И династия лопнет, как мыльный пузырь в корыте у прачки. Она уже лопнула. Я умру. Умрет настоящий Людовик, Карл и Филипп. А новый сын перед всем миром доказал бы мою правоту. И никто не узнал бы.
– Так в этом все дело, – наконец сказал Пьер. Он не добавил «Ваше Величество». – Переиграть де Моле? Переиграть мертвеца?
Король смотрел мимо него.
– Вы, мастер Гонтье, недооцениваете ценность победы. Когда сидишь на вершине, когда из обычных радостей тебе ничего недоступно, только в этом и видится смысл. В победе. Вернее, в том, за кем останется последнее слово.
За год страх действительно подточит короля изнутри. Права королева и прав тамплиер.
– На что вы надеялись, мастер Гонтье, подсунув мне дурака?
Сердце Пьера пропустило удар. Впрочем, он этого ждал.
– Вы думали, я не узнаю. Да, вы мыслите верно. Клод де Мариньи хотел быть полезным. Признаться, у него есть отцовский талант, такой отменный шпион. Я отправил его следом в ту же секунду, как ваш протеже стал брататься с предателем Франции. Знаете, я бы оставил Мариньи при дворе. Если бы мог.
– Он убит?
– Зачем же. Он был верен короне.
На деле они оба обманули Филиппа. Только он, Пьер Гонтье, проиграл.
– Он сослан в Лилль в одежде торговца. Без гроша. Брошен на дороге у города. Никто ему не поверит, что он Мариньи. Вы оба знаете много, и оба вы проиграли.
– Но только не вы.
– Разумеется. Только не я. Короли не проигрывают.
– Вы ведь знаете, что Изабелла расскажет мужу, как только вернется.
Где-то в прошлом замаячила лавка Лакомба. Грязные ступки, свежая ледяная вода из колодца и пыльные книги давно позабытых греков.
– Да, расскажет. А Людовика я к тому времени верну из темницы. Король Эдуард объявит жену сумасшедшей. Упечет в монастырь. Может, я и не выиграл, мастер Гонтье, но я точно ничего не терял.
– Что будет с Тео?
Судьба слабоумного короля не заботит. Филипп не ответил. Пьер так некстати вспомнил о «корабле дураков», и ему стало горько.
– Что будет со мной?
Глупый вопрос. Король промолчал. Пьер знал, что в этом городе ему не дожить до седин, но во рту все равно было мерзко и сухо.
– Для меня ведь выбора нет?
– Могу предложить вам милость, не выбор.
У него в голове блеснула надежда. Блеснула остро, как молния, рассекла тягучие жилы, голова закружилась, его затошнило. А затем стало снова спокойно, когда он услышал голос Филиппа.
– Меч, не топор.
Мечом голова отрубится быстро, Пьер это знал. Вот и вся милость Филиппа, вот и вся. Ни одному изменнику Франции еще не предлагали такого.
– Так в этом все дело, – наконец сказал Пьер. Он не добавил «Ваше Величество». – Переиграть де Моле? Переиграть мертвеца?
Король смотрел мимо него.
– Вы, мастер Гонтье, недооцениваете ценность победы. Когда сидишь на вершине, когда из обычных радостей тебе ничего недоступно, только в этом и видится смысл. В победе. Вернее, в том, за кем останется последнее слово.
За год страх действительно подточит короля изнутри. Права королева и прав тамплиер.
– На что вы надеялись, мастер Гонтье, подсунув мне дурака?
Сердце Пьера пропустило удар. Впрочем, он этого ждал.
– Вы думали, я не узнаю. Да, вы мыслите верно. Клод де Мариньи хотел быть полезным. Признаться, у него есть отцовский талант, такой отменный шпион. Я отправил его следом в ту же секунду, как ваш протеже стал брататься с предателем Франции. Знаете, я бы оставил Мариньи при дворе. Если бы мог.
– Он убит?
– Зачем же. Он был верен короне.
На деле они оба обманули Филиппа. Только он, Пьер Гонтье, проиграл.
– Он сослан в Лилль в одежде торговца. Без гроша. Брошен на дороге у города. Никто ему не поверит, что он Мариньи. Вы оба знаете много, и оба вы проиграли.
– Но только не вы.
– Разумеется. Только не я. Короли не проигрывают.
– Вы ведь знаете, что Изабелла расскажет мужу, как только вернется.
Где-то в прошлом замаячила лавка Лакомба. Грязные ступки, свежая ледяная вода из колодца и пыльные книги давно позабытых греков.
– Да, расскажет. А Людовика я к тому времени верну из темницы. Король Эдуард объявит жену сумасшедшей. Упечет в монастырь. Может, я и не выиграл, мастер Гонтье, но я точно ничего не терял.
– Что будет с Тео?
Судьба слабоумного короля не заботит. Филипп не ответил. Пьер так некстати вспомнил о «корабле дураков», и ему стало горько.
– Что будет со мной?
Глупый вопрос. Король промолчал. Пьер знал, что в этом городе ему не дожить до седин, но во рту все равно было мерзко и сухо.
– Для меня ведь выбора нет?
– Могу предложить вам милость, не выбор.
У него в голове блеснула надежда. Блеснула остро, как молния, рассекла тягучие жилы, голова закружилась, его затошнило. А затем стало снова спокойно, когда он услышал голос Филиппа.
– Меч, не топор.
Мечом голова отрубится быстро, Пьер это знал. Вот и вся милость Филиппа, вот и вся. Ни одному изменнику Франции еще не предлагали такого.
