— Эй, Джон, скажи, почему вырезали нашу деревню? — спросил Пьер.
— Надо ему кляп в рот засунуть. Есть у тебя тряпка лишняя, Мария? Нет? Вот черт, неужто рубаху рвать придется?
Джон собрал наши пожитки, и седлал коней.
— Мы вот так и уйдем? – я растеряно переводила взгляд с Джона, на Этьена, и Пьера.
— Хочешь подождать, пока малец всю деревню посвятит в вашу с Джоном тайну? Будешь им объяснять, что делала доброе дело, помогая раненым, и совсем не хотела, чтоб их близкие так жестоко умерли у них на глазах? Если хочешь – пожалуйста, но я при этой беседе присутствовать не буду. Мои кишки мне дороги там, где они сейчас.
— Надо ехать, — согласился Джон. — Чем дальше уйдем, тем спокойнее всем будет.
Вот так просто? В темноте, ни с кем не прощаясь? Я ведь даже не проведала раненых. Не стало ли им хуже за ночь? Почему мы убегаем до восхода солнца, точно преступники?
Неужели все погибшие тут на моей совести?
— Эй, — Пьер наблюдал за нами, и в темноте я не узнавала вчерашнего мальчишку. — Ты, что зовешь себя Джоном. Живи хорошо. Ты ведь за всех моих родных и знакомых живешь. Не подох в каневе от раны, и теперь они все мертвы. И в скольких еще деревнях те ублюдки тебя искали? Скольких еще убили? Но ты не думай, живи. Я научусь держать меч, и вернусь за тобой.
Этьен оторвал от рукава Пьера часть и повязал кляп, заставляя замолчать. Но мальчишка смотрел на нас, не мигая. Я бросилась к своей лекарской сумке и достала все травы и настои, что успела добыть и сделать за время пути. Наскоро поставила рядом с Пьером.
— Прости. Я не желала зла. Прости. Прости...
Мы отправились в гнетущей тишине. Я ехала с Этьеном – находиться рядом с Джоном сейчас было тяжело. Спиной я чувствовала пронзительный взгляд Пьера. Я попривыкла к Криворечью, к его стойким людям, а особенно – к Клеменс и Ари. Что они подумают, увидев связанного Пьера? Определенно ничего хорошего.
— Зря ты оставила ему травы.
— Я должна помочь хоть чем-то. Ведь это из-за меня..., — я перебирала все молитвы, не зная, какая бы подошла лучше. О прощении? О заботе и защите оставленной позади деревни? О правильном пути, с которого, похоже, все мы давно сбились? Строки путались в голове, и я никак не могла собрать целую молитву из таких правильных, но совершенно бессмысленных сейчас слов.
— Если они и впрямь так глупы, чтобы тебя считать в своих бедах виноватой, то они эти травы сожгут да в помойные ямы настои выльют. Никто не принимает даров от людей, которых винит в смерти близких, Мария.
Но тебя это не остановило от того, чтобы оставить им драгоценных камней. Хватит и деревню восстановить, и едой запастись. Или думаешь, я ничего не видела?
— Прекрати, — перебил Джон. — Хватит об убийствах. Ты днями не спала, ухаживая за людьми, которых не знала. Ты не виновата в том, что случилось с этой деревней. Найти в себе силы это принять. Или просто больше никому никогда не помогай.
В утреннем тумане Джона было едва видно. Какое у него было сейчас лицо? Чувствовал ли он себя виноватым, советуя мне про вину забыть? Или, стоило Криворечью полностью скрыться в тумане, забыл про них, выкинув из головы?
— Тебе бы стоило вернуться, и прикончить парнишку, пока он не может сопротивляться, — посоветовал Этьен.
Я отшатнулась, и от резкого движения лошадь взбрыкнула. Этьен натянул поводья.
— Мальчика я не боюсь. Даже если и раздобудет где денег на меч, махать им все равно не научится. Для него же будет лучше оставаться в деревне, заботиться о родных и пахать землю.
— Дети, задумавшие месть, бывают очень упрямы. Их стоит убивать, пока есть шанс. Возмужав, они тебе такого шанса более не дадут.
Джон остановился, и внимательно посмотрел на Этьена.
— Говори прямо, что хочешь сказать.
— За чем бы ты не ехал в столицу, Джон, ты слабак. Мальчишка порол чушь, но ты лишь виновато потупился, точно девица на первом выходе в свет. Мария – девчонка без опыта, ее душевные метания еще можно объяснить. Но ты, похоже, отменный дурак. Не последовать ли тебе самому данному совету? Осесть где-нибудь деревне, копать землю, и жить простой и счастливой жизнью.
Даже в полумраке было видно, как зло сверкнули глаза Джона.
— Да что ты обо мне знаешь? Вор и обманщик вздумал людей судить, вот же смех!
— Разве я не прав, Мария?
— Прошу, прекратите ссориться.
— Добрая девочка на таком сложном пути. Интересно, что мешает тебе видеть Джона таким, каков он есть? Слабаком и дураком? Неопытность? А. Чувства?
— Отпусти ее и сразись со мной! — Джон слез с коня.
Этьен спрыгнул следом. Джон обнажил меч, но Этьен оружия не доставал.
— Сражайся со мной! Посмотрим, кто из нас трус!
Я не могла поверить в происходящее. Сначала Пьер, бегство из Криворечья, теперь вот это глупое сражение. Кому и для чего оно понадобилось? Неужто кто-то проклял нас?
— Прекратите, — вновь попросила я, и вновь меня проигнорировали.
Джон и Этьен кружили вокруг друг друга. От нескольких резких выпадов Джона Этьен с легкостью уклонился, еще один парировал ножнами. Отказ Этьена сражаться всерьез еще больше распалял Джона, и он лишь усиливал напор. Этьен же, словно уж, извивался, отшагивал и уклонялся, не забывая приправлять все это язвительными комментариями. Разозлившийся Джон вновь замахнулся мечом, но, остановив себя на полпути, ударил ногой по колену соперника. Этьен упал, Джон занес над ним меч. Он не слышал моих просьб остановиться. Я вновь была беспомощна. Вновь мои слова не играли никакой роли, вновь кто-то должен был пострадать. Это липкое чувство страха, эту неспособность защитить себя и других, эту невидимость я начинала ненавидеть. Словно что-то во мне рушилось все это время по камешкам, и вот рухнуло, обнажая пропасть. Так сильно я не ненавидела даже трактирщика Тука с бароном. Тут Этьен схватил землю и кинул в лицо Джону, на мгновение ослепив того. Резко поднявшись, ударом ножен он выбил меч из рук Джона, отбросил свой, и их дуэль превратилась в обычную потасовку. Я соскочила с лошади, взяла медную флягу с водой и вылила им на головы. В основном досталось побеждавшему Этьену. Джона он не отпустил.
— Я могу и ударить этой флягой.
Подняв руки, будто сдавался, Этьен рухнул на спину рядом с Джоном. Тот рванулся в его сторону, но я угрожающе помахала флягой.
— Обоих.
Оба лежали на земле, смотрели в небо и тяжело дышали
— Вам не стыдно? Два взрослых лба, в хуже, чем Ари себя вели! Из-за чего вы вообще поссорились?
— Он невыносим, — хором ответили мужчины и покосились друг на друга.
Да. Джон с его тайнами, которыми он делится только с Вив, Этьен, со его смеющейся маской, за которой может прятаться ребенок, а может – чудовище, оба считались со мной, только когда им самим хотелось. Это и правда было невыносимо.
— Давайте разделимся.
— Отличная мысль! Пусть идет своей дорогой, а мы с тобой пойдем в столицу. И не нужно будет беспокоится, что он ночью украдет наши пожитки и скроется.
— Да что у тебя красть, ты же нищий! — зло рассмеялся Этьен. — У Марии и то пожитков больше, а травы даже продать можно.
— Все втроем, — быстро добавила я, пока дело вновь не дошло до драки. — Давайте каждый пойдет своей дорогой.
— Это глупо. Мы же все идем в одно место.
— И небезопасно.
Удивительно, как они могли на дух не переносить друг друга, и при том думать одинаково. Будто братья родные.
— Ты уже дошел бы до столицы, Джон, не задерживай я тебя сбором трав, да желанием людям помочь. А ты, Этьен, явно тоскуешь по трактирам. К чему тебе под открытым небом ночевать, когда можно пить в веселой компании путников и девиц?
Джон поднялся, и принялся отряхивать с одежды землю. Бесполезно. Даже в предрассветном мареве было видно, что вся его одежда грязная и порядком поизносилась.
— Тебя ищут люди барона.
— Верно. Меня, а не вас. Так что мне, а не вам, прятаться от него.
— Какие громкие слова, — Этьен тоже встал и встряхнулся, точно мокрый пес. — Следующую встречу-то как с ним пережить собираешься?
— Без вашей помощи. Я хотела отправиться одна. Вы очень помогли мне в дороге, но ваше общество друг друга явно тяготит. К чему же мучить себя? В столицу ведет не одна дорога.
Удивительно, но Этьен молчал. Я думала, он первый поддержит мою идею – ведь он то и дело задирал Джона, да и с нами он отправился, только потому, что впутался в мои проблемы. Если подумать, я даже не была уверена, что Этьен вовсе нужно в столицу, и тем более не знала, зачем.
— У нас только два коня, — указал Джон на очевидное.
— Я могу идти пешком. А на городском тракте телег полно, авось с кем-нибудь договориться и удастся.
— Опасно идти одной.
Правда. Лихие люди любому повстречаться могли. С мужчинами-то всяко путешествовать спокойнее, вот только:
— А в сами я в безопасности?
Джон отвел взгляд. Да, так я и думала.
— Доберемся до тракта, там и разойдемся. Чтобы ты не чувствовала, какими бы мерзавцами нас не считала – расходиться посреди леса – глупость. А ты ведь вовсе не глупая девушка, Мария.
Хотелось уйти прямо сейчас, чтобы не думать больше о деревни Пьера. Не видеть Джона и не задаваться тяжелыми вопросами и хоть чуточку умерить то давящее чувство вины, что теперь вызывал его здоровый вид. Но Этьен, как всегда, был прав. Упрямство – удел богатых либо глупых.
— Хорошо.
Солнце встало. Эта длинная ночь наконец-то закончилась.
Путь до тракта занял невыносимых три дня. Теперь мы останавливались лишь по мере необходимости. Никаких больше разговоров по душам у костра, никакого смеха и купания в озерах. Оно и к лучшему. Уж больно я к своим спутникам попривыкла. А ведь чем меньше человека знаешь, тем меньше в нем разочаровываешься.
Хотя с этим, я, пожалуй, опоздала.
Стоило только тракту показаться впереди, как мы нерешительно замерли. Вот и все? Попрощаться и уйти сейчас, или дождаться, пока подъедем ближе? Как легко мы отправились в путь, и как неловко было расставаться! От мучительной тишины спас, как всегда, Этьен.
— Давайте поедим в трактире. Столько разного в дороге пережили, не расходиться же теперь молча в разные стороны.
Мужчины посмотрели на меня и я кивнула. Глупо от еды бесплатной отказываться, неизвестно когда я себе следующую смогу позволить.
В трактире было шумно даже днем. В деревне-то у нас больше после работы на поле там собирались, а днем только заядлые пьяницы, которых сам Тук частенько за неуплату поколачивал, ошивались. Тут же кто-то громко смеялся, дородная женщина с слишком уж глубоким вырезом на платье несла в руках столько бутылок вина,сколько я бы и за три раза не принесла. Сильно пахло немытыми людьми, лошадьми и жирным жаренным мясом.
— Проходите, чего в дверях встали! В ногах-то правды нет! — женщина подмигнула моим спутникам.
— Раз такая красавица сама приглашает, как можно помышлять об отказе. Веди же нас! — Этьен прошел вперед, чуть задев меня плечом. Я отмерла, и тоже двинулась следом. После дней тишины трактир оглушал.
— Ах ты какой языкастый! У нас для таких и вино, и пиво, и что покрепче тоже есть. Тебе ведь сразу выпить принести, правда?
Женщина указала нам на один из немногих свободных столов. Там еще стояли чьи-то грязные миски, и на лавку капало вино из опрокинутого кувшина. Собрав разом все миски одной рукой, она второй вытерла стол дурно пахнущей тряпкой, только размазав грязь. Этьен с Джоном уселись, не моргнув и глазом.
— Конечно, неси крепленого вина. И смотри, не разбавляй водой – я водянистое пойло за версту чую.
— На чем же я заработаю, если водой разбавлять не буду?! — искренне удивилась женщина. — Тогда сразу две бутылки бери, и еды к ним побольше.
Я от наглости женщины обомлела, но Этьен расхохотался.
— Тебя бы в Главные распорядители двора – сразу бы порядок и в казне, и при дворе навела.
— Если думаешь, что лестью лишнего вина себе выпросишь, то не на ту напал, – женщина тоже рассмеялась, и ее необъятная грудь затряслась в такт смеху. Я испугалась, что та выпадет из платья прямо нам на стол.
— А мне кажется, напал я на ту самую, — Этьен наклонился, едва не касаясь головой ее груди.
— Развратник, — с улыбкой женщина легонько стукнула его по руке.
— Анет, чего застряла?! Я вина так долго жду, что протрезветь успел! — пожаловался один из гостей.
— Ты мне за выпитое заплати, потом новое заказывай! — отозвалась та, и обратилась к нам:
— Сегодня порося на вертеле жарим, молодой, сочный, берите - не пожалеете. В столице таких вкусных не бывает, как у нас.
— Давай порося. И хлеб к нему, и похлебку – с дороги все съедим. Но вина сразу неси, и нам первым, — Этьен аккуратно положил несколько тяжелых монет в руку Анет. —Мы за пир и компанию заплатить можем.
Та крепко сжала кулак, улыбнулась, и двинулась к кухне.
— Не стыдно тебе? — простонал Джон. — Ведешь себя, как последний кобель.
Этьен от его слов отмахнулся. Анет принесла две бутыли ароматного вина, и свежего, еще горячего, хлеба. Этьен оторвал кусок от одного и притворно застонал от удовольствия. Джон закатил глаза, но тоже потянулся к хлебу. Увидев, с каким удовольствием мужчины уплетали еду, я поспешила, и тоже оторвала кусок. Хлеб и вправду был хорош: хрустящая корка, теплый мякиш, да еще и островат от добавленных приправ.
Когда Анет принесла похлебку – жирную, с ботвой, крупой и косточками, мы втроем набросились на нее, словно голодали неделями. Все же еда в пути с домашней не сравниться! Этьен заранее положил на край стола еще пару монет, и Анет нам принесла еще вина, хлеба и свиную ножку с поджаренной корочкой, жир с которой стекал на тарелку с луком, чесноком да капустой.
Мясо таяло на языке, а вино быстро пьянило. Какой чудесный это был пир, если бы хоть кто-то из нас говорил друг с другом. Но Этьен целенаправленно замечал лишь Анет, Джон кривился из-за особо неприличных намеков. На меня и друг друга они не смотрели. Как быстро нашей дружбе пришел конец. Да и была ли она?
Я отпила несколько глотков вина, ощущая блаженное тепло во всем теле. К чему эти вопросы? Следует быть благодарной прошедшему, а не страдать по утраченным дням и друзьям.
— Спасибо, — тихо произнесла я. Думала, в гаме трактира не услышать, но Этьен и Джон оба повернулись ко мне. — Я знаю, что вспылила в Криворечье. Знаю, что вы спасли меня и помогали им, хотя никто вас не обязывал.
Злой голос внутри меня нашептывал злые мысли, о неблагодарности и избранном безразличии Джона, о притворстве и жестоких словах Этьена, об их тайнах, в которые они меня не спешили посвящать, но я лишь отпила еще вина. Оно успешно заглушало эти неблагодарные мысли. К чему они, если все уже сделано и решено?
— Спасибо, что разделили со мной эту дорогу.
Джон замер, будто не ожидал, что я вообще заговорю. Этьен же обмакнул хлеб в стекший вниз тарелки жир, прожевал и запил вином.
— Значит, все же расстаемся? — Я кивнула. — Отчаянная ты, Мария. Спокойно бы до столицы добраться под защитой, но нет, хочешь одна отправиться. Судьбу любишь испытывать?
— Судьба ко мне добра, ведь послала вас в момент, когда я так нуждалась. Она была добра ко мне тогда, и я буду усиленно молиться, чтоб не потерять ее благосклонность.
— В Криворечье тоже наверняка молились, — слова Этьена были как пощечина. Но прежде, чем я успела ответить, он поднялся. – Пойду отолью.
— Надо ему кляп в рот засунуть. Есть у тебя тряпка лишняя, Мария? Нет? Вот черт, неужто рубаху рвать придется?
Джон собрал наши пожитки, и седлал коней.
— Мы вот так и уйдем? – я растеряно переводила взгляд с Джона, на Этьена, и Пьера.
— Хочешь подождать, пока малец всю деревню посвятит в вашу с Джоном тайну? Будешь им объяснять, что делала доброе дело, помогая раненым, и совсем не хотела, чтоб их близкие так жестоко умерли у них на глазах? Если хочешь – пожалуйста, но я при этой беседе присутствовать не буду. Мои кишки мне дороги там, где они сейчас.
— Надо ехать, — согласился Джон. — Чем дальше уйдем, тем спокойнее всем будет.
Вот так просто? В темноте, ни с кем не прощаясь? Я ведь даже не проведала раненых. Не стало ли им хуже за ночь? Почему мы убегаем до восхода солнца, точно преступники?
Неужели все погибшие тут на моей совести?
— Эй, — Пьер наблюдал за нами, и в темноте я не узнавала вчерашнего мальчишку. — Ты, что зовешь себя Джоном. Живи хорошо. Ты ведь за всех моих родных и знакомых живешь. Не подох в каневе от раны, и теперь они все мертвы. И в скольких еще деревнях те ублюдки тебя искали? Скольких еще убили? Но ты не думай, живи. Я научусь держать меч, и вернусь за тобой.
Этьен оторвал от рукава Пьера часть и повязал кляп, заставляя замолчать. Но мальчишка смотрел на нас, не мигая. Я бросилась к своей лекарской сумке и достала все травы и настои, что успела добыть и сделать за время пути. Наскоро поставила рядом с Пьером.
— Прости. Я не желала зла. Прости. Прости...
Мы отправились в гнетущей тишине. Я ехала с Этьеном – находиться рядом с Джоном сейчас было тяжело. Спиной я чувствовала пронзительный взгляд Пьера. Я попривыкла к Криворечью, к его стойким людям, а особенно – к Клеменс и Ари. Что они подумают, увидев связанного Пьера? Определенно ничего хорошего.
— Зря ты оставила ему травы.
— Я должна помочь хоть чем-то. Ведь это из-за меня..., — я перебирала все молитвы, не зная, какая бы подошла лучше. О прощении? О заботе и защите оставленной позади деревни? О правильном пути, с которого, похоже, все мы давно сбились? Строки путались в голове, и я никак не могла собрать целую молитву из таких правильных, но совершенно бессмысленных сейчас слов.
— Если они и впрямь так глупы, чтобы тебя считать в своих бедах виноватой, то они эти травы сожгут да в помойные ямы настои выльют. Никто не принимает даров от людей, которых винит в смерти близких, Мария.
Но тебя это не остановило от того, чтобы оставить им драгоценных камней. Хватит и деревню восстановить, и едой запастись. Или думаешь, я ничего не видела?
— Прекрати, — перебил Джон. — Хватит об убийствах. Ты днями не спала, ухаживая за людьми, которых не знала. Ты не виновата в том, что случилось с этой деревней. Найти в себе силы это принять. Или просто больше никому никогда не помогай.
В утреннем тумане Джона было едва видно. Какое у него было сейчас лицо? Чувствовал ли он себя виноватым, советуя мне про вину забыть? Или, стоило Криворечью полностью скрыться в тумане, забыл про них, выкинув из головы?
— Тебе бы стоило вернуться, и прикончить парнишку, пока он не может сопротивляться, — посоветовал Этьен.
Я отшатнулась, и от резкого движения лошадь взбрыкнула. Этьен натянул поводья.
— Мальчика я не боюсь. Даже если и раздобудет где денег на меч, махать им все равно не научится. Для него же будет лучше оставаться в деревне, заботиться о родных и пахать землю.
— Дети, задумавшие месть, бывают очень упрямы. Их стоит убивать, пока есть шанс. Возмужав, они тебе такого шанса более не дадут.
Джон остановился, и внимательно посмотрел на Этьена.
— Говори прямо, что хочешь сказать.
— За чем бы ты не ехал в столицу, Джон, ты слабак. Мальчишка порол чушь, но ты лишь виновато потупился, точно девица на первом выходе в свет. Мария – девчонка без опыта, ее душевные метания еще можно объяснить. Но ты, похоже, отменный дурак. Не последовать ли тебе самому данному совету? Осесть где-нибудь деревне, копать землю, и жить простой и счастливой жизнью.
Даже в полумраке было видно, как зло сверкнули глаза Джона.
— Да что ты обо мне знаешь? Вор и обманщик вздумал людей судить, вот же смех!
— Разве я не прав, Мария?
— Прошу, прекратите ссориться.
— Добрая девочка на таком сложном пути. Интересно, что мешает тебе видеть Джона таким, каков он есть? Слабаком и дураком? Неопытность? А. Чувства?
— Отпусти ее и сразись со мной! — Джон слез с коня.
Этьен спрыгнул следом. Джон обнажил меч, но Этьен оружия не доставал.
— Сражайся со мной! Посмотрим, кто из нас трус!
Я не могла поверить в происходящее. Сначала Пьер, бегство из Криворечья, теперь вот это глупое сражение. Кому и для чего оно понадобилось? Неужто кто-то проклял нас?
— Прекратите, — вновь попросила я, и вновь меня проигнорировали.
Джон и Этьен кружили вокруг друг друга. От нескольких резких выпадов Джона Этьен с легкостью уклонился, еще один парировал ножнами. Отказ Этьена сражаться всерьез еще больше распалял Джона, и он лишь усиливал напор. Этьен же, словно уж, извивался, отшагивал и уклонялся, не забывая приправлять все это язвительными комментариями. Разозлившийся Джон вновь замахнулся мечом, но, остановив себя на полпути, ударил ногой по колену соперника. Этьен упал, Джон занес над ним меч. Он не слышал моих просьб остановиться. Я вновь была беспомощна. Вновь мои слова не играли никакой роли, вновь кто-то должен был пострадать. Это липкое чувство страха, эту неспособность защитить себя и других, эту невидимость я начинала ненавидеть. Словно что-то во мне рушилось все это время по камешкам, и вот рухнуло, обнажая пропасть. Так сильно я не ненавидела даже трактирщика Тука с бароном. Тут Этьен схватил землю и кинул в лицо Джону, на мгновение ослепив того. Резко поднявшись, ударом ножен он выбил меч из рук Джона, отбросил свой, и их дуэль превратилась в обычную потасовку. Я соскочила с лошади, взяла медную флягу с водой и вылила им на головы. В основном досталось побеждавшему Этьену. Джона он не отпустил.
— Я могу и ударить этой флягой.
Подняв руки, будто сдавался, Этьен рухнул на спину рядом с Джоном. Тот рванулся в его сторону, но я угрожающе помахала флягой.
— Обоих.
Оба лежали на земле, смотрели в небо и тяжело дышали
— Вам не стыдно? Два взрослых лба, в хуже, чем Ари себя вели! Из-за чего вы вообще поссорились?
— Он невыносим, — хором ответили мужчины и покосились друг на друга.
Да. Джон с его тайнами, которыми он делится только с Вив, Этьен, со его смеющейся маской, за которой может прятаться ребенок, а может – чудовище, оба считались со мной, только когда им самим хотелось. Это и правда было невыносимо.
— Давайте разделимся.
— Отличная мысль! Пусть идет своей дорогой, а мы с тобой пойдем в столицу. И не нужно будет беспокоится, что он ночью украдет наши пожитки и скроется.
— Да что у тебя красть, ты же нищий! — зло рассмеялся Этьен. — У Марии и то пожитков больше, а травы даже продать можно.
— Все втроем, — быстро добавила я, пока дело вновь не дошло до драки. — Давайте каждый пойдет своей дорогой.
— Это глупо. Мы же все идем в одно место.
— И небезопасно.
Удивительно, как они могли на дух не переносить друг друга, и при том думать одинаково. Будто братья родные.
— Ты уже дошел бы до столицы, Джон, не задерживай я тебя сбором трав, да желанием людям помочь. А ты, Этьен, явно тоскуешь по трактирам. К чему тебе под открытым небом ночевать, когда можно пить в веселой компании путников и девиц?
Джон поднялся, и принялся отряхивать с одежды землю. Бесполезно. Даже в предрассветном мареве было видно, что вся его одежда грязная и порядком поизносилась.
— Тебя ищут люди барона.
— Верно. Меня, а не вас. Так что мне, а не вам, прятаться от него.
— Какие громкие слова, — Этьен тоже встал и встряхнулся, точно мокрый пес. — Следующую встречу-то как с ним пережить собираешься?
— Без вашей помощи. Я хотела отправиться одна. Вы очень помогли мне в дороге, но ваше общество друг друга явно тяготит. К чему же мучить себя? В столицу ведет не одна дорога.
Удивительно, но Этьен молчал. Я думала, он первый поддержит мою идею – ведь он то и дело задирал Джона, да и с нами он отправился, только потому, что впутался в мои проблемы. Если подумать, я даже не была уверена, что Этьен вовсе нужно в столицу, и тем более не знала, зачем.
— У нас только два коня, — указал Джон на очевидное.
— Я могу идти пешком. А на городском тракте телег полно, авось с кем-нибудь договориться и удастся.
— Опасно идти одной.
Правда. Лихие люди любому повстречаться могли. С мужчинами-то всяко путешествовать спокойнее, вот только:
— А в сами я в безопасности?
Джон отвел взгляд. Да, так я и думала.
— Доберемся до тракта, там и разойдемся. Чтобы ты не чувствовала, какими бы мерзавцами нас не считала – расходиться посреди леса – глупость. А ты ведь вовсе не глупая девушка, Мария.
Хотелось уйти прямо сейчас, чтобы не думать больше о деревни Пьера. Не видеть Джона и не задаваться тяжелыми вопросами и хоть чуточку умерить то давящее чувство вины, что теперь вызывал его здоровый вид. Но Этьен, как всегда, был прав. Упрямство – удел богатых либо глупых.
— Хорошо.
Солнце встало. Эта длинная ночь наконец-то закончилась.
Путь до тракта занял невыносимых три дня. Теперь мы останавливались лишь по мере необходимости. Никаких больше разговоров по душам у костра, никакого смеха и купания в озерах. Оно и к лучшему. Уж больно я к своим спутникам попривыкла. А ведь чем меньше человека знаешь, тем меньше в нем разочаровываешься.
Хотя с этим, я, пожалуй, опоздала.
Стоило только тракту показаться впереди, как мы нерешительно замерли. Вот и все? Попрощаться и уйти сейчас, или дождаться, пока подъедем ближе? Как легко мы отправились в путь, и как неловко было расставаться! От мучительной тишины спас, как всегда, Этьен.
— Давайте поедим в трактире. Столько разного в дороге пережили, не расходиться же теперь молча в разные стороны.
Мужчины посмотрели на меня и я кивнула. Глупо от еды бесплатной отказываться, неизвестно когда я себе следующую смогу позволить.
В трактире было шумно даже днем. В деревне-то у нас больше после работы на поле там собирались, а днем только заядлые пьяницы, которых сам Тук частенько за неуплату поколачивал, ошивались. Тут же кто-то громко смеялся, дородная женщина с слишком уж глубоким вырезом на платье несла в руках столько бутылок вина,сколько я бы и за три раза не принесла. Сильно пахло немытыми людьми, лошадьми и жирным жаренным мясом.
— Проходите, чего в дверях встали! В ногах-то правды нет! — женщина подмигнула моим спутникам.
— Раз такая красавица сама приглашает, как можно помышлять об отказе. Веди же нас! — Этьен прошел вперед, чуть задев меня плечом. Я отмерла, и тоже двинулась следом. После дней тишины трактир оглушал.
— Ах ты какой языкастый! У нас для таких и вино, и пиво, и что покрепче тоже есть. Тебе ведь сразу выпить принести, правда?
Женщина указала нам на один из немногих свободных столов. Там еще стояли чьи-то грязные миски, и на лавку капало вино из опрокинутого кувшина. Собрав разом все миски одной рукой, она второй вытерла стол дурно пахнущей тряпкой, только размазав грязь. Этьен с Джоном уселись, не моргнув и глазом.
— Конечно, неси крепленого вина. И смотри, не разбавляй водой – я водянистое пойло за версту чую.
— На чем же я заработаю, если водой разбавлять не буду?! — искренне удивилась женщина. — Тогда сразу две бутылки бери, и еды к ним побольше.
Я от наглости женщины обомлела, но Этьен расхохотался.
— Тебя бы в Главные распорядители двора – сразу бы порядок и в казне, и при дворе навела.
— Если думаешь, что лестью лишнего вина себе выпросишь, то не на ту напал, – женщина тоже рассмеялась, и ее необъятная грудь затряслась в такт смеху. Я испугалась, что та выпадет из платья прямо нам на стол.
— А мне кажется, напал я на ту самую, — Этьен наклонился, едва не касаясь головой ее груди.
— Развратник, — с улыбкой женщина легонько стукнула его по руке.
— Анет, чего застряла?! Я вина так долго жду, что протрезветь успел! — пожаловался один из гостей.
— Ты мне за выпитое заплати, потом новое заказывай! — отозвалась та, и обратилась к нам:
— Сегодня порося на вертеле жарим, молодой, сочный, берите - не пожалеете. В столице таких вкусных не бывает, как у нас.
— Давай порося. И хлеб к нему, и похлебку – с дороги все съедим. Но вина сразу неси, и нам первым, — Этьен аккуратно положил несколько тяжелых монет в руку Анет. —Мы за пир и компанию заплатить можем.
Та крепко сжала кулак, улыбнулась, и двинулась к кухне.
— Не стыдно тебе? — простонал Джон. — Ведешь себя, как последний кобель.
Этьен от его слов отмахнулся. Анет принесла две бутыли ароматного вина, и свежего, еще горячего, хлеба. Этьен оторвал кусок от одного и притворно застонал от удовольствия. Джон закатил глаза, но тоже потянулся к хлебу. Увидев, с каким удовольствием мужчины уплетали еду, я поспешила, и тоже оторвала кусок. Хлеб и вправду был хорош: хрустящая корка, теплый мякиш, да еще и островат от добавленных приправ.
Когда Анет принесла похлебку – жирную, с ботвой, крупой и косточками, мы втроем набросились на нее, словно голодали неделями. Все же еда в пути с домашней не сравниться! Этьен заранее положил на край стола еще пару монет, и Анет нам принесла еще вина, хлеба и свиную ножку с поджаренной корочкой, жир с которой стекал на тарелку с луком, чесноком да капустой.
Мясо таяло на языке, а вино быстро пьянило. Какой чудесный это был пир, если бы хоть кто-то из нас говорил друг с другом. Но Этьен целенаправленно замечал лишь Анет, Джон кривился из-за особо неприличных намеков. На меня и друг друга они не смотрели. Как быстро нашей дружбе пришел конец. Да и была ли она?
Я отпила несколько глотков вина, ощущая блаженное тепло во всем теле. К чему эти вопросы? Следует быть благодарной прошедшему, а не страдать по утраченным дням и друзьям.
— Спасибо, — тихо произнесла я. Думала, в гаме трактира не услышать, но Этьен и Джон оба повернулись ко мне. — Я знаю, что вспылила в Криворечье. Знаю, что вы спасли меня и помогали им, хотя никто вас не обязывал.
Злой голос внутри меня нашептывал злые мысли, о неблагодарности и избранном безразличии Джона, о притворстве и жестоких словах Этьена, об их тайнах, в которые они меня не спешили посвящать, но я лишь отпила еще вина. Оно успешно заглушало эти неблагодарные мысли. К чему они, если все уже сделано и решено?
— Спасибо, что разделили со мной эту дорогу.
Джон замер, будто не ожидал, что я вообще заговорю. Этьен же обмакнул хлеб в стекший вниз тарелки жир, прожевал и запил вином.
— Значит, все же расстаемся? — Я кивнула. — Отчаянная ты, Мария. Спокойно бы до столицы добраться под защитой, но нет, хочешь одна отправиться. Судьбу любишь испытывать?
— Судьба ко мне добра, ведь послала вас в момент, когда я так нуждалась. Она была добра ко мне тогда, и я буду усиленно молиться, чтоб не потерять ее благосклонность.
— В Криворечье тоже наверняка молились, — слова Этьена были как пощечина. Но прежде, чем я успела ответить, он поднялся. – Пойду отолью.
