Милена дала старцу, у которого тряслись руки, первым попробовать похлебку. Тот одобрительно кивнул, и все радостно принялись накладывать себе еду. Мы, как гости, ждали своей очереди вмести с детьми, но, завидев это, Милена сама подошла и плюхнула нам похлебку до краев миски.
— Нечего тут лишнюю скромность показывать. На ровне со всеми работаете, на ровне со всем и кушайте.
Похлебкой этой даже дворяне бы не побрезговали: наваристая, с большими кусками оленины, крупой, и успевшими вырасти душицей да шафраном, закуской шли куриные яйца и лепешки. В моей деревне весной таких пиров не бывало: хороших охотников не было, и все довольствовались оставшимися с зимы запасами круп, яйцами да хлебом. Тут же даже вина хватало на всех. Видя мое замешательство, Пьер, во все щеки уплетающий ужин, объяснил:
— Это все благодаря вам. Красивый господин не только оленины раздобыл, еще и зерно с вином из соседней деревни вчера привез.
— Красивый господин?! — я растерянно посмотрела на Джона. Когда только успел?
— Видишь, Мария, — начал Этьен, — даже дети способны способны узреть то, на что ты так отчаянно не обращаешь внимания, ведь моя красота...
Договорить он не смог, потом что Джон положил ему в рот кусок мяса из своей тарелки. Этьен не растерялся, и, облизнувшись, начал с чавканьем жевать.
— Не удивительно, что тебя выгнали – ведешь себя как трехлетий ребенок.
— Этот ребенок вас сегодня накормил. Да и в глазах детей я красивый господин. Ворчишь оттого, что не так хорошо, как я?
Джон легонько стукнул Этьена кулаком, тот закашлялся и между ними началась возня. Я пыталась их в шепотом успокоить – стыд-то какой, тут у людей трагедия, а они как бродячие артисты на потеху публике себя выставляют. Вот и Пьер с Ари уже от смеха давятся похлебкой. Я кинулась хлопать детям по спине, чтоб не подавились.
— Вот бы и у меня был такой хороший друг! — отсмеявшись, сказал Пьер.
— Эй, — прикрикнула с главы стола Милена. — У тебя есть Ари, вы же не разлей вода.
— И вовсе мы не друзья! – возмутился Джон. — Еще бы я дружил с таким нахальным, развязным, и бессовестным человеком.
— Поддерживаю! Нет среди моих друзей таких скучных зануд, как этот!
Джон собирался еще что-то ответить на выпад Этьена, но, взяв на вооружение его же прием, я разломала лепешку и засунула ему в рот ее кусок. Этьен рассмеялся, и я угрожающе покачала вторым куском лепешки.
— Не заставляй меня.
Этьен поднял руки, признавая поражение.
— Пьер мал, но говорит верно. Вы появились в момент нужды и помогли нам, не прося оплаты. Не многие нынче столь же благородны.
Я смутилась, не зная, что ответить. Благодарили бы они нас, знай, что и Джон и Этьен помогать вовсе не хотели?
— Мы не хотели, — озвучил мои мысли Этьен и я в ужасе обернулась, ища, чем бы еще его заткнуть. — Мы по своим делаем едем в столицу, а тут задержались уж на полмесяца. Да и что мы можем – построить дом, чтоб его следующие разбойники сломали? Но Мария была смелее и благороднее нас, и решилась помочь вам. Мы просто последовали за нашей спутницей.
Джон уставился в стол. Ему явно было неуютно признавать свои ошибки, но Этьен смотрел прямо на Милену. Губы той медленно расплылись в улыбке.
— Тогда выпьем за благородство крестьянки Марии, что устыдила им своих попутчиков и привела нам подмогу.
Все подняли бокалы и одобрительно загалдели. Даже Пьеру с Ари налили себе вина. Я спрятала лицо в ладонях.
— Почему ваш феодал вас не защитил? — спросил Джон.
Этьен закатил глаза и отпил вина. Я удивилась, разве феодалы когда-то крестьян защищали? Трудно представить, что барон де Плюсси в своей жизни хоть кому-то помог. Милена и старики рассмеялись.
— Так нету господина, чтоб нам помогать. Сын его ушел с принцем на войну, да не вернулся. А сам он помер. Вот стоит теперь замок пустой, никому не нужный.
— И нет наследников? И никто из столицы не отправили?
— Кому ж нужна наша деревня? Озер да рек рядом нет, леса дичью богаты, так охотником надо быть хорошим, да собак содержать, чтоб дичью насладиться. Да и земля тут не урожайная – сколько не горбись в поле, а сеешь зерно, с него два, три вырастает. И ради этих трех в поле работать не разгибая спины нужно.
— Новый король вас просто бросил?
Старик, которому Милена первой дала еду, рассмеялся беззубым ртом.
— Старый. Новый. Все одно, — он зло сплюнул на пол, — как мы мрем, никому дела нет!
Милена налила старику вина, и продолжила, тише:
— Разбоя такого до войны, не было, это правда. Сейчас каждый, кто дубинку держать может, в лихие люди подался – все не на земле работать. Нету нынче у нас барона, и защитить нас от этих лихих людей некому. А раньше был барон – и никто нас от него защитить не мог.
Все рассмеялись, я и в том числе. Только Джону слова Милены не показались смешными.
— И зерно с овощами, и ткани, да даже девок наших – все приворовывал. В холодные зимы под защитой барона не меньше людей погибло, чем при давешних разбойниках.
— Но ведь проверки из столицы... Как же так?
Милена улыбнулась Джону, словно неразумному дитя.
— Деньги все любят. Заплати достаточно, и в столице никто не узнает. Да и стоит ли трогать благородного господина, ради каких-то грязных крестьян? Разводить историю с судом, проверяющими – сколько денег из казны придется потратить? А ведь можно на них же купить новую гончую, или соболиных мех, или еще чего, что при дворе так ценно.
— Нет. Не правда, — возразил Джон. Но взгляд на Милену не поднял.
— Слышала я разговоры, что новый король плохой, и тиран, и братоубийца, и колдун, старый был и добрый, и истинно верующий, и о людях заботящийся. Только вот жизнь что при старом была тяжелой, что при новом. Мы, крестьяне, разницу и не заметили особо.
— Да как вы смеете! — Джон резко поднялся, и я вздрогнула от неожиданности. — Узурпатор Георг — чудовище!
— Наверняка, — легко согласилась Милена. — О нем много плохого говорят,уверена, что половина – правда. Но ни при короле Георге, ни при покойном короле Эдуарде, ни при грядущем короле, кем бы он ни был, жизнь крестьян простой не будет.
— Сядь, — вполголоса попросил Этьен, и протянул Джону вина. — Чего встал, как тополь в степи? С кем ты собрался спорить о королевской власти? Одежда этих людей до сих пор пахнет дымом от их сгоревших домов. Кому что хочешь доказывать? Такие, как они, верят только делам. И они будут благословлять нового короля, если тот сможет улучшить их жизнь хоть немного. Посмотри внимательно, Джон. На старосту, что едва ходит, но продолжает управлять делами деревни. На Милену, что спит меньше Марии, успевая и работать в поле, и организовывать детей в помощь Марии и Клеменс, и помогать старосте. Посмотри на свежие могилы на погосте. Увидь все это, спроси себя, что важно для этих людей и что для тебя?
Джон опрокинул в себя вино, и вытер рот.
— Извините. Братоубийство для меня – грех, о котором и слышать тяжело. Но мои горести не должны стать вашими.
Джон сел, а я во все глаза смотрела на него. Ари подошел, и неловко обнял Джона. Тот потрепал его по голове. Брат? Раньше Джон о нем не говорил. Давно ли это произошло? Сколько еще историй я не знала о Джоне, что так нежно смотрел на меня, утешая?
— Почему ты кричал, если нас это не касается? — нахмурился Пьер, забирая Ари за руку, заняв того новой порцией похлебки.
— Извини, — повторил Джон, протягивая руку и Пьеру, но тот отступил, не давая себя утешить.
— Ты как те разбойники. Нас их дело тоже не касалось – искали какого-то раненного в живот рыцаря. Ха! Можно подумать, в нашей деревни отродясь хоть один рыцарь забредал! А они не поверили. У нас только отец Ари на охоте поранился, лекарь еще в соседнюю деревню, что ближе к тракту, за травами ходил, с тамошними лекарем вдвоем кумекали, как лечить – а у него-то рана на животе совсем неглубокая была!
— Они не его искали, но все равно убили, — тихо заметил Ари.
Я оставила плошку с едой. Та была диво как хороша – я уж и не помнила, когда так сыто в последний раз ела. Но теперь и ложка в горло не лезла. Рядом со мной так же затих Джон. Только Этьен продолжал набивать себе желудок, обильно заливая все вином.
— Раненого мужчину? — спросила я.
Дети зло кивнули. Ари вновь заплакал, и Джон принялся вытирать его слезы.
— Да вы детей не слушайте, — вмешался староста. Его тихий голос был для меня, словно колокол. — Мало ли, что лихие люди придумают, чтоб свое зло оправдать.
— Верно, верно! — поддакивали остальные.
Этьен пнул мою ногу под столом. Наверное, хотел, чтоб я промолчала. Но перед моими глазами стояла моя деревня. Церквушка отца Госса, где он учил детей. Дом Вив, с ее вишневым садом и цветами у калитки. Наш с матушкой старый, но такой любимый дом. Стоило только представить все это сгоревшим, как слезы начинали душить. Милена говорит, у них нет господина, но послал бы барон де Плюсси своих рыцарей, чтобы защитить нас? Страх Вив при встрече с Джоном стал понятен. Откуда она знала, чем мы рискуем? Чем заставляем рисковать всю деревню? И почему решилась помогать, несмотря на это?
С трудом я подняла взгляд, чтобы посмотреть на жителей Криворечья. Я должна была узнать правду.
— Те разбойники...
— Думаете, они вернуться? — перебил меня Этьен.
Милена бросила взгляд на оставшихся жителей деревни, и покачала головой.
— Если они и впрямь кого-то искали, то не нашли. Если же просто ограбить да поубивать хотели – то грабить больше нечего. А вот ради убийства могут вернуться, это да. Тут у нас как раз самые беззащитные остались.
— Вы не пойдете в другую деревню? Где больше жителей, и есть частокол от лихих людей?
— Да как мы с родного места уйдем? Тут еще мои прадед с прабабкой похоронены, муж и дети. Так что пусть и меня похоронят тут.
Еще несколько раз хотела я перевести разговор на разбойников, но каждый раз Этьен меня перебивал. Джон оставшийся вечер молчал. От вина, тепла и сытной еды меня разморило. Перевалило за полночь, когда все стали расходиться. Проведав Клеменс, и убедившись, что помощь до утра ей не нужна, я подошла к нашему костру.
— Не поднимай эту тему, — предупредил Этьен.
— Как легко тебе даются слова и предупреждения! А что мне прикажешь делать?! И почему ты, Джон, молчишь?
Тот потянулся ко мне рукой, но я отпрянула. Джон тяжело выдохнул, но продолжал молчать. Этьен оглянулся по сторонам, но, никого не увидев, тихо продолжил.
— Чего ты от него хочешь? Извинений? За твое эгоистичное решение? Мария, ты сама захотела помочь ему. Теперь множество незнакомых тебе людей мертво. Связаны эти события или нет – научись уже нести ответственность за свои собственные действия!
Этьен меня будто по щеке ударил. В его словах все было правдой. Пройди я тогда мимо, Джон бы умер в том лесу. Преследовавшие его убедились бы в этом, и жители Криворечья сейчас жили спокойной жизнью. Могла ли я ошибиться? Стоило ли мне и впрямь пройти мимо раненого человека, закрыв глаза на его страдания? Легко думать о правильности выбора и поступков, когда дело касается неизвестных тебе людей. Тут все знают, что верно, и как следовало поступить. Как же мне не хватало Вив и матушки! Да даже отца Госса – они точно знали, что правильно, а что нет. Что мне теперь делать?
— Нам нужно уходить. Мы уже достаточно задержались в этой деревне. Уедем завтра, — тяжело сказал Джон, укладываясь спиной к костру.
Я никак не могла заснуть, ворочаясь. Была ли я виновата в смерти жителей Криворечья? Стоила ли одна жизнь Джона стольких погубленных? Ари, оставшийся сиротой, Клеменс с пустым взглядом – должна ли я вечно молить о прощении и нести их боль и горечь, как собственный крест? Стоило ли остаться в Криворечье, и помогать людям, пострадавшим от моего решения? А если разбойники искали вовсе не Джона? Неужели у такого благородного дела, как помощь другим есть оговорки? И помогла бы я барону де Плюсси залечивать раны после того, что тот со мной сделал?
Черти вновь шептали мне, что не все люди заслуживают спасения. Разве кому хуже станет, пропади со свету такие, как барон с его безумной сестрой? Я не Господь, не мне решать, кому умирать, а кому жить. Да, верно, но смогла бы я? Стоять рядом, делать перевязки, выхаживать горячечными ночами, зная, что выздрави он, и обернуться все может для меня самой трагедией?
Почему я так слаба? Герои писаний в книгах отца Госса не сомневались. Они страдали за веру, потому что знали, что правильно, и ни дикие звери, ни жестокие люди, ни мученическая смерть не могли поколебать их уверенность.
Я же точно флюгер. Любой мало-мальский ветерок меняет мое направление. Вот такой я человек? Жаловалась, что Джона не знаю, но себя знаю еще меньше. Останусь ли я в Университете, куда так рвусь, или развернусь на его пороге, испугавшись новых испытаний?
Эти мысли, отягощенные виной, мучили меня, и лишь спустя долгое время я смогла забыться сном. Казалось, только я уснула, как в тот же миг шум рядом разбудил меня.
— Пьер? — я протерла глаза, пытаясь понять, что происходит. — Что?...
Пьер не мог ответить. Джон крепко держал его, зажав рот. Меч Этьена целился Пьеру в грудь.
— Я предупреждал тебя вчера: молчи. Смотри какой смышленый мальчонка попался. И что нам с таким умным делать? — Этьен говорил холодно, даже лениво. Рука его, поднявшая меч на ребенка, не дрожала.
Только сейчас я заметила, что рубаха Джона вытащена из-за пояса и приподнята, оголяя шрам.
— О, — Пьер и впрямь оказался умным ребенком. — Отпустите его.
Оба мужчины посмотрела на меня, точно на сумасшедшую. Да как у них только совести хватило! Злость позволила мне быстро проснуться.
— Что, решили ребенка убить? Вы, господа, благородны, только пока вашему благородству ничего не угрожает? Пьер. Джон сейчас отпустит тебя. Умоляю, не кричи и не брыкайся.
Пьер посмотрел зло, но кивнул.
— Ай, — отдернул руку Джон. — Он меня укусил!
— И правильно! О чем вы только думали?!
— Надо уходить. Мальчишка расскажет всем, и кто знает, как быстро крестьянин, рассказавший разбойникам о раненом в первый раз, расскажет сейчас, — приказал Этьен, но с места не двигался, и меч не убрал. Я, к своему стыду, тоже молчала. Мне было страшно посмотреть в глаза Милены, Клеменс и даже Ари, и увидеть презрение. Страшно, что они могут в гневе и желании отомстить за родных забить меня камнями.
— Это вы. Все из-за вас, — прошипел Пьер, и я закрыла глаза.
Его слова были словно удар. Стоило ли мне оправдываться? Вымаливать прощение? Убеждать, что дело вовсе не в Джоне?
— Раз понял, надо было молчать. Или поднимать всех сразу. Чего сейчас один планируешь против нас делать?
— Тетушка Милена бы не поверила просто так. Всем Мария люба – и добрая, и помогает. А на самом деле на сделанное собой пришла посмотреть? Порадоваться, что вместо тебя других убили?!
Я чувствовала, что вот-вот расплачусь. Джон встал передо мной, заслоняя от Пьера, а Этьен, к моему ужасу, рассмеялся.
— Кто ж не рад выжить в наши смутные времена? Девчонку крестьянскую упрекаешь, а на Джона, настоящего виновника, чего не смотришь? Ведь эти дни ты за ним хвостиком ходил, все умолял из лука научить стрелять, да меч держать. А он дурак – учил. Зачем учил-то?
— Прекрати. Давайте просто уйдем.
Этьен театрально вздохнул, и схватил мальчишку за руки. Тот извивался, пинался и кусался, но Этьен его не выпустил, только ругался, как сапожник. Связал руки, и привязал к соседнему дереву.
— Нечего тут лишнюю скромность показывать. На ровне со всеми работаете, на ровне со всем и кушайте.
Похлебкой этой даже дворяне бы не побрезговали: наваристая, с большими кусками оленины, крупой, и успевшими вырасти душицей да шафраном, закуской шли куриные яйца и лепешки. В моей деревне весной таких пиров не бывало: хороших охотников не было, и все довольствовались оставшимися с зимы запасами круп, яйцами да хлебом. Тут же даже вина хватало на всех. Видя мое замешательство, Пьер, во все щеки уплетающий ужин, объяснил:
— Это все благодаря вам. Красивый господин не только оленины раздобыл, еще и зерно с вином из соседней деревни вчера привез.
— Красивый господин?! — я растерянно посмотрела на Джона. Когда только успел?
— Видишь, Мария, — начал Этьен, — даже дети способны способны узреть то, на что ты так отчаянно не обращаешь внимания, ведь моя красота...
Договорить он не смог, потом что Джон положил ему в рот кусок мяса из своей тарелки. Этьен не растерялся, и, облизнувшись, начал с чавканьем жевать.
— Не удивительно, что тебя выгнали – ведешь себя как трехлетий ребенок.
— Этот ребенок вас сегодня накормил. Да и в глазах детей я красивый господин. Ворчишь оттого, что не так хорошо, как я?
Джон легонько стукнул Этьена кулаком, тот закашлялся и между ними началась возня. Я пыталась их в шепотом успокоить – стыд-то какой, тут у людей трагедия, а они как бродячие артисты на потеху публике себя выставляют. Вот и Пьер с Ари уже от смеха давятся похлебкой. Я кинулась хлопать детям по спине, чтоб не подавились.
— Вот бы и у меня был такой хороший друг! — отсмеявшись, сказал Пьер.
— Эй, — прикрикнула с главы стола Милена. — У тебя есть Ари, вы же не разлей вода.
— И вовсе мы не друзья! – возмутился Джон. — Еще бы я дружил с таким нахальным, развязным, и бессовестным человеком.
— Поддерживаю! Нет среди моих друзей таких скучных зануд, как этот!
Джон собирался еще что-то ответить на выпад Этьена, но, взяв на вооружение его же прием, я разломала лепешку и засунула ему в рот ее кусок. Этьен рассмеялся, и я угрожающе покачала вторым куском лепешки.
— Не заставляй меня.
Этьен поднял руки, признавая поражение.
— Пьер мал, но говорит верно. Вы появились в момент нужды и помогли нам, не прося оплаты. Не многие нынче столь же благородны.
Я смутилась, не зная, что ответить. Благодарили бы они нас, знай, что и Джон и Этьен помогать вовсе не хотели?
— Мы не хотели, — озвучил мои мысли Этьен и я в ужасе обернулась, ища, чем бы еще его заткнуть. — Мы по своим делаем едем в столицу, а тут задержались уж на полмесяца. Да и что мы можем – построить дом, чтоб его следующие разбойники сломали? Но Мария была смелее и благороднее нас, и решилась помочь вам. Мы просто последовали за нашей спутницей.
Джон уставился в стол. Ему явно было неуютно признавать свои ошибки, но Этьен смотрел прямо на Милену. Губы той медленно расплылись в улыбке.
— Тогда выпьем за благородство крестьянки Марии, что устыдила им своих попутчиков и привела нам подмогу.
Все подняли бокалы и одобрительно загалдели. Даже Пьеру с Ари налили себе вина. Я спрятала лицо в ладонях.
— Почему ваш феодал вас не защитил? — спросил Джон.
Этьен закатил глаза и отпил вина. Я удивилась, разве феодалы когда-то крестьян защищали? Трудно представить, что барон де Плюсси в своей жизни хоть кому-то помог. Милена и старики рассмеялись.
— Так нету господина, чтоб нам помогать. Сын его ушел с принцем на войну, да не вернулся. А сам он помер. Вот стоит теперь замок пустой, никому не нужный.
— И нет наследников? И никто из столицы не отправили?
— Кому ж нужна наша деревня? Озер да рек рядом нет, леса дичью богаты, так охотником надо быть хорошим, да собак содержать, чтоб дичью насладиться. Да и земля тут не урожайная – сколько не горбись в поле, а сеешь зерно, с него два, три вырастает. И ради этих трех в поле работать не разгибая спины нужно.
— Новый король вас просто бросил?
Старик, которому Милена первой дала еду, рассмеялся беззубым ртом.
— Старый. Новый. Все одно, — он зло сплюнул на пол, — как мы мрем, никому дела нет!
Милена налила старику вина, и продолжила, тише:
— Разбоя такого до войны, не было, это правда. Сейчас каждый, кто дубинку держать может, в лихие люди подался – все не на земле работать. Нету нынче у нас барона, и защитить нас от этих лихих людей некому. А раньше был барон – и никто нас от него защитить не мог.
Все рассмеялись, я и в том числе. Только Джону слова Милены не показались смешными.
— И зерно с овощами, и ткани, да даже девок наших – все приворовывал. В холодные зимы под защитой барона не меньше людей погибло, чем при давешних разбойниках.
— Но ведь проверки из столицы... Как же так?
Милена улыбнулась Джону, словно неразумному дитя.
— Деньги все любят. Заплати достаточно, и в столице никто не узнает. Да и стоит ли трогать благородного господина, ради каких-то грязных крестьян? Разводить историю с судом, проверяющими – сколько денег из казны придется потратить? А ведь можно на них же купить новую гончую, или соболиных мех, или еще чего, что при дворе так ценно.
— Нет. Не правда, — возразил Джон. Но взгляд на Милену не поднял.
— Слышала я разговоры, что новый король плохой, и тиран, и братоубийца, и колдун, старый был и добрый, и истинно верующий, и о людях заботящийся. Только вот жизнь что при старом была тяжелой, что при новом. Мы, крестьяне, разницу и не заметили особо.
— Да как вы смеете! — Джон резко поднялся, и я вздрогнула от неожиданности. — Узурпатор Георг — чудовище!
— Наверняка, — легко согласилась Милена. — О нем много плохого говорят,уверена, что половина – правда. Но ни при короле Георге, ни при покойном короле Эдуарде, ни при грядущем короле, кем бы он ни был, жизнь крестьян простой не будет.
— Сядь, — вполголоса попросил Этьен, и протянул Джону вина. — Чего встал, как тополь в степи? С кем ты собрался спорить о королевской власти? Одежда этих людей до сих пор пахнет дымом от их сгоревших домов. Кому что хочешь доказывать? Такие, как они, верят только делам. И они будут благословлять нового короля, если тот сможет улучшить их жизнь хоть немного. Посмотри внимательно, Джон. На старосту, что едва ходит, но продолжает управлять делами деревни. На Милену, что спит меньше Марии, успевая и работать в поле, и организовывать детей в помощь Марии и Клеменс, и помогать старосте. Посмотри на свежие могилы на погосте. Увидь все это, спроси себя, что важно для этих людей и что для тебя?
Джон опрокинул в себя вино, и вытер рот.
— Извините. Братоубийство для меня – грех, о котором и слышать тяжело. Но мои горести не должны стать вашими.
Джон сел, а я во все глаза смотрела на него. Ари подошел, и неловко обнял Джона. Тот потрепал его по голове. Брат? Раньше Джон о нем не говорил. Давно ли это произошло? Сколько еще историй я не знала о Джоне, что так нежно смотрел на меня, утешая?
— Почему ты кричал, если нас это не касается? — нахмурился Пьер, забирая Ари за руку, заняв того новой порцией похлебки.
— Извини, — повторил Джон, протягивая руку и Пьеру, но тот отступил, не давая себя утешить.
— Ты как те разбойники. Нас их дело тоже не касалось – искали какого-то раненного в живот рыцаря. Ха! Можно подумать, в нашей деревни отродясь хоть один рыцарь забредал! А они не поверили. У нас только отец Ари на охоте поранился, лекарь еще в соседнюю деревню, что ближе к тракту, за травами ходил, с тамошними лекарем вдвоем кумекали, как лечить – а у него-то рана на животе совсем неглубокая была!
— Они не его искали, но все равно убили, — тихо заметил Ари.
Я оставила плошку с едой. Та была диво как хороша – я уж и не помнила, когда так сыто в последний раз ела. Но теперь и ложка в горло не лезла. Рядом со мной так же затих Джон. Только Этьен продолжал набивать себе желудок, обильно заливая все вином.
— Раненого мужчину? — спросила я.
Дети зло кивнули. Ари вновь заплакал, и Джон принялся вытирать его слезы.
— Да вы детей не слушайте, — вмешался староста. Его тихий голос был для меня, словно колокол. — Мало ли, что лихие люди придумают, чтоб свое зло оправдать.
— Верно, верно! — поддакивали остальные.
Этьен пнул мою ногу под столом. Наверное, хотел, чтоб я промолчала. Но перед моими глазами стояла моя деревня. Церквушка отца Госса, где он учил детей. Дом Вив, с ее вишневым садом и цветами у калитки. Наш с матушкой старый, но такой любимый дом. Стоило только представить все это сгоревшим, как слезы начинали душить. Милена говорит, у них нет господина, но послал бы барон де Плюсси своих рыцарей, чтобы защитить нас? Страх Вив при встрече с Джоном стал понятен. Откуда она знала, чем мы рискуем? Чем заставляем рисковать всю деревню? И почему решилась помогать, несмотря на это?
С трудом я подняла взгляд, чтобы посмотреть на жителей Криворечья. Я должна была узнать правду.
— Те разбойники...
— Думаете, они вернуться? — перебил меня Этьен.
Милена бросила взгляд на оставшихся жителей деревни, и покачала головой.
— Если они и впрямь кого-то искали, то не нашли. Если же просто ограбить да поубивать хотели – то грабить больше нечего. А вот ради убийства могут вернуться, это да. Тут у нас как раз самые беззащитные остались.
— Вы не пойдете в другую деревню? Где больше жителей, и есть частокол от лихих людей?
— Да как мы с родного места уйдем? Тут еще мои прадед с прабабкой похоронены, муж и дети. Так что пусть и меня похоронят тут.
Еще несколько раз хотела я перевести разговор на разбойников, но каждый раз Этьен меня перебивал. Джон оставшийся вечер молчал. От вина, тепла и сытной еды меня разморило. Перевалило за полночь, когда все стали расходиться. Проведав Клеменс, и убедившись, что помощь до утра ей не нужна, я подошла к нашему костру.
— Не поднимай эту тему, — предупредил Этьен.
— Как легко тебе даются слова и предупреждения! А что мне прикажешь делать?! И почему ты, Джон, молчишь?
Тот потянулся ко мне рукой, но я отпрянула. Джон тяжело выдохнул, но продолжал молчать. Этьен оглянулся по сторонам, но, никого не увидев, тихо продолжил.
— Чего ты от него хочешь? Извинений? За твое эгоистичное решение? Мария, ты сама захотела помочь ему. Теперь множество незнакомых тебе людей мертво. Связаны эти события или нет – научись уже нести ответственность за свои собственные действия!
Этьен меня будто по щеке ударил. В его словах все было правдой. Пройди я тогда мимо, Джон бы умер в том лесу. Преследовавшие его убедились бы в этом, и жители Криворечья сейчас жили спокойной жизнью. Могла ли я ошибиться? Стоило ли мне и впрямь пройти мимо раненого человека, закрыв глаза на его страдания? Легко думать о правильности выбора и поступков, когда дело касается неизвестных тебе людей. Тут все знают, что верно, и как следовало поступить. Как же мне не хватало Вив и матушки! Да даже отца Госса – они точно знали, что правильно, а что нет. Что мне теперь делать?
— Нам нужно уходить. Мы уже достаточно задержались в этой деревне. Уедем завтра, — тяжело сказал Джон, укладываясь спиной к костру.
Я никак не могла заснуть, ворочаясь. Была ли я виновата в смерти жителей Криворечья? Стоила ли одна жизнь Джона стольких погубленных? Ари, оставшийся сиротой, Клеменс с пустым взглядом – должна ли я вечно молить о прощении и нести их боль и горечь, как собственный крест? Стоило ли остаться в Криворечье, и помогать людям, пострадавшим от моего решения? А если разбойники искали вовсе не Джона? Неужели у такого благородного дела, как помощь другим есть оговорки? И помогла бы я барону де Плюсси залечивать раны после того, что тот со мной сделал?
Черти вновь шептали мне, что не все люди заслуживают спасения. Разве кому хуже станет, пропади со свету такие, как барон с его безумной сестрой? Я не Господь, не мне решать, кому умирать, а кому жить. Да, верно, но смогла бы я? Стоять рядом, делать перевязки, выхаживать горячечными ночами, зная, что выздрави он, и обернуться все может для меня самой трагедией?
Почему я так слаба? Герои писаний в книгах отца Госса не сомневались. Они страдали за веру, потому что знали, что правильно, и ни дикие звери, ни жестокие люди, ни мученическая смерть не могли поколебать их уверенность.
Я же точно флюгер. Любой мало-мальский ветерок меняет мое направление. Вот такой я человек? Жаловалась, что Джона не знаю, но себя знаю еще меньше. Останусь ли я в Университете, куда так рвусь, или развернусь на его пороге, испугавшись новых испытаний?
Эти мысли, отягощенные виной, мучили меня, и лишь спустя долгое время я смогла забыться сном. Казалось, только я уснула, как в тот же миг шум рядом разбудил меня.
— Пьер? — я протерла глаза, пытаясь понять, что происходит. — Что?...
Пьер не мог ответить. Джон крепко держал его, зажав рот. Меч Этьена целился Пьеру в грудь.
— Я предупреждал тебя вчера: молчи. Смотри какой смышленый мальчонка попался. И что нам с таким умным делать? — Этьен говорил холодно, даже лениво. Рука его, поднявшая меч на ребенка, не дрожала.
Только сейчас я заметила, что рубаха Джона вытащена из-за пояса и приподнята, оголяя шрам.
— О, — Пьер и впрямь оказался умным ребенком. — Отпустите его.
Оба мужчины посмотрела на меня, точно на сумасшедшую. Да как у них только совести хватило! Злость позволила мне быстро проснуться.
— Что, решили ребенка убить? Вы, господа, благородны, только пока вашему благородству ничего не угрожает? Пьер. Джон сейчас отпустит тебя. Умоляю, не кричи и не брыкайся.
Пьер посмотрел зло, но кивнул.
— Ай, — отдернул руку Джон. — Он меня укусил!
— И правильно! О чем вы только думали?!
— Надо уходить. Мальчишка расскажет всем, и кто знает, как быстро крестьянин, рассказавший разбойникам о раненом в первый раз, расскажет сейчас, — приказал Этьен, но с места не двигался, и меч не убрал. Я, к своему стыду, тоже молчала. Мне было страшно посмотреть в глаза Милены, Клеменс и даже Ари, и увидеть презрение. Страшно, что они могут в гневе и желании отомстить за родных забить меня камнями.
— Это вы. Все из-за вас, — прошипел Пьер, и я закрыла глаза.
Его слова были словно удар. Стоило ли мне оправдываться? Вымаливать прощение? Убеждать, что дело вовсе не в Джоне?
— Раз понял, надо было молчать. Или поднимать всех сразу. Чего сейчас один планируешь против нас делать?
— Тетушка Милена бы не поверила просто так. Всем Мария люба – и добрая, и помогает. А на самом деле на сделанное собой пришла посмотреть? Порадоваться, что вместо тебя других убили?!
Я чувствовала, что вот-вот расплачусь. Джон встал передо мной, заслоняя от Пьера, а Этьен, к моему ужасу, рассмеялся.
— Кто ж не рад выжить в наши смутные времена? Девчонку крестьянскую упрекаешь, а на Джона, настоящего виновника, чего не смотришь? Ведь эти дни ты за ним хвостиком ходил, все умолял из лука научить стрелять, да меч держать. А он дурак – учил. Зачем учил-то?
— Прекрати. Давайте просто уйдем.
Этьен театрально вздохнул, и схватил мальчишку за руки. Тот извивался, пинался и кусался, но Этьен его не выпустил, только ругался, как сапожник. Связал руки, и привязал к соседнему дереву.
