыкастые и свирепые лошадки с рогом во лбу обитали в диких лесах и нечасто выходили оттуда, но всё же иногда появлялись в поисках кобылок для случки. Но близко к жилью не подходили, а призывно ржали у края луга за кромкой леса. Поэтому стада единорожиц на один сезон отгоняли на дальние пастбища, где их стерегли пастушата-девственники, прячась за кустами. И единороги могли смело туда являться и покрывать кобыл. А наши табунщики через два сезона после этого принимали роды и обзаводились единорожками. Жеребята конечно убегали, едва им исполнялся год, зато кобылки оставались в стаде.
– С пылу-жару! – Марта поставила на стол огромную тарелку с горкой аппетитных «рябчиков». – Жуйте, принцесса, да не обожгитесь.
– Спасибки! – я поддела вилкой подрумяненную гренку и попеременно окунула в мёд и сливки. – Садись со мной Марта.
– Да что уж, потом… – отмахнулась кухарка.
– Ты ведь себе жарила.
– Многовато одной-то. Я и так раздалась не в меру, – она хмыкнула и похлопала себя по пышным бокам.
– Составь мне компанию, – попросила я. – А то всё одна слопаю и раздобрею.
И конец стройной фигуре.
– Пожалуйста, Марта. Заодно расскажешь последние новости.
На этот раз она не противилась, а тоже налила себе из глиняной крынки с выщерблиной кружку молока и села напротив.
– Так что нового? По какому случаю мой дедуля затеял представление сегодня вечером? Рассказывай, что тебе нынче мышка на хвосте принесла.
– Да неужто не знаете, принцесса?
– Если бы знала, не спрашивала.
– Так гости нынче прибывают, именитые. Поселят их в южных флигелях. Давеча Маришка туда прибираться ходила.
Маришка – горничная, верно и есть та самая мышка.
– Откуда гости?
– Почём я знаю-то. Знатные, поговаривают, очень, из восточных краёв вроде как.
Так, что у нас на востоке?.. Исполинская гора Кредаг и драконидское государство Кредаган. Занятно.
– И это всё?
– Нет… Сам Оберон сотворит волшбу, с бабочками и танцами фей.
– А с чего это он чародействует, да ещё и танцы устраивает? – выпытывала я, не забывая уплетать за обе щёки. – Мог бы и просто приём.
– Видать, гости больно именитые, приёмом не обойдёшься. Слыхала я, устроят празднества. Богачи и знать съедутся со всей округи… Но и это не всё, – Марта приблизила ко мне лицо, поставив локти стол и заговорщицки прошептала:
– Слыхала я, что государь наш сбросил траур и намерен снова жениться.
Вот это новость так новость!
– С ума сойти! Правда, что ли?
– Предвечной клянусь! Слыхала, – кухарка затрясла головой, да так, что косынка съехала набок. – И это не всё. Намечается двойная свадьба.
– Как? – я вытаращила глаза и чуть не подавилась рябчиком. – Женится сразу на двоих?
– Аве с вами, принцесса! – замахала на меня Марта. – Негоже болтать непристойности, вы ж принцесса. Никто так не женится в наших-то краях. Да и дракониды такого не потерпят.
– Так дедуля женится на драконидке?
– Агашеньки, на какой-то ихней принцессе. Двадцати годочков отроду.
Младше меня!? На год… Забавно. Но дедуля мой тот ещё удалец-молодец. Одно слово – бессмертный. Молодой на вид и статный. Выглядит не старше, чем на тридцать лет. Мужчина в самом соку. И любому двадцатилетнему смертному фору даст. Устал видать жён хоронить, вот и решил отхватить драконидку. Особы королевских кровей у них, как известно, живут по пятьсот лет. Если не заболеет смертельно или несчастный случай не заберёт её жизнь, будет у дедушки пятисотлетний передых. Точнее, четыреста восьмидесятилетний. Но почему двойная?
– Что значит двойная? – спросила я Марту.
– Никому не скажешь?
– А это секрет?
– Я камердинера государя наливочкой угощала, и он взял с меня слово, что никому не скажу.
Ого! Так вот какие мышки захаживают к нашей кухарке. Но это не мышка, а уже целая крыска или даже барсук.
– Считай, рот заклеила, – я выпятила губы по-утиному и помяла их, будто лепила вареник.
«Вероника, где твои манеры?» – попеняла бы мама.
– Кого-то из семьи вроде сватают.
– Кого? – я убрала руки ото рта и задумалась.
Надеюсь, не моего брата. Я даже улыбнулась от такого предположения. Тогда кого? Вряд ли детей или племянников Оберона. Те, кто не умерли, все уже дряхлые, либо в возрасте, женаты и замужем, как моя мама – племянница Оберона. Значит, остаётся кто-то из внуков, внучатых племянников или даже правнуков. Но некоторые совсем ещё малолетние…
Вот задачка!
А может кузину Лаванду?! Я про себя похихикала от этой мысли. И увезут её бедняжку далеко на восток в драконидские закраины к горе Кредаг на растерзание страшным драконидам… Преувеличиваю, конечно.
– Всё, принцесса. Ежели поели, не задерживайте меня, – Марта поправила передник и косынку. – Работы до вечера много. Ужин ещё гостям подавай…
– Ладно, Марточка, спасибо за вкусный завтрак, мне пора, – я сорвалась со скамьи, на ходу чмокнула кухарку в щёку и поспешила к себе в комнату.
В галерее чуть не столкнулась с фрейлинами, одетыми для прогулки. Они волокли за собой сачки. Присоединяться к их глупой беготне за бабочками я не собиралась, а вот посмотреть на представление, о котором складывали баллады, и которое Оберон не устраивал вот уже сто лет, любопытно. Решено!
Пока я бежала до своей комнаты, то придумала удачный, по моему мнению, план. Помелькаю в самом начале торжественного ужина, посмотрю на танцы, помаячу перед дедулей с гостями и ещё успею в порт дотемна.
А сейчас надо спешить. Ведь сегодня в первый день последнего триместра у нас начинались подготовительные занятия к основной специализации. Первое – по началам чёрной астрологии. Нельзя пропустить и опаздывать тоже не стоит. Мы столько обсуждали это и так ждали. Несколько месяцев делали ставки. Кто же будет у нас преподавать? Занудный профессор Нук или длинная и прямая как жердь мадам магистерша Улина.
Пока я вертелась перед шкафом и раздумывала, какую блузку надеть, то упустила важную деталь. Сработало проводящее зеркало – одна из волшебных штучек скайдов, манипулирующих отражениями. Раньше они торговали с Рамилионом порошком, делающим проводником любое зеркало. Нужно было только распылить порошок на поверхность и назвать место и имя того, с кем хочешь связаться, при условии, что рядом с ним тоже есть зеркало. Но после того как тайная служба Оберона выяснила, что этим пользуются заокийские шпионы, он запретил ввоз минерального порошка на территорию Рамилиона. Теперь для вызова использовали парные зеркала, где кристаллики заранее растворялись в зеркальной глади и связывались заклятием. Во всех покоях дворца стояли такие зеркала с особой гравировкой на рамке, которую невозможно подделать. Теоретически. Сообщались они с главным зеркальцем Оберона.
Своё я всегда держала «мордой» вниз на столике, но очевидно служанка, убираясь в комнате, установила его как положено, и теперь оттуда на меня взирало непроницаемое лицо дедушкиного камердинера.
Эх, надо было стекляшку в шкаф спрятать, или под матрас.
Я невольно хихикнула, и заработала осуждающий взгляд. Камердинер любил смотреть с осуждением.
– Принцесса Вероника, с вами желает говорить Его вечность Оберон.
И уступил отражение величественной физиономии моего дедули.
– Доброе утро, Ваша вечность.
А он точно красавец хоть куда! Глаза как лунные камни, только ярче и лазурнее. Тонкие черты лица, но ничуть не умаляющие общей мужественности. Прямой нос с маленькой горбинкой. Кудри медового цвета и коротенькая тёмная бородка, обрамляющая чуть заострённый подбородок. Острые кончики ушей, как у всех бессмертных. В небольшое зеркало не вместилась статная фигура, которой грезили дамы в закоулках дворца. Широкие плечи, узкая талия, мускулы и крепкие, тренированные верхом на единорожице, бёдра… Уверена, портные Оберона расстарались на этот вечер, и наденет он что-нибудь эдакое, что подчеркнёт его образ. Если уж собрался жениться, то явится во всей красе перед своей наречённой. Ни одна женщина в любом возрасте не устоит перед Обероном.
– Вероника, – сурово произнёс дед. – Ты уже не маленькая девочка, что приехала сюда пять лет назад.
Ну да, мне тогда едва исполнилось шестнадцать, и мама отпустила меня со слезами на глазах. Она до сих пор скучает, хотя я каждый год возвращаюсь домой почти на сезон.
К чему же клонит дедуля?
– Теперь ты взрослая девушка и, будь добра, соответствуй.
– Как, Ваша вечность? Мне соответствовать…
Подозрительно это. И вечерние празднества, и его отражение в моей спальне.
– На сегодняшнем ужине сядешь рядом со мной, – безапелляционным тоном огорошил меня Оберон. – И весь приём будешь находиться поблизости, чтобы я тебя видел.
А я-то хотела вовсе на ужин не ходить.
– У меня занятия!
– Уверен, твои преподаватели поймут. Если нет, я сам с ними поговорю.
Вот и накрылись мои планы… Прикинуться больной?
– Ой-ой, живот прихватило! – я картинно согнулась, прижав руки к животу. – Ой-ой-ой…
– Сейчас пришлю своего лекаря, – ничего не дрогнуло в мраморном лице Оберона.
– Ох, нет, уже отпустило… Мне пора собираться, Ваша вечность. Занятия скоро начнутся.
– Не торопись. Полетишь на моём триере. Отныне тебя будут сопровождать на занятия и с занятий. Предоставь мне своё расписание.
Это что-то новенькое!
Я от неожиданности чуть не села мимо кровати. Обычно деда не беспокоило, как я добираюсь до университета. Так же, как и всё остальное.
– Но зачем? Столько беспокойств…
– Ты двоюродная внучка самого Оберона, – заявил он не терпящим возражения тоном. – Пора тебе об этом напомнить.
А сам-то он давно об этом вспомнил?
Проведя ладонью по зеркалу, государь испарился.
Я вздохнула и с тоской посмотрела на часы. Десять утра. И настроение перебирать наряды разом сгинуло.
Нет уж! Я не подчинюсь! Никогда! Ни за что!
С досадой стукнула кулаком по столбику кровати, не рассчитав удар, вскрикнула и подула на ушибленную руку.
Морок!
Придумаю что-нибудь… С другой стороны. Прокатиться с ветерком на триере это искушение. Конечно, триер не лебедь, но для будущего воздухоплавателя ещё не прошедшего практику – такая удача. Но, если бы дед сказал мне, что я еду в город на его собственной единорожихе, это не вызвало бы никакого энтузиазма.
Пора собираться.
Разговор с Обероном выбил меня из колеи, и одевалась я рассеянно.
Надела невзрачную серую блузку, а синюю манишку сунула в сумку. Натянула дюплер… Это такая нелепая одежда, где спереди брюки, а сзади юбка. Что поделать? Форма. Зато я её усовершенствовала, и отныне юбка при необходимости отстёгивалась от брюк. Затем я натянула двухстороннюю приталенную куртку, сшитую по моему заказу в строжайшей тайне в самой дальней мастерской улицы портных… Так надо было.
Торопливо запихнула в тубу звёздные схемы и карты, над которыми работала всю неделю. Как раз сегодня сдавать.
Да-да! А вы что думали я только по кабакам и шляюсь?
Оберонов триер подали к водному крыльцу перед озером, как обычно. О чём известил меня важничающий мальчишка. Однако важность его улетучилась, когда мы шли по главной галерее провожаемые взглядами именитых сановников, спешащих к Оберону с докладами. А придворные в это время ловили бабочек.
На широком крыльце, где у нижних ступенек плескалась вода, и триер с поднятыми парусами ждал нас, паренёк и вовсе сообщил мне новость, хмурясь, краснея и покусывая сухие губы, что отныне…
– Я ваш раб, принце… госпожа.
– И чем ты провинился перед Обероном, бедолага? – пожалела я его и похлопала по плечу, ставя ногу на трап триера.
– Говорить не велено… Но теперь я буду сопровождать вас в университет и носить ваши учебники.
Я фыркнула и впервые даже заинтересовалась им. Надо же хорошенько запечатлеть своего личного раба… Н-да, невзрачненький, похожий на лисичку, только не рыженький, а со светло-зелёными волосами и болотного цвета глазами.. Полукровка. Матушка наверняка лесная фея.
Чем он таким насолил Оберону, что тот разгневался и наказал его рабством? Хотя, не важно, государь на расправу скор.
Сопровождаемая личным рабом я взошла на палубу.
– Давно ты в кабале?
– Неделю как…
– Надолго?
– До конца вашего три… триме…
– Триместра.
– Угостите меня затрещиной, госпожа, – парнишка нарочито покорно склонил голову.
Я усмехнулась.
Дурачится, что ли?
И слегка потрепала вихры на лбу. Он, судя по виду, остался доволен.
– Сколько тебе лет?
– Тринадцать.
– А как зовут, растяпа?
– Зовите меня рабом, госпожа, – он смиренно поклонился.
– Ненавижу это слово и рабство!
– Тогда, Фике, госпожа.
Нормальное такое имя для полуфея.
– И перестань называть меня госпожой, олух. Когда никто не слышит. Или никак или принцесса Вероника…
– Слушаюсь, го… принцесса.
– Так-то лучше.
На палубе меня встретил рулевой и предложил пройти в каюту, но я не захотела спускаться туда и меня с поклоном усадили на скамеечке возле бака. Фик устроился подле моих ног.
Я огляделась.
Триер – маленький, не чета гордому лебедю. Если сравнивать с птицами, то я бы назвала его жаворонком. У триера даже капитана не было. Вся команда – рулевой да органист, сидящий в трюме. Триер не рассчитан на дальние путешествия. Оберон использовал его для прогулок, деловых визитов и облёта ближайших к Пасс-де-Вуарту владений. Но мне было интересно. Дед редко кого приглашал на свой триер. Только сановников да фавориток, иногда старших внуков. Внучек – никогда. Я ни разу с ним не летала. Мне не терпелось услышать музыку полёта, и едва она зазвучала, невольно дыхание затаила…
На каждом воздушном корабле она разная, особенная. Орган, спрятанный в глубине трюма, издаёт звуки в зависимости от своей величины, конфигурации и разновидности судна. На лебедях мелодия в основном громкая, ревущая, рвущаяся в поднебесье и созвучная гулу урагана. А на триере – лёгкая, плавная, звонкая и задорная.
Я невольно улыбнулась, представив, как пальцы органиста скользят по клавишам. Мелодия заиграла быстрее, распространяясь по системе органных труб, и мы понеслись с ветерком! Паруса надулись, затрепетали, гребни парения поймали и направили циркулирующие потоки. Музыка стихла, а через минуту органист вылез из душного трюма и уселся прямо на палубе, подставив лицо солнышку и ветерку, прислонился к перилам. Вместилище гармонии наполнилось, и корабль плыл по воздуху, подгоняемый силой ветра.
К моему разочарованию летели мы невысоко, в отличие от настоящего жаворонка. Триер не способен подняться выше облаков, да и до облаков вряд ли. Гармонической мощности не хватало. Мы скользили всего-то каких-то двадцати-тридцати багах над широкой лесной дорогой, где-то на уровне крон самых низких деревьев. Отсюда я приборов не видела и на глаз определила.
Тем не менее, триеры быстроходные и манёвренные, и мы быстро долетели. Пересекли реку и, скользя над центральным проспектом, устремились через полуостров. Остановились перед транспортными воротами университетского городка, зависнув багах в пяти над землёй у перрона.
Я пила молоко единорожихи, а Марта сновала между плитой и столом, ставя на него мисочки с мёдом, повидлом и сливками. Вкуснота! Особенно сливки. Весь прошлый сезон единорожихи паслись на скатах лугов с сочным клевером в предгорьях Абессолона. Оттого молоко приобретало особый аромат и вкус.
Так уж повелось, что одомашнивались у нас исключительно единорожихи. Единорогов же ещё никому не удавалось приручить. Эти брыкастые и свирепые лошадки с рогом во лбу обитали в диких лесах и нечасто выходили оттуда, но всё же иногда появлялись в поисках кобылок для случки. Но близко к жилью не подходили, а призывно ржали у края луга за кромкой леса. Поэтому стада единорожиц на один сезон отгоняли на дальние пастбища, где их стерегли пастушата-девственники, прячась за кустами. И единороги могли смело туда являться и покрывать кобыл. А наши табунщики через два сезона после этого принимали роды и обзаводились единорожками. Жеребята конечно убегали, едва им исполнялся год, зато кобылки оставались в стаде.
– С пылу-жару! – Марта поставила на стол огромную тарелку с горкой аппетитных «рябчиков». – Жуйте, принцесса, да не обожгитесь.
– Спасибки! – я поддела вилкой подрумяненную гренку и попеременно окунула в мёд и сливки. – Садись со мной Марта.
– Да что уж, потом… – отмахнулась кухарка.
– Ты ведь себе жарила.
– Многовато одной-то. Я и так раздалась не в меру, – она хмыкнула и похлопала себя по пышным бокам.
– Составь мне компанию, – попросила я. – А то всё одна слопаю и раздобрею.
И конец стройной фигуре.
– Пожалуйста, Марта. Заодно расскажешь последние новости.
На этот раз она не противилась, а тоже налила себе из глиняной крынки с выщерблиной кружку молока и села напротив.
– Так что нового? По какому случаю мой дедуля затеял представление сегодня вечером? Рассказывай, что тебе нынче мышка на хвосте принесла.
– Да неужто не знаете, принцесса?
– Если бы знала, не спрашивала.
– Так гости нынче прибывают, именитые. Поселят их в южных флигелях. Давеча Маришка туда прибираться ходила.
Маришка – горничная, верно и есть та самая мышка.
– Откуда гости?
– Почём я знаю-то. Знатные, поговаривают, очень, из восточных краёв вроде как.
Так, что у нас на востоке?.. Исполинская гора Кредаг и драконидское государство Кредаган. Занятно.
– И это всё?
– Нет… Сам Оберон сотворит волшбу, с бабочками и танцами фей.
– А с чего это он чародействует, да ещё и танцы устраивает? – выпытывала я, не забывая уплетать за обе щёки. – Мог бы и просто приём.
– Видать, гости больно именитые, приёмом не обойдёшься. Слыхала я, устроят празднества. Богачи и знать съедутся со всей округи… Но и это не всё, – Марта приблизила ко мне лицо, поставив локти стол и заговорщицки прошептала:
– Слыхала я, что государь наш сбросил траур и намерен снова жениться.
Вот это новость так новость!
– С ума сойти! Правда, что ли?
– Предвечной клянусь! Слыхала, – кухарка затрясла головой, да так, что косынка съехала набок. – И это не всё. Намечается двойная свадьба.
– Как? – я вытаращила глаза и чуть не подавилась рябчиком. – Женится сразу на двоих?
– Аве с вами, принцесса! – замахала на меня Марта. – Негоже болтать непристойности, вы ж принцесса. Никто так не женится в наших-то краях. Да и дракониды такого не потерпят.
– Так дедуля женится на драконидке?
– Агашеньки, на какой-то ихней принцессе. Двадцати годочков отроду.
Младше меня!? На год… Забавно. Но дедуля мой тот ещё удалец-молодец. Одно слово – бессмертный. Молодой на вид и статный. Выглядит не старше, чем на тридцать лет. Мужчина в самом соку. И любому двадцатилетнему смертному фору даст. Устал видать жён хоронить, вот и решил отхватить драконидку. Особы королевских кровей у них, как известно, живут по пятьсот лет. Если не заболеет смертельно или несчастный случай не заберёт её жизнь, будет у дедушки пятисотлетний передых. Точнее, четыреста восьмидесятилетний. Но почему двойная?
– Что значит двойная? – спросила я Марту.
– Никому не скажешь?
– А это секрет?
– Я камердинера государя наливочкой угощала, и он взял с меня слово, что никому не скажу.
Ого! Так вот какие мышки захаживают к нашей кухарке. Но это не мышка, а уже целая крыска или даже барсук.
– Считай, рот заклеила, – я выпятила губы по-утиному и помяла их, будто лепила вареник.
«Вероника, где твои манеры?» – попеняла бы мама.
– Кого-то из семьи вроде сватают.
– Кого? – я убрала руки ото рта и задумалась.
Надеюсь, не моего брата. Я даже улыбнулась от такого предположения. Тогда кого? Вряд ли детей или племянников Оберона. Те, кто не умерли, все уже дряхлые, либо в возрасте, женаты и замужем, как моя мама – племянница Оберона. Значит, остаётся кто-то из внуков, внучатых племянников или даже правнуков. Но некоторые совсем ещё малолетние…
Вот задачка!
А может кузину Лаванду?! Я про себя похихикала от этой мысли. И увезут её бедняжку далеко на восток в драконидские закраины к горе Кредаг на растерзание страшным драконидам… Преувеличиваю, конечно.
– Всё, принцесса. Ежели поели, не задерживайте меня, – Марта поправила передник и косынку. – Работы до вечера много. Ужин ещё гостям подавай…
– Ладно, Марточка, спасибо за вкусный завтрак, мне пора, – я сорвалась со скамьи, на ходу чмокнула кухарку в щёку и поспешила к себе в комнату.
В галерее чуть не столкнулась с фрейлинами, одетыми для прогулки. Они волокли за собой сачки. Присоединяться к их глупой беготне за бабочками я не собиралась, а вот посмотреть на представление, о котором складывали баллады, и которое Оберон не устраивал вот уже сто лет, любопытно. Решено!
Пока я бежала до своей комнаты, то придумала удачный, по моему мнению, план. Помелькаю в самом начале торжественного ужина, посмотрю на танцы, помаячу перед дедулей с гостями и ещё успею в порт дотемна.
А сейчас надо спешить. Ведь сегодня в первый день последнего триместра у нас начинались подготовительные занятия к основной специализации. Первое – по началам чёрной астрологии. Нельзя пропустить и опаздывать тоже не стоит. Мы столько обсуждали это и так ждали. Несколько месяцев делали ставки. Кто же будет у нас преподавать? Занудный профессор Нук или длинная и прямая как жердь мадам магистерша Улина.
***
ГЛАВА 4. Пока я вертелась…
***
Пока я вертелась перед шкафом и раздумывала, какую блузку надеть, то упустила важную деталь. Сработало проводящее зеркало – одна из волшебных штучек скайдов, манипулирующих отражениями. Раньше они торговали с Рамилионом порошком, делающим проводником любое зеркало. Нужно было только распылить порошок на поверхность и назвать место и имя того, с кем хочешь связаться, при условии, что рядом с ним тоже есть зеркало. Но после того как тайная служба Оберона выяснила, что этим пользуются заокийские шпионы, он запретил ввоз минерального порошка на территорию Рамилиона. Теперь для вызова использовали парные зеркала, где кристаллики заранее растворялись в зеркальной глади и связывались заклятием. Во всех покоях дворца стояли такие зеркала с особой гравировкой на рамке, которую невозможно подделать. Теоретически. Сообщались они с главным зеркальцем Оберона.
Своё я всегда держала «мордой» вниз на столике, но очевидно служанка, убираясь в комнате, установила его как положено, и теперь оттуда на меня взирало непроницаемое лицо дедушкиного камердинера.
Эх, надо было стекляшку в шкаф спрятать, или под матрас.
Я невольно хихикнула, и заработала осуждающий взгляд. Камердинер любил смотреть с осуждением.
– Принцесса Вероника, с вами желает говорить Его вечность Оберон.
И уступил отражение величественной физиономии моего дедули.
– Доброе утро, Ваша вечность.
А он точно красавец хоть куда! Глаза как лунные камни, только ярче и лазурнее. Тонкие черты лица, но ничуть не умаляющие общей мужественности. Прямой нос с маленькой горбинкой. Кудри медового цвета и коротенькая тёмная бородка, обрамляющая чуть заострённый подбородок. Острые кончики ушей, как у всех бессмертных. В небольшое зеркало не вместилась статная фигура, которой грезили дамы в закоулках дворца. Широкие плечи, узкая талия, мускулы и крепкие, тренированные верхом на единорожице, бёдра… Уверена, портные Оберона расстарались на этот вечер, и наденет он что-нибудь эдакое, что подчеркнёт его образ. Если уж собрался жениться, то явится во всей красе перед своей наречённой. Ни одна женщина в любом возрасте не устоит перед Обероном.
– Вероника, – сурово произнёс дед. – Ты уже не маленькая девочка, что приехала сюда пять лет назад.
Ну да, мне тогда едва исполнилось шестнадцать, и мама отпустила меня со слезами на глазах. Она до сих пор скучает, хотя я каждый год возвращаюсь домой почти на сезон.
К чему же клонит дедуля?
– Теперь ты взрослая девушка и, будь добра, соответствуй.
– Как, Ваша вечность? Мне соответствовать…
Подозрительно это. И вечерние празднества, и его отражение в моей спальне.
– На сегодняшнем ужине сядешь рядом со мной, – безапелляционным тоном огорошил меня Оберон. – И весь приём будешь находиться поблизости, чтобы я тебя видел.
А я-то хотела вовсе на ужин не ходить.
– У меня занятия!
– Уверен, твои преподаватели поймут. Если нет, я сам с ними поговорю.
Вот и накрылись мои планы… Прикинуться больной?
– Ой-ой, живот прихватило! – я картинно согнулась, прижав руки к животу. – Ой-ой-ой…
– Сейчас пришлю своего лекаря, – ничего не дрогнуло в мраморном лице Оберона.
– Ох, нет, уже отпустило… Мне пора собираться, Ваша вечность. Занятия скоро начнутся.
– Не торопись. Полетишь на моём триере. Отныне тебя будут сопровождать на занятия и с занятий. Предоставь мне своё расписание.
Это что-то новенькое!
Я от неожиданности чуть не села мимо кровати. Обычно деда не беспокоило, как я добираюсь до университета. Так же, как и всё остальное.
– Но зачем? Столько беспокойств…
– Ты двоюродная внучка самого Оберона, – заявил он не терпящим возражения тоном. – Пора тебе об этом напомнить.
А сам-то он давно об этом вспомнил?
Проведя ладонью по зеркалу, государь испарился.
Я вздохнула и с тоской посмотрела на часы. Десять утра. И настроение перебирать наряды разом сгинуло.
Нет уж! Я не подчинюсь! Никогда! Ни за что!
С досадой стукнула кулаком по столбику кровати, не рассчитав удар, вскрикнула и подула на ушибленную руку.
Морок!
Придумаю что-нибудь… С другой стороны. Прокатиться с ветерком на триере это искушение. Конечно, триер не лебедь, но для будущего воздухоплавателя ещё не прошедшего практику – такая удача. Но, если бы дед сказал мне, что я еду в город на его собственной единорожихе, это не вызвало бы никакого энтузиазма.
Пора собираться.
Разговор с Обероном выбил меня из колеи, и одевалась я рассеянно.
Надела невзрачную серую блузку, а синюю манишку сунула в сумку. Натянула дюплер… Это такая нелепая одежда, где спереди брюки, а сзади юбка. Что поделать? Форма. Зато я её усовершенствовала, и отныне юбка при необходимости отстёгивалась от брюк. Затем я натянула двухстороннюю приталенную куртку, сшитую по моему заказу в строжайшей тайне в самой дальней мастерской улицы портных… Так надо было.
Торопливо запихнула в тубу звёздные схемы и карты, над которыми работала всю неделю. Как раз сегодня сдавать.
Да-да! А вы что думали я только по кабакам и шляюсь?
***
ГЛАВА 5. Оберонов триер подали…
***
Оберонов триер подали к водному крыльцу перед озером, как обычно. О чём известил меня важничающий мальчишка. Однако важность его улетучилась, когда мы шли по главной галерее провожаемые взглядами именитых сановников, спешащих к Оберону с докладами. А придворные в это время ловили бабочек.
На широком крыльце, где у нижних ступенек плескалась вода, и триер с поднятыми парусами ждал нас, паренёк и вовсе сообщил мне новость, хмурясь, краснея и покусывая сухие губы, что отныне…
– Я ваш раб, принце… госпожа.
– И чем ты провинился перед Обероном, бедолага? – пожалела я его и похлопала по плечу, ставя ногу на трап триера.
– Говорить не велено… Но теперь я буду сопровождать вас в университет и носить ваши учебники.
Я фыркнула и впервые даже заинтересовалась им. Надо же хорошенько запечатлеть своего личного раба… Н-да, невзрачненький, похожий на лисичку, только не рыженький, а со светло-зелёными волосами и болотного цвета глазами.. Полукровка. Матушка наверняка лесная фея.
Чем он таким насолил Оберону, что тот разгневался и наказал его рабством? Хотя, не важно, государь на расправу скор.
Сопровождаемая личным рабом я взошла на палубу.
– Давно ты в кабале?
– Неделю как…
– Надолго?
– До конца вашего три… триме…
– Триместра.
– Угостите меня затрещиной, госпожа, – парнишка нарочито покорно склонил голову.
Я усмехнулась.
Дурачится, что ли?
И слегка потрепала вихры на лбу. Он, судя по виду, остался доволен.
– Сколько тебе лет?
– Тринадцать.
– А как зовут, растяпа?
– Зовите меня рабом, госпожа, – он смиренно поклонился.
– Ненавижу это слово и рабство!
– Тогда, Фике, госпожа.
Нормальное такое имя для полуфея.
– И перестань называть меня госпожой, олух. Когда никто не слышит. Или никак или принцесса Вероника…
– Слушаюсь, го… принцесса.
– Так-то лучше.
На палубе меня встретил рулевой и предложил пройти в каюту, но я не захотела спускаться туда и меня с поклоном усадили на скамеечке возле бака. Фик устроился подле моих ног.
Я огляделась.
Триер – маленький, не чета гордому лебедю. Если сравнивать с птицами, то я бы назвала его жаворонком. У триера даже капитана не было. Вся команда – рулевой да органист, сидящий в трюме. Триер не рассчитан на дальние путешествия. Оберон использовал его для прогулок, деловых визитов и облёта ближайших к Пасс-де-Вуарту владений. Но мне было интересно. Дед редко кого приглашал на свой триер. Только сановников да фавориток, иногда старших внуков. Внучек – никогда. Я ни разу с ним не летала. Мне не терпелось услышать музыку полёта, и едва она зазвучала, невольно дыхание затаила…
На каждом воздушном корабле она разная, особенная. Орган, спрятанный в глубине трюма, издаёт звуки в зависимости от своей величины, конфигурации и разновидности судна. На лебедях мелодия в основном громкая, ревущая, рвущаяся в поднебесье и созвучная гулу урагана. А на триере – лёгкая, плавная, звонкая и задорная.
Я невольно улыбнулась, представив, как пальцы органиста скользят по клавишам. Мелодия заиграла быстрее, распространяясь по системе органных труб, и мы понеслись с ветерком! Паруса надулись, затрепетали, гребни парения поймали и направили циркулирующие потоки. Музыка стихла, а через минуту органист вылез из душного трюма и уселся прямо на палубе, подставив лицо солнышку и ветерку, прислонился к перилам. Вместилище гармонии наполнилось, и корабль плыл по воздуху, подгоняемый силой ветра.
К моему разочарованию летели мы невысоко, в отличие от настоящего жаворонка. Триер не способен подняться выше облаков, да и до облаков вряд ли. Гармонической мощности не хватало. Мы скользили всего-то каких-то двадцати-тридцати багах над широкой лесной дорогой, где-то на уровне крон самых низких деревьев. Отсюда я приборов не видела и на глаз определила.
Тем не менее, триеры быстроходные и манёвренные, и мы быстро долетели. Пересекли реку и, скользя над центральным проспектом, устремились через полуостров. Остановились перед транспортными воротами университетского городка, зависнув багах в пяти над землёй у перрона.
