— Сию минуту, мсье.
Женщина бросилась было к выходу, но Андре задержал ее:
— Еще несколько слов… Это касается вашего сына. Ближайшее время Жако не должен оставаться один: пусть Жоффруа сопровождает его повсюду, даже в отхожее место.
— Но почему? — встревожилась Элен, — Моему мальчику что-то угрожает?
— Скорее всего, нет, — поспешил ее успокоить доктор, — но осторожность не помешает. Не забывайте, что среди нас убийца, а ваш сын — ценный свидетель. О вашем участии в событиях прошлой ночи я умолчал: постояльцы считают, что просыпался и что-то слышал только Жако.
— Господи, но как вы могли подвергнуть мальчика такому риску?! Если убийца попытается добраться до него…
— С Жоффруа ни один из них не справится.
Доктор с улыбкой перевел взгляд на солдата, хмуро внимавшего разговору. Тот кивнул и пересел за стол. Взяв деревяшку из рук мальчика, мужчина достал карманный нож и за несколько движений превратил грубую болванку в узнаваемую фигурку медведя. Жако захлопал в ладоши от восторга, а Элен с трудом сдержала слезы:
— Жду не дождусь, когда этот кошмар останется позади.
— Скоро все закончится, обещаю. И для вашего спокойствия я подержу Пьера взаперти до конца следствия. Рано или поздно он догадается, кто нашел деньги под его прилавком, а обстановка в гостинице и без того накалена до предела.
— Вы правы. До чего же мне сейчас стыдно, что я так подло пыталась оговорить Пьера. Поверьте, это все от страха за Жоффруа, — шепотом уверила доктора Элен.
— Страх за близких часто толкает нас на безумные поступки, — согласился Эрмите.
Трактирщица с подносом вышла в зал, где взяла со стола несколько блюд, бутылку вина, и вслед за доктором поднялась по лестнице. Они вместе подошли к номеру шевалье. Внутри доктор уселся за стол и подождал, пока закроется дверь за Элен. Он вынул из внутреннего кармана сложенную вчетверо расписку и передал притихшему шевалье:
— Ваша «индульгенция», мсье.
Молодой дворянин развернул бумагу. Пробежав расписку глазами, он сжал ее в кулаке:
— Вы человек слова, доктор. Пожалуй, я ошибался на ваш счет.
— Как и я на ваш. Мне жаль, что пришлось заговорить о подробностях вашей сделки с Греньи. Но я мог добиться правды только накалив обстановку до предела...
— Отчего же?
— Разговорить простого человека нетрудно, — усмехнулся доктор, — но вы, знать и городская верхушка, — иное дело. Образованы, обеспечены, дорожите своим именем и репутацией… Вам есть, что терять. Мне, как врачу, не раз выбалтывали семейные тайны, порой очень сомнительного характера. А со следователем никто не хочет откровенничать. Вот и пришлось идти на риск.
— Невероятная история, — пробормотал шевалье, — просто невероятная.
— Мне непонятно одно: вы так дорожите дружбой с молодым Греньи, но подписавшись на сделку с купцом, фактически предали его…
— Вы всерьез думаете, что я бы женился на Мари? — удивился дворянин, — Оставьте, доктор. Я собирался ехать к Жильберу и поторопить его с женитьбой — сыграть роль купидона, если вам так угодно. И вдруг встречаю в коридоре семейство нотариуса в полном составе! Я не знал, что и думать, а после известия о разрушенном мосте совсем упал духом. Вы представить себе не можете, насколько я вам благодарен!
Андре получил остаток обещанного вознаграждения, попрощался с шевалье и вернулся в свой номер. Там он уселся к столу. Спешить было некуда, оставалось только ждать. Доктор решил навести порядок в делах. Он достал из кармана записную книжку Греньи и отпер шкатулку с письменным прибором.
Подделать безыскусный почерк старика оказалось плевым делом. При обыске тела и вещей купца Андре разжился неплохой суммой и хотел, чтобы это осталось его маленькой тайной. Совершив задуманное, он вновь достал и перечитал протокол.
С тех пор, как Элен вернулась на кухню и захлопнула дверь, внизу было тихо. Из каморки иногда доносилось досадливое бормотание Пьера, которому не шла карта. Лу добродушно мычал в ответ. Вскоре лестница заскрипела: Мари возвращалась в номер. Еще через несколько минут в коридоре вновь послышались шаги и в дверь постучали.
Мадам тихо сказала доктору, что мсье Кланду ждет его. Она выглядела усталой и постаревшей. Женщина удалилась в свою комнату, а Эрмите отправился вниз для последнего на сегодня разговора.
В зале догорали свечи, камин тоже был готов вот-вот угаснуть. Отец семейства сидел за опустевшим столом, в задумчивости потягивая вино. Он поднял глаза на доктора и приглашающим жестом поднял кубок. Эрмите сел напротив. Старик хранил молчание.
— Как ваша нога?
— Хуже, — глухо ответил мсье.
— Приказать принести трость? — осторожно осведомился Андре.
— Из преисподней? — невесело усмехнулся старик.
— Значит, она на дне пропасти? Выбросили за домом?
— Все-то вы знаете, доктор.
— Вы мне льстите, — Эрмите налил себе вина, — например, я не знаю, какую сумму предложил Греньи за честь вашей дочери.
— Двести золотых… Он мог посулить все деньги мира, но дело закончилось бы тем же.
— Как вы встретились?
— Я вышел по нужде. Было темно, все спали. Я встал на верху лестницы: спускаться и не думал из-за больной ноги. И тут услышал его: этот болван шел вокруг дома к нужнику, чертыхаясь на каждом шагу.
— И вы решились заговорить?
— Да. Долго спускался по этим проклятым ступеням, молясь, чтобы успеть. Он как раз закончил свои дела, когда я подошел и представился.
— Греньи, должно быть, удивился.
— Он был ошеломлен. Потом принялся хохотать. Пьян был в стельку и даже не думал держать себя в рамках приличия.
— Вы хотели все уладить миром?
— Разумеется! Брак, заключенный без родительского благословения, счастливым не бывает. Уж мне ли не знать... Он сказал, что здесь нас могут услышать, и предложил прогуляться в более уединенное место.
— В сарай?
— Да. У старика с собой был фонарь. Я посветил, пока он возился с замком. Внутри я присел на сундук — нога болела ужасно — и начал разговор. Он все посмеивался. Но я должен был договорить — ради Мари, понимаете?
— Понимаю.
— Когда я закончил, он попросил меня встать. Отпер сундук и показал деньги. Я не сразу понял, что этот негодяй имеет в виду. А он сказал: здесь, мол, две сотни золотом. За наше молчание это более чем хорошая цена.
Мсье замолчал. Угли в камине едва мерцали, на столе мигала неверным огоньком последняя свеча. Доктор первым решился нарушить молчание:
— Странно, что вы не ударили его в лицо.
— Он этого не заслуживал. Я сказал, что денег нам не нужно. Я достаточно поработал на своем веку, чтобы обеспечить семью всем необходимым. И честь дочери не продам. Он принялся хохотать, словно бес вселился в старого мерзавца. Я вцепился руками в трость, так что пальцы онемели. А он все хохотал… Потом говорит: глупо в вашем положении заикаться о чести. И повернулся к сундуку, чтобы запереть его. А дальше будто и не помню себя: руки сами, без моей воли, размахнулись — и через секунду старик бездыханный лежал на полу.
Мсье Кланду зажмурился и потряс головой, словно сбрасывая с себя наваждение:
— Я прикрыл сарай и добрел до дома. Вернуться решил прежним путем — не хотел шум подымать. Уже подошел к лестнице и тут вспомнил о трости. Она мне чем-то таким гадким показалась, будто змею держу в руках. Не выдержал и швырнул ее в пропасть. Нога — чудо такое — совсем тогда не болела.
— Такое бывает, — подтвердил доктор, — когда человек в ярости или сильно напуган.
— Что ж, со мной приключилось то и другое, — согласился старик, — Я поднялся в номер и лег. Думал, что глаз не сомкну, но тут же забылся до утра. А когда трактирщица принялась кричать, мне все это дурным сном показалось. Сами посудите: ведь Греньи был мертвее мертвого, когда я его оставил…
— Еще бы!
— Этот день был сущей пыткой. Я не понимал, как покойник оказался в зале — чертовщина какая-то. Нога болит ужасно, но приходилось делать вид, будто мне легче, чтобы никто отсутствие трости не заметил. И потом арест трактирщика… Я едва сдержался, чтобы не объявить о своем преступлении.
Поймите, доктор, если бы дело касалось только меня, я бы сразу пришел с повинной. Но это признание уничтожит семью. Все эти годы я трудился ради благополучия дочерей, охранял покой жены — и все разрушил одним ударом. Ведь они могут остаться без гроша, если мое имущество конфискуют. И захочет ли Жильбер жениться на дочери того, кто убил его отца…
Последняя свеча погасла. Старик уронил голову на руки и затих. Эрмите в задумчивости встал и подошел к камину. Он пошевелил угли кочергой, подбросил пару поленьев — и пламя вспыхнуло с новой силой. Доктор вернулся к столу. Он пытался собраться с мыслями, не зная, как и с чем обратиться к мсье Кланду.
В эту секунду до слуха Андре донеслись приглушенные всхлипывания из кухни. Неслышно ступая, он подошел к двери и дернул ручку. Элен, которая, несомненно, слышала весь разговор, практически упала ему на руки. Женщина смущенно встала и вытерла глаза:
— Простите, доктор. Жоффруа и Жако ушли спать, а я не могла уснуть из-за опасности, о которой вы говорили. Когда услышала движение в зале, решила все разузнать... Вечно я суюсь не в свое дело, но до чего ужасная история! Неужели смерть старого негодяя погубит столько хороших людей? Просто не верится, ведь я могла отвести беду от нас всех, если бы была чуточку умнее…
Мсье Кланду выпрямился на стуле и не без любопытства глядел на трактирщицу.
— О чем вы, милая? — ласково спросил он.
— Ох, мсье, — Элен присела на стул рядом со стариком и умоляюще заломила руки, — это я перенесла покойника в зал, а потом подбросила улики, чтобы подумали на Пьера.
— Но зачем?
— Я решила, что убийца — Жоффруа. Поймите, я не могла допустить, чтобы его осудили.
— Отставной солдат? — мсье нахмурил брови, но секунду спустя его лицо просветлело, — Понимаю, этот мужчина, бесспорно, больше вам подходит, нежели трактирщик.
— Греньи застал нас вместе, и мы боялись… Жоффруа поклялся, что все уладит, и я не так его поняла. Вчера ночью он поговорил с Пьером и тот согласился дать мне развод.
— Так это же прекрасно. Сказать правду — лучшее решение. Надеюсь, вы будете счастливы. Надеюсь, вы будете счастливы…
Старик протянул руку и погладил Элен по щеке. Он кивал ей головой и безмятежно улыбался, повторяя последнюю фразу. Эрмите подошел ближе, отодвинул женщину и заглянул старику в глаза. Он встретил бессмысленный и рассеянный взгляд. Взгляд младенца, а не взрослого мужчины.
— Элен, позовите его жену и дочь… Разбудите всех: потребуется помощь. У мсье Кланду удар.
Шевалье был так любезен, что уступил больному свой номер. Жоффруа и Лу перенесли вещи, а старика со всеми предосторожностями уложили на огромную «господскую» кровать. Переезд в роскошный номер не мог утешить мадам Кланду. Маленькая и растерянная старушка сидела рядом с кроватью и глотала слезы, наблюдая, как жизнь покидает тело ее супруга.
Старый мсье перестал желать всем счастья, когда Элен убежала наверх. Вначале отказала речь, затем ноги и руки. Лу пришлось нести его наверх, как ребенка. Тщедушное тело утонуло в перине. Прикрытый простыней, господин Кланду лежал и равнодушно смотрел в потолок.
Несчастная Мари то порывалась схватить иссохшую руку, то бросалась утешать мать. В конце концов доктор напоил ее успокоительным и с помощью трактирщицы усадил подремать в кресле возле окна. Помочь отцу мадемуазель было не в его силах. Эрмите тихо сообщил об этом мадам, но та осталась безучастной.
Минуты у постели больного тянулись мучительно долго. Устав от ожидания и собственного бессилия, доктор извинился и сошел вниз. В зале ярко горел камин, светили свечи. Все обитатели гостиницы, за исключением злосчастного семейства, собрались за общим столом. Пьер, которого Андре освободил без лишних объяснений пару часов назад, собственноручно подливал всем вина.
Эрмите присел на стул, принял кубок от трактирщика и пригубил напиток. Он смертельно устал от разговоров и хлопот прошедшего дня. Хотелось спать, но отправляться в постель было не время: еще не все дела закончены. Присутствующие ждали новостей. Первым решился заговорить шевалье:
— Как здоровье господина Кланду?
— Плохо. Едва ли он доживет до утра, — признался доктор.
— Но он успел… обо всем рассказать? — нерешительно поинтересовался молодой дворянин. Андре медленно кивнул и продолжил:
— Оставаться в этом проклятом месте с двумя мертвецами — безумие. Утром Лу отправится за помощью в Сен-Клод. Нужно составить письмо, которое он передаст начальнику городской стражи. Господин Пьер, будете любезны еще раз поделиться бумагой и чернилами?
Трактирщик беспрекословно выполнил просьбу доктора. Все необходимое через минуту лежало перед ним на столе. Эрмите обвел глазами собеседников и спросил:
— Что же нам написать?
— Правду, разумеется! — воскликнул Пьер, но тут же прикусил язык под суровым взглядом доктора.
— Правду? Извольте… Правду о мальчике, которого побои довели до безумия? Правду о скряге, который обобрал жену до нитки и пытался нажиться даже на разводе? — доктор перевел взгляд на Элен, — Или, может быть, правду о ходячих мертвецах? О женщине, которая пыталась обвинить мужа в убийстве, которого тот не совершал? Как думаете, — обратился доктор к шевалье, — понравится кому-нибудь правда о промотавшемся молодом дворянине, который ради кошелька с золотом был готов жениться на невесте лучшего друга и признать чужого ребенка своим? Который решил выкрасть документ, свидетельствующий о его позоре, из вещей покойника?
— Вы дали слово! — де Мире, бледный как полотно, треснул кулаком по столу. Он угодил по полной бутылке вина, которая с грохотом отлетела в сторону и разбилась о стену. Элен вскрикнула, а по штукатурке расползлось огромное ярко-красное пятно.
— Полегче, — негромко сказал Лу, который успел встать между своим новым господином и взбешенным шевалье.
— Благодарю, Лу, — доктор встал и прошелся по залу. — Какую же правду я еще не упомянул? Ах, да! Правда о двух влюбленных… О жестоком богаче, который желал повыгодней женить сына… О старом отце, которому предложили щедрый откуп за позор его дочери… О том, чем все это закончилось.
Он повернулся к столу и вытащил из кармана толстый свиток:
— Вот мои записи по делу. Здесь вся правда, от первого до последнего слова. Четыре листа, исписанных с обеих сторон. Признаюсь, у меня уже сводит пальцы при одном виде пера. Так может, отправить Лу в город вместе с этим протоколом?
В зале повисла тишина. Взгляды присутствующих были прикованы к злосчастному свитку. Доктор выдержал положенную паузу и продолжил:
— Так что же вы посоветуете, господа? Теперь, когда секретов больше не осталось?
— А вы наврите!
Детский голос прозвучал так неожиданно, что Андре не сразу понял, кому он принадлежит. Жако все это время неслышно и невидно сидел у камина. Едва ли он понял хотя бы половину сказанного; по испуганным лицам взрослых мальчик догадался, что правда, о которой толкует человек в черном, никому не нравится.
— Дельная мысль, — согласился доктор, повернувшись к Жако, — но как именно наврать? Какая неправда всех устроит?
Мальчик смутился от всеобщего внимания и замолчал. К нему на выручку пришла мать:
— Такая, на которую у меня ума не хватило. Ночью господин Греньи напился пьян, вышел на улицу по нужде, да впотьмах споткнулся и упал. Он ведь пьян был, Пьер? — обратилась она к мужу.
Женщина бросилась было к выходу, но Андре задержал ее:
— Еще несколько слов… Это касается вашего сына. Ближайшее время Жако не должен оставаться один: пусть Жоффруа сопровождает его повсюду, даже в отхожее место.
— Но почему? — встревожилась Элен, — Моему мальчику что-то угрожает?
— Скорее всего, нет, — поспешил ее успокоить доктор, — но осторожность не помешает. Не забывайте, что среди нас убийца, а ваш сын — ценный свидетель. О вашем участии в событиях прошлой ночи я умолчал: постояльцы считают, что просыпался и что-то слышал только Жако.
— Господи, но как вы могли подвергнуть мальчика такому риску?! Если убийца попытается добраться до него…
— С Жоффруа ни один из них не справится.
Доктор с улыбкой перевел взгляд на солдата, хмуро внимавшего разговору. Тот кивнул и пересел за стол. Взяв деревяшку из рук мальчика, мужчина достал карманный нож и за несколько движений превратил грубую болванку в узнаваемую фигурку медведя. Жако захлопал в ладоши от восторга, а Элен с трудом сдержала слезы:
— Жду не дождусь, когда этот кошмар останется позади.
— Скоро все закончится, обещаю. И для вашего спокойствия я подержу Пьера взаперти до конца следствия. Рано или поздно он догадается, кто нашел деньги под его прилавком, а обстановка в гостинице и без того накалена до предела.
— Вы правы. До чего же мне сейчас стыдно, что я так подло пыталась оговорить Пьера. Поверьте, это все от страха за Жоффруа, — шепотом уверила доктора Элен.
— Страх за близких часто толкает нас на безумные поступки, — согласился Эрмите.
Трактирщица с подносом вышла в зал, где взяла со стола несколько блюд, бутылку вина, и вслед за доктором поднялась по лестнице. Они вместе подошли к номеру шевалье. Внутри доктор уселся за стол и подождал, пока закроется дверь за Элен. Он вынул из внутреннего кармана сложенную вчетверо расписку и передал притихшему шевалье:
— Ваша «индульгенция», мсье.
Молодой дворянин развернул бумагу. Пробежав расписку глазами, он сжал ее в кулаке:
— Вы человек слова, доктор. Пожалуй, я ошибался на ваш счет.
— Как и я на ваш. Мне жаль, что пришлось заговорить о подробностях вашей сделки с Греньи. Но я мог добиться правды только накалив обстановку до предела...
— Отчего же?
— Разговорить простого человека нетрудно, — усмехнулся доктор, — но вы, знать и городская верхушка, — иное дело. Образованы, обеспечены, дорожите своим именем и репутацией… Вам есть, что терять. Мне, как врачу, не раз выбалтывали семейные тайны, порой очень сомнительного характера. А со следователем никто не хочет откровенничать. Вот и пришлось идти на риск.
— Невероятная история, — пробормотал шевалье, — просто невероятная.
— Мне непонятно одно: вы так дорожите дружбой с молодым Греньи, но подписавшись на сделку с купцом, фактически предали его…
— Вы всерьез думаете, что я бы женился на Мари? — удивился дворянин, — Оставьте, доктор. Я собирался ехать к Жильберу и поторопить его с женитьбой — сыграть роль купидона, если вам так угодно. И вдруг встречаю в коридоре семейство нотариуса в полном составе! Я не знал, что и думать, а после известия о разрушенном мосте совсем упал духом. Вы представить себе не можете, насколько я вам благодарен!
Андре получил остаток обещанного вознаграждения, попрощался с шевалье и вернулся в свой номер. Там он уселся к столу. Спешить было некуда, оставалось только ждать. Доктор решил навести порядок в делах. Он достал из кармана записную книжку Греньи и отпер шкатулку с письменным прибором.
Подделать безыскусный почерк старика оказалось плевым делом. При обыске тела и вещей купца Андре разжился неплохой суммой и хотел, чтобы это осталось его маленькой тайной. Совершив задуманное, он вновь достал и перечитал протокол.
С тех пор, как Элен вернулась на кухню и захлопнула дверь, внизу было тихо. Из каморки иногда доносилось досадливое бормотание Пьера, которому не шла карта. Лу добродушно мычал в ответ. Вскоре лестница заскрипела: Мари возвращалась в номер. Еще через несколько минут в коридоре вновь послышались шаги и в дверь постучали.
Мадам тихо сказала доктору, что мсье Кланду ждет его. Она выглядела усталой и постаревшей. Женщина удалилась в свою комнату, а Эрмите отправился вниз для последнего на сегодня разговора.
В зале догорали свечи, камин тоже был готов вот-вот угаснуть. Отец семейства сидел за опустевшим столом, в задумчивости потягивая вино. Он поднял глаза на доктора и приглашающим жестом поднял кубок. Эрмите сел напротив. Старик хранил молчание.
— Как ваша нога?
— Хуже, — глухо ответил мсье.
— Приказать принести трость? — осторожно осведомился Андре.
— Из преисподней? — невесело усмехнулся старик.
— Значит, она на дне пропасти? Выбросили за домом?
— Все-то вы знаете, доктор.
— Вы мне льстите, — Эрмите налил себе вина, — например, я не знаю, какую сумму предложил Греньи за честь вашей дочери.
— Двести золотых… Он мог посулить все деньги мира, но дело закончилось бы тем же.
— Как вы встретились?
— Я вышел по нужде. Было темно, все спали. Я встал на верху лестницы: спускаться и не думал из-за больной ноги. И тут услышал его: этот болван шел вокруг дома к нужнику, чертыхаясь на каждом шагу.
— И вы решились заговорить?
— Да. Долго спускался по этим проклятым ступеням, молясь, чтобы успеть. Он как раз закончил свои дела, когда я подошел и представился.
— Греньи, должно быть, удивился.
— Он был ошеломлен. Потом принялся хохотать. Пьян был в стельку и даже не думал держать себя в рамках приличия.
— Вы хотели все уладить миром?
— Разумеется! Брак, заключенный без родительского благословения, счастливым не бывает. Уж мне ли не знать... Он сказал, что здесь нас могут услышать, и предложил прогуляться в более уединенное место.
— В сарай?
— Да. У старика с собой был фонарь. Я посветил, пока он возился с замком. Внутри я присел на сундук — нога болела ужасно — и начал разговор. Он все посмеивался. Но я должен был договорить — ради Мари, понимаете?
— Понимаю.
— Когда я закончил, он попросил меня встать. Отпер сундук и показал деньги. Я не сразу понял, что этот негодяй имеет в виду. А он сказал: здесь, мол, две сотни золотом. За наше молчание это более чем хорошая цена.
Мсье замолчал. Угли в камине едва мерцали, на столе мигала неверным огоньком последняя свеча. Доктор первым решился нарушить молчание:
— Странно, что вы не ударили его в лицо.
— Он этого не заслуживал. Я сказал, что денег нам не нужно. Я достаточно поработал на своем веку, чтобы обеспечить семью всем необходимым. И честь дочери не продам. Он принялся хохотать, словно бес вселился в старого мерзавца. Я вцепился руками в трость, так что пальцы онемели. А он все хохотал… Потом говорит: глупо в вашем положении заикаться о чести. И повернулся к сундуку, чтобы запереть его. А дальше будто и не помню себя: руки сами, без моей воли, размахнулись — и через секунду старик бездыханный лежал на полу.
Мсье Кланду зажмурился и потряс головой, словно сбрасывая с себя наваждение:
— Я прикрыл сарай и добрел до дома. Вернуться решил прежним путем — не хотел шум подымать. Уже подошел к лестнице и тут вспомнил о трости. Она мне чем-то таким гадким показалась, будто змею держу в руках. Не выдержал и швырнул ее в пропасть. Нога — чудо такое — совсем тогда не болела.
— Такое бывает, — подтвердил доктор, — когда человек в ярости или сильно напуган.
— Что ж, со мной приключилось то и другое, — согласился старик, — Я поднялся в номер и лег. Думал, что глаз не сомкну, но тут же забылся до утра. А когда трактирщица принялась кричать, мне все это дурным сном показалось. Сами посудите: ведь Греньи был мертвее мертвого, когда я его оставил…
— Еще бы!
— Этот день был сущей пыткой. Я не понимал, как покойник оказался в зале — чертовщина какая-то. Нога болит ужасно, но приходилось делать вид, будто мне легче, чтобы никто отсутствие трости не заметил. И потом арест трактирщика… Я едва сдержался, чтобы не объявить о своем преступлении.
Поймите, доктор, если бы дело касалось только меня, я бы сразу пришел с повинной. Но это признание уничтожит семью. Все эти годы я трудился ради благополучия дочерей, охранял покой жены — и все разрушил одним ударом. Ведь они могут остаться без гроша, если мое имущество конфискуют. И захочет ли Жильбер жениться на дочери того, кто убил его отца…
Последняя свеча погасла. Старик уронил голову на руки и затих. Эрмите в задумчивости встал и подошел к камину. Он пошевелил угли кочергой, подбросил пару поленьев — и пламя вспыхнуло с новой силой. Доктор вернулся к столу. Он пытался собраться с мыслями, не зная, как и с чем обратиться к мсье Кланду.
В эту секунду до слуха Андре донеслись приглушенные всхлипывания из кухни. Неслышно ступая, он подошел к двери и дернул ручку. Элен, которая, несомненно, слышала весь разговор, практически упала ему на руки. Женщина смущенно встала и вытерла глаза:
— Простите, доктор. Жоффруа и Жако ушли спать, а я не могла уснуть из-за опасности, о которой вы говорили. Когда услышала движение в зале, решила все разузнать... Вечно я суюсь не в свое дело, но до чего ужасная история! Неужели смерть старого негодяя погубит столько хороших людей? Просто не верится, ведь я могла отвести беду от нас всех, если бы была чуточку умнее…
Мсье Кланду выпрямился на стуле и не без любопытства глядел на трактирщицу.
— О чем вы, милая? — ласково спросил он.
— Ох, мсье, — Элен присела на стул рядом со стариком и умоляюще заломила руки, — это я перенесла покойника в зал, а потом подбросила улики, чтобы подумали на Пьера.
— Но зачем?
— Я решила, что убийца — Жоффруа. Поймите, я не могла допустить, чтобы его осудили.
— Отставной солдат? — мсье нахмурил брови, но секунду спустя его лицо просветлело, — Понимаю, этот мужчина, бесспорно, больше вам подходит, нежели трактирщик.
— Греньи застал нас вместе, и мы боялись… Жоффруа поклялся, что все уладит, и я не так его поняла. Вчера ночью он поговорил с Пьером и тот согласился дать мне развод.
— Так это же прекрасно. Сказать правду — лучшее решение. Надеюсь, вы будете счастливы. Надеюсь, вы будете счастливы…
Старик протянул руку и погладил Элен по щеке. Он кивал ей головой и безмятежно улыбался, повторяя последнюю фразу. Эрмите подошел ближе, отодвинул женщину и заглянул старику в глаза. Он встретил бессмысленный и рассеянный взгляд. Взгляд младенца, а не взрослого мужчины.
— Элен, позовите его жену и дочь… Разбудите всех: потребуется помощь. У мсье Кланду удар.
Глава 11
Шевалье был так любезен, что уступил больному свой номер. Жоффруа и Лу перенесли вещи, а старика со всеми предосторожностями уложили на огромную «господскую» кровать. Переезд в роскошный номер не мог утешить мадам Кланду. Маленькая и растерянная старушка сидела рядом с кроватью и глотала слезы, наблюдая, как жизнь покидает тело ее супруга.
Старый мсье перестал желать всем счастья, когда Элен убежала наверх. Вначале отказала речь, затем ноги и руки. Лу пришлось нести его наверх, как ребенка. Тщедушное тело утонуло в перине. Прикрытый простыней, господин Кланду лежал и равнодушно смотрел в потолок.
Несчастная Мари то порывалась схватить иссохшую руку, то бросалась утешать мать. В конце концов доктор напоил ее успокоительным и с помощью трактирщицы усадил подремать в кресле возле окна. Помочь отцу мадемуазель было не в его силах. Эрмите тихо сообщил об этом мадам, но та осталась безучастной.
Минуты у постели больного тянулись мучительно долго. Устав от ожидания и собственного бессилия, доктор извинился и сошел вниз. В зале ярко горел камин, светили свечи. Все обитатели гостиницы, за исключением злосчастного семейства, собрались за общим столом. Пьер, которого Андре освободил без лишних объяснений пару часов назад, собственноручно подливал всем вина.
Эрмите присел на стул, принял кубок от трактирщика и пригубил напиток. Он смертельно устал от разговоров и хлопот прошедшего дня. Хотелось спать, но отправляться в постель было не время: еще не все дела закончены. Присутствующие ждали новостей. Первым решился заговорить шевалье:
— Как здоровье господина Кланду?
— Плохо. Едва ли он доживет до утра, — признался доктор.
— Но он успел… обо всем рассказать? — нерешительно поинтересовался молодой дворянин. Андре медленно кивнул и продолжил:
— Оставаться в этом проклятом месте с двумя мертвецами — безумие. Утром Лу отправится за помощью в Сен-Клод. Нужно составить письмо, которое он передаст начальнику городской стражи. Господин Пьер, будете любезны еще раз поделиться бумагой и чернилами?
Трактирщик беспрекословно выполнил просьбу доктора. Все необходимое через минуту лежало перед ним на столе. Эрмите обвел глазами собеседников и спросил:
— Что же нам написать?
— Правду, разумеется! — воскликнул Пьер, но тут же прикусил язык под суровым взглядом доктора.
— Правду? Извольте… Правду о мальчике, которого побои довели до безумия? Правду о скряге, который обобрал жену до нитки и пытался нажиться даже на разводе? — доктор перевел взгляд на Элен, — Или, может быть, правду о ходячих мертвецах? О женщине, которая пыталась обвинить мужа в убийстве, которого тот не совершал? Как думаете, — обратился доктор к шевалье, — понравится кому-нибудь правда о промотавшемся молодом дворянине, который ради кошелька с золотом был готов жениться на невесте лучшего друга и признать чужого ребенка своим? Который решил выкрасть документ, свидетельствующий о его позоре, из вещей покойника?
— Вы дали слово! — де Мире, бледный как полотно, треснул кулаком по столу. Он угодил по полной бутылке вина, которая с грохотом отлетела в сторону и разбилась о стену. Элен вскрикнула, а по штукатурке расползлось огромное ярко-красное пятно.
— Полегче, — негромко сказал Лу, который успел встать между своим новым господином и взбешенным шевалье.
— Благодарю, Лу, — доктор встал и прошелся по залу. — Какую же правду я еще не упомянул? Ах, да! Правда о двух влюбленных… О жестоком богаче, который желал повыгодней женить сына… О старом отце, которому предложили щедрый откуп за позор его дочери… О том, чем все это закончилось.
Он повернулся к столу и вытащил из кармана толстый свиток:
— Вот мои записи по делу. Здесь вся правда, от первого до последнего слова. Четыре листа, исписанных с обеих сторон. Признаюсь, у меня уже сводит пальцы при одном виде пера. Так может, отправить Лу в город вместе с этим протоколом?
В зале повисла тишина. Взгляды присутствующих были прикованы к злосчастному свитку. Доктор выдержал положенную паузу и продолжил:
— Так что же вы посоветуете, господа? Теперь, когда секретов больше не осталось?
— А вы наврите!
Детский голос прозвучал так неожиданно, что Андре не сразу понял, кому он принадлежит. Жако все это время неслышно и невидно сидел у камина. Едва ли он понял хотя бы половину сказанного; по испуганным лицам взрослых мальчик догадался, что правда, о которой толкует человек в черном, никому не нравится.
— Дельная мысль, — согласился доктор, повернувшись к Жако, — но как именно наврать? Какая неправда всех устроит?
Мальчик смутился от всеобщего внимания и замолчал. К нему на выручку пришла мать:
— Такая, на которую у меня ума не хватило. Ночью господин Греньи напился пьян, вышел на улицу по нужде, да впотьмах споткнулся и упал. Он ведь пьян был, Пьер? — обратилась она к мужу.
