Матильда- женщина, которая проснулась.
Все началось из-за потепления. Сейчас, анализируя начало метаморфозы, она отчетливо отдавала себе отчет в том, что знает, когда именно возникло это скребущее, требующей немедленной реализации желание что-то изменить, что-то поменять: новомодный суперноский маникюр кричащих оттенков, новая прическа, создающая на голове элегантную небрежность, красивое белье, и не эти, надоевшие трикотажные черно-бело-бежевые трусы и бюстгалтеры, а что-то кардинально новое, яркое, кружевное, провокационное , хотя провоцировать уже было некого и, откровенно говоря, нечем. В общем, незапланироованное повышение температуры воздуха за окном в самый разгар зимы вывело нашу героиню из зимнего анабиоза и погнало на покрытые, пробивающейся сквозь талый снег, зеленью, просторы могучего, как основные инстинкты, желания быть привлекательной, насколько это позволяла все ближе подкрадывающаяся старость и все ощутимее пустеющий кошелек.
Вот уже четыре месяца Матильда пребывала в подвешенном состоянии, когда стабильный заработок больше не выступал гарантом ее безбедного существования. Разорившийся на пандемии работодатель больше не мог его выплачивать, а та, небольшая финансовая подушка,которую удалось сохранить, сейчас стремительно таяла, как серый, вобравшмй в себя городскую грязь, снег за окном. В свете последних изменений в пенсионном законодательстве, Матильде до заслуженной пенсии, с большой натяжкой гарантировавшей ей благополучную жизнь, оставалось не менее четырех лет, а это, извините, срок, который нужно было прожить, как минимум, не умерев с голода, про максимум никто уже особо и не мечтал. Правда, были еще повзрослевшие и давно живущие собственной жизнью дети, но напрямую просить их о финансовой помощи как-то язык не поворачивался, а сами они, привыкшие видеть в матери независимую , активную и вполне себе самостоятельную личность, и не догадывались, что у нее могут быть проблемы с деньгами. Матильда их не винила, так уж было заведено, что мама отдавала всю себя работе, а папа, взявший на себя роль домохозяина, олицетворял собой надежный семейный тыл. Да, и такие семьи бывают. Причем ни одного из супругов никогда не тяготило сложившееся положение дел. Все получилось как-то само собой , а в последствии перетекло в размеренный, устоявшийся семейный уклад. Еще в молодости, сразу после института, Моте подвернулась удачная вакансия, на много лет превратившая ее в одного из лучших спецалистов в своем деле. На работе ценили и уважали, дома любили и ждали. С обоими сыновьями она просидела в декрете, в общей сложности, не больше года, потом заботы по воспитанию взял на себя муж Влад. Спокойно, без раздражения и истерик, без проявления мужского эгоизма и заламывания рук в позе жертвы , он взял на себя это нелегкое бремя, за что Матильда была ему безмерно благодарна. И вот, два года назад мужа, прожившего с ней в любви и согласии более тридцати пяти лет, не стало. Влад ушел тихо и быстро, оставив после себя горечь потери и чудовищную пустоту, которую не в состоянии были заполнить ни дети, ни внуки. И тогда Матильда удивилась, как же много места в ее жизни занимал этот мягкий, безмятежный человек! Да, что там! он был большей частью этой жизни, большей и, несомненно лучшей. И вот теперь нужно было учиться жить без Влада, без его спокойного, рассудительного взгляда, без пары фраз, сказанных тихо, вполголоса, но вполне достаточных, чтобы все проблемы на работе, раздражение и усталось, которые Матильда порой приносила домой, улетучивались в момент. Опустошенная, подавленная горем, она бродила по опустевшему дому, не отвечала на звонки, не хотела видеть никого, даже родных. Все все понимали, и на работе и в семье.
Незаметно пронеслись первые полгода после потери. Очень медленно, тяжело и мучительно, но рана все же начинала затягиваться. Боль слегка притупилась, Матильда больше не вскакивала посреди ночи с осознанием того, что осталась одна, с ощущением того, что пока она спала, какой-то злой гений ампутировал ей жизненно важный орган, и теперь ей оставалась только иммитация жизни, лишь отголоски той реальности, той настоящей жизни, которой она была окружена в недавнем прошлом. Она больше не слонялась бесцельно по дому, не зависала, отрешенно глядя в окно, высматривая в снежном безмолвии своего заблудившегося Влада... По прошествии еще пары месяцев к ней начал возвращаться интерес к работе. Все чаще звонили сослуживцы с вопросами по заброшенным, в виду ее отсутствия, проектам, да и начальство уже начинало проявлять некоторое беспокойство по поводу ее дальнейшего пребывания в бессрочном отпуске. Наступало время возвращаться из небытия, возвращаться в ту самую активность , которую она так любила. Матильда вернулась, и с головой ушла в работу. Выдохнули все, и дети, и сослуживцы. Да, ничего нового не произошло, работа, как всегда, спасла. Когда ее, эту работу, любишь, она всегда отвечает взаимностью и немаловажным финансовым вознаграждением.
Прошел еще год, и Матильда тихо, в семейном кругу отметила пятидесятипятилетний юбилей. Мужа вспоминала почти без слез, воспоминания эти были печальны и светлы. Потом были еще полгода, когда Матильде казалось, что она оправилась, боль потери больше не терзала ее. Однажды, она поймала себя на том,что вспоминает о Владе, только выходя за порог офиса. Мысль эта показалась ей чудовищной в своей откровенной, бесжалостной правдивости. Матильда приехала домой и с порога кинулась в кладовку, куда сразу после смерти были аккуратно уложены личные вещи покойного. Рубашки, брюки, свитера, костюмы, белье, пижамы, очки – все это Мотина младшая невестка сложила в большие коробки подальше от глаз безутешной свекрови, хотя по ее же просьбе. Матильда открыла ближайшую коробку и схватила первую же попавшуюся вешь. Это был серо-зеленый домашний полувер, одна из любимых вещей Влада. Замерев, она погрузилась в мягкую шерсть, вдохнув ее запах и прислушиваясь к себе. Вещь еще хранила аромат парфюма хозяина, который он так любил . Перед глазами послушно встал светлый образ мужа, его прищуренный, слегка насмешливый серый взгляд, будто Влад всегда знал то, что было недоступно другим.
- Да, он всегда был таким – машинально отметила про себя Матильда, и приготовилась к новому приступу тоски. Она стояла, боясь дышать, все еще пытаясь поймать то, до боли знакомое чувство безъисходности, мучившее ее весь прошлый год. Но ничего, никакого душераздирающего отклика изнутри, кроме спокойных воспоминаний.
- Я стала его забывать... – громким шепотом потрясенно произнесла она.
- А может наконец отпустила ? – спросила она сама себя.
Матильда вновь прислушалась к себе: да, определенно, скорбь и тоска уже не могли причинить ей боль, она их просто не ощущала. Более того, она четко осознавала, что та, прошлая, замужняя жизнь это всего лишь одна из глав ее личной книги бытия. Да, безусловно, самая важная и большая, но на этом книга не заканчивалась, и этот факт поначалу вызвал в Матильде некоторое замешательство и где-то даже досаду. Ведь она так рассчитывала дожить свой бабий век в тоске по безвременно ушедшему мужу, влача серое, жалкое существование овдовевшей немолодой женщины, и находя отдушину только в работе и общении с внуками и детьми. А тут, стоя в кладовке и сжимая в руках полувер Влада, Матильда вдруг поняла, что не боится жить дальше в новой реальности , более того, ей так нетерпелось перевернуть наконец эту страницу, что она испытала некоторую неловкость перед памятью мужа. Матильда положила полувер обратно, погасила свет и поспешно вышла.
На следующий день она вынесла из дома все коробки с вещами и аккуратно сложила возле контейнеров с мусором. Местные бомжи, коих в округе водилось немало, менее, чем через час оценили матильдину щедрость. Оставила только самое памятное: короткий мундштук для сигарет из слоновой кости, да изящный черепаховый очечник, который она подарила мужу на пятидесятилетие. Влад бросил курить как только Матильда забеременела. Было это чертову кучу лет назад. С тех пор у него осталась привычка теребить мундштук в руках, либо держать его в карманах брюк, чтобы в любой момент любимая игрушка была под рукой. Матильда редко видела мужа не то, что нервничающим, но даже взволнованным, он оставался спокойным и в то, нелегкое время, когда один справлялся с двумя маленьками сыновьями. Она прекрасно помнила те дни, когда возвращаясь домой с работы затемно, заставала детей и мужа спящими вповалку на диване в гостинной. Тогда, исполненная чувства вины и неясной обиды, она, стараясь не шуметь, кралась на кухню, открывала холодильник и тихо ужинала, вместе с едой пережевывая и весь прошедший день. Минут через десять, уложив детей по кроваткам, Влад неслышно входил на кухню, садился напротив жены, и глядя на нее своим серым, немного усталым взглядом, неизменно спрашивал: «Ну как ты?». Хотя это ей в пору было спрашивать его о том, как он прожил очередной день, совершив очередной маленький подвиг. Она начинала что-то рассказывать о работе, он слушал внимательно, кивая и улыбаясь одними глазами. Ни тени раздражения, недовольства или сомнения в правильности сделанного выбора.... Сполна оценить насколько это тяжелый труд - растить маленького человека, и не одного, а двух, она могла в выходные или во время отпуска.
- Черт возьми, это ведь было очень тяжело... два маленьких шалопая,их нужно было одеть, накормить, погулять, чем-то занять их внимание в течение дня, потом уложить спать, и так изо дня в день.... – думала Матильда, вспоминая то далекое время
Порой дети болели. Кто не болел в детстве? Несколько раз она вынуждена была брать больничный. Сейчас это вспоминалось лишь как отдельные, разрозненные фрагменты истории. Конечно, потом был детский садик, несколько спортивных секций, включая плавание и шахматы. Влад сам находил эти секции, сам записывал детей, сам отводил, лишь ставя жену в известность постфактум. Однажды, в один из ее поздних ужинов на кухне, он, поигрывая по привычке мундштуком, рассказал Матильде о том, как они с детьми в первый раз сходили на дзюдо.
- Ты бы видела их глаза! Антон сразу втянулся, будто ходил туда давно, а Дэнчик потоптался немного у стены, а потом с удовольсвием выполнял все команды тренера. Теперь они с нетерпением ждут следующего занятия – увлеченно говорил муж.
Матильда перестала есть, и посмотрела на Влада:
- А почему мне не рассказал о том, что собираешься отвезти детей на дзюдо?
В его глазах промелькнуло некоторое замешательство:
- Ну... у тебя и без нас забот хватает, зачем тебе эта лишняя информация...
- Это и мои дети тоже, и любая информация о них просто не может быть лишней для меня – возмутилась Матильда.
Теперь во взгляде мужа сквозила откровенная досада. Снедаемая невесть откуда взявшейся злобой, она ждала ответа.
- Мотя, ну ты пойми – начал Влад примирительно – я ведь провожу с детьми больше времени и поэтому знаю, что для них лучше. Ну да, не сказал, не знаю... почему-то не посчитал нужным, ну прости... – он слегка сжал ее руку, ласково заглядывая в глаза.
- Значит, ты знаешь, что нужно детям лучше, чем я? – примирение ее никак не устраивало, обида, происхождение которой она никак не могла понять, никуда не делась и сейчас рвалась наружу. Матильда видела себя со стороны, и понимала, что выглядит как дура, но природная импульсивность и упрямство, которые она научилась обуздывать лишь с возрастом, не давали ей взять в себя в руки.
- Ты просто устала, я все понимаю. Отдыхай – он не намерен был продолжать этот разговор. Влад был на пороге кухне, когда она кинула ему в догонку:
- Они и мои дети тоже.
Муж остановился, потом развернулся и снова сел напротив. В его взгляде скользнуло нечто, заставившее Матильду принять оборону:
- Послушай, я ведь не гоню тебя каждое утро на работу. И ты сама видишь, как я провожу свои дни. Если хочешь давай поменяемся местами. Ты мне только скажи. Правда, я не гарантирую тот же заработок, что приносишь ты, во всяком случае в первое время. Зато ты будешь проводить с ними целый день. Я не берусь утверждать, что тебе назначено природой сидеть с детьми, я, сама знаешь, человек отнюдь не париархальных взглядов. Но, возможно, это именно то, что тебе сейчас необходимо. Подумай.
Она тогда не нашлась, что ответить. Сидела, потупив глаза, пристыженная, как девчонка, и ругала себя за глупую выходку. Нет, она не была готова на такие жертвы, боясь признаться в этом самой себе. Разумеется, она любила своих детей, могла сильно заскучать по ним посреди рабочего дня. Она не ложилась в постель, не присев возле их кроваток, всматриваясь в безмятежные, спящие лица, не поцеловав их лобики... Но проводить свое время, изо дня в день направляя все внимание на общение с детьми, играть с ними, кормить, гулять, водить по нескольку раз в неделю в различные секции и кружки. Нет! Такую жизнь она не хотела. Возможно, в отсутсвии рядом такого мужа,как Влад, она могла бы взвалить на себя эту ношу. И на тот момент, когда сыновьям было уже по пять лет, такая жизнь была бы для нее единственно возможной. Но он всегда был рядом, чуткий, понимающий, улавливающие малейшее изменение в настроении жены. С первых же дней после рождения детей он делил с ней все трудности ухода за ними. Да, кстати, в тот момент он еще работал. Звезд с неба не хватал, но наверняка строил планы по поводу будущей карьеры. После очередной бессонной ночи, он вставал, как ни в чем не бывало, и неслышно прикрыв за собой дверь, отправлялся на службу. Вернувшись вечером, с порога нянчился с сыновьями, или, если те спали, то неспешно делал все необходимое по дому. Всегда легко, ласково улыбаясь, и нежно воркуя с начинающими агукать малышами. У Матильды, глядя на него, не оставалось сомнений в том, что все происходящее приносило ему явное удовольствие.
- Ну почему бы нет?! Это ведь его дети!! – пыталась она объяснить происходящее самой себе.
- А где усталось, раздражение от бессонных ночей, ностальгия по прошлой, бездетной жизни, по свободе в конце концов!? Ведь этого нет и в помине, словно его предназначение было в том,чтобы менять подгузники, купать, по ночам вышагивать километры по дому, укачивая то одного, то другого. Небось жалеет о том, что сам не может покормить их грудью, когда возникает необходимость – огрызался кто-то внутри нее.
Ей было стыдно за собственные мысли, но от этого они никуда не девались. Да, Матильду положение дел тяготило с самого начала. Прислушиваясь к себе сквозь звук в унисон орущих младенцев, она понимала, что не оценила степень сложности. Да, знала,что будет трудно, но что настолько! Порой с ней случался приступ самобичевания, а мысли посещавшие ее, наводили ужас:
- Я что, не люблю своих детей и мужа? Наверное я плохая мать, плохая жена, и вообще плохой человек. Меня раздражает его без пяти минут святость, его готовность растворяться в детях круглые сутки. Вообще, такое возможно? Это нормально? Мой отец таким не был... Я вообще не знаю никого, кто вел бы себя подобным образом....Почему я так реагирую вместо того, чтобы благодарить судьбу за него? Почему мне порой хочется тихо затворить за собой дверь родного дома, и не возвращаться сюда никогда? Что со мной? – потрясенно спрашивала она себя.
Глава 1
Все началось из-за потепления. Сейчас, анализируя начало метаморфозы, она отчетливо отдавала себе отчет в том, что знает, когда именно возникло это скребущее, требующей немедленной реализации желание что-то изменить, что-то поменять: новомодный суперноский маникюр кричащих оттенков, новая прическа, создающая на голове элегантную небрежность, красивое белье, и не эти, надоевшие трикотажные черно-бело-бежевые трусы и бюстгалтеры, а что-то кардинально новое, яркое, кружевное, провокационное , хотя провоцировать уже было некого и, откровенно говоря, нечем. В общем, незапланироованное повышение температуры воздуха за окном в самый разгар зимы вывело нашу героиню из зимнего анабиоза и погнало на покрытые, пробивающейся сквозь талый снег, зеленью, просторы могучего, как основные инстинкты, желания быть привлекательной, насколько это позволяла все ближе подкрадывающаяся старость и все ощутимее пустеющий кошелек.
Вот уже четыре месяца Матильда пребывала в подвешенном состоянии, когда стабильный заработок больше не выступал гарантом ее безбедного существования. Разорившийся на пандемии работодатель больше не мог его выплачивать, а та, небольшая финансовая подушка,которую удалось сохранить, сейчас стремительно таяла, как серый, вобравшмй в себя городскую грязь, снег за окном. В свете последних изменений в пенсионном законодательстве, Матильде до заслуженной пенсии, с большой натяжкой гарантировавшей ей благополучную жизнь, оставалось не менее четырех лет, а это, извините, срок, который нужно было прожить, как минимум, не умерев с голода, про максимум никто уже особо и не мечтал. Правда, были еще повзрослевшие и давно живущие собственной жизнью дети, но напрямую просить их о финансовой помощи как-то язык не поворачивался, а сами они, привыкшие видеть в матери независимую , активную и вполне себе самостоятельную личность, и не догадывались, что у нее могут быть проблемы с деньгами. Матильда их не винила, так уж было заведено, что мама отдавала всю себя работе, а папа, взявший на себя роль домохозяина, олицетворял собой надежный семейный тыл. Да, и такие семьи бывают. Причем ни одного из супругов никогда не тяготило сложившееся положение дел. Все получилось как-то само собой , а в последствии перетекло в размеренный, устоявшийся семейный уклад. Еще в молодости, сразу после института, Моте подвернулась удачная вакансия, на много лет превратившая ее в одного из лучших спецалистов в своем деле. На работе ценили и уважали, дома любили и ждали. С обоими сыновьями она просидела в декрете, в общей сложности, не больше года, потом заботы по воспитанию взял на себя муж Влад. Спокойно, без раздражения и истерик, без проявления мужского эгоизма и заламывания рук в позе жертвы , он взял на себя это нелегкое бремя, за что Матильда была ему безмерно благодарна. И вот, два года назад мужа, прожившего с ней в любви и согласии более тридцати пяти лет, не стало. Влад ушел тихо и быстро, оставив после себя горечь потери и чудовищную пустоту, которую не в состоянии были заполнить ни дети, ни внуки. И тогда Матильда удивилась, как же много места в ее жизни занимал этот мягкий, безмятежный человек! Да, что там! он был большей частью этой жизни, большей и, несомненно лучшей. И вот теперь нужно было учиться жить без Влада, без его спокойного, рассудительного взгляда, без пары фраз, сказанных тихо, вполголоса, но вполне достаточных, чтобы все проблемы на работе, раздражение и усталось, которые Матильда порой приносила домой, улетучивались в момент. Опустошенная, подавленная горем, она бродила по опустевшему дому, не отвечала на звонки, не хотела видеть никого, даже родных. Все все понимали, и на работе и в семье.
Незаметно пронеслись первые полгода после потери. Очень медленно, тяжело и мучительно, но рана все же начинала затягиваться. Боль слегка притупилась, Матильда больше не вскакивала посреди ночи с осознанием того, что осталась одна, с ощущением того, что пока она спала, какой-то злой гений ампутировал ей жизненно важный орган, и теперь ей оставалась только иммитация жизни, лишь отголоски той реальности, той настоящей жизни, которой она была окружена в недавнем прошлом. Она больше не слонялась бесцельно по дому, не зависала, отрешенно глядя в окно, высматривая в снежном безмолвии своего заблудившегося Влада... По прошествии еще пары месяцев к ней начал возвращаться интерес к работе. Все чаще звонили сослуживцы с вопросами по заброшенным, в виду ее отсутствия, проектам, да и начальство уже начинало проявлять некоторое беспокойство по поводу ее дальнейшего пребывания в бессрочном отпуске. Наступало время возвращаться из небытия, возвращаться в ту самую активность , которую она так любила. Матильда вернулась, и с головой ушла в работу. Выдохнули все, и дети, и сослуживцы. Да, ничего нового не произошло, работа, как всегда, спасла. Когда ее, эту работу, любишь, она всегда отвечает взаимностью и немаловажным финансовым вознаграждением.
Прошел еще год, и Матильда тихо, в семейном кругу отметила пятидесятипятилетний юбилей. Мужа вспоминала почти без слез, воспоминания эти были печальны и светлы. Потом были еще полгода, когда Матильде казалось, что она оправилась, боль потери больше не терзала ее. Однажды, она поймала себя на том,что вспоминает о Владе, только выходя за порог офиса. Мысль эта показалась ей чудовищной в своей откровенной, бесжалостной правдивости. Матильда приехала домой и с порога кинулась в кладовку, куда сразу после смерти были аккуратно уложены личные вещи покойного. Рубашки, брюки, свитера, костюмы, белье, пижамы, очки – все это Мотина младшая невестка сложила в большие коробки подальше от глаз безутешной свекрови, хотя по ее же просьбе. Матильда открыла ближайшую коробку и схватила первую же попавшуюся вешь. Это был серо-зеленый домашний полувер, одна из любимых вещей Влада. Замерев, она погрузилась в мягкую шерсть, вдохнув ее запах и прислушиваясь к себе. Вещь еще хранила аромат парфюма хозяина, который он так любил . Перед глазами послушно встал светлый образ мужа, его прищуренный, слегка насмешливый серый взгляд, будто Влад всегда знал то, что было недоступно другим.
- Да, он всегда был таким – машинально отметила про себя Матильда, и приготовилась к новому приступу тоски. Она стояла, боясь дышать, все еще пытаясь поймать то, до боли знакомое чувство безъисходности, мучившее ее весь прошлый год. Но ничего, никакого душераздирающего отклика изнутри, кроме спокойных воспоминаний.
- Я стала его забывать... – громким шепотом потрясенно произнесла она.
- А может наконец отпустила ? – спросила она сама себя.
Глава 2
Матильда вновь прислушалась к себе: да, определенно, скорбь и тоска уже не могли причинить ей боль, она их просто не ощущала. Более того, она четко осознавала, что та, прошлая, замужняя жизнь это всего лишь одна из глав ее личной книги бытия. Да, безусловно, самая важная и большая, но на этом книга не заканчивалась, и этот факт поначалу вызвал в Матильде некоторое замешательство и где-то даже досаду. Ведь она так рассчитывала дожить свой бабий век в тоске по безвременно ушедшему мужу, влача серое, жалкое существование овдовевшей немолодой женщины, и находя отдушину только в работе и общении с внуками и детьми. А тут, стоя в кладовке и сжимая в руках полувер Влада, Матильда вдруг поняла, что не боится жить дальше в новой реальности , более того, ей так нетерпелось перевернуть наконец эту страницу, что она испытала некоторую неловкость перед памятью мужа. Матильда положила полувер обратно, погасила свет и поспешно вышла.
На следующий день она вынесла из дома все коробки с вещами и аккуратно сложила возле контейнеров с мусором. Местные бомжи, коих в округе водилось немало, менее, чем через час оценили матильдину щедрость. Оставила только самое памятное: короткий мундштук для сигарет из слоновой кости, да изящный черепаховый очечник, который она подарила мужу на пятидесятилетие. Влад бросил курить как только Матильда забеременела. Было это чертову кучу лет назад. С тех пор у него осталась привычка теребить мундштук в руках, либо держать его в карманах брюк, чтобы в любой момент любимая игрушка была под рукой. Матильда редко видела мужа не то, что нервничающим, но даже взволнованным, он оставался спокойным и в то, нелегкое время, когда один справлялся с двумя маленьками сыновьями. Она прекрасно помнила те дни, когда возвращаясь домой с работы затемно, заставала детей и мужа спящими вповалку на диване в гостинной. Тогда, исполненная чувства вины и неясной обиды, она, стараясь не шуметь, кралась на кухню, открывала холодильник и тихо ужинала, вместе с едой пережевывая и весь прошедший день. Минут через десять, уложив детей по кроваткам, Влад неслышно входил на кухню, садился напротив жены, и глядя на нее своим серым, немного усталым взглядом, неизменно спрашивал: «Ну как ты?». Хотя это ей в пору было спрашивать его о том, как он прожил очередной день, совершив очередной маленький подвиг. Она начинала что-то рассказывать о работе, он слушал внимательно, кивая и улыбаясь одними глазами. Ни тени раздражения, недовольства или сомнения в правильности сделанного выбора.... Сполна оценить насколько это тяжелый труд - растить маленького человека, и не одного, а двух, она могла в выходные или во время отпуска.
- Черт возьми, это ведь было очень тяжело... два маленьких шалопая,их нужно было одеть, накормить, погулять, чем-то занять их внимание в течение дня, потом уложить спать, и так изо дня в день.... – думала Матильда, вспоминая то далекое время
Порой дети болели. Кто не болел в детстве? Несколько раз она вынуждена была брать больничный. Сейчас это вспоминалось лишь как отдельные, разрозненные фрагменты истории. Конечно, потом был детский садик, несколько спортивных секций, включая плавание и шахматы. Влад сам находил эти секции, сам записывал детей, сам отводил, лишь ставя жену в известность постфактум. Однажды, в один из ее поздних ужинов на кухне, он, поигрывая по привычке мундштуком, рассказал Матильде о том, как они с детьми в первый раз сходили на дзюдо.
- Ты бы видела их глаза! Антон сразу втянулся, будто ходил туда давно, а Дэнчик потоптался немного у стены, а потом с удовольсвием выполнял все команды тренера. Теперь они с нетерпением ждут следующего занятия – увлеченно говорил муж.
Матильда перестала есть, и посмотрела на Влада:
- А почему мне не рассказал о том, что собираешься отвезти детей на дзюдо?
В его глазах промелькнуло некоторое замешательство:
- Ну... у тебя и без нас забот хватает, зачем тебе эта лишняя информация...
- Это и мои дети тоже, и любая информация о них просто не может быть лишней для меня – возмутилась Матильда.
Теперь во взгляде мужа сквозила откровенная досада. Снедаемая невесть откуда взявшейся злобой, она ждала ответа.
- Мотя, ну ты пойми – начал Влад примирительно – я ведь провожу с детьми больше времени и поэтому знаю, что для них лучше. Ну да, не сказал, не знаю... почему-то не посчитал нужным, ну прости... – он слегка сжал ее руку, ласково заглядывая в глаза.
- Значит, ты знаешь, что нужно детям лучше, чем я? – примирение ее никак не устраивало, обида, происхождение которой она никак не могла понять, никуда не делась и сейчас рвалась наружу. Матильда видела себя со стороны, и понимала, что выглядит как дура, но природная импульсивность и упрямство, которые она научилась обуздывать лишь с возрастом, не давали ей взять в себя в руки.
- Ты просто устала, я все понимаю. Отдыхай – он не намерен был продолжать этот разговор. Влад был на пороге кухне, когда она кинула ему в догонку:
- Они и мои дети тоже.
Муж остановился, потом развернулся и снова сел напротив. В его взгляде скользнуло нечто, заставившее Матильду принять оборону:
- Послушай, я ведь не гоню тебя каждое утро на работу. И ты сама видишь, как я провожу свои дни. Если хочешь давай поменяемся местами. Ты мне только скажи. Правда, я не гарантирую тот же заработок, что приносишь ты, во всяком случае в первое время. Зато ты будешь проводить с ними целый день. Я не берусь утверждать, что тебе назначено природой сидеть с детьми, я, сама знаешь, человек отнюдь не париархальных взглядов. Но, возможно, это именно то, что тебе сейчас необходимо. Подумай.
Она тогда не нашлась, что ответить. Сидела, потупив глаза, пристыженная, как девчонка, и ругала себя за глупую выходку. Нет, она не была готова на такие жертвы, боясь признаться в этом самой себе. Разумеется, она любила своих детей, могла сильно заскучать по ним посреди рабочего дня. Она не ложилась в постель, не присев возле их кроваток, всматриваясь в безмятежные, спящие лица, не поцеловав их лобики... Но проводить свое время, изо дня в день направляя все внимание на общение с детьми, играть с ними, кормить, гулять, водить по нескольку раз в неделю в различные секции и кружки. Нет! Такую жизнь она не хотела. Возможно, в отсутсвии рядом такого мужа,как Влад, она могла бы взвалить на себя эту ношу. И на тот момент, когда сыновьям было уже по пять лет, такая жизнь была бы для нее единственно возможной. Но он всегда был рядом, чуткий, понимающий, улавливающие малейшее изменение в настроении жены. С первых же дней после рождения детей он делил с ней все трудности ухода за ними. Да, кстати, в тот момент он еще работал. Звезд с неба не хватал, но наверняка строил планы по поводу будущей карьеры. После очередной бессонной ночи, он вставал, как ни в чем не бывало, и неслышно прикрыв за собой дверь, отправлялся на службу. Вернувшись вечером, с порога нянчился с сыновьями, или, если те спали, то неспешно делал все необходимое по дому. Всегда легко, ласково улыбаясь, и нежно воркуя с начинающими агукать малышами. У Матильды, глядя на него, не оставалось сомнений в том, что все происходящее приносило ему явное удовольствие.
- Ну почему бы нет?! Это ведь его дети!! – пыталась она объяснить происходящее самой себе.
- А где усталось, раздражение от бессонных ночей, ностальгия по прошлой, бездетной жизни, по свободе в конце концов!? Ведь этого нет и в помине, словно его предназначение было в том,чтобы менять подгузники, купать, по ночам вышагивать километры по дому, укачивая то одного, то другого. Небось жалеет о том, что сам не может покормить их грудью, когда возникает необходимость – огрызался кто-то внутри нее.
Ей было стыдно за собственные мысли, но от этого они никуда не девались. Да, Матильду положение дел тяготило с самого начала. Прислушиваясь к себе сквозь звук в унисон орущих младенцев, она понимала, что не оценила степень сложности. Да, знала,что будет трудно, но что настолько! Порой с ней случался приступ самобичевания, а мысли посещавшие ее, наводили ужас:
- Я что, не люблю своих детей и мужа? Наверное я плохая мать, плохая жена, и вообще плохой человек. Меня раздражает его без пяти минут святость, его готовность растворяться в детях круглые сутки. Вообще, такое возможно? Это нормально? Мой отец таким не был... Я вообще не знаю никого, кто вел бы себя подобным образом....Почему я так реагирую вместо того, чтобы благодарить судьбу за него? Почему мне порой хочется тихо затворить за собой дверь родного дома, и не возвращаться сюда никогда? Что со мной? – потрясенно спрашивала она себя.
