Я могу описать свои чувства и эмоции и сейчас стараюсь их не сдерживать. Да, мне стыдно, что порой люди становятся свидетелями моей злости, слабости и отчаяния. Но так я чувствую себя немного лучше. Так я как бы высвобождаю то, что пожирает меня изнутри.
Питер замолкает на пару секунд и нервно сглатывает.
— Хотя в то же время я пытаюсь убедить себя в том, что проявлять эмоции – это совсем не стыдно. Даже если есть тому свидетели. Например, Терренс, Даниэль и Эдвард. Даже если они мои самые близкие люди, я все равно испытываю стыд за то, что позволяю себе сломаться перед ними. Что не могу себя контролировать. Да, они все понимают, и я им за это очень благодарен. Но… Я бы хотел быть чуть менее эмоциональным.
— Может, есть что-то, что должно помочь вам оставить всю эту боль в прошлом? — спрашивает девушка.
— Если честно, я и сам не знаю, что мне поможет. Я веду борьбу с травмами уже много лет и так не смог понять, как мне окончательно исцелиться. Хотя и должен признать, что сейчас я чувствую себя чуточку легче, чем некоторое время назад. Наверное, потому что в моей жизни появились люди, которым я смог довериться. Появились те, кто меня любит, уважает и ценит. Раньше я боролся со всем этим один и… Мне было очень тяжело. Держать все в себе было сравнимо с времяпрепровождением в тесной коробке, где ты не можешь дышать и не видишь ничего, кроме непроглядной темноты. Где тебе страшно, потому что ты один, тебя никто не слышит…
— А вы можете подтвердить слухи и подозрения ваших поклонников о том, что вероятность самовредительства и самоубийства все еще существует?
— Существует, — неуверенно кивает Питер. — Если бы я сейчас заявил, что с этим покончено, то сказал бы вам наглую ложь. Иногда я очень хочу взять лезвие и провести им по коже. Наказать себя… За то, что я… Вообще существую на этом свете. И умудрился разочаровать тех, кто в меня верил. Я… Я привык себя наказывать. Это стало для меня нормой. Умом я понимаю, что так проблему не решишь, но не могу ничего с собой поделать. Лезвие будто гипнотизирует меня, когда оно попадается мне на глаза. Любой острый предмет словно отключает мой мозг и манит к себе. Если меня в этот момент никто не остановит, то я точно причиню себе вред. Но благо… Всегда находится кто-то, кто приводит меня в чувства. Друзья, девушка или ее собака…
— Просто помните о том, что если вы что-то с собой сделайте, то это разобьет сердце многим людям. Всем вашим поклонникам, которые продолжают за вас переживать и желают вам только самого лучшего.
— На этом я и держусь. Помню, что многим чем-то обязан. Я не могу никого подвести и разочаровать. Если бы я был совсем одинок, то меня бы здесь уже давно не было. Группы «Against The System» либо не существовало бы вообще, либо ее состав был бы не таким, каким вы видите его сейчас.
— Но ведь вы не хотите сказать, что играйте в группе по принуждению? Что кто-то из друзей попросил вас присоединиться, и вы согласились из страха обидеть и разочаровать?
— Нет-нет, в группе я играю по своей воле. Я правда люблю музыку и всю связанную с ней работу. Создавать свою собственные треки – прекрасно. Это то, чем я всей душой наслаждаюсь. То, что спасает меня в темные времена и хоть немного просветляет мой разум.
— Да, но вы почему-то всегда говорите так, будто вам плевать на группу, ее достижения и какую-либо деятельность.
— Нет, девушка, это не так, — возражает Питер. — Группа была, есть и будет важной частью моей жизни. И как бы плохо мне порой ни было, я продолжу выполнять свои обязанности ударника группы и создавать для вас музыку со своими парнями.
— Если честно, звучит так, словно вы делайте кому-то одолжение. Словно вы дали обещание никого не подводить.
— Отчасти в ваших словах есть правда. Дело не только в моем желании исполнять для вас музыку. Свою роль играет и страх вновь кого-то подвести. Ведь… Однажды… Я уже фактически подвел ребят, когда… Хотел свести с жизнью. Я наплевал на группу и думал только о себе, о своих проблемах. Из-за чего она едва не распалась, а парни чуть не потеряли шанс исполнить свою мечту. В этом была бы исключительно моя вина. Так что… Я больше не хочу никого разочаровывать. Не хочу… Подводить… В этот раз у меня нет права на ошибку.
— Простите, Питер, но я согласна с этой девушкой! — вставляет какая-то светловолосая девушка, которая попросила дать ей микрофон. — Такое впечатление, что вас держат в группе как заложника. Вы не хотите играть, но вас вынуждают выходить на сцену и делать вид, что все хорошо.
— Нет, ребята, не надо так думать, — вступается Терренс. — Мы вовсе не держим Питера насильно в группе. Если он захочет уйти, то мы не станем отговаривать. Хотя и не отрицаем, что не хотим выступать без него и не видим на месте барабанщика никого, кроме этого парня.
— Как бы то ни было, я обожаю играть в группе, — без эмоций на лице говорит Питер. — Обожаю играть для вас и видеть ваши улыбки и радость на лице. Это приносит мне огромное удовольствие. Это то, что удерживает меня на плаву. А если бы я хотел, то уже давно ушел бы из группы и занялся чем-то другим. Дело лишь в моих психологических травмах. Это они меня ломают. Они порой доводят до отчаяния и истерики.
Питер замолкает на пару секунд и отводит взгляд в сторону, едва сдерживая эмоции, что норовят захватить его с головой, пока рядом сидящий Даниэль кладет руку ему на плечо.
— Иногда… — дрожащим голосом произносит Питер. — Иногда мне кажется… Что я в этом мире лишний… Что я вообще не должен был рождаться. Как будто этот жестокий мир хочет всеми силами от меня избавиться. Он не хочет, чтобы я жил и радовался. Не хочет, чтобы я весело проводил время с друзьями, встречался с девушкой, выступал с группой по всему миру… Не зря ведь… Меня с самого детства доводят до желания сдохнуть добровольно. Но… В то же время… Меня что-то все время удерживает… Кто-то меня все время спасает.
Питер с дрожью выдыхает и, оперевшись локтем о колено, прикрывает лицо рукой, пока опешившие Эдвард и Терренс сначала переглядываются между собой, а затем с неподдельной печалью на своего приятеля, которого Даниэль приобнимает за плечи.
— Хотя бывают моменты, когда я этого не хочу. Когда я хочу по-тихому сделать дело. Чтобы все узнали об этом лишь тогда, когда будет слишком поздно. Я постоянно задаюсь вопросом, почему кто-то или что-то все еще удерживает меня здесь и заставляет мучиться. Ведь… Если бы кто-то желал мне добра, то… Они отпустили бы меня… Позволили бы покончить со всем этим дерьмом раз и навсегда.
В этот момент широко распахнувший глаза Даниэль переглядывается с ошарашенными Терренсом и Эдвардом.
— Еще и эти гребаные обязанности… — низким голосом произносит Питер и тихо шмыгает носом. — На кой черт я вообще согласился все это на себя взвалить? Почему позволил себе быть кому-то обязанным? А ведь мог бы сейчас просто валяться на кровати у себя дома и пялиться в потолок. Я люблю музыку, но сейчас она меня не спасает. И интересует меня меньше всего. А что интересует? Да пес его знает! Наверное… Я вообще ничего не хочу… Ничего… Совсем… Хочу послать все куда подальше!
Оперевшись локтями о колени и согнувшись пополам, Питер проводит дрожащими ладонями по лицу и запускает пальцы в свои волосы, которые он слегка оттягивает.
— Зря я пытался убедить себя в том, что все в прошлом. Ничего в прошлом. Ничто не прошло. Прошло уже миллион лет, а боль все еще сильна. И… Я не знаю, что мне с ней сделать. Как мне справиться с ней. Хочется жить спокойной нормальной жизнью, но все как будто против меня. Не одно, так другое. Что-то снова и снова толкает меня к пропасти, стоит мне выбраться из нее неимоверными усилиями. И… Чем больше я падаю и карабкаюсь наверх, тем меньше у меня остается сил. И желания. Сейчас я уже практически не вижу смысла отчаянно бороться. Не понимаю, почему я все еще пытаюсь отсрочить то, что мне суждено. Если мне с самого начала было суждено умереть… Значит, так и должно быть… Да и я сам этого все еще хочу…
Питер тихо шмыгает носом и накрывает глаза ладонью, чтобы скрыть от присутствующих слезы, что в них скапливаются. Пока растерянные и шокированные подобным эмоциональным срывом мужчины люди в зале не знают, что им делать и говорить, Даниэль еще крепче обнимает своего приятеля и гладит по голове, что лежит у него на плече. Терренс и Эдвард также не остаются равнодушными и практически сразу встают со стульев и окружают со всех сторон блондина, также пытаясь утешить его крепкими объятиями.
— Тихо-тихо, Пит, спокойно, — спокойно произносит Терренс, энергично растирая заднюю часть шеи Питера.
— Все хорошо, приятель, мы рядом, — успокаивает Эдвард, похлопав Питера по колену после того, как наклоняется к нему. — Все хорошо.
— Это эмоции, брат, просто эмоции, — утешает Даниэль, придерживая Питера за плечи, пока тот часто шмыгает носом и энергично трет глаза пальцами.
Питер ничего не говорит и просто смотрит мокрым взглядом в пол, пока его самого начинает сильно колотить от напряжения, а дыхания как будто начинает не хватать.
— Молодец, Питер, молодец! — восклицает Эдвард. — Ты не бежишь от проблемы, а признаешь ее. Это очень хорошо.
— И помни – мир нуждается в тебе! — добавляет Даниэль. — Многие люди в тебе нуждаются. Всегда будут нуждаться.
— Пока у тебя есть мы с ребятами, ты никогда не будешь одинок, — уверяет Терренс. — Мы все вытерпим, все переживем, всегда выслушаем и поможем.
Прекрасно понимая, что он все-таки находится перед толпой незнакомых людей, Питер изо всех сил пытается сдержать свои эмоции и сделать так, чтобы слушатели не увидели его красные и опухшие от слез глаза. Впрочем, у него это вообще не получается. Да и даже если сейчас его собой загораживают Терренс и Эдвард, в разное время заключившие блондина в крепкие объятия, на которые тот охотно отвечает, присутствующие в зале все прекрасно видят, хотя и с пониманием относятся к подобному срыву.
— Ребята, можете ли вы, пожалуйста, поддержать нашего брата и дать ему понять, что мы все его очень сильно любим? — поднеся микрофон ко рту, обращается к зрителям Эдвард.
По всему залу тут же раздаются оглушительные аплодисменты, призванные оказать Питеру поддержку. Можно даже услышать, как кто-то громко выкрикивает слова любви. Сам мужчина прекрасно все это слышит и по этой причине чувствует себя немного лучше. Пока Терренс, Даниэль и Эдвард всеми силами утешают его ободряющими словами и крепкими объятиями, он начинает испытывать огромный стыд из-за того, что на него сейчас смотрит огромное количество людей. Смотрит на то, как он позволил себе поддаться эмоциональному срыву, о котором обязательно напишут кучу статей и снимут немало репортажей.
Это спустя некоторое время заставляет Питера силой взять себя в руки. Он медленно выпрямляется, несколько раз шмыгает носом и немного приглаживает растрепавшиеся волосы, пока Даниэль и Терренс хлопают его по спине или голове, а Эдвард держит приятеля за предплечья.
— Простите, ребята… — низким, слегка дрожащим голосом произносит Питер и резким, нервным движением руки вытирает слезы под глазами. — Извините… Извините за мой срыв… Простите… Мне очень жаль… Мне стыдно… Простите…
Питер немного приподнимает голову и все еще мокрыми глазами смотрит на всех присутствующих в зале, на лицах которых читается неподдельная грусть, искреннее сочувствие и ни капли осуждения.
— Знаю, артист должен оставаться профессионалом и… Забывать о своих личных проблемах… Но… Мне… Мне правда очень тяжело… Тяжело справляться со всем, через что мне приходиться проходить. Я… Я правда очень хочу выбраться из этой ямы. Хочу быть счастливым, жить нормальной жизнью и доверять людям, перестав думать, будто все хотят мне навредить. Но у меня не получается. Я ничего не могу с собой поделать. Это не в моей власти. Я не могу…
— Мы любим тебя, Питер! — восклицает какая-то юная девочка из толпы. — Ты лучший!
— Питер Роуз лучший! — начинает скандировать еще какая-то девушка, за которой вскоре все начинают повторять.
Слушая поддерживающие лозунги, что поселяют в его душе что-то согревающее, Питер бросает немного натянутую улыбку.
— Спасибо, ребята… — тихо благодарит Питер. — Спасибо за всю вашу поддержку. Для меня это правда очень многое значит.
Народ продолжает выкрикивать слова поддержки в адрес Питера и громко ему аплодировать ему еще несколько секунд. Все это время Терренс, Эдвард и Даниэль не отходят от него ни на шаг и как могут помогают ему успокоиться: то крепко обнимут, то похлопают по голове, спине или колену, то просто придерживают за плечи. Парни также могут сказать ему что-то ободряющее, всем видом показывая, что ни при каких обстоятельствах не бросят друга в беде.
— Э-э-э, ладно, ребята… — берет слово Терренс, поднеся микрофон ко рту и повернувшись лицом к толпе. — Думаю, на этом наше с вами общение, к сожалению, подходит к концу.
— Да, спасибо большое, что пришли на наш небольшой концерт, — благодарит Даниэль. — Мы были невероятно счастливы сыграть для вас не только уже известные вам песни, но и парочку новых.
— А также мы благодарим вас за все ваши вопросы, — добавляет Эдвард. — Нам было очень интересно пообщаться со всеми вами. Жаль, что мы не успели ответить на все вопросы. Но надеемся, что у вас еще будет шанс встретиться с нами и спросить о чем угодно.
— До встречи на других концертах! — прощается Терренс. — Приходите посмотреть на нас еще раз!
— И не забудьте сделать предзаказ нашего дебютного альбома, который выйдет уже очень скоро! — призывает Эдвард.
— Мы вас любим, бунтари! — восклицает Даниэль. — Вы лучшие фанаты на свете!
Пока все присутствующие в зале начинают бурно аплодировать, сначала Эдвард, Терренс и Даниэль встают лицом к ним и берутся за руки, а затем к ним присоединятся и Питер после подзывающего жеста Перкинса. После чего они делают на прощание поклон и с легкой улыбкой наблюдают за народом. А когда его друзья начинают тихонько аплодировать себе и друг другу, Роуз без слов разворачивается, быстрым шагом покидает сцену и направляется в гримерную, по дороге пряча свои красные, заплаканные глаза и радуясь, что этот концерт наконец-то отыгран. Вопросительно переглянувшись между собой и помахав всем рукой, Даниэль, Терренс и Эдвард также покидают сцену и тихо выдыхают с прикрытыми глазами, пока идут в том направлении, что и блондин.
— Ох, кажется, отбились… — прикладывает руку ко лбу Даниэль.
— Да, я очень рад, что все закончилось, — устало говорит Эдвард.
— Как бы то ни было, вы все отлично справились, — отмечает Терренс. — Не было, конечно, прежнего задора, но концерт прошел без сучка и задоринки.
— Слушайте, а ведь та девчонка отчасти права. Питер реально ведет себя так, будто ему по хер на группу. Будто он играет с нами лишь из чувства долга.
— Думаю, это верно лишь наполовину, — предполагает Даниэль. — Питер любит свое дело, но не может полностью на нем сосредоточиться, пока не знает, как разобраться со своими проблемами.
— Что-то я начинаю все больше верить, что мистер Джонсон оказался прав насчет заблокированных воспоминаний, — признается Терренс. — Однозначно есть что-то еще, что беспокоит Питера.
— Но тогда почему он об этом не говорит?
— Возможно, это что-то намного хуже, чем издевательства в школе. То, что причиняет ему куда более сильную боль. То, что он предпочел забыть, чтобы ему не стало еще хуже.
Питер замолкает на пару секунд и нервно сглатывает.
— Хотя в то же время я пытаюсь убедить себя в том, что проявлять эмоции – это совсем не стыдно. Даже если есть тому свидетели. Например, Терренс, Даниэль и Эдвард. Даже если они мои самые близкие люди, я все равно испытываю стыд за то, что позволяю себе сломаться перед ними. Что не могу себя контролировать. Да, они все понимают, и я им за это очень благодарен. Но… Я бы хотел быть чуть менее эмоциональным.
— Может, есть что-то, что должно помочь вам оставить всю эту боль в прошлом? — спрашивает девушка.
— Если честно, я и сам не знаю, что мне поможет. Я веду борьбу с травмами уже много лет и так не смог понять, как мне окончательно исцелиться. Хотя и должен признать, что сейчас я чувствую себя чуточку легче, чем некоторое время назад. Наверное, потому что в моей жизни появились люди, которым я смог довериться. Появились те, кто меня любит, уважает и ценит. Раньше я боролся со всем этим один и… Мне было очень тяжело. Держать все в себе было сравнимо с времяпрепровождением в тесной коробке, где ты не можешь дышать и не видишь ничего, кроме непроглядной темноты. Где тебе страшно, потому что ты один, тебя никто не слышит…
— А вы можете подтвердить слухи и подозрения ваших поклонников о том, что вероятность самовредительства и самоубийства все еще существует?
— Существует, — неуверенно кивает Питер. — Если бы я сейчас заявил, что с этим покончено, то сказал бы вам наглую ложь. Иногда я очень хочу взять лезвие и провести им по коже. Наказать себя… За то, что я… Вообще существую на этом свете. И умудрился разочаровать тех, кто в меня верил. Я… Я привык себя наказывать. Это стало для меня нормой. Умом я понимаю, что так проблему не решишь, но не могу ничего с собой поделать. Лезвие будто гипнотизирует меня, когда оно попадается мне на глаза. Любой острый предмет словно отключает мой мозг и манит к себе. Если меня в этот момент никто не остановит, то я точно причиню себе вред. Но благо… Всегда находится кто-то, кто приводит меня в чувства. Друзья, девушка или ее собака…
— Просто помните о том, что если вы что-то с собой сделайте, то это разобьет сердце многим людям. Всем вашим поклонникам, которые продолжают за вас переживать и желают вам только самого лучшего.
— На этом я и держусь. Помню, что многим чем-то обязан. Я не могу никого подвести и разочаровать. Если бы я был совсем одинок, то меня бы здесь уже давно не было. Группы «Against The System» либо не существовало бы вообще, либо ее состав был бы не таким, каким вы видите его сейчас.
— Но ведь вы не хотите сказать, что играйте в группе по принуждению? Что кто-то из друзей попросил вас присоединиться, и вы согласились из страха обидеть и разочаровать?
— Нет-нет, в группе я играю по своей воле. Я правда люблю музыку и всю связанную с ней работу. Создавать свою собственные треки – прекрасно. Это то, чем я всей душой наслаждаюсь. То, что спасает меня в темные времена и хоть немного просветляет мой разум.
— Да, но вы почему-то всегда говорите так, будто вам плевать на группу, ее достижения и какую-либо деятельность.
— Нет, девушка, это не так, — возражает Питер. — Группа была, есть и будет важной частью моей жизни. И как бы плохо мне порой ни было, я продолжу выполнять свои обязанности ударника группы и создавать для вас музыку со своими парнями.
— Если честно, звучит так, словно вы делайте кому-то одолжение. Словно вы дали обещание никого не подводить.
— Отчасти в ваших словах есть правда. Дело не только в моем желании исполнять для вас музыку. Свою роль играет и страх вновь кого-то подвести. Ведь… Однажды… Я уже фактически подвел ребят, когда… Хотел свести с жизнью. Я наплевал на группу и думал только о себе, о своих проблемах. Из-за чего она едва не распалась, а парни чуть не потеряли шанс исполнить свою мечту. В этом была бы исключительно моя вина. Так что… Я больше не хочу никого разочаровывать. Не хочу… Подводить… В этот раз у меня нет права на ошибку.
— Простите, Питер, но я согласна с этой девушкой! — вставляет какая-то светловолосая девушка, которая попросила дать ей микрофон. — Такое впечатление, что вас держат в группе как заложника. Вы не хотите играть, но вас вынуждают выходить на сцену и делать вид, что все хорошо.
— Нет, ребята, не надо так думать, — вступается Терренс. — Мы вовсе не держим Питера насильно в группе. Если он захочет уйти, то мы не станем отговаривать. Хотя и не отрицаем, что не хотим выступать без него и не видим на месте барабанщика никого, кроме этого парня.
— Как бы то ни было, я обожаю играть в группе, — без эмоций на лице говорит Питер. — Обожаю играть для вас и видеть ваши улыбки и радость на лице. Это приносит мне огромное удовольствие. Это то, что удерживает меня на плаву. А если бы я хотел, то уже давно ушел бы из группы и занялся чем-то другим. Дело лишь в моих психологических травмах. Это они меня ломают. Они порой доводят до отчаяния и истерики.
Питер замолкает на пару секунд и отводит взгляд в сторону, едва сдерживая эмоции, что норовят захватить его с головой, пока рядом сидящий Даниэль кладет руку ему на плечо.
— Иногда… — дрожащим голосом произносит Питер. — Иногда мне кажется… Что я в этом мире лишний… Что я вообще не должен был рождаться. Как будто этот жестокий мир хочет всеми силами от меня избавиться. Он не хочет, чтобы я жил и радовался. Не хочет, чтобы я весело проводил время с друзьями, встречался с девушкой, выступал с группой по всему миру… Не зря ведь… Меня с самого детства доводят до желания сдохнуть добровольно. Но… В то же время… Меня что-то все время удерживает… Кто-то меня все время спасает.
Питер с дрожью выдыхает и, оперевшись локтем о колено, прикрывает лицо рукой, пока опешившие Эдвард и Терренс сначала переглядываются между собой, а затем с неподдельной печалью на своего приятеля, которого Даниэль приобнимает за плечи.
— Хотя бывают моменты, когда я этого не хочу. Когда я хочу по-тихому сделать дело. Чтобы все узнали об этом лишь тогда, когда будет слишком поздно. Я постоянно задаюсь вопросом, почему кто-то или что-то все еще удерживает меня здесь и заставляет мучиться. Ведь… Если бы кто-то желал мне добра, то… Они отпустили бы меня… Позволили бы покончить со всем этим дерьмом раз и навсегда.
В этот момент широко распахнувший глаза Даниэль переглядывается с ошарашенными Терренсом и Эдвардом.
— Еще и эти гребаные обязанности… — низким голосом произносит Питер и тихо шмыгает носом. — На кой черт я вообще согласился все это на себя взвалить? Почему позволил себе быть кому-то обязанным? А ведь мог бы сейчас просто валяться на кровати у себя дома и пялиться в потолок. Я люблю музыку, но сейчас она меня не спасает. И интересует меня меньше всего. А что интересует? Да пес его знает! Наверное… Я вообще ничего не хочу… Ничего… Совсем… Хочу послать все куда подальше!
Оперевшись локтями о колени и согнувшись пополам, Питер проводит дрожащими ладонями по лицу и запускает пальцы в свои волосы, которые он слегка оттягивает.
— Зря я пытался убедить себя в том, что все в прошлом. Ничего в прошлом. Ничто не прошло. Прошло уже миллион лет, а боль все еще сильна. И… Я не знаю, что мне с ней сделать. Как мне справиться с ней. Хочется жить спокойной нормальной жизнью, но все как будто против меня. Не одно, так другое. Что-то снова и снова толкает меня к пропасти, стоит мне выбраться из нее неимоверными усилиями. И… Чем больше я падаю и карабкаюсь наверх, тем меньше у меня остается сил. И желания. Сейчас я уже практически не вижу смысла отчаянно бороться. Не понимаю, почему я все еще пытаюсь отсрочить то, что мне суждено. Если мне с самого начала было суждено умереть… Значит, так и должно быть… Да и я сам этого все еще хочу…
Питер тихо шмыгает носом и накрывает глаза ладонью, чтобы скрыть от присутствующих слезы, что в них скапливаются. Пока растерянные и шокированные подобным эмоциональным срывом мужчины люди в зале не знают, что им делать и говорить, Даниэль еще крепче обнимает своего приятеля и гладит по голове, что лежит у него на плече. Терренс и Эдвард также не остаются равнодушными и практически сразу встают со стульев и окружают со всех сторон блондина, также пытаясь утешить его крепкими объятиями.
— Тихо-тихо, Пит, спокойно, — спокойно произносит Терренс, энергично растирая заднюю часть шеи Питера.
— Все хорошо, приятель, мы рядом, — успокаивает Эдвард, похлопав Питера по колену после того, как наклоняется к нему. — Все хорошо.
— Это эмоции, брат, просто эмоции, — утешает Даниэль, придерживая Питера за плечи, пока тот часто шмыгает носом и энергично трет глаза пальцами.
Питер ничего не говорит и просто смотрит мокрым взглядом в пол, пока его самого начинает сильно колотить от напряжения, а дыхания как будто начинает не хватать.
— Молодец, Питер, молодец! — восклицает Эдвард. — Ты не бежишь от проблемы, а признаешь ее. Это очень хорошо.
— И помни – мир нуждается в тебе! — добавляет Даниэль. — Многие люди в тебе нуждаются. Всегда будут нуждаться.
— Пока у тебя есть мы с ребятами, ты никогда не будешь одинок, — уверяет Терренс. — Мы все вытерпим, все переживем, всегда выслушаем и поможем.
Прекрасно понимая, что он все-таки находится перед толпой незнакомых людей, Питер изо всех сил пытается сдержать свои эмоции и сделать так, чтобы слушатели не увидели его красные и опухшие от слез глаза. Впрочем, у него это вообще не получается. Да и даже если сейчас его собой загораживают Терренс и Эдвард, в разное время заключившие блондина в крепкие объятия, на которые тот охотно отвечает, присутствующие в зале все прекрасно видят, хотя и с пониманием относятся к подобному срыву.
— Ребята, можете ли вы, пожалуйста, поддержать нашего брата и дать ему понять, что мы все его очень сильно любим? — поднеся микрофон ко рту, обращается к зрителям Эдвард.
По всему залу тут же раздаются оглушительные аплодисменты, призванные оказать Питеру поддержку. Можно даже услышать, как кто-то громко выкрикивает слова любви. Сам мужчина прекрасно все это слышит и по этой причине чувствует себя немного лучше. Пока Терренс, Даниэль и Эдвард всеми силами утешают его ободряющими словами и крепкими объятиями, он начинает испытывать огромный стыд из-за того, что на него сейчас смотрит огромное количество людей. Смотрит на то, как он позволил себе поддаться эмоциональному срыву, о котором обязательно напишут кучу статей и снимут немало репортажей.
Это спустя некоторое время заставляет Питера силой взять себя в руки. Он медленно выпрямляется, несколько раз шмыгает носом и немного приглаживает растрепавшиеся волосы, пока Даниэль и Терренс хлопают его по спине или голове, а Эдвард держит приятеля за предплечья.
— Простите, ребята… — низким, слегка дрожащим голосом произносит Питер и резким, нервным движением руки вытирает слезы под глазами. — Извините… Извините за мой срыв… Простите… Мне очень жаль… Мне стыдно… Простите…
Питер немного приподнимает голову и все еще мокрыми глазами смотрит на всех присутствующих в зале, на лицах которых читается неподдельная грусть, искреннее сочувствие и ни капли осуждения.
— Знаю, артист должен оставаться профессионалом и… Забывать о своих личных проблемах… Но… Мне… Мне правда очень тяжело… Тяжело справляться со всем, через что мне приходиться проходить. Я… Я правда очень хочу выбраться из этой ямы. Хочу быть счастливым, жить нормальной жизнью и доверять людям, перестав думать, будто все хотят мне навредить. Но у меня не получается. Я ничего не могу с собой поделать. Это не в моей власти. Я не могу…
— Мы любим тебя, Питер! — восклицает какая-то юная девочка из толпы. — Ты лучший!
— Питер Роуз лучший! — начинает скандировать еще какая-то девушка, за которой вскоре все начинают повторять.
Слушая поддерживающие лозунги, что поселяют в его душе что-то согревающее, Питер бросает немного натянутую улыбку.
— Спасибо, ребята… — тихо благодарит Питер. — Спасибо за всю вашу поддержку. Для меня это правда очень многое значит.
Народ продолжает выкрикивать слова поддержки в адрес Питера и громко ему аплодировать ему еще несколько секунд. Все это время Терренс, Эдвард и Даниэль не отходят от него ни на шаг и как могут помогают ему успокоиться: то крепко обнимут, то похлопают по голове, спине или колену, то просто придерживают за плечи. Парни также могут сказать ему что-то ободряющее, всем видом показывая, что ни при каких обстоятельствах не бросят друга в беде.
— Э-э-э, ладно, ребята… — берет слово Терренс, поднеся микрофон ко рту и повернувшись лицом к толпе. — Думаю, на этом наше с вами общение, к сожалению, подходит к концу.
— Да, спасибо большое, что пришли на наш небольшой концерт, — благодарит Даниэль. — Мы были невероятно счастливы сыграть для вас не только уже известные вам песни, но и парочку новых.
— А также мы благодарим вас за все ваши вопросы, — добавляет Эдвард. — Нам было очень интересно пообщаться со всеми вами. Жаль, что мы не успели ответить на все вопросы. Но надеемся, что у вас еще будет шанс встретиться с нами и спросить о чем угодно.
— До встречи на других концертах! — прощается Терренс. — Приходите посмотреть на нас еще раз!
— И не забудьте сделать предзаказ нашего дебютного альбома, который выйдет уже очень скоро! — призывает Эдвард.
— Мы вас любим, бунтари! — восклицает Даниэль. — Вы лучшие фанаты на свете!
Пока все присутствующие в зале начинают бурно аплодировать, сначала Эдвард, Терренс и Даниэль встают лицом к ним и берутся за руки, а затем к ним присоединятся и Питер после подзывающего жеста Перкинса. После чего они делают на прощание поклон и с легкой улыбкой наблюдают за народом. А когда его друзья начинают тихонько аплодировать себе и друг другу, Роуз без слов разворачивается, быстрым шагом покидает сцену и направляется в гримерную, по дороге пряча свои красные, заплаканные глаза и радуясь, что этот концерт наконец-то отыгран. Вопросительно переглянувшись между собой и помахав всем рукой, Даниэль, Терренс и Эдвард также покидают сцену и тихо выдыхают с прикрытыми глазами, пока идут в том направлении, что и блондин.
— Ох, кажется, отбились… — прикладывает руку ко лбу Даниэль.
— Да, я очень рад, что все закончилось, — устало говорит Эдвард.
— Как бы то ни было, вы все отлично справились, — отмечает Терренс. — Не было, конечно, прежнего задора, но концерт прошел без сучка и задоринки.
— Слушайте, а ведь та девчонка отчасти права. Питер реально ведет себя так, будто ему по хер на группу. Будто он играет с нами лишь из чувства долга.
— Думаю, это верно лишь наполовину, — предполагает Даниэль. — Питер любит свое дело, но не может полностью на нем сосредоточиться, пока не знает, как разобраться со своими проблемами.
— Что-то я начинаю все больше верить, что мистер Джонсон оказался прав насчет заблокированных воспоминаний, — признается Терренс. — Однозначно есть что-то еще, что беспокоит Питера.
— Но тогда почему он об этом не говорит?
— Возможно, это что-то намного хуже, чем издевательства в школе. То, что причиняет ему куда более сильную боль. То, что он предпочел забыть, чтобы ему не стало еще хуже.
