К вечеру приносят ребенка, и я понимаю, что Великий Кот ко мне милостив.
Валера.
От кончиков ушей до кончика хвоста – это мой брат. В нем нет ничего от отца. Это Валерик, с его ярко-синими глазами, с его солнечной улыбкой и чуточку длинноватым носом. И пальчики его, и губы сложены так же недовольно, и даже пахнет он похоже.
Ты вернулся, братик.
Ты вернулся на Землю, ко мне… как же это хорошо!
И когда Дмитрий заходит ко мне в очередной раз, я встречаю его улыбкой.
- Спасибо.
Пальцы уверено ощупывают мое тело.
- Здесь больно?
- Нет.
- А здесь?
- Немного…
- Хм.
- Я говорила, на мне все заживает, как на кошке.
- Кажется, я зря не верил.
Я молчу. Что я могу еще сказать? Только смотреть и смотреть, и откладывать в памяти каждый жест, каждое движение. Когда я уйду, у меня останется только это.
А уйду я скоро.
Ванька, будь ты проклят, Каин! До последнего вздоха и за гранью миров!
Ненавижу!!!
Все из-за тебя.
И… спасибо тебе.
Мы бы не встретились иначе с Дмитрием. Никогда. Это больно и горько, тошно и тоскливо, но это – моя боль. И я не променяю ее ни на какое счастье.
Спасибо тебе, Ванька Каин.
И… я не уйду отсюда просто так. Я кошка, а кошки никогда не стесняются и не боятся. Кошке все хвостом,, не так ли? Хотя бы, пока есть хвост.
Мяу…
Доктор.
Хвост и ящерицы?
Хм, я начал об этом задумываться.
Анна оказалась действительно медицинским феноменом. Какое там – лежать сутки? Встала она в тот же день.
Шов рубцевался со сверхъестественной скоростью. Воспаление спало уже на вторые сутки, и она вполне бодро двигалась по отделению.
А вечером постучалась в ординаторскую. У меня опять было дежурство.
- Послезавтра я уйду.
- Аня?
Получилось как-то…
Женщина покачала головой.
- Не Анна. Нет…
Скользнула на подоконник, привычно уселась, подтянув ногу.
- Не больно?
- Больно. Только не там, - рука указала на шов. – Вот здесь.
Рука коснулась сердца.
- Мне очень больно, Дима. Я не хотела бы встретить тебя. и я рада, что встретила.
Черт… она это правда сказала?
- Ты…
- Я знаю, это звучит глупо. Но я… без тебя у меня не будет жизни. Только существование. Я полюбила тебя, Дима. Я все отдала бы, чтобы остаться, но платить жизнями не готова.
- Жизнями? – не понял я.
- Меня зовут не Анна. Я – Лиза.
- Лиза, - попробовал я ее имя. – Елизавета.
Ей шло.
Намного больше, чем Анна. Анна – аристократизм, надменность, Анна Австрийская, ее величество, образ созданный Дюма. Или интриганка Миледи.
А Елизавета…
Совсем другое.
Более живое, чистое, яркое и искреннее.
- Почему ты не можешь остаться? Что случилось в твоей жизни? От кого ты… бежишь?
Лиза поежилась.
- Это… семейная история. Скажем так, у родителей был бизнес, который захотели отобрать. Родители погибли, мой брат погиб, а мой ребенок – он от человека, который подхватил поводья. И я не по доброй воле забеременела. Вовсе не по доброй.
Я и сам не помню, как оказался возле окна.
Обнял женщину, прижал к себе, и почувствовал, как она дрожит.
Убил бы ту падлу!
Какие ж мрази бывают!
Лиза чуть расслабилась, согреваясь моим теплом, потерлась щекой о халат – и я внезапно ощутил угрызения совести. Тамара старалась, наглаживала его…
Идеальная жена.
Нелюбимая…
А любимая женщина сейчас сидит рядом, я обнимаю ее, и она уйдет. Просто потому, что кто-то и где-то захотел денег.
- Останься. Я смогу тебя защитить.
- Я не смогу защитить ни тебя, ни сына. Я недостаточно сильна для этого, - просто ответила женщина. – Но мне хотелось, чтобы ты меня помнил.
Я провел ладонью по темным волосам.
- Я тебя тоже люблю. Хотя и не знаю, как это получилось.
- Просто – так.
И Лиза подняла голову. Золотые глаза были так близко. Я не удержался – да и кто бы удержался на моем месте?
От нее пахло больницей и лекарствами. Но из-под этого запаха упрямо пробивались ваниль и корица. И… Господи, пусть эта минута длится вечно?
Кошка.
Пусть у меня останутся хотя бы эти воспоминания. Я уйду не послезавтра, я соврала. Я уйду завтра ночью.
Но я унесу с собой и тепло его рук.
И поцелуй – мой первый настоящий поцелуй.
И солоноватость слез на моих щеках.
Кто из нас плачет? Я не знаю, но мне больно. И ему тоже больно.
Как получается, что любовь – это всегда привкус соли и отголосок боли? За что?
Неужели за некогда съеденное яблоко так наказывают всех жителей Земли?
Глухой вскрик обрывает наш поцелуй.
Когти сами ползут из пазух, наплевав на то, что я не в форме… убить наглеца мало!
Кто посмел?!
Доктор.
Никогда я себя такой скотиной не чувствовал.
Что принесло сюда Гошку?
Хотя глупый вопрос. У него в руках сумка-термос, Тамара собрала ужин, я ведь не пришел домой. И сын решил его отвезти. И конечно, увидеть Лизу.
Увидел.
Черт!
Сумка грохается об пол. Гошка разворачивается и выходит. А я…
Я не могу ее отпустить.
Решение принимает сама Лиза.
- Догони его. В таком состоянии котенок наделает глупостей!
И ловко выворачивается из моих рук.
Черт, насколько ж она права!
Я спиной чувствую ее взгляд. И понимаю – она не лгала. Она и правда меня любит, иначе не поставила бы мои интересы вперед своих.
И я ее люблю.
Господи, почему любовь – это всегда рана на сердце?
Гошку я догнал уже на стоянке. И вовремя успел выхватить ключи.
- Стоять! Ты сейчас и до столба не доедешь, на стоянке машины покорежишь!
Я недалек от истины, сын весь в красных пятнах, руки трясутся.
- Да пошел ты…!
- … и …!!!
Да, я не сдержался. Но… так получилось! Парню под тридцать, сколько можно его опекать?! А вот пытаться меня ударить точно не стоило. На удар я ответил автоматически.
Гошка улетел в глубокую лужу.
Я чертыхнулся и принялся извлекать его оттуда.
Куда ж его, дурака?
Да, ко мне в кабинет. Просохнет, проспится, а утром поедет домой. Томке я сам позвоню.
- Батя, как же это?!
Вопрос был задан уже в кабинете.
Я достал из шкафа коньяк, плеснул в стакан. Несут, понимаешь, и соображения у людей нет. Какой же это врач будет, если все пить? Так и скальпель не поднимешь, руки затрясутся…
- Пей.
Стакан Гошка осушил одним глотком. Я развел руками.
- А вот так. Я не знал, она не знала, но…
- И что теперь будет?
- Ничего, - честно ответил я. – Она уедет, а я останусь. И все будет, как раньше.
- Как раньше? А мать?
- Она ничего не узнает, если ты ей не расскажешь.
- Ты ведь ее не любишь, правда?
- Ли… Анну?
- Мать.
Мне остается лишь опустить глаза.
- Это другое.
Гошка молчит. Долго молчит, а потом поднимает на меня глубоко несчастные глаза.
- Нет. Это – то же самое. Дай бутылку, а?
- Стоит ли?
- Стоит. Нажрусь сегодня, как скотина, может, хоть забуду?
- Вряд ли.
- Я попробую. Гадко все это…
- Эх, сынок, было б в жизни все просто…
Коньяк я оставляю. А вот ключи от машины забрал. Так спокойней будет.
Лиза ждет меня в ординаторской.
- Все в порядке?
- Относительно.
Женщина скользит ко мне, прижимается крепче.
- Когда я уйду, я буду думать, что Валера – твой сын. Нет, пойми правильно. От того подонка в нем всего одна клетка. А помог ему появиться на свет именно ты. Ты – его второй отец. А фактически – и единственный.
- Валерий Дмитриевич, значит. Звучит.
- Надеюсь, тебе понравилось, - Лиза лукаво улыбается.
- Сколько тебе лет? На самом деле?
- Двадцать три.
- У меня сын старше тебя.
- Это – неважно.
- Сейчас. А через десять лет? Через двадцать?
Лиза качает головой. Прикусывает губу, и я понимаю, это чтобы что-то не сказать.
- Прости меня.
Я мягко стираю слезинку с ее лица.
- Не надо. Мне не за что тебя прощать. Я рад, что ты – есть.
- И я счастлива, что ты есть на этой земле. Мы встретились, Бог милостив ко мне.
Второй поцелуй получается ничуть не хуже первого. Но почему это чертово утро наступает так рано?
Кошка.
Вот и ночь. Мне пора уходить.
Я сижу на окне и мурлыкаю. Я знаю, что сейчас все начнут засыпать.
Все…
Дима в том числе.
Он решил, что проведет остаток времени со мной, и сегодня дежурит. Сегодня – тоже.
А я…
Я обманщица.
Я уйду этой ночью. Помурлыкаю, заберу ребенка и уйду.
И все…
Сонная сеть окутывает палаты и кабинеты. Спят дети, спят медсестры, спят все…
На пороге вырастает темная тень.
- Ну здравствуй, киска.
Ванька!
Каин!
Я подбираюсь.
Со швом на животе у меня шансов почти нет. Но… драться я буду! Это тебе не впятером на одну кошку, в лесу силки ставить… с-сука!
- Сдохни, тварь!
- Что ж так неласково. Я вот за тобой аж в Москву приехал, ждал, надеялся…
Я медленно меняю форму пальцев. Частичный оборот доступен не всем, но я смогу. Когти появляются словно нехотя, длинные, синеватые…
- Ненавижу, - просто отвечаю я.
- Где мой ребенок?
- Он мой!
- Ничего. Ты сдохнешь, а ребенка я заберу. Виктоша и с двумя прекрасно справится. А про тебя мы ему никогда и не расскажем, - издевается Иван.
Со спины ко мне никто не подойдет. А так…
И я вдруг понимаю.
- Ты здесь один, верно? Потому что ты хочешь меня убить.
И проблеск в зеленых глазах моего врага дает мне понять – верно!
Если бы он хотел привезти меня обратно, пришел бы со свитой. Но Ваньке хочется убить меня. А потом он найдет, что соврать, еще как найдет…
Тогда у меня есть шанс.
Но первой я не нападу. Напавший проигрывает просто потому, что напал.
Ванька приближается медленно, но уверенно. В руке у него блестит финка. Все правильно, огнестрел мы не уважаем…
Я соскакиваю с подоконника.
Одно движение руки – и халат слетает с плеч, я остаюсь в одной комбинации. Так проще двигаться. А халат…
Когда Ванька бросится, я его хотя бы попробую спутать.
Нет.
Я его – сделаю!
Бросок получается неожиданным.
Халат спутывает руки мерзавца, но острие ножа находит мое плечо.
А мои когти – бедро убийцы.
Вот так, наотмашь! Чтобы кровь хлынула, чтобы тебе, подонок, тяжело стоять стало, жаль, артерию не перерву, не дотянулась, но и так попрыгаешь!
Мы сцепляемся в единый клубок и катимся по широкому коридору. Со звоном отлетают какие-то каталки, я стараюсь заблокировать Ванькины руки и добраться зубами до его горла.
Ванька старается вырвать хоть одну руку, но я тоже умею бороться.
Это Викуська у нас леди, а мы с Валеркой всю жизнь цапались, поневоле научишься!
Да и вторая ипостась придает мне сил…
Сейчас, еще минута…
Ванькино тело вдруг становится каменно тяжелым. Глаза стекленеют, из них уходит нечто… жизнь?
Я поднимаю голову.
Дима стоит над нами, и на руках у него хирургические перчатки. А из Ванькиной шеи торчит скальпель.
- Лиза?
- Ты…?
- Надеюсь, ты не забыла, что я хирург?
И он протягивает мне руку.
Я послушно поднимаюсь.
- Что у тебя с глазами?
Хвостом! Я и забыла, что поменяла форму…
Но… Дима заслужил откровенность с моей стороны. Здесь и сейчас он все заслужил. Все, что я могу ему дать. Он отомстил за моих родителей, спас меня, сына…
И я встряхиваю головой.
- Давай пока уберем… это, и я все расскажу. Честно.
- Так же честно – как уйду завтра?
Смутилась я тоже честно.
- Ну…
- Так что?
- Я… ты мне не поверишь.
- А ты попробуй.
Я от души пнула ногой Ванькино тело.
- Тогда убираем падаль, и я все расскажу. Сыном клянусь.
Какие же у него глаза. Серые, внимательные, глубокие…
- Верю. Кстати, в больнице есть морг. Я сейчас проверю, что там происходит.
Доктор.
Когда я понял, что происходит, меня словно холодной водой окатило.
Только что сидел, дремал, и - как удар под ложечку. И я уже стою, и зачем-то натягиваю перчатки. Бог его знает, зачем.
И скальпель легко нашелся.
Старый, я его так и не выбросил, теперь он у меня для карандашей, на столе лежит…
Шаг, второй…
Почему никто ничего не видит и не слышит?
Словно во сне я вижу, как какой-то козел надвигается на Лизу.
На МОЮ Лизу.
И в руке у него блестит нож.
Впрочем, Лиза не собиралась становиться беспомощной жертвой. Она ответила ударом на удар – и клубок тел покатился по коридору.
Я ждал.
У меня будет лишь один удар, не стоит его про…вать.
Шаг, второй…
Скальпель входит четко в основание черепа. В ямку затылка.
Насмерть.
Лиза поднимает голову, и я не узнаю ее.
Это она, безусловно, но…
Глаза, выражение лица… кажется мне,, или у нее клыки во рту? И зрачки вертикальные?
И…. когти?
А, плевать.
Это – моя женщина, и я не дам ее в обиду.
И я протягиваю ей руку.
Час нам потребовался, чтобы убрать тело.
Куда?
Да в морг, в «неопознанные». Если двадцать лет работаешь в больнице, то все ходы и выходы в ней тебе известны. А морг – отличное место для трупа. И я наконец могу выслушать Лизу.
Оборотни, дележка власти – верилось с трудом. Но когти были.
И глаза.
Полностью оборачиваться Лиза не стала, но руки, превращающиеся в кошачьи лапы очень хорошо убеждали.
- Оборотень.
- Да. Иногда мы не выдумка.
- Хм…
- Мне жаль, что ты оказался в это втянут.
- А мне – нет. Он бы тебя убил.
- Он и хотел.
- Туда ему и дорога, - подвожу я итог. – И что теперь?
- Я уйду. Вот и все.
Я качаю головой. А потом беру ее за руку.
- Никуда я тебя не отпущу, Лизонька. Никуда…
- Но…
- Уйдем вместе. Я только за документами заеду.
- А… жена, сын, работа…
- Плевать.
Я не лгу. Мне действительно плевать.
Я ее одну не отпущу. Все.
Лиза опускает глаза. Потом поднимает их, смотрит на меня… и в ее глазах целый мир. Мой мир. Мое счастье.
Никуда я тебя не отпущу. И никому не отдам.
Не могу.
Лучше самому сдохнуть.
- Так тому и быть. Идем?
- Идем.
Три года спустя – или вместо эпилога.
Доктор.
- Дмитрий Иванович, здравствуйте.
- Сергей Сергеевич, мое почтение, - отзываюсь я.
Не люблю я эти массовки, но приходить иногда надо. Работа требует. Не только резать людей, но и себя расхваливать, вот и приходится идти… сейчас, к примеру, в театр, на премьеру новой пьесы. Ультрамодной.
Губернатор улыбается. А то нет?
У него дочь родила месяц назад, ни проблем, ни последствий, я лично роды принимал. А сейчас идет речь о строительстве новой поликлиники, и я знаю, кому предложат там должность главврача.
Лиза смеется, что хочет сначала дождаться моего назначения, а потом рожать.
Правда, вряд ли дождется, за два месяца это дело не решится. Родит раньше.
Близнецов.
Мальчика и девочку.
Я лично веду беременность с первого дня, но кошки… они такие кошки! Там можно и не напрягаться, все идеально, словно в учебнике.
Предполагаю, что и роды пройдут, как по маслу. Лиза решила рожать самостоятельно, ну так от шрама там и следа не осталось.
Кошки…
Живем мы за городом, купили дом, правда, участком Лиза заниматься решительно отказывается. У нас есть газон и детская площадка. Растут кусты малины и смородины. На том и кончилось все благоустройство.
Кошек-садоводов не бывает.
Зато бывают кошки – кулинары. К Лизе весь поселок за рецептами бегает.
Хуже всего я себя чувствую,, когда вспоминаю про Тамару и Гошку.
Виноват.
И я это понимаю, и они. Но…
Тамара не виновата в моей любви. И когда я появился среди ночи, собрал документы и ушел, без сцен обошлось просто потому, что она спала.
Сцены мне закатывали уже потом, потом… когда мы устроились на новом месте, когда я смог нормально пообщаться с родными.
И Гошка приезжал ругаться. И Тамара.
Но…
Я слишком люблю Лизу, чтобы от нее отказаться. Сколько бы нам ни было отпущено – все мое. Все наше.
Валера.
От кончиков ушей до кончика хвоста – это мой брат. В нем нет ничего от отца. Это Валерик, с его ярко-синими глазами, с его солнечной улыбкой и чуточку длинноватым носом. И пальчики его, и губы сложены так же недовольно, и даже пахнет он похоже.
Ты вернулся, братик.
Ты вернулся на Землю, ко мне… как же это хорошо!
И когда Дмитрий заходит ко мне в очередной раз, я встречаю его улыбкой.
- Спасибо.
Пальцы уверено ощупывают мое тело.
- Здесь больно?
- Нет.
- А здесь?
- Немного…
- Хм.
- Я говорила, на мне все заживает, как на кошке.
- Кажется, я зря не верил.
Я молчу. Что я могу еще сказать? Только смотреть и смотреть, и откладывать в памяти каждый жест, каждое движение. Когда я уйду, у меня останется только это.
А уйду я скоро.
Ванька, будь ты проклят, Каин! До последнего вздоха и за гранью миров!
Ненавижу!!!
Все из-за тебя.
И… спасибо тебе.
Мы бы не встретились иначе с Дмитрием. Никогда. Это больно и горько, тошно и тоскливо, но это – моя боль. И я не променяю ее ни на какое счастье.
Спасибо тебе, Ванька Каин.
И… я не уйду отсюда просто так. Я кошка, а кошки никогда не стесняются и не боятся. Кошке все хвостом,, не так ли? Хотя бы, пока есть хвост.
Мяу…
Доктор.
Хвост и ящерицы?
Хм, я начал об этом задумываться.
Анна оказалась действительно медицинским феноменом. Какое там – лежать сутки? Встала она в тот же день.
Шов рубцевался со сверхъестественной скоростью. Воспаление спало уже на вторые сутки, и она вполне бодро двигалась по отделению.
А вечером постучалась в ординаторскую. У меня опять было дежурство.
- Послезавтра я уйду.
- Аня?
Получилось как-то…
Женщина покачала головой.
- Не Анна. Нет…
Скользнула на подоконник, привычно уселась, подтянув ногу.
- Не больно?
- Больно. Только не там, - рука указала на шов. – Вот здесь.
Рука коснулась сердца.
- Мне очень больно, Дима. Я не хотела бы встретить тебя. и я рада, что встретила.
Черт… она это правда сказала?
- Ты…
- Я знаю, это звучит глупо. Но я… без тебя у меня не будет жизни. Только существование. Я полюбила тебя, Дима. Я все отдала бы, чтобы остаться, но платить жизнями не готова.
- Жизнями? – не понял я.
- Меня зовут не Анна. Я – Лиза.
- Лиза, - попробовал я ее имя. – Елизавета.
Ей шло.
Намного больше, чем Анна. Анна – аристократизм, надменность, Анна Австрийская, ее величество, образ созданный Дюма. Или интриганка Миледи.
А Елизавета…
Совсем другое.
Более живое, чистое, яркое и искреннее.
- Почему ты не можешь остаться? Что случилось в твоей жизни? От кого ты… бежишь?
Лиза поежилась.
- Это… семейная история. Скажем так, у родителей был бизнес, который захотели отобрать. Родители погибли, мой брат погиб, а мой ребенок – он от человека, который подхватил поводья. И я не по доброй воле забеременела. Вовсе не по доброй.
Я и сам не помню, как оказался возле окна.
Обнял женщину, прижал к себе, и почувствовал, как она дрожит.
Убил бы ту падлу!
Какие ж мрази бывают!
Лиза чуть расслабилась, согреваясь моим теплом, потерлась щекой о халат – и я внезапно ощутил угрызения совести. Тамара старалась, наглаживала его…
Идеальная жена.
Нелюбимая…
А любимая женщина сейчас сидит рядом, я обнимаю ее, и она уйдет. Просто потому, что кто-то и где-то захотел денег.
- Останься. Я смогу тебя защитить.
- Я не смогу защитить ни тебя, ни сына. Я недостаточно сильна для этого, - просто ответила женщина. – Но мне хотелось, чтобы ты меня помнил.
Я провел ладонью по темным волосам.
- Я тебя тоже люблю. Хотя и не знаю, как это получилось.
- Просто – так.
И Лиза подняла голову. Золотые глаза были так близко. Я не удержался – да и кто бы удержался на моем месте?
От нее пахло больницей и лекарствами. Но из-под этого запаха упрямо пробивались ваниль и корица. И… Господи, пусть эта минута длится вечно?
Кошка.
Пусть у меня останутся хотя бы эти воспоминания. Я уйду не послезавтра, я соврала. Я уйду завтра ночью.
Но я унесу с собой и тепло его рук.
И поцелуй – мой первый настоящий поцелуй.
И солоноватость слез на моих щеках.
Кто из нас плачет? Я не знаю, но мне больно. И ему тоже больно.
Как получается, что любовь – это всегда привкус соли и отголосок боли? За что?
Неужели за некогда съеденное яблоко так наказывают всех жителей Земли?
Глухой вскрик обрывает наш поцелуй.
Когти сами ползут из пазух, наплевав на то, что я не в форме… убить наглеца мало!
Кто посмел?!
Доктор.
Никогда я себя такой скотиной не чувствовал.
Что принесло сюда Гошку?
Хотя глупый вопрос. У него в руках сумка-термос, Тамара собрала ужин, я ведь не пришел домой. И сын решил его отвезти. И конечно, увидеть Лизу.
Увидел.
Черт!
Сумка грохается об пол. Гошка разворачивается и выходит. А я…
Я не могу ее отпустить.
Решение принимает сама Лиза.
- Догони его. В таком состоянии котенок наделает глупостей!
И ловко выворачивается из моих рук.
Черт, насколько ж она права!
Я спиной чувствую ее взгляд. И понимаю – она не лгала. Она и правда меня любит, иначе не поставила бы мои интересы вперед своих.
И я ее люблю.
Господи, почему любовь – это всегда рана на сердце?
***
Гошку я догнал уже на стоянке. И вовремя успел выхватить ключи.
- Стоять! Ты сейчас и до столба не доедешь, на стоянке машины покорежишь!
Я недалек от истины, сын весь в красных пятнах, руки трясутся.
- Да пошел ты…!
- … и …!!!
Да, я не сдержался. Но… так получилось! Парню под тридцать, сколько можно его опекать?! А вот пытаться меня ударить точно не стоило. На удар я ответил автоматически.
Гошка улетел в глубокую лужу.
Я чертыхнулся и принялся извлекать его оттуда.
Куда ж его, дурака?
Да, ко мне в кабинет. Просохнет, проспится, а утром поедет домой. Томке я сам позвоню.
***
- Батя, как же это?!
Вопрос был задан уже в кабинете.
Я достал из шкафа коньяк, плеснул в стакан. Несут, понимаешь, и соображения у людей нет. Какой же это врач будет, если все пить? Так и скальпель не поднимешь, руки затрясутся…
- Пей.
Стакан Гошка осушил одним глотком. Я развел руками.
- А вот так. Я не знал, она не знала, но…
- И что теперь будет?
- Ничего, - честно ответил я. – Она уедет, а я останусь. И все будет, как раньше.
- Как раньше? А мать?
- Она ничего не узнает, если ты ей не расскажешь.
- Ты ведь ее не любишь, правда?
- Ли… Анну?
- Мать.
Мне остается лишь опустить глаза.
- Это другое.
Гошка молчит. Долго молчит, а потом поднимает на меня глубоко несчастные глаза.
- Нет. Это – то же самое. Дай бутылку, а?
- Стоит ли?
- Стоит. Нажрусь сегодня, как скотина, может, хоть забуду?
- Вряд ли.
- Я попробую. Гадко все это…
- Эх, сынок, было б в жизни все просто…
Коньяк я оставляю. А вот ключи от машины забрал. Так спокойней будет.
Лиза ждет меня в ординаторской.
- Все в порядке?
- Относительно.
Женщина скользит ко мне, прижимается крепче.
- Когда я уйду, я буду думать, что Валера – твой сын. Нет, пойми правильно. От того подонка в нем всего одна клетка. А помог ему появиться на свет именно ты. Ты – его второй отец. А фактически – и единственный.
- Валерий Дмитриевич, значит. Звучит.
- Надеюсь, тебе понравилось, - Лиза лукаво улыбается.
- Сколько тебе лет? На самом деле?
- Двадцать три.
- У меня сын старше тебя.
- Это – неважно.
- Сейчас. А через десять лет? Через двадцать?
Лиза качает головой. Прикусывает губу, и я понимаю, это чтобы что-то не сказать.
- Прости меня.
Я мягко стираю слезинку с ее лица.
- Не надо. Мне не за что тебя прощать. Я рад, что ты – есть.
- И я счастлива, что ты есть на этой земле. Мы встретились, Бог милостив ко мне.
Второй поцелуй получается ничуть не хуже первого. Но почему это чертово утро наступает так рано?
Кошка.
Вот и ночь. Мне пора уходить.
Я сижу на окне и мурлыкаю. Я знаю, что сейчас все начнут засыпать.
Все…
Дима в том числе.
Он решил, что проведет остаток времени со мной, и сегодня дежурит. Сегодня – тоже.
А я…
Я обманщица.
Я уйду этой ночью. Помурлыкаю, заберу ребенка и уйду.
И все…
Сонная сеть окутывает палаты и кабинеты. Спят дети, спят медсестры, спят все…
На пороге вырастает темная тень.
- Ну здравствуй, киска.
Ванька!
Каин!
Я подбираюсь.
Со швом на животе у меня шансов почти нет. Но… драться я буду! Это тебе не впятером на одну кошку, в лесу силки ставить… с-сука!
- Сдохни, тварь!
- Что ж так неласково. Я вот за тобой аж в Москву приехал, ждал, надеялся…
Я медленно меняю форму пальцев. Частичный оборот доступен не всем, но я смогу. Когти появляются словно нехотя, длинные, синеватые…
- Ненавижу, - просто отвечаю я.
- Где мой ребенок?
- Он мой!
- Ничего. Ты сдохнешь, а ребенка я заберу. Виктоша и с двумя прекрасно справится. А про тебя мы ему никогда и не расскажем, - издевается Иван.
Со спины ко мне никто не подойдет. А так…
И я вдруг понимаю.
- Ты здесь один, верно? Потому что ты хочешь меня убить.
И проблеск в зеленых глазах моего врага дает мне понять – верно!
Если бы он хотел привезти меня обратно, пришел бы со свитой. Но Ваньке хочется убить меня. А потом он найдет, что соврать, еще как найдет…
Тогда у меня есть шанс.
Но первой я не нападу. Напавший проигрывает просто потому, что напал.
Ванька приближается медленно, но уверенно. В руке у него блестит финка. Все правильно, огнестрел мы не уважаем…
Я соскакиваю с подоконника.
Одно движение руки – и халат слетает с плеч, я остаюсь в одной комбинации. Так проще двигаться. А халат…
Когда Ванька бросится, я его хотя бы попробую спутать.
Нет.
Я его – сделаю!
***
Бросок получается неожиданным.
Халат спутывает руки мерзавца, но острие ножа находит мое плечо.
А мои когти – бедро убийцы.
Вот так, наотмашь! Чтобы кровь хлынула, чтобы тебе, подонок, тяжело стоять стало, жаль, артерию не перерву, не дотянулась, но и так попрыгаешь!
Мы сцепляемся в единый клубок и катимся по широкому коридору. Со звоном отлетают какие-то каталки, я стараюсь заблокировать Ванькины руки и добраться зубами до его горла.
Ванька старается вырвать хоть одну руку, но я тоже умею бороться.
Это Викуська у нас леди, а мы с Валеркой всю жизнь цапались, поневоле научишься!
Да и вторая ипостась придает мне сил…
Сейчас, еще минута…
Ванькино тело вдруг становится каменно тяжелым. Глаза стекленеют, из них уходит нечто… жизнь?
Я поднимаю голову.
Дима стоит над нами, и на руках у него хирургические перчатки. А из Ванькиной шеи торчит скальпель.
- Лиза?
- Ты…?
- Надеюсь, ты не забыла, что я хирург?
И он протягивает мне руку.
Я послушно поднимаюсь.
- Что у тебя с глазами?
Хвостом! Я и забыла, что поменяла форму…
Но… Дима заслужил откровенность с моей стороны. Здесь и сейчас он все заслужил. Все, что я могу ему дать. Он отомстил за моих родителей, спас меня, сына…
И я встряхиваю головой.
- Давай пока уберем… это, и я все расскажу. Честно.
- Так же честно – как уйду завтра?
Смутилась я тоже честно.
- Ну…
- Так что?
- Я… ты мне не поверишь.
- А ты попробуй.
Я от души пнула ногой Ванькино тело.
- Тогда убираем падаль, и я все расскажу. Сыном клянусь.
Какие же у него глаза. Серые, внимательные, глубокие…
- Верю. Кстати, в больнице есть морг. Я сейчас проверю, что там происходит.
Доктор.
Когда я понял, что происходит, меня словно холодной водой окатило.
Только что сидел, дремал, и - как удар под ложечку. И я уже стою, и зачем-то натягиваю перчатки. Бог его знает, зачем.
И скальпель легко нашелся.
Старый, я его так и не выбросил, теперь он у меня для карандашей, на столе лежит…
Шаг, второй…
Почему никто ничего не видит и не слышит?
Словно во сне я вижу, как какой-то козел надвигается на Лизу.
На МОЮ Лизу.
И в руке у него блестит нож.
Впрочем, Лиза не собиралась становиться беспомощной жертвой. Она ответила ударом на удар – и клубок тел покатился по коридору.
Я ждал.
У меня будет лишь один удар, не стоит его про…вать.
Шаг, второй…
Скальпель входит четко в основание черепа. В ямку затылка.
Насмерть.
Лиза поднимает голову, и я не узнаю ее.
Это она, безусловно, но…
Глаза, выражение лица… кажется мне,, или у нее клыки во рту? И зрачки вертикальные?
И…. когти?
А, плевать.
Это – моя женщина, и я не дам ее в обиду.
И я протягиваю ей руку.
***
Час нам потребовался, чтобы убрать тело.
Куда?
Да в морг, в «неопознанные». Если двадцать лет работаешь в больнице, то все ходы и выходы в ней тебе известны. А морг – отличное место для трупа. И я наконец могу выслушать Лизу.
Оборотни, дележка власти – верилось с трудом. Но когти были.
И глаза.
Полностью оборачиваться Лиза не стала, но руки, превращающиеся в кошачьи лапы очень хорошо убеждали.
- Оборотень.
- Да. Иногда мы не выдумка.
- Хм…
- Мне жаль, что ты оказался в это втянут.
- А мне – нет. Он бы тебя убил.
- Он и хотел.
- Туда ему и дорога, - подвожу я итог. – И что теперь?
- Я уйду. Вот и все.
Я качаю головой. А потом беру ее за руку.
- Никуда я тебя не отпущу, Лизонька. Никуда…
- Но…
- Уйдем вместе. Я только за документами заеду.
- А… жена, сын, работа…
- Плевать.
Я не лгу. Мне действительно плевать.
Я ее одну не отпущу. Все.
Лиза опускает глаза. Потом поднимает их, смотрит на меня… и в ее глазах целый мир. Мой мир. Мое счастье.
Никуда я тебя не отпущу. И никому не отдам.
Не могу.
Лучше самому сдохнуть.
- Так тому и быть. Идем?
- Идем.
Три года спустя – или вместо эпилога.
Доктор.
- Дмитрий Иванович, здравствуйте.
- Сергей Сергеевич, мое почтение, - отзываюсь я.
Не люблю я эти массовки, но приходить иногда надо. Работа требует. Не только резать людей, но и себя расхваливать, вот и приходится идти… сейчас, к примеру, в театр, на премьеру новой пьесы. Ультрамодной.
Губернатор улыбается. А то нет?
У него дочь родила месяц назад, ни проблем, ни последствий, я лично роды принимал. А сейчас идет речь о строительстве новой поликлиники, и я знаю, кому предложат там должность главврача.
Лиза смеется, что хочет сначала дождаться моего назначения, а потом рожать.
Правда, вряд ли дождется, за два месяца это дело не решится. Родит раньше.
Близнецов.
Мальчика и девочку.
Я лично веду беременность с первого дня, но кошки… они такие кошки! Там можно и не напрягаться, все идеально, словно в учебнике.
Предполагаю, что и роды пройдут, как по маслу. Лиза решила рожать самостоятельно, ну так от шрама там и следа не осталось.
Кошки…
Живем мы за городом, купили дом, правда, участком Лиза заниматься решительно отказывается. У нас есть газон и детская площадка. Растут кусты малины и смородины. На том и кончилось все благоустройство.
Кошек-садоводов не бывает.
Зато бывают кошки – кулинары. К Лизе весь поселок за рецептами бегает.
Хуже всего я себя чувствую,, когда вспоминаю про Тамару и Гошку.
Виноват.
И я это понимаю, и они. Но…
Тамара не виновата в моей любви. И когда я появился среди ночи, собрал документы и ушел, без сцен обошлось просто потому, что она спала.
Сцены мне закатывали уже потом, потом… когда мы устроились на новом месте, когда я смог нормально пообщаться с родными.
И Гошка приезжал ругаться. И Тамара.
Но…
Я слишком люблю Лизу, чтобы от нее отказаться. Сколько бы нам ни было отпущено – все мое. Все наше.
