Я так и ахнула. Какие князья Долмацкие? Баба Нюра мне рассказывала, что дед Розы Сергеевны работал извозчиком на городской бирже. Да, Бог с ней, пусть бы плела, что угодно, хоть к царскому роду причисляя честных извозчиков города Емска, но мальчик? Мальчик-то откуда взялся?
— Откуда же прибыл ваш племянник? Где его родители?
— Ах,— легкомысленно отмахнулась Роза Сергеевна,— Димочка приехал из Москвы, прознав, что здесь у него родственники. А родители… умерли!
У меня голова пошла кругом. Даже если хоть что-то из этого было правдой, оставался главный вопрос:
— Чем же вы его кормите?
— Димочка ест очень мало, так же, как и я любит печеную картошку!
Печеная картошка была единственным блюдом, которое могла себе позволить нищая женщина. Картофель она выращивала на своем огородике и в основном его-то и ела.
— Так что насчет курточки?
— Посмотрю,— рассеянно пообещала я,— приду домой и посмотрю, чем смогу помочь вашему Диме!
— Спасибо, Людочка, вы такая славная!
Я автоматически протянула ей какое-то очередное варенье, принесенное моими дамами, но Луиза Сергеевна чуть ли не ужасом отшатнулась от подарка.
— Димочка не любит сладкое!
— Но вы-то любите! — разозлилась я, и насильно втолкнула ей в руки банку.
И всё же, когда Роза Сергеевна уже ушла, я обнаружила варенье стоящим за одним из стеллажей.
В моем сердце заполыхала тревога — таинственный Дамиан, который так изуродовал её полгода назад, тоже не любил сладкого. Надо было посмотреть на этого Димулю вблизи, пока с пожилой чудачкой опять чего-нибудь не приключилось.
Решив не откладывать этого дела на потом, я даже сбегала в обеденный перерыв домой и отобрала из Алкиного гардероба не особо любимые ей свитер и мастерку.
Но мои планы были решительно расстроены вторгнувшейся в здание библиотеки заведующей отделом культуры Фридой Марковной Гольдберг.
О, Фрида Марковна была личностью примечательной. На заре юности юная Фридочка стала первой пионеркой города, будучи дочерью двух революционеров «без страха и упрека». Имея такое роскошное происхождение, по служебной лестнице она неслась со скоростью экспресса, уже в двадцать лет возглавляя местный комсомол. Всё шло к депутатству на съезде партии и креслу первого секретаря райкома, когда столь прекрасное будущее налетело на риф борьбы с «космополитизмом»! Фриду в особо грубой форме ткнули носом в еврейское происхождение и отправили на десять лет искупать это в Сибирь, а её стариков-родителей вообще расстреляли.
Хрущевская оттепель реабилитировала многих невинно осужденных. В общем потоке вернулась в город притихшая и изрядно постаревшая Фрида Марковна. Покашливая от приобретенной в ГУЛАГе астмы, она устроилась работать уборщицей в клуб. Но, как говорится, «черного кобеля не отмоешь добела!» — не успело пройти и полгода, как она уже подала документы о восстановлении в партии. И пошло, и поехало, и уже к началу правления Брежнева Гольдберг была вторым секретарем партии Емского райкома (в первые секретари её все-таки не пустили, опасаясь тюремного прошлого).
Когда она руководила вверенным ей участком работы, люди разве что руки на себя не накладывали. Застенки лишили её даже тех крупиц благожелательности, которые природа скупо отвесила дочери «потрясателей истории». Злая, лишенная сантиментов и чувства меры, она буквально изводила подчиненных придирками, а на любую критику за перегибы реагировала цитатами из «Морального кодекса строителя коммунизма».
Семьи у неё не было, и поэтому ничто не мешало Фриде Марковне «гореть» на работе. Она задержалась с пенсией практически на пятнадцать лет, но и тогда не удалось её выпроводить окончательно и бабушке поручили курировать местную культуру.
Мы — библиотекари, хоровые и инструментальные коллективы, кружки самодеятельности, заведующие сельскими клубами и «киношники» боялись стервятницу, как стихийного бедствия. И вот сегодня она обрушилась на мою и без того замороченную Мурзиком и Розой Сергеевной голову.
— Да, что вы себе вообразили! Только возмутительным образом пренебрегающий своими обязанностями работник может себе позволить опоздать на работу на целых пятнадцать минут! Во времена товарища Сталина такую разгильдяйку стерли бы в лагерную пыль! Превратили государственную библиотеку в частную лавочку — когда хочу, тогда и прихожу, что хочу, то и делаю! Говорят, вы вяжете на рабочем месте?!
— Только в обеденный перерыв! — пискнула я.
— А что, больше заняться нечем? Читайте классиков марксизма-ленинизма, тогда вы научитесь мудрости и ответственности!
Маркса и Ленина тогда не обливал грязью только ленивый! Но Фрида Марковна не собиралась идти в ногу со временем, у неё была собственная точка зрения.
— Это интриги уклонистов! Не может быть ничего мудрее и жизненнее Маркса — просто не придумали! Можно открыть «Капитал» на любой странице — все интересно, все жизненно! А Лениным зачитывались люди и поумнее этих нахальных «перестройщиков»!
Она орала и стучала на меня костылем (последствие диабета) до тех пор, пока не выдохлась.
— Не забудьте, что вы занимаете место незаконно, будучи по образованию геологом. А у нас специалисты с дипломами за дверью стоят! Только свистни! Выкинем вас за дверь, как нашкодившую кошку!
«Бастинда», постукивая костылем, наконец-то удалилась, оставив меня судорожно ищущей в сумочке валерьянку. Что для меня значило потерять работу? Даже катастрофа на «Титанике» и то была менее разрушительной, там хоть кто-то спасся! Мы же пойдем ко дну все, включая даже блудливого Мурзика!
Дверь скрипнула и на пороге появилась сочувственно вздыхающая Клара Федоровна.
— Бедная Людочка! Успокойся! Фрида Марковна, вымотав нервы, обычно не прибегает к крайним мерам. Да и не имеет она права уволить тебя за пятнадцатиминутное опоздание!
— Так-то оно так! — тяжело вздохнула я, вытирая слезы.— Не думала, что читатели жалуются на меня. Казалось, что у нас хорошие отношения! Вроде бы стараюсь никого не обижать…
Клара Федоровна даже руками замахала:
— Что ты — никто не жалуется! На тебя Широкопляс наябедничал! Мол, из-за твоего опоздания он не смог во время прийти на заседание ветеранов компартии. Ну, Фриду и понесло!
От злости у меня перекосило лицо. Ах ты, старый маразматик, ну, получишь ты у меня ещё книжки из закрытого доступа!
— Ладно,— тяжело вздохнула я, видя, как в библиотеку заходит уборщица,— все сегодня набекрень! Но может, мы хотя бы к Розе Сергеевне сходим, тетя Клава?!
Положа руку на сердце, после погрома устроенного неизвестным Дамианом, идти в одиночку в тот дом я бы ни за что не отважилась. Но уборщица, с грохотом ворочавшая ведрами, только покачала головой:
— У меня корова должна отелиться! Я и так из дома всего на полчаса вырвалась — быстро помою полы и убегу!
— Ну вот,— вздохнула я, с сомнением глядя на пакет с вещами, — и здесь ничего не получилось!
Клара Федоровна всегда была отзывчивой женщиной, и очевидно, мой несчастный вид подтолкнул её к действиям.
— А зачем вам к этой убогонькой?
Я рассказала о мерзнущем Димочке.
— Хотите, я пойду с вами?
— Конечно,— обрадовалась я столь своевременному предложению,— хочу!
Уже темнело, когда мы, обходя лужи и спотыкаясь на выбоинах в брусчатке, подошли к знакомому домику. Окна были темны.
— Их что, нет? — разочарованно осведомилась спутница.
— Дома! Просто у Розы Сергеевны свет за неуплату отрезали, и она сидит либо при свече, либо жжет лучинки!
— Дикость какая-то! Как до революции!
Мы прошли во двор и постучались в дверь.
— Входите!
И действительно, у теплящейся на столе свечи хозяйка дома с незнакомым пареньком играли в шахматы.
— Ой, Людочка, Клара Федоровна,— засуетилась Роза Сергеевна, пододвигая нам табуреты,— садитесь! Хотите, я заварю смородиновые веточки?
— Нет,— за нас обеих отрезала госпожа Петрова,— недавно чай пили!
И её глаза изучающе уставились на незнакомца. И пока я объясняла Розе Сергеевне, что принесла её племяннику свитер и мастерку, Клара Федоровна не сводила с парня глаз, да и он, полностью игнорируя меня, смотрел только на неё.
Дима выглядел странно — это сразу бросалось в глаза даже в неверном свете свечи. Мне трудно даже описать, в чем дело — бесцветный, что ли! Хотя, у него были классически тонкие черты лица и неплохие каштановые волосы. Казалось, что кисть неизвестного художника сначала его нарисовала нормальными красками, а потом, по неизвестной причине, решила смыть изображение, да не завершила работу до конца. Серые глаза смотрели на нас холодно и спокойно, я бы даже сказала, равнодушно, но на Клару Федоровну Димочка неожиданно произвел впечатление.
— Какой чудесный мальчик! — делилась она со мной по дороге из дома Розы Сергеевны,— прелесть! Вот что, Людочка, его нельзя оставлять в такой убогой обстановке — юноша достоин большего!
— Все мы достойны большего! — пробурчала я.
У меня этот недоросль не вызвал такого же щенячьего восторга — уже вполне взрослый парень, мог бы и сам зарабатывать, а не сидеть на шее у доверчивой нищенки!
— Вы должны забрать его к себе домой! — вдруг непререкаемым тоном выдала мне спутница.
От изумления я онемела. Ещё чего не хватало — только через мой труп подобная личность пересечет порог моего дома, да и то не факт, что я даже мертвая не укушу его за ногу.
— А мы тем временем подумаем, что с ним делать дальше!
Подумать? Пожалуйста! Только не об этом!
— Галина Викторовна! — быстро нашлась я.— Галина Викторовна никогда не допустит посторонних в вверенном ей подъезде! Я ведь не могу его прописать без согласия мужа!
Думаю, каждый житель нашей необъятной страны видел кинокомедию Гайдая «Бриллиантовая рука»? Помните управдома, которого гениально сыграла Нона Мордюкова? Так вот это была жалкая пародия, по сравнению с нашей Галиной Викторовной — живущей на первом этаже главной по подъезду. Мимо её бдительного взора блоха не проскочит, не то, что такой большой мальчик, как Дима. Она меня как-то подвергла беспрецедентному допросу по поводу моего приехавшего в гости брата. И пока я ей не показала его и свой паспорт, свидетельство о браке и свидетельство о рождении, она орала во все горло и грозилась вызвать наряд милиции, выгонять из дома непрописанного жильца.
Галина Викторовна вечно придумывала, как нас развлечь — то выгоняла всех жильцов на мытье стен подъезда, то на уборку прилегающей территории, то на бесконечные собрания по поводу и без повода. Энергия так и брызгала из заполошной бабы, да и фантазии было не занимать.
Но сегодня я впервые обрадовалась тому, что эта женщина служит Цербером в моем подъезде. Но мой ответ совсем не понравился собеседнице.
— Неужели вам не жалко мальчика? — ледяным тоном осведомилась она.
— Как не пожалеть! Возьмите Диму к себе,— в отместку предложила я,— у вас и холодильник полнее моего, и жилплощадь позволяет!
Клара Федоровна нахмурилась.
— Вы, Людочка, одинокая женщина,— недовольно заметила она,— а я вынуждена считаться с мнением Николая Викторовича!
— Да, без его мнения тут, пожалуй, не обойтись!
Неподалеку от особняка Петровых мы расстались, и дальше я уже побежала одна. Вокруг сгущалась темнота, и начинался дождь, уж не говоря о сильном ветре. Я торопилась идти, нервно прыгая через лужи, и все же не могла избавиться от неприятного ощущения, что кто-то смотрит мне в затылок недоброжелательным взглядом.
И только услышав на подходе к подъезду пронзительные рулады, выводимые влюбленным Мурзиком и его соперниками, я смогла слегка расслабиться. Нет, Димочка мне решительно не понравился, мало того, наводил безотчетный ужас.
ПЕТРОВЫ
Теперь немного поподробнее о семье Клары Федоровны.
Николай Викторович любил свою жену. Она, правда, находилась в состоянии перманентного страха, что какая-нибудь ушлая медсестра его уведет, и часто мне рассказывала, к каким уловкам прибегает, чтобы не ослаб интерес к её персоне. Уловки были так себе, но, судя по результатам, успешно срабатывали. Ему нравилось в Кларочке всё, и даже то, что жена была похожа на поставленный вертикально кабачок, вызывало в нем умиление.
Супруги часто ездили в гости и принимали у себя друзей и вообще вели активный светский образ жизни, имея полезных знакомых практически во всех учреждениях нашего городка. Им всегда кто-то доставал нечто дефицитное — лекарства, мебель, одежду. Петровы же, в свою очередь, делились этим с друзьями, а те в благодарность волокли им рыбу, мясо, яйца, мед, и часто, придя к ним в гости, можно было обнаружить в прихожей фляги с маслом, банки с молоком и мешки с сахаром и мукой, подаренные в обмен за услуги.
— Людочка, дорогая, поспрашивай — никому рис не нужен? А то у меня целый мешок простаивает. Куда нам столько! Я уступлю подешевле!
И я старательно расспрашивала знакомых и соседей по дому по поводу риса, и, в конце концов, находились желающие его купить. За посредничество отсыпали килограмм, другой и мне.
Кладовые Петровых всегда были забиты под завязку деликатесами. Они первые в Емске приобрели морозильную камеру, потому что даже двух холодильников не хватало для всех припасов.
В ту пору женщины нашего городка, имеющие дочерей, начинали им складывать приданое, едва те начинали ходить. Каждая собирающаяся замуж девушка Емска должна была иметь в запасе сундук с постельным бельем, полотенцами, покрывалами и одеялами, а дальше — по уровню доходов родителей. И часто к сундуку прикладывались и мебельные стенки, и холодильники, и даже дома и автомобили. Богатое приданое указывало на социальный статус родителей, красноречиво определяя их место в довольно сложной иерархии захудалого городка.
Накануне свадьбы все это добро свозилось в дом жениха, и родственники последнего, а иногда и случайные люди с улицы имели право все это разглядывать и оценивать.
Так вот, в доме Петровых была специальная комната, забитая приданым под завязку. Мало того, Клара Федоровна наполнила одинаковыми золотыми серьгами, колечками и цепочками две большие хрустальные вазы — по одной на каждую дочь.
Короче, именно про такой дом говорят - «полная чаша»!
Теперь о девочках — Инне и Кате Петровых.
Между ними была разница в шесть лет, и Катю Клара Федоровна родила в тридцать восемь.
— Ох, как же я не хотела рожать Катьку,— как-то делилась она со мной,— все-таки почти сорок! Но Николай настоял — он очень сына хотел. А теперь не надышимся на малышку. Звездочка наша, ягодка — такая светлая, такая нежная! Никогда не забудет поцеловать, все время ластится — мамуля, да мамуля! Вся в меня!
— А Инна?
Клара Федоровна тяжело вздыхала.
— Инка всегда себе на уме, замкнутая растет! Слова из неё не выжмешь, смотрит исподлобья! Вылитая моя свекровь — такой же нелюдимый характер. И бабка их была ещё той грымзой — кержачка сибирская! Николай-то только к Инке, там погладить по голове или что-то спросить, а она разве что не кусается! Дикарка!
На мой взгляд, Инна была нормальным ребенком — активным и добродушным, но родителям виднее, какие недостатки у их дочерей. Ничего не поделаешь, но именно Катюша безраздельно царствовала в сердце своих родителей.
В ту пору любая мало-мальски уважающая себя семья, имеющая дочерей, заставляла их ходить в музыкальную школу. Петровы отдали своих девочек в класс фортепьяно, и теперь все разговоры Клары Федоровны крутились вокруг успехов младшей дочери на музыкальной ниве.
— Откуда же прибыл ваш племянник? Где его родители?
— Ах,— легкомысленно отмахнулась Роза Сергеевна,— Димочка приехал из Москвы, прознав, что здесь у него родственники. А родители… умерли!
У меня голова пошла кругом. Даже если хоть что-то из этого было правдой, оставался главный вопрос:
— Чем же вы его кормите?
— Димочка ест очень мало, так же, как и я любит печеную картошку!
Печеная картошка была единственным блюдом, которое могла себе позволить нищая женщина. Картофель она выращивала на своем огородике и в основном его-то и ела.
— Так что насчет курточки?
— Посмотрю,— рассеянно пообещала я,— приду домой и посмотрю, чем смогу помочь вашему Диме!
— Спасибо, Людочка, вы такая славная!
Я автоматически протянула ей какое-то очередное варенье, принесенное моими дамами, но Луиза Сергеевна чуть ли не ужасом отшатнулась от подарка.
— Димочка не любит сладкое!
— Но вы-то любите! — разозлилась я, и насильно втолкнула ей в руки банку.
И всё же, когда Роза Сергеевна уже ушла, я обнаружила варенье стоящим за одним из стеллажей.
В моем сердце заполыхала тревога — таинственный Дамиан, который так изуродовал её полгода назад, тоже не любил сладкого. Надо было посмотреть на этого Димулю вблизи, пока с пожилой чудачкой опять чего-нибудь не приключилось.
Решив не откладывать этого дела на потом, я даже сбегала в обеденный перерыв домой и отобрала из Алкиного гардероба не особо любимые ей свитер и мастерку.
Но мои планы были решительно расстроены вторгнувшейся в здание библиотеки заведующей отделом культуры Фридой Марковной Гольдберг.
О, Фрида Марковна была личностью примечательной. На заре юности юная Фридочка стала первой пионеркой города, будучи дочерью двух революционеров «без страха и упрека». Имея такое роскошное происхождение, по служебной лестнице она неслась со скоростью экспресса, уже в двадцать лет возглавляя местный комсомол. Всё шло к депутатству на съезде партии и креслу первого секретаря райкома, когда столь прекрасное будущее налетело на риф борьбы с «космополитизмом»! Фриду в особо грубой форме ткнули носом в еврейское происхождение и отправили на десять лет искупать это в Сибирь, а её стариков-родителей вообще расстреляли.
Хрущевская оттепель реабилитировала многих невинно осужденных. В общем потоке вернулась в город притихшая и изрядно постаревшая Фрида Марковна. Покашливая от приобретенной в ГУЛАГе астмы, она устроилась работать уборщицей в клуб. Но, как говорится, «черного кобеля не отмоешь добела!» — не успело пройти и полгода, как она уже подала документы о восстановлении в партии. И пошло, и поехало, и уже к началу правления Брежнева Гольдберг была вторым секретарем партии Емского райкома (в первые секретари её все-таки не пустили, опасаясь тюремного прошлого).
Когда она руководила вверенным ей участком работы, люди разве что руки на себя не накладывали. Застенки лишили её даже тех крупиц благожелательности, которые природа скупо отвесила дочери «потрясателей истории». Злая, лишенная сантиментов и чувства меры, она буквально изводила подчиненных придирками, а на любую критику за перегибы реагировала цитатами из «Морального кодекса строителя коммунизма».
Семьи у неё не было, и поэтому ничто не мешало Фриде Марковне «гореть» на работе. Она задержалась с пенсией практически на пятнадцать лет, но и тогда не удалось её выпроводить окончательно и бабушке поручили курировать местную культуру.
Мы — библиотекари, хоровые и инструментальные коллективы, кружки самодеятельности, заведующие сельскими клубами и «киношники» боялись стервятницу, как стихийного бедствия. И вот сегодня она обрушилась на мою и без того замороченную Мурзиком и Розой Сергеевной голову.
— Да, что вы себе вообразили! Только возмутительным образом пренебрегающий своими обязанностями работник может себе позволить опоздать на работу на целых пятнадцать минут! Во времена товарища Сталина такую разгильдяйку стерли бы в лагерную пыль! Превратили государственную библиотеку в частную лавочку — когда хочу, тогда и прихожу, что хочу, то и делаю! Говорят, вы вяжете на рабочем месте?!
— Только в обеденный перерыв! — пискнула я.
— А что, больше заняться нечем? Читайте классиков марксизма-ленинизма, тогда вы научитесь мудрости и ответственности!
Маркса и Ленина тогда не обливал грязью только ленивый! Но Фрида Марковна не собиралась идти в ногу со временем, у неё была собственная точка зрения.
— Это интриги уклонистов! Не может быть ничего мудрее и жизненнее Маркса — просто не придумали! Можно открыть «Капитал» на любой странице — все интересно, все жизненно! А Лениным зачитывались люди и поумнее этих нахальных «перестройщиков»!
Она орала и стучала на меня костылем (последствие диабета) до тех пор, пока не выдохлась.
— Не забудьте, что вы занимаете место незаконно, будучи по образованию геологом. А у нас специалисты с дипломами за дверью стоят! Только свистни! Выкинем вас за дверь, как нашкодившую кошку!
«Бастинда», постукивая костылем, наконец-то удалилась, оставив меня судорожно ищущей в сумочке валерьянку. Что для меня значило потерять работу? Даже катастрофа на «Титанике» и то была менее разрушительной, там хоть кто-то спасся! Мы же пойдем ко дну все, включая даже блудливого Мурзика!
Дверь скрипнула и на пороге появилась сочувственно вздыхающая Клара Федоровна.
— Бедная Людочка! Успокойся! Фрида Марковна, вымотав нервы, обычно не прибегает к крайним мерам. Да и не имеет она права уволить тебя за пятнадцатиминутное опоздание!
— Так-то оно так! — тяжело вздохнула я, вытирая слезы.— Не думала, что читатели жалуются на меня. Казалось, что у нас хорошие отношения! Вроде бы стараюсь никого не обижать…
Клара Федоровна даже руками замахала:
— Что ты — никто не жалуется! На тебя Широкопляс наябедничал! Мол, из-за твоего опоздания он не смог во время прийти на заседание ветеранов компартии. Ну, Фриду и понесло!
От злости у меня перекосило лицо. Ах ты, старый маразматик, ну, получишь ты у меня ещё книжки из закрытого доступа!
— Ладно,— тяжело вздохнула я, видя, как в библиотеку заходит уборщица,— все сегодня набекрень! Но может, мы хотя бы к Розе Сергеевне сходим, тетя Клава?!
Положа руку на сердце, после погрома устроенного неизвестным Дамианом, идти в одиночку в тот дом я бы ни за что не отважилась. Но уборщица, с грохотом ворочавшая ведрами, только покачала головой:
— У меня корова должна отелиться! Я и так из дома всего на полчаса вырвалась — быстро помою полы и убегу!
— Ну вот,— вздохнула я, с сомнением глядя на пакет с вещами, — и здесь ничего не получилось!
Клара Федоровна всегда была отзывчивой женщиной, и очевидно, мой несчастный вид подтолкнул её к действиям.
— А зачем вам к этой убогонькой?
Я рассказала о мерзнущем Димочке.
— Хотите, я пойду с вами?
— Конечно,— обрадовалась я столь своевременному предложению,— хочу!
Уже темнело, когда мы, обходя лужи и спотыкаясь на выбоинах в брусчатке, подошли к знакомому домику. Окна были темны.
— Их что, нет? — разочарованно осведомилась спутница.
— Дома! Просто у Розы Сергеевны свет за неуплату отрезали, и она сидит либо при свече, либо жжет лучинки!
— Дикость какая-то! Как до революции!
Мы прошли во двор и постучались в дверь.
— Входите!
И действительно, у теплящейся на столе свечи хозяйка дома с незнакомым пареньком играли в шахматы.
— Ой, Людочка, Клара Федоровна,— засуетилась Роза Сергеевна, пододвигая нам табуреты,— садитесь! Хотите, я заварю смородиновые веточки?
— Нет,— за нас обеих отрезала госпожа Петрова,— недавно чай пили!
И её глаза изучающе уставились на незнакомца. И пока я объясняла Розе Сергеевне, что принесла её племяннику свитер и мастерку, Клара Федоровна не сводила с парня глаз, да и он, полностью игнорируя меня, смотрел только на неё.
Дима выглядел странно — это сразу бросалось в глаза даже в неверном свете свечи. Мне трудно даже описать, в чем дело — бесцветный, что ли! Хотя, у него были классически тонкие черты лица и неплохие каштановые волосы. Казалось, что кисть неизвестного художника сначала его нарисовала нормальными красками, а потом, по неизвестной причине, решила смыть изображение, да не завершила работу до конца. Серые глаза смотрели на нас холодно и спокойно, я бы даже сказала, равнодушно, но на Клару Федоровну Димочка неожиданно произвел впечатление.
— Какой чудесный мальчик! — делилась она со мной по дороге из дома Розы Сергеевны,— прелесть! Вот что, Людочка, его нельзя оставлять в такой убогой обстановке — юноша достоин большего!
— Все мы достойны большего! — пробурчала я.
У меня этот недоросль не вызвал такого же щенячьего восторга — уже вполне взрослый парень, мог бы и сам зарабатывать, а не сидеть на шее у доверчивой нищенки!
— Вы должны забрать его к себе домой! — вдруг непререкаемым тоном выдала мне спутница.
От изумления я онемела. Ещё чего не хватало — только через мой труп подобная личность пересечет порог моего дома, да и то не факт, что я даже мертвая не укушу его за ногу.
— А мы тем временем подумаем, что с ним делать дальше!
Подумать? Пожалуйста! Только не об этом!
— Галина Викторовна! — быстро нашлась я.— Галина Викторовна никогда не допустит посторонних в вверенном ей подъезде! Я ведь не могу его прописать без согласия мужа!
Думаю, каждый житель нашей необъятной страны видел кинокомедию Гайдая «Бриллиантовая рука»? Помните управдома, которого гениально сыграла Нона Мордюкова? Так вот это была жалкая пародия, по сравнению с нашей Галиной Викторовной — живущей на первом этаже главной по подъезду. Мимо её бдительного взора блоха не проскочит, не то, что такой большой мальчик, как Дима. Она меня как-то подвергла беспрецедентному допросу по поводу моего приехавшего в гости брата. И пока я ей не показала его и свой паспорт, свидетельство о браке и свидетельство о рождении, она орала во все горло и грозилась вызвать наряд милиции, выгонять из дома непрописанного жильца.
Галина Викторовна вечно придумывала, как нас развлечь — то выгоняла всех жильцов на мытье стен подъезда, то на уборку прилегающей территории, то на бесконечные собрания по поводу и без повода. Энергия так и брызгала из заполошной бабы, да и фантазии было не занимать.
Но сегодня я впервые обрадовалась тому, что эта женщина служит Цербером в моем подъезде. Но мой ответ совсем не понравился собеседнице.
— Неужели вам не жалко мальчика? — ледяным тоном осведомилась она.
— Как не пожалеть! Возьмите Диму к себе,— в отместку предложила я,— у вас и холодильник полнее моего, и жилплощадь позволяет!
Клара Федоровна нахмурилась.
— Вы, Людочка, одинокая женщина,— недовольно заметила она,— а я вынуждена считаться с мнением Николая Викторовича!
— Да, без его мнения тут, пожалуй, не обойтись!
Неподалеку от особняка Петровых мы расстались, и дальше я уже побежала одна. Вокруг сгущалась темнота, и начинался дождь, уж не говоря о сильном ветре. Я торопилась идти, нервно прыгая через лужи, и все же не могла избавиться от неприятного ощущения, что кто-то смотрит мне в затылок недоброжелательным взглядом.
И только услышав на подходе к подъезду пронзительные рулады, выводимые влюбленным Мурзиком и его соперниками, я смогла слегка расслабиться. Нет, Димочка мне решительно не понравился, мало того, наводил безотчетный ужас.
ПЕТРОВЫ
Теперь немного поподробнее о семье Клары Федоровны.
Николай Викторович любил свою жену. Она, правда, находилась в состоянии перманентного страха, что какая-нибудь ушлая медсестра его уведет, и часто мне рассказывала, к каким уловкам прибегает, чтобы не ослаб интерес к её персоне. Уловки были так себе, но, судя по результатам, успешно срабатывали. Ему нравилось в Кларочке всё, и даже то, что жена была похожа на поставленный вертикально кабачок, вызывало в нем умиление.
Супруги часто ездили в гости и принимали у себя друзей и вообще вели активный светский образ жизни, имея полезных знакомых практически во всех учреждениях нашего городка. Им всегда кто-то доставал нечто дефицитное — лекарства, мебель, одежду. Петровы же, в свою очередь, делились этим с друзьями, а те в благодарность волокли им рыбу, мясо, яйца, мед, и часто, придя к ним в гости, можно было обнаружить в прихожей фляги с маслом, банки с молоком и мешки с сахаром и мукой, подаренные в обмен за услуги.
— Людочка, дорогая, поспрашивай — никому рис не нужен? А то у меня целый мешок простаивает. Куда нам столько! Я уступлю подешевле!
И я старательно расспрашивала знакомых и соседей по дому по поводу риса, и, в конце концов, находились желающие его купить. За посредничество отсыпали килограмм, другой и мне.
Кладовые Петровых всегда были забиты под завязку деликатесами. Они первые в Емске приобрели морозильную камеру, потому что даже двух холодильников не хватало для всех припасов.
В ту пору женщины нашего городка, имеющие дочерей, начинали им складывать приданое, едва те начинали ходить. Каждая собирающаяся замуж девушка Емска должна была иметь в запасе сундук с постельным бельем, полотенцами, покрывалами и одеялами, а дальше — по уровню доходов родителей. И часто к сундуку прикладывались и мебельные стенки, и холодильники, и даже дома и автомобили. Богатое приданое указывало на социальный статус родителей, красноречиво определяя их место в довольно сложной иерархии захудалого городка.
Накануне свадьбы все это добро свозилось в дом жениха, и родственники последнего, а иногда и случайные люди с улицы имели право все это разглядывать и оценивать.
Так вот, в доме Петровых была специальная комната, забитая приданым под завязку. Мало того, Клара Федоровна наполнила одинаковыми золотыми серьгами, колечками и цепочками две большие хрустальные вазы — по одной на каждую дочь.
Короче, именно про такой дом говорят - «полная чаша»!
Теперь о девочках — Инне и Кате Петровых.
Между ними была разница в шесть лет, и Катю Клара Федоровна родила в тридцать восемь.
— Ох, как же я не хотела рожать Катьку,— как-то делилась она со мной,— все-таки почти сорок! Но Николай настоял — он очень сына хотел. А теперь не надышимся на малышку. Звездочка наша, ягодка — такая светлая, такая нежная! Никогда не забудет поцеловать, все время ластится — мамуля, да мамуля! Вся в меня!
— А Инна?
Клара Федоровна тяжело вздыхала.
— Инка всегда себе на уме, замкнутая растет! Слова из неё не выжмешь, смотрит исподлобья! Вылитая моя свекровь — такой же нелюдимый характер. И бабка их была ещё той грымзой — кержачка сибирская! Николай-то только к Инке, там погладить по голове или что-то спросить, а она разве что не кусается! Дикарка!
На мой взгляд, Инна была нормальным ребенком — активным и добродушным, но родителям виднее, какие недостатки у их дочерей. Ничего не поделаешь, но именно Катюша безраздельно царствовала в сердце своих родителей.
В ту пору любая мало-мальски уважающая себя семья, имеющая дочерей, заставляла их ходить в музыкальную школу. Петровы отдали своих девочек в класс фортепьяно, и теперь все разговоры Клары Федоровны крутились вокруг успехов младшей дочери на музыкальной ниве.
