Как же он умудрился так наклюкаться за столь малый промежуток времени? Но с другой стороны - на старые-то дрожжи!
Представшее передо мной зрелище было мерзким до тошноты. Пьяный как «зюзя», с бессмысленными глазами и бегущей слюной изо рта Кондрат что-то нечленораздельно мычал, мотал башкой и как-то странно вздрагивал всеми членами словно погоняемая кучером коняга. Впрочем, что касается кучера, то Татьяна Сергеевна действовала теми же методами, постоянно встряхивая его за шкирку, угощая тумаками, а то и пинками.
- Иди…
Я - учитель русского языка, поэтому не могу себе позволить повторить всю ненормативную лексику, которая рвалась с её губ. Скажу только, что фразы были цветистыми, выразительными, и я даже услышала несколько новых идиом, сочетавших в себе, казалось, не сочетаемое.
Итак, эта пьяная пародия на человека стояла передо мной и кочевряжилась, твердо уверенная, что я могу предстать перед его взором только после пробежки зелёных чертей.
- И что мне с ним делать? – кисло поинтересовалась я. - Он ведь ручки от ножки стола не отличит.
- А мне какое дело? - рявкнула на меня классная дама (видимо нервы у неё уже никуда не годились, раз она позволила себе такой тон по отношению к коллеге), - вы просили привезти, я привезла, а остальное…
Она сделала красноречивый жест руками.
- Делайте, что хотите!
И всё же мы попытались эту пьяную мерзость усадить за парту. Кондрат сел, но тотчас завалился на бок и пустил изо рта вонючие пузыри.
- Какую же они гадость пьют? - задумчиво принюхалась Татьяна Сергеевна. - Светка самогон на «дихлофосе» что ли настаивает?
- Из «Мадам Клико» перегоняет, - буркнула я.
Вообще-то, это была катастрофа. Я ума не могла приложить, что делать. Эта же мысль не оставляла и Татьяну Сергеевну.
- Может, оставим его здесь? А потом с утра…
- … будем бегать и искать, где ему опохмелиться.
Моё терпение лопнуло.
- Да пусть они хоть все сдохнут, – рявкнула я, - и Лось, и этот мутант! А я сейчас иду домой!
На душе у меня накипело, и речь я заготовила длинную, но внезапный возглас Татьяны Сергеевны остановил мою филиппику, можно сказать, на старте красноречия.
- Точно, Лось, - мстительно заметила она. - У него такой почерк, что любая курица с тоски удавилась бы.
- Директор задумал эту аферу, - моментально ухватила её мысль и я, - так вот пусть и расхлебывает. Где этот пьяный птеродактиль?
И мы деловито застучали каблуками по направлению к кабинету директора, где в пьяной тоске страдал Лось, не до конца удовлетворивший свою тягу к спиртному. Заначку он уже вылакал, и душа требовала добавки, а тут неугомонная учительница не давала ему покинуть храм науки. Можно было послать за вожделенной бутылкой сторожа дядю Петю, но мешали нюансы.
Во-первых, всю жизнь положивший на алтарь «зеленого змия» запойный алкоголик дядя Петя мог тихонько исчезнуть с заветной бутылкой в очередной двухнедельный запой. Во-вторых, следующая стадия опьянения Лося в народе метко характеризуется несколькими метафорами: «нажраться до усрачки», «упиться до свинского состояния», «наклюкаться до состояния риз» и т. д. Этого директор на рабочем месте позволить себе не мог: а вдруг (опять же из-за происков врагов) внезапная проверка? Нет, стреляного воробья на мякине не проведешь! Вот и мыкался он в пьяной хандре, когда в его кабинет бойко ворвались две взъерошенные тётки.
- Михаил Абрамович, - с ходу нервно застрекотала я, - Кондратьев настолько пьян, что не только не может писать сочинение, но даже сидеть составляет для него проблему.
- Он сильно пьян, – поддакнула Татьяна Сергеевна.
Лось недоуменно вращал на нас глазами из-за толстых стекол очков, мучительно пытаясь сообразить: снимся мы ему или нет?
- Как это пьян? - в конце концов, грозно воззрился он на Татьяну Сергеевну. - Почему пьян?
- От самогона, по-видимому, - ледяным голосом пояснила я.
«Русаки» - элита любого учебного заведения. Труд школьных филологов невероятно тяжел и неблагодарен, и от нас так многое зависит, что с учителями русского языка обычно считаются больше, чем с другими учителями-предметниками. Можно кое-что себе позволить нарушающее субординацию. А сейчас я и вовсе была выведена из себя. Лось видимо «пятой точкой» просёк, что ко мне лучше не придираться, и всю свою артиллерию обрушил на несчастную Татьяну Сергеевну.
- Как вы могли такое допустить, – заорал он, - почему ваш ученик пьян?
Обычно Татьяна Сергеевна, имеющая троих детей и вечно неработающего мужа, тихонько помалкивает в ответ на его наскоки, но сегодня был не тот день. Она завелась с пол оборота.
- Я что ли его поила?
- Почему вы не проконтролировали?
- Что я не проконтролировала - качество самогона у Светки?
Они перекинулись ещё десятком подобных фраз, но тут мне надоело изображать статиста.
- Какая разница, почему он похож на половую тряпку? - агрессивно вторглась я в перепалку. - Нам надо решить, кто из вас будет писать за него работу!
Когда до Лося дошло, что речь идет о нём, его затрясло похмельной дрожью.
- Вы предлагаете мне подделку документов? – взревел он, как пароход. - Да знаете ли...
Я пренебрежительно фыркнула. Нашел, чем пугать!
- Давайте ничего не подделывать. Пусть этот придурок остается без аттестата и катится в армию. Возраст у него для этого самый подходящий!
О, этого наш любимый директор допустить никак не мог. Тогда бы оказалась скомпрометирована сама идея существования технических классов как кузницы рабочих кадров - его любимое, нежно выпестованное детище.
- Татьяна Сергеевна напишет, - буркнул он, - она допустила столь возмутительную ситуацию, пусть теперь сама выкручивается.
Пока моя коллега бледнела и серела, хватая воздух ртом, я сдержанно растолковывала, что это не совсем удачная идея.
- У Татьяны Сергеевны каллиграфический почерк, как минимум говорящий, что его владелец - женщина и что у неё высшее образование. Ученик «техкласса» просто физически не может так писать.
Я нагло уставилась ему прямо в глаза: пусть самостоятельно додумывается, какого я мнения о его способностях. Но Лось не сообразил, что ему в лицо бросили открытое оскорбление: его мысли приняли другой оборот.
- А вы?
Ну, и дебил! Просто оторопь берет.
- Спешу довести до вашего сведения, - ядовито напомнила я, - что образцы моего почерка стоят на каждой работе в этом классе.
Лось возмущенно смотрел на нас, все ещё надеясь найти другой выход из положения.
- Время идет! – сурово напомнила я.
И директор сдался. Усы поникли, грустно свесившись с губы, очки потускнели, и он шаркающей походкой пошёл в аудиторию.
Кабинет нас встретил новыми сюрпризами. Похоже, в этот день им было не видно конца. К уже привычному запаху протухшей «бомжатины» присоединился новый, весьма красноречивый аромат.
- Неужто обгадился? – ахнула Татьяна Сергеевна.
Меня чуть не вырвало, но подчиняясь выработанному за многие годы работы инстинкту, как наседка к цыплятам я кинулась к учительскому столу, где хранились бесценные творения одноклассников Кондрата. И именно там - около ножки учительского стула приютилась аккуратненькая кучка дерьма в луже жидкости из той же оперы.
- Как же он умудрился, – выразил общее недоумение на мгновение протрезвевший Лось, - так приткнуться?
Но я уже поняла в чём дело. Если Кондрат и обделался, то всё его добро надежно хранилось в собственных штанах и покидать их в ближайшее время не собиралось, а вот Жужа - любимая вертлявая дворняжка нашего сторожа дяди Пети уже не первый раз проделывала такие фокусы в классных кабинетах.
Жужа - собака нелегкой судьбы. Половины хвоста у неё нет, шея как-то странно свернута, поэтому кажется, что она что-то ищет в небе, половины одной из задних лап также не хватает. Не псина, а животное с плаката «зеленых»!
Как-то раз меня не было в школе три дня, и надо же так случиться, что шавка выбрала именно этот момент, чтобы оставить продукты своей жизнедеятельности в моем кабинете. Любимые ученички три дня просидели в одном классе с дерьмом, перебравшись на другие ряды, но убирать его даже не подумали. Уборщицы естественно тоже не разбежались выполнять свои обязанности, и только по приезде, вежливо укоряя детей, что они сидят в такой антисанитарии, я смела уже окаменевшие «каки» в совок и выкинула их.
Да, вот, есть такая профессия - за каждой собакой дерьмо убирать!
Разбираться по этому поводу с дядей Петей дело гиблое и неблагодарное. Жужа - его единственная радость в жизни, и за неё он способен заложить динамит под крыльцо нашей школы, а уж наши учительские вопли ему как мертвому припарки.
- Это не она, - неизменно тупо талдычит сторож, - сами, небось, нагадили, а на бессловесную животную спирают.
Так и представляю себе сцену – делающий свои дела возле ножки стула Лось или как там пристраивается наша учительница музыки Алла Михайловна - солидная дама, упорно приближающаяся к двум центнерам. Обычно мы махали на всё рукой, но надо сказать, что сегодня Жужа явно погорячилась: могла бы потерпеть и до более удобного случая. Для одного дня это уже был явный перебор.
- Всё, - нервно завопила я, тыча рукой в безобразие, - всё! Я ухожу, пишу заявление об уходе! Кругом дерьмо, кругом дебилы!
- Жанна Ивановна, - взмолился Лось, тряся от моего визга похмельной башкой, - чёрт с ним. Я заставлю Петра Семеновича всё это убрать, но сейчас… пожалуйста, где это чертово сочинение?
Надо же, в его голосе вдруг прорезались человеческие нотки. Мне стало стыдно. И чего это я в самом деле распоясалась? Дурак он, кретин, но что поделаешь: таким ведь его природа создала. Лось не виноват, что какие-то идиоты назначили его директором школы. Чего я тут ору-то, как оглашенная?
Схватив в охапку и сочинения, и черновики, как стадо заговорщиков-убийц мы крались по уже темным коридорам школы, вздрагивая от воинственного визга кого-то преследующей на лестнице второго этажа засранки Жужи.
Шел одиннадцатый час ночи, а этот проклятый день всё не заканчивался, несмотря на стремительно пустеющий флакончик с таблетками валерьянки. Жара стояла немыслимая, усугубляемая пронзительным запахом перегара, которым, казалось, пропиталась вся школа – от скелетов в кабинете биологии до «коней» в спортзале.
Высунув язык от натуги, Лось старательно переписывал сочинение Кондрата. Высокий лоб рано облысевшего мужичка покрыли капли пота, он что-то бормотал себе под нос, шипел и фыркал. Мы с Татьяной Сергеевной, притулившись на стульях, принялись клевать носом и даже вздремнули, когда наш любимый директор широким жестом откинул от себя поддельный "паркер" и, довольно фыркнув, громко заявил:
- Всё!
Квохча от облегчения как курица, я суетливо схватила сочинение и принялась его проверять. Прямо скажем, с «русским» наш начальник был не в ладах, но там подправили, там зачеркнули, тут добавили…
Внезапно мои волосы поднялись дыбом. Я поморгала, не в силах поверить, что вижу не мираж. Тошнотворно знакомое предложение упрямо толковало: «Сатин не любил Луку, картофель нужно было уничтожить полностью, даже кожуру» И дальше повествование плавно переходило на произведение Дудинцева.
Мне стало по-настоящему дурно. Не преувеличивая могу признаться, что меня на несколько мгновений покинуло сознание.
- Михаил Абрамович, – по дурному взвыла я, - переписать - это не значит тупо скопировать то, что сотворил наш троглодит, а переделать согласно черновику! Вот же я вам здесь положила лист!
Лось обиделся: на меня, на себя, на Кондрата, на весь свет. Из его ноздрей вырвалось облачко пара, символизирующее драконий огонь. Но он жестко как д' Артаньян шпагу схватил ручку и принялся писать.
Теперь уж мы не дремали! Периодически на цыпочках, неумело притворяясь, что нечто заинтересовало за окном, мы заходили за его спину и тайком читали текст. Лось ловил нас на этом и шипел как змея.
В первом часу ночи он второй раз разогнул спину. Я опять-таки с уже окончательно одуревшей головой начала читать сочинение, и в этот миг тишину школы вдруг прорезал громкий стук озверевших шагов.
Теперь я знаю, что испытала донна Анна, заслышав шаги Командора, потому что мгновенно угадала нечистой совестью поступь своего благоверного. Телефонов тогда у нас ещё не было, и я в запарке не имела возможности его предупредить о своём ночном бдении.
Ох, не хочется описывать дальнейшее. Чего мы только не услышали в свой адрес! Ну ладно. Занавес. Если кому-то любопытно, задержитесь без объяснения причин на работе до часу ночи, и сами узнаете, на что способна в ярости ваша вторая половина.
Не знаю, что ждало Татьяну Сергеевну, которую мы завезли домой уже во втором часу ночи, но на мою несчастную голову, казалось, обрушилось небо.
После роскошного скандала с угрозами развода и с различными ультиматумами мой муж наконец-то засопел рядом. Устал кричать. Я вроде бы тоже придремала, когда мою голову внезапно прорезала страшная мысль: Кондрат!
Опившийся сивухи пьяный парень дрых на втором этаже школы, и до утра с ним могло случиться всё что угодно: он мог захлебнуться рвотными массами, мог умереть от отравления суррогатом, мог… впрочем, и двух первых предположений вполне достаточно. Моя отнюдь не бедная фантазия мгновенно подкинула мне красочный портрет загнувшегося с высунутым багровым языком Кондрата и крупные заголовки газет: «Учительница русского языка до смерти замучила ребенка во время написания экзаменационного сочинения!» Я живенько представила себя на скамье подсудимых, мою рыдающую мать, изукрашенных татуировками сокамерниц...
- Милый, - толкнула я в бок любимого мужа, - заводи автомобиль: мне нужно срочно в школу!
Только в бессонном исступлении я могла отважиться на такое кощунство, и тут же поплатилась за это львиным рыком властелина своего семейства. Самый вежливый из выданных эпитетов звучал примерно так: «В «дурке» куда поместят всех малахольных учителей, ты будешь несомненным лидером!» После чего благоверный повернулся на бок и мирно задремал. Он всегда так делает после наших скандалов. Спит крепким сном человека, чья совесть совершенно чиста, а я мечусь и принимаю валерьянку.
Делать нечего. Мучиться до утра кошмарами и бессонницей я не имела никакого желания. До рассвета оставалось около двух часов, когда быстрым шагом я вышла из дома.
Вокруг меня царила душная июньская мгла, которую отнюдь не смягчал гул многочисленной мошкары, страшно обрадованной таким подарком и поэтому радостно сигнализирующей своим товарищам: «Летите скорее сюда, здесь еда!» Где-то чистил горло то ли засыпающий, то ли наоборот проснувшийся соловей, а под ногами деловито шмыгали спешащие по своим таинственным делам кошки.
Вообще-то, идти до школы мне где-то три четверти часа, но пробираюсь я к месту работы местами малообитаемыми, изобилующими всяческими кочками, рытвинами да ухабами, где и в голову никому не придет повесить фонарь. Можно идти по асфальту, но тогда дорога займет раза в два больше времени. Бояться в наших заповедных местах мне особо некого, потому что, как говорится, тут меня каждая собака знает, но шагать в полной темноте мимо спящих особо сладким предутренним сном домов всё-таки было неуютно.
Мне казалось, что мои шаги по громкости сопоставимы только с танцами на барабане, о которых так задорно пел певец в моей юности.
Представшее передо мной зрелище было мерзким до тошноты. Пьяный как «зюзя», с бессмысленными глазами и бегущей слюной изо рта Кондрат что-то нечленораздельно мычал, мотал башкой и как-то странно вздрагивал всеми членами словно погоняемая кучером коняга. Впрочем, что касается кучера, то Татьяна Сергеевна действовала теми же методами, постоянно встряхивая его за шкирку, угощая тумаками, а то и пинками.
- Иди…
Я - учитель русского языка, поэтому не могу себе позволить повторить всю ненормативную лексику, которая рвалась с её губ. Скажу только, что фразы были цветистыми, выразительными, и я даже услышала несколько новых идиом, сочетавших в себе, казалось, не сочетаемое.
Итак, эта пьяная пародия на человека стояла передо мной и кочевряжилась, твердо уверенная, что я могу предстать перед его взором только после пробежки зелёных чертей.
- И что мне с ним делать? – кисло поинтересовалась я. - Он ведь ручки от ножки стола не отличит.
- А мне какое дело? - рявкнула на меня классная дама (видимо нервы у неё уже никуда не годились, раз она позволила себе такой тон по отношению к коллеге), - вы просили привезти, я привезла, а остальное…
Она сделала красноречивый жест руками.
- Делайте, что хотите!
И всё же мы попытались эту пьяную мерзость усадить за парту. Кондрат сел, но тотчас завалился на бок и пустил изо рта вонючие пузыри.
- Какую же они гадость пьют? - задумчиво принюхалась Татьяна Сергеевна. - Светка самогон на «дихлофосе» что ли настаивает?
- Из «Мадам Клико» перегоняет, - буркнула я.
Вообще-то, это была катастрофа. Я ума не могла приложить, что делать. Эта же мысль не оставляла и Татьяну Сергеевну.
- Может, оставим его здесь? А потом с утра…
- … будем бегать и искать, где ему опохмелиться.
Моё терпение лопнуло.
- Да пусть они хоть все сдохнут, – рявкнула я, - и Лось, и этот мутант! А я сейчас иду домой!
На душе у меня накипело, и речь я заготовила длинную, но внезапный возглас Татьяны Сергеевны остановил мою филиппику, можно сказать, на старте красноречия.
- Точно, Лось, - мстительно заметила она. - У него такой почерк, что любая курица с тоски удавилась бы.
- Директор задумал эту аферу, - моментально ухватила её мысль и я, - так вот пусть и расхлебывает. Где этот пьяный птеродактиль?
И мы деловито застучали каблуками по направлению к кабинету директора, где в пьяной тоске страдал Лось, не до конца удовлетворивший свою тягу к спиртному. Заначку он уже вылакал, и душа требовала добавки, а тут неугомонная учительница не давала ему покинуть храм науки. Можно было послать за вожделенной бутылкой сторожа дядю Петю, но мешали нюансы.
Во-первых, всю жизнь положивший на алтарь «зеленого змия» запойный алкоголик дядя Петя мог тихонько исчезнуть с заветной бутылкой в очередной двухнедельный запой. Во-вторых, следующая стадия опьянения Лося в народе метко характеризуется несколькими метафорами: «нажраться до усрачки», «упиться до свинского состояния», «наклюкаться до состояния риз» и т. д. Этого директор на рабочем месте позволить себе не мог: а вдруг (опять же из-за происков врагов) внезапная проверка? Нет, стреляного воробья на мякине не проведешь! Вот и мыкался он в пьяной хандре, когда в его кабинет бойко ворвались две взъерошенные тётки.
- Михаил Абрамович, - с ходу нервно застрекотала я, - Кондратьев настолько пьян, что не только не может писать сочинение, но даже сидеть составляет для него проблему.
- Он сильно пьян, – поддакнула Татьяна Сергеевна.
Лось недоуменно вращал на нас глазами из-за толстых стекол очков, мучительно пытаясь сообразить: снимся мы ему или нет?
- Как это пьян? - в конце концов, грозно воззрился он на Татьяну Сергеевну. - Почему пьян?
- От самогона, по-видимому, - ледяным голосом пояснила я.
«Русаки» - элита любого учебного заведения. Труд школьных филологов невероятно тяжел и неблагодарен, и от нас так многое зависит, что с учителями русского языка обычно считаются больше, чем с другими учителями-предметниками. Можно кое-что себе позволить нарушающее субординацию. А сейчас я и вовсе была выведена из себя. Лось видимо «пятой точкой» просёк, что ко мне лучше не придираться, и всю свою артиллерию обрушил на несчастную Татьяну Сергеевну.
- Как вы могли такое допустить, – заорал он, - почему ваш ученик пьян?
Обычно Татьяна Сергеевна, имеющая троих детей и вечно неработающего мужа, тихонько помалкивает в ответ на его наскоки, но сегодня был не тот день. Она завелась с пол оборота.
- Я что ли его поила?
- Почему вы не проконтролировали?
- Что я не проконтролировала - качество самогона у Светки?
Они перекинулись ещё десятком подобных фраз, но тут мне надоело изображать статиста.
- Какая разница, почему он похож на половую тряпку? - агрессивно вторглась я в перепалку. - Нам надо решить, кто из вас будет писать за него работу!
Когда до Лося дошло, что речь идет о нём, его затрясло похмельной дрожью.
- Вы предлагаете мне подделку документов? – взревел он, как пароход. - Да знаете ли...
Я пренебрежительно фыркнула. Нашел, чем пугать!
- Давайте ничего не подделывать. Пусть этот придурок остается без аттестата и катится в армию. Возраст у него для этого самый подходящий!
О, этого наш любимый директор допустить никак не мог. Тогда бы оказалась скомпрометирована сама идея существования технических классов как кузницы рабочих кадров - его любимое, нежно выпестованное детище.
- Татьяна Сергеевна напишет, - буркнул он, - она допустила столь возмутительную ситуацию, пусть теперь сама выкручивается.
Пока моя коллега бледнела и серела, хватая воздух ртом, я сдержанно растолковывала, что это не совсем удачная идея.
- У Татьяны Сергеевны каллиграфический почерк, как минимум говорящий, что его владелец - женщина и что у неё высшее образование. Ученик «техкласса» просто физически не может так писать.
Я нагло уставилась ему прямо в глаза: пусть самостоятельно додумывается, какого я мнения о его способностях. Но Лось не сообразил, что ему в лицо бросили открытое оскорбление: его мысли приняли другой оборот.
- А вы?
Ну, и дебил! Просто оторопь берет.
- Спешу довести до вашего сведения, - ядовито напомнила я, - что образцы моего почерка стоят на каждой работе в этом классе.
Лось возмущенно смотрел на нас, все ещё надеясь найти другой выход из положения.
- Время идет! – сурово напомнила я.
И директор сдался. Усы поникли, грустно свесившись с губы, очки потускнели, и он шаркающей походкой пошёл в аудиторию.
Кабинет нас встретил новыми сюрпризами. Похоже, в этот день им было не видно конца. К уже привычному запаху протухшей «бомжатины» присоединился новый, весьма красноречивый аромат.
- Неужто обгадился? – ахнула Татьяна Сергеевна.
Меня чуть не вырвало, но подчиняясь выработанному за многие годы работы инстинкту, как наседка к цыплятам я кинулась к учительскому столу, где хранились бесценные творения одноклассников Кондрата. И именно там - около ножки учительского стула приютилась аккуратненькая кучка дерьма в луже жидкости из той же оперы.
- Как же он умудрился, – выразил общее недоумение на мгновение протрезвевший Лось, - так приткнуться?
Но я уже поняла в чём дело. Если Кондрат и обделался, то всё его добро надежно хранилось в собственных штанах и покидать их в ближайшее время не собиралось, а вот Жужа - любимая вертлявая дворняжка нашего сторожа дяди Пети уже не первый раз проделывала такие фокусы в классных кабинетах.
Жужа - собака нелегкой судьбы. Половины хвоста у неё нет, шея как-то странно свернута, поэтому кажется, что она что-то ищет в небе, половины одной из задних лап также не хватает. Не псина, а животное с плаката «зеленых»!
Как-то раз меня не было в школе три дня, и надо же так случиться, что шавка выбрала именно этот момент, чтобы оставить продукты своей жизнедеятельности в моем кабинете. Любимые ученички три дня просидели в одном классе с дерьмом, перебравшись на другие ряды, но убирать его даже не подумали. Уборщицы естественно тоже не разбежались выполнять свои обязанности, и только по приезде, вежливо укоряя детей, что они сидят в такой антисанитарии, я смела уже окаменевшие «каки» в совок и выкинула их.
Да, вот, есть такая профессия - за каждой собакой дерьмо убирать!
Разбираться по этому поводу с дядей Петей дело гиблое и неблагодарное. Жужа - его единственная радость в жизни, и за неё он способен заложить динамит под крыльцо нашей школы, а уж наши учительские вопли ему как мертвому припарки.
- Это не она, - неизменно тупо талдычит сторож, - сами, небось, нагадили, а на бессловесную животную спирают.
Так и представляю себе сцену – делающий свои дела возле ножки стула Лось или как там пристраивается наша учительница музыки Алла Михайловна - солидная дама, упорно приближающаяся к двум центнерам. Обычно мы махали на всё рукой, но надо сказать, что сегодня Жужа явно погорячилась: могла бы потерпеть и до более удобного случая. Для одного дня это уже был явный перебор.
- Всё, - нервно завопила я, тыча рукой в безобразие, - всё! Я ухожу, пишу заявление об уходе! Кругом дерьмо, кругом дебилы!
- Жанна Ивановна, - взмолился Лось, тряся от моего визга похмельной башкой, - чёрт с ним. Я заставлю Петра Семеновича всё это убрать, но сейчас… пожалуйста, где это чертово сочинение?
Надо же, в его голосе вдруг прорезались человеческие нотки. Мне стало стыдно. И чего это я в самом деле распоясалась? Дурак он, кретин, но что поделаешь: таким ведь его природа создала. Лось не виноват, что какие-то идиоты назначили его директором школы. Чего я тут ору-то, как оглашенная?
Схватив в охапку и сочинения, и черновики, как стадо заговорщиков-убийц мы крались по уже темным коридорам школы, вздрагивая от воинственного визга кого-то преследующей на лестнице второго этажа засранки Жужи.
Шел одиннадцатый час ночи, а этот проклятый день всё не заканчивался, несмотря на стремительно пустеющий флакончик с таблетками валерьянки. Жара стояла немыслимая, усугубляемая пронзительным запахом перегара, которым, казалось, пропиталась вся школа – от скелетов в кабинете биологии до «коней» в спортзале.
Высунув язык от натуги, Лось старательно переписывал сочинение Кондрата. Высокий лоб рано облысевшего мужичка покрыли капли пота, он что-то бормотал себе под нос, шипел и фыркал. Мы с Татьяной Сергеевной, притулившись на стульях, принялись клевать носом и даже вздремнули, когда наш любимый директор широким жестом откинул от себя поддельный "паркер" и, довольно фыркнув, громко заявил:
- Всё!
Квохча от облегчения как курица, я суетливо схватила сочинение и принялась его проверять. Прямо скажем, с «русским» наш начальник был не в ладах, но там подправили, там зачеркнули, тут добавили…
Внезапно мои волосы поднялись дыбом. Я поморгала, не в силах поверить, что вижу не мираж. Тошнотворно знакомое предложение упрямо толковало: «Сатин не любил Луку, картофель нужно было уничтожить полностью, даже кожуру» И дальше повествование плавно переходило на произведение Дудинцева.
Мне стало по-настоящему дурно. Не преувеличивая могу признаться, что меня на несколько мгновений покинуло сознание.
- Михаил Абрамович, – по дурному взвыла я, - переписать - это не значит тупо скопировать то, что сотворил наш троглодит, а переделать согласно черновику! Вот же я вам здесь положила лист!
Лось обиделся: на меня, на себя, на Кондрата, на весь свет. Из его ноздрей вырвалось облачко пара, символизирующее драконий огонь. Но он жестко как д' Артаньян шпагу схватил ручку и принялся писать.
Теперь уж мы не дремали! Периодически на цыпочках, неумело притворяясь, что нечто заинтересовало за окном, мы заходили за его спину и тайком читали текст. Лось ловил нас на этом и шипел как змея.
В первом часу ночи он второй раз разогнул спину. Я опять-таки с уже окончательно одуревшей головой начала читать сочинение, и в этот миг тишину школы вдруг прорезал громкий стук озверевших шагов.
Теперь я знаю, что испытала донна Анна, заслышав шаги Командора, потому что мгновенно угадала нечистой совестью поступь своего благоверного. Телефонов тогда у нас ещё не было, и я в запарке не имела возможности его предупредить о своём ночном бдении.
Ох, не хочется описывать дальнейшее. Чего мы только не услышали в свой адрес! Ну ладно. Занавес. Если кому-то любопытно, задержитесь без объяснения причин на работе до часу ночи, и сами узнаете, на что способна в ярости ваша вторая половина.
Не знаю, что ждало Татьяну Сергеевну, которую мы завезли домой уже во втором часу ночи, но на мою несчастную голову, казалось, обрушилось небо.
После роскошного скандала с угрозами развода и с различными ультиматумами мой муж наконец-то засопел рядом. Устал кричать. Я вроде бы тоже придремала, когда мою голову внезапно прорезала страшная мысль: Кондрат!
Опившийся сивухи пьяный парень дрых на втором этаже школы, и до утра с ним могло случиться всё что угодно: он мог захлебнуться рвотными массами, мог умереть от отравления суррогатом, мог… впрочем, и двух первых предположений вполне достаточно. Моя отнюдь не бедная фантазия мгновенно подкинула мне красочный портрет загнувшегося с высунутым багровым языком Кондрата и крупные заголовки газет: «Учительница русского языка до смерти замучила ребенка во время написания экзаменационного сочинения!» Я живенько представила себя на скамье подсудимых, мою рыдающую мать, изукрашенных татуировками сокамерниц...
- Милый, - толкнула я в бок любимого мужа, - заводи автомобиль: мне нужно срочно в школу!
Только в бессонном исступлении я могла отважиться на такое кощунство, и тут же поплатилась за это львиным рыком властелина своего семейства. Самый вежливый из выданных эпитетов звучал примерно так: «В «дурке» куда поместят всех малахольных учителей, ты будешь несомненным лидером!» После чего благоверный повернулся на бок и мирно задремал. Он всегда так делает после наших скандалов. Спит крепким сном человека, чья совесть совершенно чиста, а я мечусь и принимаю валерьянку.
Делать нечего. Мучиться до утра кошмарами и бессонницей я не имела никакого желания. До рассвета оставалось около двух часов, когда быстрым шагом я вышла из дома.
Вокруг меня царила душная июньская мгла, которую отнюдь не смягчал гул многочисленной мошкары, страшно обрадованной таким подарком и поэтому радостно сигнализирующей своим товарищам: «Летите скорее сюда, здесь еда!» Где-то чистил горло то ли засыпающий, то ли наоборот проснувшийся соловей, а под ногами деловито шмыгали спешащие по своим таинственным делам кошки.
Вообще-то, идти до школы мне где-то три четверти часа, но пробираюсь я к месту работы местами малообитаемыми, изобилующими всяческими кочками, рытвинами да ухабами, где и в голову никому не придет повесить фонарь. Можно идти по асфальту, но тогда дорога займет раза в два больше времени. Бояться в наших заповедных местах мне особо некого, потому что, как говорится, тут меня каждая собака знает, но шагать в полной темноте мимо спящих особо сладким предутренним сном домов всё-таки было неуютно.
Мне казалось, что мои шаги по громкости сопоставимы только с танцами на барабане, о которых так задорно пел певец в моей юности.
