Захватчиков тогда полегло от топора Геннадия Борисовича больше, чем от прямого попадания снаряда.
До сих пор мне везло, и я удачливо обходила запивавшего ветерана стороной, но в тот вечер фортуна отвернула от меня свое капризное лицо, и Герой выскочил из парадного на улицу в одних кальсонах прямо на нас:
— А,— закричал он, свирепо вращая глазами,— попались сучки! Ты, Клара Целкин и ты, Людка-проститутка! Да я таких, как вы, на фронте пачками … снимай панталоны!
Петрову унесло! А мне, увы, бежать было некуда! За спиной пряталась бессовестная Клара, а перед лицом маячил упившийся до белок сосед, требовавший, чтобы я невесть зачем стаскивала с себя штаны, потому что ветеран стал импотентом ещё при жизни своей покойной половины.
Спасение пришло внезапно, но было радикальным — чугунная, помнившая ещё первые пятилетки сковородка бабы Нюры опустилась на его запорошенную снегом лысину:
— Уймись, варнак!
«Варнак» спланировал, как осенний лист – плавно и горизонтально.
— И что с ним делать? – растерялась я.
— Да че ему будет-то, алкашу? У него в башке пластина титановая вшита! Я его так часто угощаю!
А я-то всегда удивлялась, почему у ветерана голова напоминает котел с плоской крышкой. Наверное, выпуклость надо лбом безжалостно сравняла карающая сковорода нашей бабушки русской революции.
Выскочила дочь Геннадия Борисовича — пенсионерка Тамара Петровна.
— Спасибо, баба Нюра,— деловито поблагодарила она старушку,— теперь он до утра проспит!
Втроем мы затащили «героя» в их квартиру. На столе стояла едва початая бутылка водки, и баба Нюра тот час положила на неё глаз.
— А чё, девки, не оприходовать ли нам пол литра?! Всё равно этот охламон ничего завтра не вспомнит!
— Можно,- охотно согласилась Тамара Петровна,— только надо отцу стопку отлить для опохмелу! А то ещё утром корячиться и мозги выносить будет!
Хозяйка на скорую руку поджарила яичницу с салом, открыла банку с маринованными огурцами и мы уселись за столом. После всех сегодняшних встрясок первые сто грамм пошли на ура! А если вспомнить, что кроме овсянки, съеденной ещё в обед, у меня в желудке ничего не было, то понятно, что я моментально охмелела.
И после того, как мне налили второй раз, я рассказала своим соседкам о всех напастях, свалившихся на мою бедную голову.
— Вот,— плакалась я,— какому-то Самвелу пообещали мою квартиру! Убьют меня, если квартиру не отдам, а отдам, мы с Алкой будем на вокзале с бомжами жить!
Не надо думать, что я совсем уж разума лишилась — тогда, в конце 90-х, такими историями было никого не удивить! И по телевизору постоянно показывали интеллигентных стариков и старушек, которых криминал выбрасывал из их квартир на помойку. Оно и сейчас не редкость, но в эпоху «первоначального направления капитала» ограбить беззащитных почиталось чуть ли не за доблесть.
Если я и начудила в той истории, так это в том, что наделила Клару Федоровну демоническими чертами предводительницы разбойников. Она была обыкновенной непорядочной эгоисткой, которую к тому же саму обманули, но никак не пособницей местной мафии.
Но мы — три нализавшихся водочки бабы от тридцати восьми до девяносто пяти лет — в тот момент так не думали.
— Вот оно чё делается! — задумчиво протянула баба Нюра,— уже за одиноких женщин принялись, живоглоты! Но меня они так просто, голыми руками не возьмут! У меня револьвер есть, мне лично сам товарищ Котовский подарил, когда мы в Одессе беляков били! Пусть только сунутся! А у тебя, Людка, оружие есть?
Я, захлебываясь пьяными слезами, только головой покачала.
— Есть, есть, на ж… шерсть, — отмахнулась Тамара Петровна — дама представительная и крупная,— знаю я этого Самвела. Недаром, всю жизнь фельдшером на «Скорой помощи» проработала. Как-то меня вызвали на улицу Бакинских комиссаров, где этот хряк живет у своей потаскушки.
Она глотком осушила остатки в своей стопке, поморщилась и с хрустом загрызла водку огурцом.
— Так вот — захожу! А его шмара — совсем сопливая девчонка вертится, глаза отводит, что-то верещит о высокой температуре, но ничего толком не говорит! Я прохожу в комнату — на постели в халате валяется огромный восточный мужчина. «На что жалуетесь?» — спрашиваю. Он откидывает полу халата, а там,— рассказчица сделала настолько красноречивый жест рукой, что все поняли, что именно она имеет в виду,— огромный, синий и весь в жутких шишках. Ужас!
У меня изумленно раскрылся рот, а вот баба Нюра проявила деловитое любопытство:
— Уши крысиные, что ли пытался пришить?
— Нет, шарики металлические вживить,— пояснила бывшая медсестра,— да неудачно! Началось нагноение, поднялась температура, и разбарабанило его причиндалы словно бревно!
— И?
— Увезли в хирургию на операцию придурка!
Я изумленно икнула — в моей голове не укладывалось услышанное. Зато оно хорошо улеглось в памяти бабы Нюры. Что уж говорить — бутылка водки для неё была мелочью, не стоящей особого внимания! И если я, заявившись домой после кратковременного загула, рухнула в постель, то она до самого утра подбадривала себя ещё и настойкой боярышника собственноручного приготовления.
Жизнь бывшей звезды 2 конной армии была бедна событиями — не считать же развлечением запои соседей! И вдруг такой повод! Бабка за ночь накрутила себя до состояния невменяемости, окончательно уверившись, что вышеупомянутый Самвел именно её хочет лишить квартиры, и не успело ещё толком рассвести, как она оказалась на рынке возле палатки продавца тапочками.
Ни о чем не подозревающий Самвел неторопливо раскладывал на витрине свой специфический товар, когда на него бешеной тигрицей накинулась наша кавалеристка.
— Вот,— поднесла она ему прямо под нос сложенные в кукиш пальцы,— вот ты получишь мою квартиру!
— Ты чего, бабушка? — поначалу миролюбиво осведомился он, удивленно глядя на подпрыгивающее высушенное чучело,— белены объелась?!
— Это ты белены объелся, … ушастый! Что, сговорился с гугнявой Кларой меня без жилья оставить? Так я и тебя, и твою стерву по судам затаскаю, у меня вся грудь в орденах! Меня даже Врангель боялся, и не тебе с Кларкой протягивать к моей хате загребущие руки! Бизьмесмены (язык оригинала) фиговы! Я до президента дойду! Мне сам товарищ Сталин руку жал! Ты бы лучше за своим … следил, а то я тебе шарики железные в гляделки бессовестные запихну!
От такого количества исторических лиц прошлой эпохи, по какой-то непонятной причине мелькавших в разговоре, Самвел несколько оторопел. Но так как баба Нюра продолжала и дальше скакать и размахивать руками, он быстро пришел в себя.
— Скажи,— оскорбленно загудел мужик в ответ,— чем обидел? Может, тапки порвались? Так я новые дам, только успокойся, не прыгай, пожалуйста!
— Это ты своей Кларе колченогой тапки белые справляй! Только суньтесь в мою квартиру — дырку вмиг промеж рогов проделаю, злыдни поганые! Мне товарищ Котовский именной револьвер подарил!
Постоянно повторяющееся имя «Клара» в речи сумасшедшей старухи, наконец-то, привлекло внимание недоумевающего продавца тапок.
— Кто такая эта Клара, уважаемая? Почему ты меня рядом с этой женщиной поминаешь?
— А то сам не знаешь, с кем собрался порядочных людей в бомжей превращать! Зубника нашего жена — Кларка-гугнявка!
— Клара Федоровна? — наконец догадался Самвел, даже обрадовавшись, что хоть что-то прояснилось в этой темной истории,— а ты кто?
— Я Анна Никаноровна Шелест! И я вам свою квартиру не отдам!
— Сам не возьму! С чего это ты, Анна Никаноровна, решила, что я хочу твою квартиру отобрать? Да ещё вместе с Кларой Федоровной?
— Так Кларка-проститутка сама сказала Людке-библиотекарше, что продала её квартиру тебе, мафия, за 10 тыс. серебряников! А Людка, мол, пусть убирается из дома вместе с дитенком, потому что тебе, бандиту, жить негде! А следующая-то в вашем поганом списке — я!
Так с пятого на десятое эти двое, наконец-то, добрались до меня.
А я, в самом что ни на есть плохом настроении, открыла библиотеку, вяло поприветствовав толкущегося у дверей товарища Широкопляса, жаждущего перед очередным партсобранием просмотреть подшивки газеты «Комсомольская правда».
Неспешно сняла пальто, надела рабочий халат и поправила у зеркала прическу. Я собиралась заняться списанием книг, поэтому надумала после обеда закрыть библиотеку для читателей и принялась от руки набрасывать объявление, когда дверь скрипнула, и на пороге появился какой-то огромный мужчина кавказской внешности с большой коробкой в руках.
Наверное, дверь перепутал.
— Это библиотека! — вежливо указала я на его ошибку,— вход в аптеку с другой стороны!
Но тот с грохотом поставил коробку на пол:
— Это тебе, уважаемая! — с чувством заявил он,— носи сама и детям дай! Хорошие тапочки, мамой клянусь! Лучше не найдешь!
Сразу же догадавшись, что передо мной легендарный Самвел, под штанами которого скрывается нечто ужасное, я от страха завопила, как сирена:
— Товарищ Широкопляс, товарищ Широкопляс!
Но перепуганный дед в мановение ока забился в подсобку, а базарный «мафиози» защитным жестом вытянув руки перед собой, успокаивающе забормотал:
— Хотите широко плясать, уважаемая, пляшите! Я сам лезгинку танцевать люблю! Тапочки оденьте и пляшите! Не нужна мне ваша квартира, мне, вообще, от вас ничего не нужно! Не надо на меня вашу бабушку натравливать! Вот — тапочки у меня есть, а 10 тысяч – нет! Я просил Клару Федоровну помочь снять мне квартиру, а не купить!
Это потом я и плакала, и смеялась — вполне предсказуемо началась истерика. А в тот момент только и смогла выдавить:
— Не надо мне ваших тапочек!
— Это подарок, от души! Возьми — не обижай!
И Самвел исчез, зато его место тут же занял лопающийся от любопытства Широкопляс:
— Чего это он про тапки говорил?
— Не знаю! — нервно отмахнулась я.— Ненормальный какой-то!
— А в коробке что?
— Не знаю! И знать не хочу, сегодня же верну!
Но я не вернула коробку, и вовсе не из жадности, а от страха перед её хозяином. Одинокой женщине не стоит встречаться с человеком, способным так себя изуродовать! А в коробке оказались несколько пар действительно хороших тапочек, бутылка водки, палка колбасы, кусок сыра, пачка чая и банка кофе — продукты, давно уже ставшие для меня недоступной роскошью!
Всё-таки хорошим мужиком оказался этот Самвел, только непонятно, зачем его вплела в наши дела Клара Федоровна?
— Да, дура она,— легкомысленно отмахнулась баба Нюра, когда я ей рассказала про внезапный подарок,— городит абы что!
Старушка разговаривала, любуясь своими новыми яркими меховыми тапочками. Наверное, тоже Самвел дал, чтобы она покупателей перестала распугивать.
Вряд ли эта история была следствием того, что мадам Петрова резко поглупела, но я даже не стала задаваться вопросом, что она на самом деле замышляла, решив раз и навсегда прервать все отношения с этой женщиной.
А тут подоспело очередное заседание нашего клуба и выяснилось, что она пыталась таким же образом обмануть и других дам. Но все-таки это были женщины с состоятельными мужьями, с деньгами, поэтому я считаю её налет на меня беспрецедентным по черствости.
Кто живет, как я — без мужа, меня отлично поймет. Одинокая женщина очень беззащитна! Она идет по жизни, как по тонкому льду — любой может походя оскорбить, ото всех вокруг исходит снисходительное презрение к неудачнице, не к кому прижаться в случае беды. Нет необходимой поддержки и опоры даже в самой простой бытовой ситуации — унитаз забился, проводка полетела, мышь завелась, пьяный ломится в дверь.
Знаю, многие не согласятся со мной. Сейчас модна теория, что мужчины только помеха на дороге умной и деловой женщины. Мол, детей, и без них можно воспитать, за любовником не нужно носки и трусы стирать и т.д.
Не отрицаю, может и есть в этих рассуждениях рациональное зерно, но я пишу о том, что чувствую сама, а не эти мужественные женщины, при всем моем уважении к их независимости.
Похоже, так же думали и все сановные дамы, собравшиеся вокруг меня в один из вечеров начала марта.
— Господи. Людочка, а с вас-то она что хотела взять? — презрительно удивилась Мария Степановна.
— Квартиру! — скромно похвалилась я.
— А вас с дочерью куда?
— К Розе Сергеевне!
Все так и ахнули! Но неожиданно из подсобки вышла согбенная фигурка Широковой. Я изумленно вздрогнула. Ведь проверяла абонентский зал перед посиделками — не было никого! Наверное, она в туалете сидела — я ей разрешала пользоваться своим санузлом. Пожилая женщина часто болела циститом.
— Я была бы вам рада, Людочка! — прошелестела она.— Милости прошу!
— Спасибо, Роза Сергеевна,— поблагодарила я её за участие,— но я не хочу вас стеснять!
— Какое стеснение — я так одинока!
— Лучше вы сами приходите ко мне!
Она, конечно, ко мне не пришла, да мы и так много времени проводили вместе. Роза теперь часто, листая журналы и альбомы, сидела в библиотеке до закрытия, и мы вместе шли домой.
Иногда она жаловалась на высокое давление и мышей в подполе, но чаще всего, молча шаркая ногами, доводила меня до дома.
— До завтра! – говорила она.
— До завтра,— рассеянно соглашалась я, обычно производя в голове финансовые вычисления.
Ноль плюс ноль всегда ноль, скажите вы, но нет! Неимущий человек всегда в раздумье, на что потратить свои жалкие копейки — банка кильки в томате, а может, лучше булочка или пакет молока?! Мурзик решительно настаивал на последнем, обожая манную кашу.
Прошел ещё месяц, и в апреле Петровы прозвездили вновь!
К тому времени Клара Федоровна уже несколько раз посещала мою библиотеку.
В первый раз она пришла с таким видом, как будто ничего и не произошло! Позади привычно маячила фигура мрачного Димы.
— Здравствуй, Людочка! Как ты? – защебетала она, умильно заглядывая мне в глаза своими светящимися глазками.— А у меня столько дел, столько дел…
Я с ледяным лицом продолжала рыться в каталожном ящике, в поисках интересующей меня книги, и никак не отреагировала на эти заигрывания. У нас, бедных, своя гордость! Но, похоже, Кларе было все равно — обижена я или нет! Она самозабвенно верещала об успехах своей Катьки, о её новом финском платье, о том, что младшую дочь хвалила учительница по литературе за стихи о родном городе, что она уже сделала ей заграничный паспорт.
— Не рано ли? – холодно поинтересовалась я.— Все-таки конкурс ещё предстоит выиграть?
— Ой, Катьке все равно здесь нет равных! Правда, Димочка?
Димочка, неизвестно зачем роящийся в подшивке журналов «Бурда моден», угрюмо качнул головой, с плохо скрытым раздражением внимая нашей болтовне.
— А Инна вышла замуж!
Вот так новость! Почему только я раньше её не слышала? Свадьбы были любимой темой обсуждения среди жителей Емска. На невест ходили смотреть всем околотком, о подробностях же мероприятия долго сплетничали с соседями и знакомыми. Все выносилось на обсуждение — и платье невесты, и костюм жениха, и угощение, и кто и что подарил! Гудели иногда по полгода!
А тут свадьба в такой богатой семье, как у Петровых!
— Инка, как всегда, в своем репертуаре! Представляешь, никому ничего не сказала — выпрыгнула замуж за лейтенанта космических войск некоего Михаила Федорчука и укатила с ним в Приморье! Что с этой дурынды возьмешь?
До сих пор мне везло, и я удачливо обходила запивавшего ветерана стороной, но в тот вечер фортуна отвернула от меня свое капризное лицо, и Герой выскочил из парадного на улицу в одних кальсонах прямо на нас:
— А,— закричал он, свирепо вращая глазами,— попались сучки! Ты, Клара Целкин и ты, Людка-проститутка! Да я таких, как вы, на фронте пачками … снимай панталоны!
Петрову унесло! А мне, увы, бежать было некуда! За спиной пряталась бессовестная Клара, а перед лицом маячил упившийся до белок сосед, требовавший, чтобы я невесть зачем стаскивала с себя штаны, потому что ветеран стал импотентом ещё при жизни своей покойной половины.
Спасение пришло внезапно, но было радикальным — чугунная, помнившая ещё первые пятилетки сковородка бабы Нюры опустилась на его запорошенную снегом лысину:
— Уймись, варнак!
«Варнак» спланировал, как осенний лист – плавно и горизонтально.
— И что с ним делать? – растерялась я.
— Да че ему будет-то, алкашу? У него в башке пластина титановая вшита! Я его так часто угощаю!
А я-то всегда удивлялась, почему у ветерана голова напоминает котел с плоской крышкой. Наверное, выпуклость надо лбом безжалостно сравняла карающая сковорода нашей бабушки русской революции.
Выскочила дочь Геннадия Борисовича — пенсионерка Тамара Петровна.
— Спасибо, баба Нюра,— деловито поблагодарила она старушку,— теперь он до утра проспит!
Втроем мы затащили «героя» в их квартиру. На столе стояла едва початая бутылка водки, и баба Нюра тот час положила на неё глаз.
— А чё, девки, не оприходовать ли нам пол литра?! Всё равно этот охламон ничего завтра не вспомнит!
— Можно,- охотно согласилась Тамара Петровна,— только надо отцу стопку отлить для опохмелу! А то ещё утром корячиться и мозги выносить будет!
Хозяйка на скорую руку поджарила яичницу с салом, открыла банку с маринованными огурцами и мы уселись за столом. После всех сегодняшних встрясок первые сто грамм пошли на ура! А если вспомнить, что кроме овсянки, съеденной ещё в обед, у меня в желудке ничего не было, то понятно, что я моментально охмелела.
И после того, как мне налили второй раз, я рассказала своим соседкам о всех напастях, свалившихся на мою бедную голову.
— Вот,— плакалась я,— какому-то Самвелу пообещали мою квартиру! Убьют меня, если квартиру не отдам, а отдам, мы с Алкой будем на вокзале с бомжами жить!
Не надо думать, что я совсем уж разума лишилась — тогда, в конце 90-х, такими историями было никого не удивить! И по телевизору постоянно показывали интеллигентных стариков и старушек, которых криминал выбрасывал из их квартир на помойку. Оно и сейчас не редкость, но в эпоху «первоначального направления капитала» ограбить беззащитных почиталось чуть ли не за доблесть.
Если я и начудила в той истории, так это в том, что наделила Клару Федоровну демоническими чертами предводительницы разбойников. Она была обыкновенной непорядочной эгоисткой, которую к тому же саму обманули, но никак не пособницей местной мафии.
Но мы — три нализавшихся водочки бабы от тридцати восьми до девяносто пяти лет — в тот момент так не думали.
— Вот оно чё делается! — задумчиво протянула баба Нюра,— уже за одиноких женщин принялись, живоглоты! Но меня они так просто, голыми руками не возьмут! У меня револьвер есть, мне лично сам товарищ Котовский подарил, когда мы в Одессе беляков били! Пусть только сунутся! А у тебя, Людка, оружие есть?
Я, захлебываясь пьяными слезами, только головой покачала.
— Есть, есть, на ж… шерсть, — отмахнулась Тамара Петровна — дама представительная и крупная,— знаю я этого Самвела. Недаром, всю жизнь фельдшером на «Скорой помощи» проработала. Как-то меня вызвали на улицу Бакинских комиссаров, где этот хряк живет у своей потаскушки.
Она глотком осушила остатки в своей стопке, поморщилась и с хрустом загрызла водку огурцом.
— Так вот — захожу! А его шмара — совсем сопливая девчонка вертится, глаза отводит, что-то верещит о высокой температуре, но ничего толком не говорит! Я прохожу в комнату — на постели в халате валяется огромный восточный мужчина. «На что жалуетесь?» — спрашиваю. Он откидывает полу халата, а там,— рассказчица сделала настолько красноречивый жест рукой, что все поняли, что именно она имеет в виду,— огромный, синий и весь в жутких шишках. Ужас!
У меня изумленно раскрылся рот, а вот баба Нюра проявила деловитое любопытство:
— Уши крысиные, что ли пытался пришить?
— Нет, шарики металлические вживить,— пояснила бывшая медсестра,— да неудачно! Началось нагноение, поднялась температура, и разбарабанило его причиндалы словно бревно!
— И?
— Увезли в хирургию на операцию придурка!
Я изумленно икнула — в моей голове не укладывалось услышанное. Зато оно хорошо улеглось в памяти бабы Нюры. Что уж говорить — бутылка водки для неё была мелочью, не стоящей особого внимания! И если я, заявившись домой после кратковременного загула, рухнула в постель, то она до самого утра подбадривала себя ещё и настойкой боярышника собственноручного приготовления.
Жизнь бывшей звезды 2 конной армии была бедна событиями — не считать же развлечением запои соседей! И вдруг такой повод! Бабка за ночь накрутила себя до состояния невменяемости, окончательно уверившись, что вышеупомянутый Самвел именно её хочет лишить квартиры, и не успело ещё толком рассвести, как она оказалась на рынке возле палатки продавца тапочками.
Ни о чем не подозревающий Самвел неторопливо раскладывал на витрине свой специфический товар, когда на него бешеной тигрицей накинулась наша кавалеристка.
— Вот,— поднесла она ему прямо под нос сложенные в кукиш пальцы,— вот ты получишь мою квартиру!
— Ты чего, бабушка? — поначалу миролюбиво осведомился он, удивленно глядя на подпрыгивающее высушенное чучело,— белены объелась?!
— Это ты белены объелся, … ушастый! Что, сговорился с гугнявой Кларой меня без жилья оставить? Так я и тебя, и твою стерву по судам затаскаю, у меня вся грудь в орденах! Меня даже Врангель боялся, и не тебе с Кларкой протягивать к моей хате загребущие руки! Бизьмесмены (язык оригинала) фиговы! Я до президента дойду! Мне сам товарищ Сталин руку жал! Ты бы лучше за своим … следил, а то я тебе шарики железные в гляделки бессовестные запихну!
От такого количества исторических лиц прошлой эпохи, по какой-то непонятной причине мелькавших в разговоре, Самвел несколько оторопел. Но так как баба Нюра продолжала и дальше скакать и размахивать руками, он быстро пришел в себя.
— Скажи,— оскорбленно загудел мужик в ответ,— чем обидел? Может, тапки порвались? Так я новые дам, только успокойся, не прыгай, пожалуйста!
— Это ты своей Кларе колченогой тапки белые справляй! Только суньтесь в мою квартиру — дырку вмиг промеж рогов проделаю, злыдни поганые! Мне товарищ Котовский именной револьвер подарил!
Постоянно повторяющееся имя «Клара» в речи сумасшедшей старухи, наконец-то, привлекло внимание недоумевающего продавца тапок.
— Кто такая эта Клара, уважаемая? Почему ты меня рядом с этой женщиной поминаешь?
— А то сам не знаешь, с кем собрался порядочных людей в бомжей превращать! Зубника нашего жена — Кларка-гугнявка!
— Клара Федоровна? — наконец догадался Самвел, даже обрадовавшись, что хоть что-то прояснилось в этой темной истории,— а ты кто?
— Я Анна Никаноровна Шелест! И я вам свою квартиру не отдам!
— Сам не возьму! С чего это ты, Анна Никаноровна, решила, что я хочу твою квартиру отобрать? Да ещё вместе с Кларой Федоровной?
— Так Кларка-проститутка сама сказала Людке-библиотекарше, что продала её квартиру тебе, мафия, за 10 тыс. серебряников! А Людка, мол, пусть убирается из дома вместе с дитенком, потому что тебе, бандиту, жить негде! А следующая-то в вашем поганом списке — я!
Так с пятого на десятое эти двое, наконец-то, добрались до меня.
А я, в самом что ни на есть плохом настроении, открыла библиотеку, вяло поприветствовав толкущегося у дверей товарища Широкопляса, жаждущего перед очередным партсобранием просмотреть подшивки газеты «Комсомольская правда».
Неспешно сняла пальто, надела рабочий халат и поправила у зеркала прическу. Я собиралась заняться списанием книг, поэтому надумала после обеда закрыть библиотеку для читателей и принялась от руки набрасывать объявление, когда дверь скрипнула, и на пороге появился какой-то огромный мужчина кавказской внешности с большой коробкой в руках.
Наверное, дверь перепутал.
— Это библиотека! — вежливо указала я на его ошибку,— вход в аптеку с другой стороны!
Но тот с грохотом поставил коробку на пол:
— Это тебе, уважаемая! — с чувством заявил он,— носи сама и детям дай! Хорошие тапочки, мамой клянусь! Лучше не найдешь!
Сразу же догадавшись, что передо мной легендарный Самвел, под штанами которого скрывается нечто ужасное, я от страха завопила, как сирена:
— Товарищ Широкопляс, товарищ Широкопляс!
Но перепуганный дед в мановение ока забился в подсобку, а базарный «мафиози» защитным жестом вытянув руки перед собой, успокаивающе забормотал:
— Хотите широко плясать, уважаемая, пляшите! Я сам лезгинку танцевать люблю! Тапочки оденьте и пляшите! Не нужна мне ваша квартира, мне, вообще, от вас ничего не нужно! Не надо на меня вашу бабушку натравливать! Вот — тапочки у меня есть, а 10 тысяч – нет! Я просил Клару Федоровну помочь снять мне квартиру, а не купить!
Это потом я и плакала, и смеялась — вполне предсказуемо началась истерика. А в тот момент только и смогла выдавить:
— Не надо мне ваших тапочек!
— Это подарок, от души! Возьми — не обижай!
И Самвел исчез, зато его место тут же занял лопающийся от любопытства Широкопляс:
— Чего это он про тапки говорил?
— Не знаю! — нервно отмахнулась я.— Ненормальный какой-то!
— А в коробке что?
— Не знаю! И знать не хочу, сегодня же верну!
Но я не вернула коробку, и вовсе не из жадности, а от страха перед её хозяином. Одинокой женщине не стоит встречаться с человеком, способным так себя изуродовать! А в коробке оказались несколько пар действительно хороших тапочек, бутылка водки, палка колбасы, кусок сыра, пачка чая и банка кофе — продукты, давно уже ставшие для меня недоступной роскошью!
Всё-таки хорошим мужиком оказался этот Самвел, только непонятно, зачем его вплела в наши дела Клара Федоровна?
— Да, дура она,— легкомысленно отмахнулась баба Нюра, когда я ей рассказала про внезапный подарок,— городит абы что!
Старушка разговаривала, любуясь своими новыми яркими меховыми тапочками. Наверное, тоже Самвел дал, чтобы она покупателей перестала распугивать.
Вряд ли эта история была следствием того, что мадам Петрова резко поглупела, но я даже не стала задаваться вопросом, что она на самом деле замышляла, решив раз и навсегда прервать все отношения с этой женщиной.
А тут подоспело очередное заседание нашего клуба и выяснилось, что она пыталась таким же образом обмануть и других дам. Но все-таки это были женщины с состоятельными мужьями, с деньгами, поэтому я считаю её налет на меня беспрецедентным по черствости.
Кто живет, как я — без мужа, меня отлично поймет. Одинокая женщина очень беззащитна! Она идет по жизни, как по тонкому льду — любой может походя оскорбить, ото всех вокруг исходит снисходительное презрение к неудачнице, не к кому прижаться в случае беды. Нет необходимой поддержки и опоры даже в самой простой бытовой ситуации — унитаз забился, проводка полетела, мышь завелась, пьяный ломится в дверь.
Знаю, многие не согласятся со мной. Сейчас модна теория, что мужчины только помеха на дороге умной и деловой женщины. Мол, детей, и без них можно воспитать, за любовником не нужно носки и трусы стирать и т.д.
Не отрицаю, может и есть в этих рассуждениях рациональное зерно, но я пишу о том, что чувствую сама, а не эти мужественные женщины, при всем моем уважении к их независимости.
Похоже, так же думали и все сановные дамы, собравшиеся вокруг меня в один из вечеров начала марта.
— Господи. Людочка, а с вас-то она что хотела взять? — презрительно удивилась Мария Степановна.
— Квартиру! — скромно похвалилась я.
— А вас с дочерью куда?
— К Розе Сергеевне!
Все так и ахнули! Но неожиданно из подсобки вышла согбенная фигурка Широковой. Я изумленно вздрогнула. Ведь проверяла абонентский зал перед посиделками — не было никого! Наверное, она в туалете сидела — я ей разрешала пользоваться своим санузлом. Пожилая женщина часто болела циститом.
— Я была бы вам рада, Людочка! — прошелестела она.— Милости прошу!
— Спасибо, Роза Сергеевна,— поблагодарила я её за участие,— но я не хочу вас стеснять!
— Какое стеснение — я так одинока!
— Лучше вы сами приходите ко мне!
Она, конечно, ко мне не пришла, да мы и так много времени проводили вместе. Роза теперь часто, листая журналы и альбомы, сидела в библиотеке до закрытия, и мы вместе шли домой.
Иногда она жаловалась на высокое давление и мышей в подполе, но чаще всего, молча шаркая ногами, доводила меня до дома.
— До завтра! – говорила она.
— До завтра,— рассеянно соглашалась я, обычно производя в голове финансовые вычисления.
Ноль плюс ноль всегда ноль, скажите вы, но нет! Неимущий человек всегда в раздумье, на что потратить свои жалкие копейки — банка кильки в томате, а может, лучше булочка или пакет молока?! Мурзик решительно настаивал на последнем, обожая манную кашу.
Прошел ещё месяц, и в апреле Петровы прозвездили вновь!
К тому времени Клара Федоровна уже несколько раз посещала мою библиотеку.
В первый раз она пришла с таким видом, как будто ничего и не произошло! Позади привычно маячила фигура мрачного Димы.
— Здравствуй, Людочка! Как ты? – защебетала она, умильно заглядывая мне в глаза своими светящимися глазками.— А у меня столько дел, столько дел…
Я с ледяным лицом продолжала рыться в каталожном ящике, в поисках интересующей меня книги, и никак не отреагировала на эти заигрывания. У нас, бедных, своя гордость! Но, похоже, Кларе было все равно — обижена я или нет! Она самозабвенно верещала об успехах своей Катьки, о её новом финском платье, о том, что младшую дочь хвалила учительница по литературе за стихи о родном городе, что она уже сделала ей заграничный паспорт.
— Не рано ли? – холодно поинтересовалась я.— Все-таки конкурс ещё предстоит выиграть?
— Ой, Катьке все равно здесь нет равных! Правда, Димочка?
Димочка, неизвестно зачем роящийся в подшивке журналов «Бурда моден», угрюмо качнул головой, с плохо скрытым раздражением внимая нашей болтовне.
— А Инна вышла замуж!
Вот так новость! Почему только я раньше её не слышала? Свадьбы были любимой темой обсуждения среди жителей Емска. На невест ходили смотреть всем околотком, о подробностях же мероприятия долго сплетничали с соседями и знакомыми. Все выносилось на обсуждение — и платье невесты, и костюм жениха, и угощение, и кто и что подарил! Гудели иногда по полгода!
А тут свадьба в такой богатой семье, как у Петровых!
— Инка, как всегда, в своем репертуаре! Представляешь, никому ничего не сказала — выпрыгнула замуж за лейтенанта космических войск некоего Михаила Федорчука и укатила с ним в Приморье! Что с этой дурынды возьмешь?
