Подобные игрища стали проводиться раз в месяц и очень скоро приобрели масштаб настоящих оргий. Людей становилось всё больше, классовая разница быстро стерлась. Придворные дамы были не против сношаться с охранниками или слугами, чаще подчиняясь, чем доминируя. Мужчинам нравилось меняться партнершами, стали даже приводить девственниц, не говоря уже об извращенных формах соития. На фоне такого дикого разврата настоящей насмешкой выглядела появившаяся мода на маски, якобы скрывающие владельца. Для мужчин это стало данью моде, для женщин очередным способом выделиться и показать свой статус. Проводить мероприятия теперь приходилось в большом приемном зале. Утром я могла принимать в нем послов других государств, устраивать благотворительные приемы, а поздно вечером на этом же полу в развратных позах масса женщин умоляла взять их пожестче. Сначала я думала, что интерес к подобного рода забавам быстро угаснет, однако ошиблась. Ему, казалось, не было конца и предела, я уже ничем не управляла, но присутствовала каждый раз, больше для контроля, нежели для удовольствия. Никакой платы за публичный секс уже не было в помине. Эктор представил мне как-то раз отчет о тратах, у меня глаза на лоб полезли. Так много выпито, съедено, сломано и испорчено, что впору брать деньги с гостей, а не раздавать им. Я так и сделала. Объявила о необходимости внесения платы каждый раз, непосредственно перед входом в зал. Вначале плата была небольшой, но постепенно росла, чем ограничила приток совсем уж недостойных. Состоятельные люди могли привести с собой кого угодно и заплатить за его вход. Конечно, скоро это стало предметом торга и договоренностей. Пришлось ввести регистрацию, иначе невозможно контролировать, кто присутствовал, кто в чем виноват, кто оплатил, кто испортил имущество. Пришлось нанимать еще слуг и привлекать охрану для контроля мероприятия. И всё равно происходили скандалы.
- Какое мне дело, что она забеременела?! – возмущалась я, слушая письма и прошения.
- Госпожа, потерпевшая семья не знает, кто отец их будущего потомства.
- Какое мне дело? Нужно лучше следить за детьми и женами. Глупая курица не принимала настой, залетела, и что она теперь хочет? Денег?
- Да, госпожа.
Я закипела от возмущения и отчеканила сквозь зубы:
- Выслать всю семью в другой город. И пусть будут благодарны, что не в темницу. Сделай так, чтобы они это поняли.
- Слушаюсь, госпожа.
В другой раз кто-то устроил пожар, виновного не нашли. Потом случилось несчастье, в пылу разврата задушили молодую женщину. Мне только этих хлопот не хватало и терпение, наконец, лопнуло.
- Эктор, пиши. Кларисса назначается управляющей праздниками плоти. Проводиться они будут не чаще одного раза в месяц по утвержденному мною графику. Все участники оплачивают вход и проходят регистрацию каждый раз. Оплата вперед запрещена, за предоставление ложных сведений – штраф в размере пятидесяти золотых и запрет на участие в праздниках плоти пожизненно. Королевская семья и управляющий мероприятием не несут ответственности за физическое и психическое здоровье гостей, потерю девственности, утерю любого имущества, порчу имущества и несчастные случаи. Каждый, подписавший соглашение, полностью осознает риск и ответственность, и обещает не иметь никаких претензий к проведению мероприятия. Императрица, а также управляющий по повелению императрицы, имеет право в любой момент без объяснения причин удалить любого участника мероприятия, а также наложить запрет на его участие впредь. Во время мероприятия действуют городские законы, определяющие стандартное наказание за убийство, кражу, порчу чужого имущества и прочее.
Перед входом в зал, после оплаты, каждый гость подписывал лист с мини договором, в котором подтверждал личной подписью согласие на практически любые действия с его телом, однако с согласия его самого. Я жестко запрещала насилие, хотя видела, что оно всё равно происходит, но ответственность за это небольшое неизбежное зло всегда перекладывала на чужие плечи. Престарелый мужчина привел с собой молоденькую девушку, чтобы прилюдно лишить её девственности, потом пустить по кругу, в итоге сделав своей рабыней или продав тут же кому-нибудь. Какое мне дело? Он наверняка заплатил её семье, такие случаи происходили, происходят и будут происходить всегда. Единственный запрет, введенный мною в этом плане: запрещено приводить детей до четырнадцати лет. Пойманный за такое растление человек отправлялся в тюрьму, а его семья теряла всё имущество. Почтенная жена, скрывая лицо за искусной маской, изменяет мужу – какое мне дело? Это её личный выбор, и его вина. Родители приводили молодых сыновей для практики любовных утех. Ну, ребенок не мой, их дело.
Разврат, порок, насилие, боль, лицемерие, подкуп и похоть – вот что я видела на этих праздниках. Сколько раз порывалась запретить, но сил не хватало. Сладкий грех, растление, гниение – всё это так приятно, иногда. Появилась новая мода: молодые девушки, девственницы, приходили на праздники и имели по множеству партнеров орально и анально, но не трогали свою девственность. Их стали называть «полетки», ранние яблочки, порченые червячком, но продолжающие спеть. В конце концов, не без помощи Клариссы, которой нравился порядок и классификация, установились неписаные правила поведения. Зал делился на несколько зон. В центре зала открытая купальня, где можно смыть следы позора и выпорхнуть чистой, как свежая рыбка из волны, навстречу новым поцелуям. Туалет при этом сохранился в конце коридора, превращаясь на время из королевского в общественный. Отдельно зона танцев и веселья, где выпивали, ели, танцевали и пели, но считалось дурным тоном заниматься сексом. Для этого есть все остальные зоны. Обычная, ближе к центру, множество подушек, стулья, столы; зона боли, где ставили колодки, кресты и шесты, куда приковывали мужчин и женщин, причиняя им боль различными способами; зона выбора, где проводили время мужчины и женщины в ожидании очередного партнера, вышедшего из толпы; свободная зона по краям, с креслами и лавками, где можно отдохнуть и никто никого ни к чему не принуждает. Не все женщины и мужчины были готовы на всё, появилось разделение. Девушки-полетки носили косынки, как-бы в знак девственности, никто не смел их лишить её без согласия и без подтверждения хотя бы трех свидетелей. При этом они всё еще должны были прежде предстать передо мной или Клариссой, дабы не было обмана. Женщины, готовые только на традиционный секс, носили зеленые повязки на предплечье, готовые еще и на оральный – желтые. Готовые вообще все отверстия предоставить для мужчин – красные. Такие же повязки, желтого и красного цвета, носили некоторые мужчины. Нормальные мужчины, любящие только женщин, не носили повязки, также не носили их пришедшие просто посмотреть, наблюдатели, были и такие.
В городские газеты быстро попал материал о развратных оргиях, но Эктор заплатил печатникам и материал вышел больше информационный, чем порицательный. Публикации вызывали интерес, любопытство и зависть. Вскоре в городе открылись подпольные клубы подобного содержания.
Часто, наблюдая за этой бежевой копошащейся массой, я испытывала презрение к ним, ненависть и гадкость. Иной раз мечтала оказаться там, быть растерзанной толпой возбужденных мужчин, исполосованной плетью и залитой липкой белой жидкостью. Я восседала на возвышении на троне, и позволяла иногда кому-то показывать передо мной свое мастерство или темперамент, но ни разу не позволила ни одному мужчине проникнуть в мое тело, священный храм, недостойный прикосновений грязных животных. Я вспоминала, как хорошо быть с мужчиной, как прекрасно в крепких объятьях, плакала по ночам и почти была готова кинуться на любого охранника в коридоре, срывалась и вызывала к себе кого-нибудь, но в последний момент передумывала и ни разу не была ни с кем. Как только я представляла, как выпирающая часть чьего-то тела вонзится в меня, как какой-то мужлан хоть на секунду помыслит, что владеет мной, меня тут же начинало тошнить. Обуревала дикая злость, хотелось убивать, рвать. Никому «из этих» я не позволю иметь такую власть надо мной, ни перед кем не прогнусь со сладостным стоном. Иногда я позволяла это женщинам. Любая женщина ниже меня во всем, просто служанка, рабыня, ничто. Мужчины тоже ничто, но они сильные, крепкие, пахнут иначе. Как звери, самцы. Женщине я могу позволить касаться меня, это просто обслуга, не более. И я позволяла, многое. Они расчесывали мои волосы, увлажняли кожу маслом, массировали ноги, целовали нежные места. Клариссе я позволяла изредка ублажать меня моими игрушками и ей самой пользоваться при мне той, которую я ей подарила. Когда я пребывала в плохом настроении, нравилось смотреть как бьют и пытают, но всё только по желанию жертвы, я не хотела никогда заставлять и принуждать. Видела слезы, слушала крики и рыдания, зная, что передо мной доброволец. Не особо приятно видеть страдания мужчин, они страдают слишком скупо. Стискивают зубы, мычат, редко стонут. Другое дело женщины. Особенно мне нравилось вызвать доброволецу, посулив ничтожную награду, которая имеет вес лишь оттого, что принята из рук императрицы, а потом заставить её жестоко жалеть, умолять пощадить, добиться бессилия, упадка воли, истерики. Я чувствовала, внутри меня живет зверь, которого я кормлю этими криками и стонами. Я понимала, что это ненормально, я хотела избавиться от него, но не могла. С ужасом и трепетом наблюдала, как причиняют ожоги, вводят большие предметы в разные отверстия тела, душат, унижают. Еще более странно видеть, что почти всех вокруг это приводит в восторг. Никто не кидается на помощь, по лицу очевидцев стекает похоть и вожделение, глаза разъедает жажда разврата. Иногда мне хотелось вскочить и закричать «да что с вами, люди?!», хлестать по лицу, чтобы опомнились, но я понимала: они просто не увидят меня. Я осознавала, что сама попала в расставленную собой же паутину, и чем больше трепыхаюсь, тем больше запутываюсь, тону в трясине, грязи, такой приятной, теплой, пульсирующей, как мягкая жилка на шее Клариссы…
Время быстро летит, особенно, когда его не нужно считать, годы пролетают как недели. Мираж вырос в крупного мощного зверя. Мой боевой конь. Я очень им гордилась. Когда он был еще подростком, проявлял характер, не признавал меня хозяйкой. Несколько раз неожиданно сбрасывал меня, издеваясь и проверяя. В конце концов я разозлилась и отвесила жеребцу смачную оплеуху. Животное озадаченно посмотрело, склонив голову набок, и ушло в стойло. Конь отказался от еды на три дня и не выходил, потом я пришла мириться с лакомством. Мы поговорили, обнялись и стали друзьями. Для него и окружающих я вела себя храбро и уверенно, но в глубине души всегда боялась, садясь в седло. Слишком он крупный и сильный. И хотя любит меня и слушается всех команд, всё равно это зверь, может поменяться в любой миг. Вега выросла в спокойную здоровую кобылу, ленивую и жадную до ласки. Обожала, когда её гладят, чешут, не важно кто.
Время от времени я гадала пророчества, ничего невероятного так и не найдя. Некоторые никак не поддавались, как крепкие орешки, я держала их в уме и прикладывала к любому сколько-нибудь значимому событию в мире.
Эктор собрался жениться. На той девушке, Анне. Я подозревала, что у них чувства, но, когда случайно застала целующимися и потом слушала смущенные объяснения Эктора, испытала злость. Мне Эктор, как мужчина, никогда не был нужен, но он - моя собственность, а теперь придется делиться. Девушка смышленая и хорошенькая, она будет счастлива с ним, они станут как-бы отдельно от меня, будет не просто двое слуг, а "они", и это наделяет пару какой-то силой, которой у меня нет. Ревностно допросила Мелика, не собирается ли он жениться, но молодой человек с бледный лицом и горящими глазами горячо уверял, что даже и не собирался никогда. Его дескать интересует только служба мне, это дело его жизни. Ну-ну, посмотрим. Сейчас ты преданный воин, а завтра мимо пройдет, вертя задом, вкусно пахнущая, свежая, как роса поутру, юная малышка, и твой инстинкт размножения, резко отвердев, потащит, поведет куда глаза глядят, застилая сладкой пеленой, заставляя забыть любой долг. Чем больше об этом размышляла, тем противнее становилось. Какие же люди мерзкие, неполноценные. Меня не должна волновать их жизнь, никаких эмоций, плевать на Эктора. Их век настолько короток и малозначим для меня, что и внимания обращать не стоит. Я позволила себе прикипеть к некоторым, по старой привычке, больше такое не повторится, поэтому, когда Эктор попросил разрешение на брак, сразу разрешила, только строго наказав, чтобы это не отражалось на службе. Никаких оправданий, вроде "у меня семья" или "у меня же дети" не потерплю. Я сочетала пару браком, подарила дорогие подарки, на праздничный обед не осталась, сославшись на дела. Сидела в кабинете одна, размышляя, не нужен ли и мне рядом кто-то. Друг, опора, любовь. Если бы были варианты - рассмотрела бы, а так... Кто может встать рядом со мной? Обычный человечек? Великий? Только полюбишь, привыкнешь, глядишь, а он уже умер. Не хочу так, лучше и не начинать.
Горные разработки очень медленно набирали обороты. Прежде чем начать получать прибыль, нужно много вложить, а страна мне досталась небогатая. Помощь Минеры позволяла дышать полегче, но не сильно. Мне бы еще пару таких помощников, но я опасалась Каифа и других, боялась впасть в кредитную зависимость и потерять контроль над тем, чего так добивалась. С Шоном отношения ухудшились из-за того, что на шахты и караваны часто нападали. Я винила Шона, он оправдывался, что не контролирует все горы, и вообще, не я ли говорила, что горы - часть Александрии, получается не справляюсь я сама. Для защиты нужно больше людей и оружия, а это всё деньги, деньги... Вдобавок прошлый год выдался засушливым, неурожайным, откуда-то с юга прилетела черная тля и сожрала всё, что осталось. Пришлось даже закупать зерно за границей, иначе нечего сеять весной. Весна текущего года не принесла облегчения - специалисты пророчили жару, засуху, вместе с ними голод, болезни и человеческую ненависть. Обычным делом стали новости о стычках, грабежах тут и там, в соседних странах ситуация немногим лучше, помощи не попросишь. Да и не смогла бы. Это унизительно. Ничего страшного, всякое бывает. В хрониках описано много таких годов, прослеживается цикличность. А люди что? Люди выживут. Реки не пересохли, в них есть рыба. В лесах около воды ягоды и фрукты, в горах водится дичь. Какое-то количество людей умрет, это не скажется особо ни на чем, люди быстро плодятся, за пару десятков лет восстановятся села и деревни, опустошенные голодными городами.
Уже дважды я летала на горную границу на столкновения с горцами. Первый раз, чтобы разобраться, в чем дело, у нас же мир. Второй раз, чтобы заодно поговорить с Шоном об этом. Он был печален и раздражен, развел руками.
- Люди голодают. У вас там хоть что-то есть, а нам каково, представь. Я не могу приказать людям сидеть на месте и умирать от голода. У всех семьи. И горячий горский нрав, не забывай. В критической ситуации горец вспоминает свои корни и берется за оружие.
Горный король измерил широкую стену комнаты два раза, я красноречиво молчала.
- Какое мне дело, что она забеременела?! – возмущалась я, слушая письма и прошения.
- Госпожа, потерпевшая семья не знает, кто отец их будущего потомства.
- Какое мне дело? Нужно лучше следить за детьми и женами. Глупая курица не принимала настой, залетела, и что она теперь хочет? Денег?
- Да, госпожа.
Я закипела от возмущения и отчеканила сквозь зубы:
- Выслать всю семью в другой город. И пусть будут благодарны, что не в темницу. Сделай так, чтобы они это поняли.
- Слушаюсь, госпожа.
В другой раз кто-то устроил пожар, виновного не нашли. Потом случилось несчастье, в пылу разврата задушили молодую женщину. Мне только этих хлопот не хватало и терпение, наконец, лопнуло.
- Эктор, пиши. Кларисса назначается управляющей праздниками плоти. Проводиться они будут не чаще одного раза в месяц по утвержденному мною графику. Все участники оплачивают вход и проходят регистрацию каждый раз. Оплата вперед запрещена, за предоставление ложных сведений – штраф в размере пятидесяти золотых и запрет на участие в праздниках плоти пожизненно. Королевская семья и управляющий мероприятием не несут ответственности за физическое и психическое здоровье гостей, потерю девственности, утерю любого имущества, порчу имущества и несчастные случаи. Каждый, подписавший соглашение, полностью осознает риск и ответственность, и обещает не иметь никаких претензий к проведению мероприятия. Императрица, а также управляющий по повелению императрицы, имеет право в любой момент без объяснения причин удалить любого участника мероприятия, а также наложить запрет на его участие впредь. Во время мероприятия действуют городские законы, определяющие стандартное наказание за убийство, кражу, порчу чужого имущества и прочее.
Перед входом в зал, после оплаты, каждый гость подписывал лист с мини договором, в котором подтверждал личной подписью согласие на практически любые действия с его телом, однако с согласия его самого. Я жестко запрещала насилие, хотя видела, что оно всё равно происходит, но ответственность за это небольшое неизбежное зло всегда перекладывала на чужие плечи. Престарелый мужчина привел с собой молоденькую девушку, чтобы прилюдно лишить её девственности, потом пустить по кругу, в итоге сделав своей рабыней или продав тут же кому-нибудь. Какое мне дело? Он наверняка заплатил её семье, такие случаи происходили, происходят и будут происходить всегда. Единственный запрет, введенный мною в этом плане: запрещено приводить детей до четырнадцати лет. Пойманный за такое растление человек отправлялся в тюрьму, а его семья теряла всё имущество. Почтенная жена, скрывая лицо за искусной маской, изменяет мужу – какое мне дело? Это её личный выбор, и его вина. Родители приводили молодых сыновей для практики любовных утех. Ну, ребенок не мой, их дело.
Разврат, порок, насилие, боль, лицемерие, подкуп и похоть – вот что я видела на этих праздниках. Сколько раз порывалась запретить, но сил не хватало. Сладкий грех, растление, гниение – всё это так приятно, иногда. Появилась новая мода: молодые девушки, девственницы, приходили на праздники и имели по множеству партнеров орально и анально, но не трогали свою девственность. Их стали называть «полетки», ранние яблочки, порченые червячком, но продолжающие спеть. В конце концов, не без помощи Клариссы, которой нравился порядок и классификация, установились неписаные правила поведения. Зал делился на несколько зон. В центре зала открытая купальня, где можно смыть следы позора и выпорхнуть чистой, как свежая рыбка из волны, навстречу новым поцелуям. Туалет при этом сохранился в конце коридора, превращаясь на время из королевского в общественный. Отдельно зона танцев и веселья, где выпивали, ели, танцевали и пели, но считалось дурным тоном заниматься сексом. Для этого есть все остальные зоны. Обычная, ближе к центру, множество подушек, стулья, столы; зона боли, где ставили колодки, кресты и шесты, куда приковывали мужчин и женщин, причиняя им боль различными способами; зона выбора, где проводили время мужчины и женщины в ожидании очередного партнера, вышедшего из толпы; свободная зона по краям, с креслами и лавками, где можно отдохнуть и никто никого ни к чему не принуждает. Не все женщины и мужчины были готовы на всё, появилось разделение. Девушки-полетки носили косынки, как-бы в знак девственности, никто не смел их лишить её без согласия и без подтверждения хотя бы трех свидетелей. При этом они всё еще должны были прежде предстать передо мной или Клариссой, дабы не было обмана. Женщины, готовые только на традиционный секс, носили зеленые повязки на предплечье, готовые еще и на оральный – желтые. Готовые вообще все отверстия предоставить для мужчин – красные. Такие же повязки, желтого и красного цвета, носили некоторые мужчины. Нормальные мужчины, любящие только женщин, не носили повязки, также не носили их пришедшие просто посмотреть, наблюдатели, были и такие.
В городские газеты быстро попал материал о развратных оргиях, но Эктор заплатил печатникам и материал вышел больше информационный, чем порицательный. Публикации вызывали интерес, любопытство и зависть. Вскоре в городе открылись подпольные клубы подобного содержания.
Часто, наблюдая за этой бежевой копошащейся массой, я испытывала презрение к ним, ненависть и гадкость. Иной раз мечтала оказаться там, быть растерзанной толпой возбужденных мужчин, исполосованной плетью и залитой липкой белой жидкостью. Я восседала на возвышении на троне, и позволяла иногда кому-то показывать передо мной свое мастерство или темперамент, но ни разу не позволила ни одному мужчине проникнуть в мое тело, священный храм, недостойный прикосновений грязных животных. Я вспоминала, как хорошо быть с мужчиной, как прекрасно в крепких объятьях, плакала по ночам и почти была готова кинуться на любого охранника в коридоре, срывалась и вызывала к себе кого-нибудь, но в последний момент передумывала и ни разу не была ни с кем. Как только я представляла, как выпирающая часть чьего-то тела вонзится в меня, как какой-то мужлан хоть на секунду помыслит, что владеет мной, меня тут же начинало тошнить. Обуревала дикая злость, хотелось убивать, рвать. Никому «из этих» я не позволю иметь такую власть надо мной, ни перед кем не прогнусь со сладостным стоном. Иногда я позволяла это женщинам. Любая женщина ниже меня во всем, просто служанка, рабыня, ничто. Мужчины тоже ничто, но они сильные, крепкие, пахнут иначе. Как звери, самцы. Женщине я могу позволить касаться меня, это просто обслуга, не более. И я позволяла, многое. Они расчесывали мои волосы, увлажняли кожу маслом, массировали ноги, целовали нежные места. Клариссе я позволяла изредка ублажать меня моими игрушками и ей самой пользоваться при мне той, которую я ей подарила. Когда я пребывала в плохом настроении, нравилось смотреть как бьют и пытают, но всё только по желанию жертвы, я не хотела никогда заставлять и принуждать. Видела слезы, слушала крики и рыдания, зная, что передо мной доброволец. Не особо приятно видеть страдания мужчин, они страдают слишком скупо. Стискивают зубы, мычат, редко стонут. Другое дело женщины. Особенно мне нравилось вызвать доброволецу, посулив ничтожную награду, которая имеет вес лишь оттого, что принята из рук императрицы, а потом заставить её жестоко жалеть, умолять пощадить, добиться бессилия, упадка воли, истерики. Я чувствовала, внутри меня живет зверь, которого я кормлю этими криками и стонами. Я понимала, что это ненормально, я хотела избавиться от него, но не могла. С ужасом и трепетом наблюдала, как причиняют ожоги, вводят большие предметы в разные отверстия тела, душат, унижают. Еще более странно видеть, что почти всех вокруг это приводит в восторг. Никто не кидается на помощь, по лицу очевидцев стекает похоть и вожделение, глаза разъедает жажда разврата. Иногда мне хотелось вскочить и закричать «да что с вами, люди?!», хлестать по лицу, чтобы опомнились, но я понимала: они просто не увидят меня. Я осознавала, что сама попала в расставленную собой же паутину, и чем больше трепыхаюсь, тем больше запутываюсь, тону в трясине, грязи, такой приятной, теплой, пульсирующей, как мягкая жилка на шее Клариссы…
Время быстро летит, особенно, когда его не нужно считать, годы пролетают как недели. Мираж вырос в крупного мощного зверя. Мой боевой конь. Я очень им гордилась. Когда он был еще подростком, проявлял характер, не признавал меня хозяйкой. Несколько раз неожиданно сбрасывал меня, издеваясь и проверяя. В конце концов я разозлилась и отвесила жеребцу смачную оплеуху. Животное озадаченно посмотрело, склонив голову набок, и ушло в стойло. Конь отказался от еды на три дня и не выходил, потом я пришла мириться с лакомством. Мы поговорили, обнялись и стали друзьями. Для него и окружающих я вела себя храбро и уверенно, но в глубине души всегда боялась, садясь в седло. Слишком он крупный и сильный. И хотя любит меня и слушается всех команд, всё равно это зверь, может поменяться в любой миг. Вега выросла в спокойную здоровую кобылу, ленивую и жадную до ласки. Обожала, когда её гладят, чешут, не важно кто.
Время от времени я гадала пророчества, ничего невероятного так и не найдя. Некоторые никак не поддавались, как крепкие орешки, я держала их в уме и прикладывала к любому сколько-нибудь значимому событию в мире.
Эктор собрался жениться. На той девушке, Анне. Я подозревала, что у них чувства, но, когда случайно застала целующимися и потом слушала смущенные объяснения Эктора, испытала злость. Мне Эктор, как мужчина, никогда не был нужен, но он - моя собственность, а теперь придется делиться. Девушка смышленая и хорошенькая, она будет счастлива с ним, они станут как-бы отдельно от меня, будет не просто двое слуг, а "они", и это наделяет пару какой-то силой, которой у меня нет. Ревностно допросила Мелика, не собирается ли он жениться, но молодой человек с бледный лицом и горящими глазами горячо уверял, что даже и не собирался никогда. Его дескать интересует только служба мне, это дело его жизни. Ну-ну, посмотрим. Сейчас ты преданный воин, а завтра мимо пройдет, вертя задом, вкусно пахнущая, свежая, как роса поутру, юная малышка, и твой инстинкт размножения, резко отвердев, потащит, поведет куда глаза глядят, застилая сладкой пеленой, заставляя забыть любой долг. Чем больше об этом размышляла, тем противнее становилось. Какие же люди мерзкие, неполноценные. Меня не должна волновать их жизнь, никаких эмоций, плевать на Эктора. Их век настолько короток и малозначим для меня, что и внимания обращать не стоит. Я позволила себе прикипеть к некоторым, по старой привычке, больше такое не повторится, поэтому, когда Эктор попросил разрешение на брак, сразу разрешила, только строго наказав, чтобы это не отражалось на службе. Никаких оправданий, вроде "у меня семья" или "у меня же дети" не потерплю. Я сочетала пару браком, подарила дорогие подарки, на праздничный обед не осталась, сославшись на дела. Сидела в кабинете одна, размышляя, не нужен ли и мне рядом кто-то. Друг, опора, любовь. Если бы были варианты - рассмотрела бы, а так... Кто может встать рядом со мной? Обычный человечек? Великий? Только полюбишь, привыкнешь, глядишь, а он уже умер. Не хочу так, лучше и не начинать.
Горные разработки очень медленно набирали обороты. Прежде чем начать получать прибыль, нужно много вложить, а страна мне досталась небогатая. Помощь Минеры позволяла дышать полегче, но не сильно. Мне бы еще пару таких помощников, но я опасалась Каифа и других, боялась впасть в кредитную зависимость и потерять контроль над тем, чего так добивалась. С Шоном отношения ухудшились из-за того, что на шахты и караваны часто нападали. Я винила Шона, он оправдывался, что не контролирует все горы, и вообще, не я ли говорила, что горы - часть Александрии, получается не справляюсь я сама. Для защиты нужно больше людей и оружия, а это всё деньги, деньги... Вдобавок прошлый год выдался засушливым, неурожайным, откуда-то с юга прилетела черная тля и сожрала всё, что осталось. Пришлось даже закупать зерно за границей, иначе нечего сеять весной. Весна текущего года не принесла облегчения - специалисты пророчили жару, засуху, вместе с ними голод, болезни и человеческую ненависть. Обычным делом стали новости о стычках, грабежах тут и там, в соседних странах ситуация немногим лучше, помощи не попросишь. Да и не смогла бы. Это унизительно. Ничего страшного, всякое бывает. В хрониках описано много таких годов, прослеживается цикличность. А люди что? Люди выживут. Реки не пересохли, в них есть рыба. В лесах около воды ягоды и фрукты, в горах водится дичь. Какое-то количество людей умрет, это не скажется особо ни на чем, люди быстро плодятся, за пару десятков лет восстановятся села и деревни, опустошенные голодными городами.
Уже дважды я летала на горную границу на столкновения с горцами. Первый раз, чтобы разобраться, в чем дело, у нас же мир. Второй раз, чтобы заодно поговорить с Шоном об этом. Он был печален и раздражен, развел руками.
- Люди голодают. У вас там хоть что-то есть, а нам каково, представь. Я не могу приказать людям сидеть на месте и умирать от голода. У всех семьи. И горячий горский нрав, не забывай. В критической ситуации горец вспоминает свои корни и берется за оружие.
Горный король измерил широкую стену комнаты два раза, я красноречиво молчала.
