Анна…
Австрийская – или Миледи Винтер?
Тамара поглядела на меня – и принялась расспрашивать сына.
От дифирамбов желтоглазой незнакомке мне почему-то стало еще тошнее. Гошка увлекся, факт.
А я…
Почему злюсь я?
Потому что это какая-то непонятная девица? И мало ли во что она мальчишку втянет?
Потому что у Гошки даже невеста есть – Аллочка Хорькова?
Потому что…
Потому что желтоглазая мне самому нравится?
Ну, это уж вовсе бред.
Но почему мне так неприятно?
Так, все.
Прооперировать ее в ближайшие три дня – и пусть катится.
Черт!
Неделю!
Срок после естественных родов – три дня, после кесарева – пять. Неделю эта зараза будет на глазах у Гошки. Как плохо…
Неделю…
Кошка.
Больница – отвратительное место.
Здесь плохо кормят, соседки по палате храпят так, что потолок вибрирует, а проветривать вообще не получается. Запахи убивают.
Повезло в другом.
Медсестра ночью спит, так что я вышла в коридор и устроилась на окне. Посидела, подремала… все лучше, чем с этими храпунами.
Ребенок толкался под ладонью.
Мальчик, я знаю.
Я назову его Валерой. Нас было трое.
Валера, Лиза, Вика.
Сейчас Валеры нет, но я надеюсь, что его душа придет в тело моего ребенка. А вдруг?
Возвращайся, Валерик… я по тебе скучаю.
Мне тяжело одной на этой неуютной и большой земле. Возвращайся, братишка. Пусть даже я буду называть тебя сынишкой, но ты возвращайся ко мне…
Доктор.
Анализы у Анны были – идеальные. В любом другом случае я бы попробовал ее уговорить на естественные роды.
Но сейчас?
С Гошкой, которого с трудом удалось сдержать? И то… никаких ему ночных дежурств в ближайшее время, обойдется, поросенок! Вот выпишется эта… тогда пусть. А пока я лучше сам подежурю.
Да… отвык я от этого. Но – пусть лучше так.
Анна вела себя образцово. Не считая того, что отказалась от всех медикаментов. Она скользила по отделению, сдавала анализы… разве что обедать-ужинать не пришла. Я специально прошел мимо…
А вот и она. Сидит на подоконнике, пьет что-то молочное из большой бутылки. Невольно замедляю шаг.
- Добрый день, - аккуратная головка поворачивается ко мне.
- Добрый. Вы бы не сидели так, все же высоко…
Женщина загадочно улыбается.
- Поверьте, я не упаду. Дмитрий Иванович, я намного крепче, чем кажусь.
- Ну, тогда дайте я тоже присяду.
Хочется закурить. Я бросил еще лет двадцать назад, а вот поди ж ты! Хочется…
От Анны пахнет чем-то…
- Корица. И ваниль.
Смотрю удивленно.
- Вы принюхивались и задумались. Я повар, вот и пахнет. Это не духи,, мне нравится готовить что-то сладкое.
Невольно улыбаюсь.
- Поэтому и в столовую не ходите?
- Не вынесла душа поэта, - соглашается Анна. – Это убийство продуктов, я бы сготовила намного лучше из того же набора. Но – пусть.
- Вы уверены, что хотите оперироваться? - не удерживаюсь я. – Это на всю жизнь, поймите, вы потом сами родить не сможете…
- Смогу.
- Врачам это не нравится.
- Это – другой вопрос. Но через пару лет я прекрасно смогу родить сама, уж поверьте. У меня хорошая регенерация.
- И хвост отрастает, как у ящерицы?
Легкая, ни к чему не обязывающая болтовня. И в то же время…
Что происходит?
Почему мы смотрим друг другу в глаза?
Почему я не хочу уходить?
Почему…
Спрыгиваю с подоконника.
К черту, к черту…
Кошка.
Говорят, что чувства и инстинкты всегда некстати. Вот, это тот случай.
Что ты творишь, глупая кошка?
Почему тебе хочется потереться щекой о белый халат? Взять мужчину за руку и не отпускать его?
Лежать рядом с ним и мурчать?
Что в нем такого особенного?
Седые волосы ежиком, черные брови, высокий, мощный, чем-то похож на медведя, вставшего на задние лапы, лицо серьезное и доброе,, глаза умные…
Что мне в этом человеке?
Почему?
Что происходит со мной?
Кошка, глупая кошка, что делает с тобой твое кошачье сердечко?
Доктор.
Злиться надо только на себя.
Врач и пациентка?
Как ни пошло это звучит, но бывает, нередко даже бывает. Есть такое у людей – они понимают, когда ты держал их жизнь в своих руках. И между вами словно ниточка протягивается.
Незримая, но крепкая.
Но сейчас – что?
Эта женщина – загадка. Одна сплошная загадка,, которой нет названия. Я украдкой наблюдаю, как она ходит, как разговаривает – коротко и по делу, как улыбается, оставаясь при этом холодной и отстраненной… это совсем не та улыбка, которая досталась мне. Эта – другая.
Она вежлива со всеми, но она из другой стаи. И это чувствуется.
Я мог бы перевести ее в отдельную палату, но если она ни о чем не просит? Подойти и предложить?
Не знаю…
Решение проблемы я оставляю на потом, дела закруживают, и вечером я обнаруживаю себя в ординаторской. Уже в полном одиночестве.
Ложусь на диван, как водится, короткий и узкий, вытягиваю ноги и сбрасываю ботинки. Вот так…
Хотя бы десять минут отдыха.
Перед собой не стоит кривить душой, я не жалуюсь на возраст, но вот именно – не жалуюсь. А звоночки уже есть.
Увы…
Сколько мне осталось в профессии? Сколько еще оперировать?
Консультировать можно долго, наукой заниматься – еще дольше, но вот это чувство, когда ты реально спасаешь человеческие жизни…
Мне будет очень тяжело.
Административная работа?
Я к ней и не рвался никогда, просто понимал, что могу сделать лучше, могу справиться, вот и нагрузилось как-то. Иногда сам жалею.
В ординаторскую скользит темная тень.
- Вы?
- Моей соседке плохо.
Выхожу.
Сестрички на посту нет, куда только ускакала, поганка?
Прохожу в палату.
Вот уж действительно – вовремя. Женщина на соседней кровати не спит, она в обмороке. И у нее кровотечение…
Черт!
Тут не до церемоний, спасать надо!!!
Через два часа я выхожу из операционной.
Вслед мне несется негодующий крик ребенка. Успели.
Если бы Анна не поняла, что происходит, если бы просто легла спать… девчонка могла бы истечь кровью. И ребенок бы умер, и сама, а так ей даже матку удалось спасти.
Будет жить, и рожать еще будет, если захочет.
Анна сидит на окне.
Черный силуэт на фоне бархата ночи. И почему-то на миг он расплывается. Мне кажется, что на окне сидит пантера из мультфильма про Маугли. Красивая и грациозная.
Светотени так ложатся.
Один миг, всего лишь один миг потом женщина меняет позу, и становится самым обычным человеком.
- С ней все будет хорошо?
- Да.
- Я испугалась.
- Если бы вы не поняли, что у нее началось кровотечение, утром был бы труп.
Черт! Что ты несешь? Промолчать не мог?
Женщина пожимает плечами. Она явно не приняла сказанное близко к сердцу, но… злится? Нервничает?
- Труп – это очень неудобно.
Невольно фыркаю.
- Да, и это подпортило бы нам статистику.
Мне отзывается такое же фырканье.
- Отвратительный поступок.
Какое-то время мы просто сидим рядом, на окне.
Молчим.
Между нами повисает уютная тишина, спокойная и теплая. Оказывается, с этой женщиной можно помолчать. Так странно… с Тамарой мне это ни разу не удавалось. Жена любит поговорить – или расспрашивает меня, и говорить приходится мне. А Анна молчит и смотрит в окно. Чуть мимо меня, но я понимаю, что она рядом. И это хорошо.
На мою руку ложится теплая ладонь.
Длинные пальцы без колец, овальные ногти, у нее руки аристократки.
Мы сидим еще минут двадцать, потом я понимаю, что это явный перебор.
- Пойдемте, я провожу вас в палату.
- Не стоит. Я все равно не усну сегодня.
- Тогда посидите со мной, в ординаторской? – неожиданно решаюсь я.
Женщина мечтательно улыбается.
- Хорошо.
И я, сам не понимаю почему, добавляю.
- Будете мороженое?
На лице Анны совершенно детская мечтательная улыбка.
- Да. Буду…
Я и сам люблю шоколадное мороженое. Анна тоже оказалась не исключением, она наслаждалась каждой ложечкой и едва не мурлыкала. А еще – мы разговаривали.
О мороженом.
О моей работе.
О кулинарии.
Об истории, в которой она отлично разбиралась для женщины, без высшего образования. Но Анна оказалась удивительно начитанной, да и высшее образование она могла получить, просто не хотела, это разные вещи.
О…
Единственная тема, которую мы не затрагивали – это семья.
Утро наступило незаметно, и мы разошлись в разные стороны незадолго до появления на посту медсестрички.
Я смотрел в окно и впервые на душе было тошно.
Янтарные глаза.
Темные гладкие волосы, похожие на мех.
Грустная улыбка.
Рука, оберегающая большой живот исконно женским жестом…
Что с тобой, Димка, неужели ты…
Договаривать фразу не хотелось. Додумывать тоже.
В глубине души я прекрасно знал ответ. И злился.
Подошел к зеркалу, безжалостно включил лампу. Свет ударил в лицо, высвечивая все недостатки, каждую морщинку, каждый седой волос…
Куда ты лезешь, старый козел?
Зачем ты ей нужен?
Что ты можешь ей дать?
Зарплату врача, на которую в нашей стране только что с голоду подохнуть?
Нищенскую пенсию?
Дачу-курятник на шести сотках? Ненавижу эту дачу, между нами, но Тамара ее обожает.
Что?
Зеркало безжалостно молчало. Ответы я отлично знал и сам. Но…
Она скоро уйдет.
Я забуду.
Я восстановлю душевное равновесие, а чтобы крепче забыть… вон, ту же Людку трахну, давно напрашивается. И выгоню к чертовой бабушке идиотку, то она на посту спит, то сиськами перед пацанами светит, нет бы работать…
Всегда справлялся, и сейчас справлюсь.
Закрываю зеркало, прижимаюсь лбом к полированной поверхности шкафа.
Когда Анна уйдет, вместе с ней из моей жизни уйдет нечто очень важное. Пусть так.
Но эта неделя моя. И у меня ее никто не отнимет.
Кошка.
Кажется, я попала.
Нет, мне уже не кажется, я это точно знаю. Но…
Полюбить здесь и сейчас – безумие.
Я беременна от другого, я должна родить со дня на день, я в бегах и буду еще долго скрываться, я даже имени своего назвать не могу…
Зачем я ему?
Создавать проблемы?
У него дом, семья, я чувствую запах женских рук от его халата, так же пахнет от его сына. Есть в этой семье женщина…
Я не имею права ничего разрушать. Я не смогу построить ничего нового.
Я.
Не. Имею.
Права.
А сердцу не прикажешь.
И оно бьется, оно болит, в горле стоит комок, а к глазам подкатывают непрошенные слезы.
За что?
Я не хотела, чтобы так случилось, а оно, вот, случилось. И я не виновата.
Никто не виноват, но разве от этого менее больно?
Выбираюсь из отделения и ухожу поплакать во дворе, на лавочке. Там меня и находит Гоша.
- Анна? Что случилось?
Я смотрю на него сквозь слезы.
Да, мальчик, ы не пошел в отца. И кровь в тебе не проснется, и не запоет, как поет она в его жилах. Ты другой. Совсем другой…
И я не хочу разрушать твою привычную и уютную жизнь, не хочу…
- Анна, я могу вам чем-то помочь?
Вежливые слова, заученные фразы, социальная роль. Всего лишь роль для кошки, которую я и исполняю с блеском.
Ничего страшного, гормональный стресс, нервы, нервы, беременные женщины, вы понимаете…
Кажется, мне не верят. Но – что поделать? Признаваться или рассказывать о себе правду я точно не буду.
А завтра мне на операцию…
Доктор.
Вечером мне опять хотелось треснуть Гошку по загривку. Нашел, о чем рассказывать за столом. Хотя – у него все речи сейчас про Анну. И говорит, и говорит….
- Может, пригласишь ее к нам в гости? – предложила Тамара.
- Ни к чему, - резко оборвал я.
И удивился.
Сам себе удивился.
Раньше меня ничего не волновало, хотя по молодости… всякое случалось. А вот мысль о том, что Анна окажется в моем доме…
Гостьей.
А я… я хотел бы видеть ее хозяйкой.
Только вот она не создана для двушки в панельной девятиэтажке. Тамара здесь на месте. А Анна?
Анна хорошо бы вписывалась в другой интерьер.
Свой дом.
Гостиная, вечернее платье, шлейф и бриллианты. Это – про нее.
А про Тамару – сплетни на лавочке, поход в магазин за кефиром…
Томуська – чудесный человечек, беда во мне. В том, что я…
Ну, договаривай, Дима.
В том, что ты полюбил.
Не увлекся, не…
Ты – полюбил, не имея на то права. И тебе сейчас больно.
Разговор обрывается сам собой, я извиняюсь и ухожу. Пойду, поработаю. Статья еще ждет…
Вечером Тамара пытается со мной о чем-то поговорить. А я не слышу. Перед глазами только ОНА. Ее улыбка, ее руки, ее поворот головы…
Нет, надо выспаться. Завтра операция. И если повезет – во сне я увижу – ее.
Кошка.
Ненавижу беспомощность.
Единственное, что я ненавижу в жизни.
Страшна не операция, страшно довериться другому человеку. Но здесь и сейчас – я не боюсь. Я молча жду.
Я терплю уколы и капельницы, терплю иголки и трубки в вене, терплю все, что со мной делает медперсонал.
Я жду.
И только когда ОН входит в операционную, позволяю себе вдохнуть ядовитый газ – и уйти. Я спокойна.
Он обо мне позаботится. И не даст случиться ничему плохому.
Я знаю…
Доктор.
Никогда не оперировал близких. И начинать не надо.
Нет, сделал-то я все как нельзя лучше, и ребенок сразу закричал, но сколько ж нервов я потратил! Кто бы знал!
- Мальчик.
Киваю на девушку на операционном столе.
- Займитесь, ладно? Холод, все необходимое, я еще подойду…
И выхожу из операционной.
Гошка в коридоре.
- Бать, ну как?
- Замечательно.
Меня едва хватает на это короткое слово. И тянет добавить – на работе я тебе Дмитрий Иванович!
Молчу.
Молчу…
- А ребенок?
- Тоже…
Неизвестно, что бы еще сказал Гошка, что бы ответил я, но тут из операционной вывезли каталку.
Анна лежала спокойно, дыхание ровное, глаза закрыты. Гошка сделал шаг, второй – и тут она подняла ресницы.
Янтарно-золотой взгляд метнулся по сторонам, еще бессмысленный, проскользнул мимо Гоши, остановился на мне – и глаза вспыхнули,, словно два солнца.
- Ты здесь.
Я невольно сделал шаг вперед. Коснулся запястья.
- Я здесь.
- Спасибо.
Коротенькое слово. Всего семь букв, но…
Черт!
У меня даже щеки вспыхнули. У меня!
Настолько это было сказано… таким тоном, так…
- Все хорошо. Все будет хорошо.
Пальцы сомкнулись на моей руке.
- Я знаю. Ты был рядом, и я не боялась. Ребенок?
- Все в порядке. Отдохни, и его принесут показать.
- Отдохну. Ты придешь?
- Приду.
Пальцы разжались.
Я сделал шаг назад, второй…
- Батя?
Гошка смотрел… так… не осуждение, не обвинение, а странно.
- Что? – раздраженно отозвался я.
- Вы… ты и она…?
До конца он вопрос не сформулировал. И правильно.
Я фыркнул.
- Гошка, я ее впервые увидел в тот же день, что и ты. Ясно?
- Да. Но…
- Она под наркозом. Ты уверен, что она меня видела?
Я-то знал правду. А вот Гошка расслабился, выдохнул.
- Бать, извини.
Я хлопнул его по плечу.
- Все в порядке, сынок. Все в порядке.
Только вот ничего и отдаленно в этом порядке не было. Увы…
Кошка.
Побочное явление.
Я не пью таблетки, не употребляю медикаменты, и как итог – на меня все действует намного сильнее. Оглушает резче, а проходит быстрее.
Живот болел.
Горло тоже болело – под общим наркозом я не дышала, за меня дышал аппарат, и трубка в горле могла поцарапать стенки.
Спина болела, избавившись от ноши и приходя в себя.
Ничего.
Скоро я уже буду в состоянии уйти.
И никогда ЕГО не увижу.
Какое же это страшное слово – никогда.
Отпиваю пару глотков воды из заранее приготовленной бутылки, закрываю глаза и проваливаюсь в сон.
И даже сквозь сон чувствую уверенные руки, которые изучают меня. Замираю на миг, вдыхаю знакомый запах, трусь головой о родную теплую ладонь.
Все в порядке.
Я в безопасности.
Австрийская – или Миледи Винтер?
Тамара поглядела на меня – и принялась расспрашивать сына.
От дифирамбов желтоглазой незнакомке мне почему-то стало еще тошнее. Гошка увлекся, факт.
А я…
Почему злюсь я?
Потому что это какая-то непонятная девица? И мало ли во что она мальчишку втянет?
Потому что у Гошки даже невеста есть – Аллочка Хорькова?
Потому что…
Потому что желтоглазая мне самому нравится?
Ну, это уж вовсе бред.
Но почему мне так неприятно?
Так, все.
Прооперировать ее в ближайшие три дня – и пусть катится.
Черт!
Неделю!
Срок после естественных родов – три дня, после кесарева – пять. Неделю эта зараза будет на глазах у Гошки. Как плохо…
Неделю…
Кошка.
Больница – отвратительное место.
Здесь плохо кормят, соседки по палате храпят так, что потолок вибрирует, а проветривать вообще не получается. Запахи убивают.
Повезло в другом.
Медсестра ночью спит, так что я вышла в коридор и устроилась на окне. Посидела, подремала… все лучше, чем с этими храпунами.
Ребенок толкался под ладонью.
Мальчик, я знаю.
Я назову его Валерой. Нас было трое.
Валера, Лиза, Вика.
Сейчас Валеры нет, но я надеюсь, что его душа придет в тело моего ребенка. А вдруг?
Возвращайся, Валерик… я по тебе скучаю.
Мне тяжело одной на этой неуютной и большой земле. Возвращайся, братишка. Пусть даже я буду называть тебя сынишкой, но ты возвращайся ко мне…
Доктор.
Анализы у Анны были – идеальные. В любом другом случае я бы попробовал ее уговорить на естественные роды.
Но сейчас?
С Гошкой, которого с трудом удалось сдержать? И то… никаких ему ночных дежурств в ближайшее время, обойдется, поросенок! Вот выпишется эта… тогда пусть. А пока я лучше сам подежурю.
Да… отвык я от этого. Но – пусть лучше так.
Анна вела себя образцово. Не считая того, что отказалась от всех медикаментов. Она скользила по отделению, сдавала анализы… разве что обедать-ужинать не пришла. Я специально прошел мимо…
А вот и она. Сидит на подоконнике, пьет что-то молочное из большой бутылки. Невольно замедляю шаг.
- Добрый день, - аккуратная головка поворачивается ко мне.
- Добрый. Вы бы не сидели так, все же высоко…
Женщина загадочно улыбается.
- Поверьте, я не упаду. Дмитрий Иванович, я намного крепче, чем кажусь.
- Ну, тогда дайте я тоже присяду.
Хочется закурить. Я бросил еще лет двадцать назад, а вот поди ж ты! Хочется…
От Анны пахнет чем-то…
- Корица. И ваниль.
Смотрю удивленно.
- Вы принюхивались и задумались. Я повар, вот и пахнет. Это не духи,, мне нравится готовить что-то сладкое.
Невольно улыбаюсь.
- Поэтому и в столовую не ходите?
- Не вынесла душа поэта, - соглашается Анна. – Это убийство продуктов, я бы сготовила намного лучше из того же набора. Но – пусть.
- Вы уверены, что хотите оперироваться? - не удерживаюсь я. – Это на всю жизнь, поймите, вы потом сами родить не сможете…
- Смогу.
- Врачам это не нравится.
- Это – другой вопрос. Но через пару лет я прекрасно смогу родить сама, уж поверьте. У меня хорошая регенерация.
- И хвост отрастает, как у ящерицы?
Легкая, ни к чему не обязывающая болтовня. И в то же время…
Что происходит?
Почему мы смотрим друг другу в глаза?
Почему я не хочу уходить?
Почему…
Спрыгиваю с подоконника.
К черту, к черту…
Кошка.
Говорят, что чувства и инстинкты всегда некстати. Вот, это тот случай.
Что ты творишь, глупая кошка?
Почему тебе хочется потереться щекой о белый халат? Взять мужчину за руку и не отпускать его?
Лежать рядом с ним и мурчать?
Что в нем такого особенного?
Седые волосы ежиком, черные брови, высокий, мощный, чем-то похож на медведя, вставшего на задние лапы, лицо серьезное и доброе,, глаза умные…
Что мне в этом человеке?
Почему?
Что происходит со мной?
Кошка, глупая кошка, что делает с тобой твое кошачье сердечко?
Доктор.
Злиться надо только на себя.
Врач и пациентка?
Как ни пошло это звучит, но бывает, нередко даже бывает. Есть такое у людей – они понимают, когда ты держал их жизнь в своих руках. И между вами словно ниточка протягивается.
Незримая, но крепкая.
Но сейчас – что?
Эта женщина – загадка. Одна сплошная загадка,, которой нет названия. Я украдкой наблюдаю, как она ходит, как разговаривает – коротко и по делу, как улыбается, оставаясь при этом холодной и отстраненной… это совсем не та улыбка, которая досталась мне. Эта – другая.
Она вежлива со всеми, но она из другой стаи. И это чувствуется.
Я мог бы перевести ее в отдельную палату, но если она ни о чем не просит? Подойти и предложить?
Не знаю…
Решение проблемы я оставляю на потом, дела закруживают, и вечером я обнаруживаю себя в ординаторской. Уже в полном одиночестве.
Ложусь на диван, как водится, короткий и узкий, вытягиваю ноги и сбрасываю ботинки. Вот так…
Хотя бы десять минут отдыха.
Перед собой не стоит кривить душой, я не жалуюсь на возраст, но вот именно – не жалуюсь. А звоночки уже есть.
Увы…
Сколько мне осталось в профессии? Сколько еще оперировать?
Консультировать можно долго, наукой заниматься – еще дольше, но вот это чувство, когда ты реально спасаешь человеческие жизни…
Мне будет очень тяжело.
Административная работа?
Я к ней и не рвался никогда, просто понимал, что могу сделать лучше, могу справиться, вот и нагрузилось как-то. Иногда сам жалею.
В ординаторскую скользит темная тень.
- Вы?
- Моей соседке плохо.
Выхожу.
Сестрички на посту нет, куда только ускакала, поганка?
Прохожу в палату.
Вот уж действительно – вовремя. Женщина на соседней кровати не спит, она в обмороке. И у нее кровотечение…
Черт!
Тут не до церемоний, спасать надо!!!
***
Через два часа я выхожу из операционной.
Вслед мне несется негодующий крик ребенка. Успели.
Если бы Анна не поняла, что происходит, если бы просто легла спать… девчонка могла бы истечь кровью. И ребенок бы умер, и сама, а так ей даже матку удалось спасти.
Будет жить, и рожать еще будет, если захочет.
Анна сидит на окне.
Черный силуэт на фоне бархата ночи. И почему-то на миг он расплывается. Мне кажется, что на окне сидит пантера из мультфильма про Маугли. Красивая и грациозная.
Светотени так ложатся.
Один миг, всего лишь один миг потом женщина меняет позу, и становится самым обычным человеком.
- С ней все будет хорошо?
- Да.
- Я испугалась.
- Если бы вы не поняли, что у нее началось кровотечение, утром был бы труп.
Черт! Что ты несешь? Промолчать не мог?
Женщина пожимает плечами. Она явно не приняла сказанное близко к сердцу, но… злится? Нервничает?
- Труп – это очень неудобно.
Невольно фыркаю.
- Да, и это подпортило бы нам статистику.
Мне отзывается такое же фырканье.
- Отвратительный поступок.
Какое-то время мы просто сидим рядом, на окне.
Молчим.
Между нами повисает уютная тишина, спокойная и теплая. Оказывается, с этой женщиной можно помолчать. Так странно… с Тамарой мне это ни разу не удавалось. Жена любит поговорить – или расспрашивает меня, и говорить приходится мне. А Анна молчит и смотрит в окно. Чуть мимо меня, но я понимаю, что она рядом. И это хорошо.
На мою руку ложится теплая ладонь.
Длинные пальцы без колец, овальные ногти, у нее руки аристократки.
Мы сидим еще минут двадцать, потом я понимаю, что это явный перебор.
- Пойдемте, я провожу вас в палату.
- Не стоит. Я все равно не усну сегодня.
- Тогда посидите со мной, в ординаторской? – неожиданно решаюсь я.
Женщина мечтательно улыбается.
- Хорошо.
И я, сам не понимаю почему, добавляю.
- Будете мороженое?
На лице Анны совершенно детская мечтательная улыбка.
- Да. Буду…
***
Я и сам люблю шоколадное мороженое. Анна тоже оказалась не исключением, она наслаждалась каждой ложечкой и едва не мурлыкала. А еще – мы разговаривали.
О мороженом.
О моей работе.
О кулинарии.
Об истории, в которой она отлично разбиралась для женщины, без высшего образования. Но Анна оказалась удивительно начитанной, да и высшее образование она могла получить, просто не хотела, это разные вещи.
О…
Единственная тема, которую мы не затрагивали – это семья.
Утро наступило незаметно, и мы разошлись в разные стороны незадолго до появления на посту медсестрички.
Я смотрел в окно и впервые на душе было тошно.
Янтарные глаза.
Темные гладкие волосы, похожие на мех.
Грустная улыбка.
Рука, оберегающая большой живот исконно женским жестом…
Что с тобой, Димка, неужели ты…
Договаривать фразу не хотелось. Додумывать тоже.
В глубине души я прекрасно знал ответ. И злился.
Подошел к зеркалу, безжалостно включил лампу. Свет ударил в лицо, высвечивая все недостатки, каждую морщинку, каждый седой волос…
Куда ты лезешь, старый козел?
Зачем ты ей нужен?
Что ты можешь ей дать?
Зарплату врача, на которую в нашей стране только что с голоду подохнуть?
Нищенскую пенсию?
Дачу-курятник на шести сотках? Ненавижу эту дачу, между нами, но Тамара ее обожает.
Что?
Зеркало безжалостно молчало. Ответы я отлично знал и сам. Но…
Она скоро уйдет.
Я забуду.
Я восстановлю душевное равновесие, а чтобы крепче забыть… вон, ту же Людку трахну, давно напрашивается. И выгоню к чертовой бабушке идиотку, то она на посту спит, то сиськами перед пацанами светит, нет бы работать…
Всегда справлялся, и сейчас справлюсь.
Закрываю зеркало, прижимаюсь лбом к полированной поверхности шкафа.
Когда Анна уйдет, вместе с ней из моей жизни уйдет нечто очень важное. Пусть так.
Но эта неделя моя. И у меня ее никто не отнимет.
Кошка.
Кажется, я попала.
Нет, мне уже не кажется, я это точно знаю. Но…
Полюбить здесь и сейчас – безумие.
Я беременна от другого, я должна родить со дня на день, я в бегах и буду еще долго скрываться, я даже имени своего назвать не могу…
Зачем я ему?
Создавать проблемы?
У него дом, семья, я чувствую запах женских рук от его халата, так же пахнет от его сына. Есть в этой семье женщина…
Я не имею права ничего разрушать. Я не смогу построить ничего нового.
Я.
Не. Имею.
Права.
А сердцу не прикажешь.
И оно бьется, оно болит, в горле стоит комок, а к глазам подкатывают непрошенные слезы.
За что?
Я не хотела, чтобы так случилось, а оно, вот, случилось. И я не виновата.
Никто не виноват, но разве от этого менее больно?
Выбираюсь из отделения и ухожу поплакать во дворе, на лавочке. Там меня и находит Гоша.
- Анна? Что случилось?
Я смотрю на него сквозь слезы.
Да, мальчик, ы не пошел в отца. И кровь в тебе не проснется, и не запоет, как поет она в его жилах. Ты другой. Совсем другой…
И я не хочу разрушать твою привычную и уютную жизнь, не хочу…
- Анна, я могу вам чем-то помочь?
Вежливые слова, заученные фразы, социальная роль. Всего лишь роль для кошки, которую я и исполняю с блеском.
Ничего страшного, гормональный стресс, нервы, нервы, беременные женщины, вы понимаете…
Кажется, мне не верят. Но – что поделать? Признаваться или рассказывать о себе правду я точно не буду.
А завтра мне на операцию…
Доктор.
Вечером мне опять хотелось треснуть Гошку по загривку. Нашел, о чем рассказывать за столом. Хотя – у него все речи сейчас про Анну. И говорит, и говорит….
- Может, пригласишь ее к нам в гости? – предложила Тамара.
- Ни к чему, - резко оборвал я.
И удивился.
Сам себе удивился.
Раньше меня ничего не волновало, хотя по молодости… всякое случалось. А вот мысль о том, что Анна окажется в моем доме…
Гостьей.
А я… я хотел бы видеть ее хозяйкой.
Только вот она не создана для двушки в панельной девятиэтажке. Тамара здесь на месте. А Анна?
Анна хорошо бы вписывалась в другой интерьер.
Свой дом.
Гостиная, вечернее платье, шлейф и бриллианты. Это – про нее.
А про Тамару – сплетни на лавочке, поход в магазин за кефиром…
Томуська – чудесный человечек, беда во мне. В том, что я…
Ну, договаривай, Дима.
В том, что ты полюбил.
Не увлекся, не…
Ты – полюбил, не имея на то права. И тебе сейчас больно.
Разговор обрывается сам собой, я извиняюсь и ухожу. Пойду, поработаю. Статья еще ждет…
Вечером Тамара пытается со мной о чем-то поговорить. А я не слышу. Перед глазами только ОНА. Ее улыбка, ее руки, ее поворот головы…
Нет, надо выспаться. Завтра операция. И если повезет – во сне я увижу – ее.
Кошка.
Ненавижу беспомощность.
Единственное, что я ненавижу в жизни.
Страшна не операция, страшно довериться другому человеку. Но здесь и сейчас – я не боюсь. Я молча жду.
Я терплю уколы и капельницы, терплю иголки и трубки в вене, терплю все, что со мной делает медперсонал.
Я жду.
И только когда ОН входит в операционную, позволяю себе вдохнуть ядовитый газ – и уйти. Я спокойна.
Он обо мне позаботится. И не даст случиться ничему плохому.
Я знаю…
Доктор.
Никогда не оперировал близких. И начинать не надо.
Нет, сделал-то я все как нельзя лучше, и ребенок сразу закричал, но сколько ж нервов я потратил! Кто бы знал!
- Мальчик.
Киваю на девушку на операционном столе.
- Займитесь, ладно? Холод, все необходимое, я еще подойду…
И выхожу из операционной.
Гошка в коридоре.
- Бать, ну как?
- Замечательно.
Меня едва хватает на это короткое слово. И тянет добавить – на работе я тебе Дмитрий Иванович!
Молчу.
Молчу…
- А ребенок?
- Тоже…
Неизвестно, что бы еще сказал Гошка, что бы ответил я, но тут из операционной вывезли каталку.
Анна лежала спокойно, дыхание ровное, глаза закрыты. Гошка сделал шаг, второй – и тут она подняла ресницы.
Янтарно-золотой взгляд метнулся по сторонам, еще бессмысленный, проскользнул мимо Гоши, остановился на мне – и глаза вспыхнули,, словно два солнца.
- Ты здесь.
Я невольно сделал шаг вперед. Коснулся запястья.
- Я здесь.
- Спасибо.
Коротенькое слово. Всего семь букв, но…
Черт!
У меня даже щеки вспыхнули. У меня!
Настолько это было сказано… таким тоном, так…
- Все хорошо. Все будет хорошо.
Пальцы сомкнулись на моей руке.
- Я знаю. Ты был рядом, и я не боялась. Ребенок?
- Все в порядке. Отдохни, и его принесут показать.
- Отдохну. Ты придешь?
- Приду.
Пальцы разжались.
Я сделал шаг назад, второй…
- Батя?
Гошка смотрел… так… не осуждение, не обвинение, а странно.
- Что? – раздраженно отозвался я.
- Вы… ты и она…?
До конца он вопрос не сформулировал. И правильно.
Я фыркнул.
- Гошка, я ее впервые увидел в тот же день, что и ты. Ясно?
- Да. Но…
- Она под наркозом. Ты уверен, что она меня видела?
Я-то знал правду. А вот Гошка расслабился, выдохнул.
- Бать, извини.
Я хлопнул его по плечу.
- Все в порядке, сынок. Все в порядке.
Только вот ничего и отдаленно в этом порядке не было. Увы…
Кошка.
Побочное явление.
Я не пью таблетки, не употребляю медикаменты, и как итог – на меня все действует намного сильнее. Оглушает резче, а проходит быстрее.
Живот болел.
Горло тоже болело – под общим наркозом я не дышала, за меня дышал аппарат, и трубка в горле могла поцарапать стенки.
Спина болела, избавившись от ноши и приходя в себя.
Ничего.
Скоро я уже буду в состоянии уйти.
И никогда ЕГО не увижу.
Какое же это страшное слово – никогда.
Отпиваю пару глотков воды из заранее приготовленной бутылки, закрываю глаза и проваливаюсь в сон.
И даже сквозь сон чувствую уверенные руки, которые изучают меня. Замираю на миг, вдыхаю знакомый запах, трусь головой о родную теплую ладонь.
Все в порядке.
Я в безопасности.
