Если я остаюсь в свете, лучше создавать о себе хорошее впечатление.
Если я не остаюсь… а все равно! Чего чучелом-то ходить?
Так что я вытянулась поудобнее и уснула.
Проснулась примерно в час ночи.
Голова ясная, мозги работают, в таком случае в кровати лежать – одно мучение. Все равно не уснешь, только навертишься. Лучший выход – встать, можно что-то пожевать, почитать, можно просто погулять…
Ну, с первым и вторым у меня проблемы, а третье можно и попробовать.
Ночью в отделении было тихо. Я выскользнула из палаты и пошла по коридору.
Вот и сестринский пост. Папки с делами… а сама сестричка дежурная где?
Из кабинета врача доносились характерные скрипы дивана. Что ж, другой мир, не другой, а все как у людей. И здесь по ночам врачи с сестричками… романы читают.
И кто бы на моем месте удержался?
Моя история болезни нашлась на столе, почти в самом верху. Не долго думая, я спрятала ее под одежду.
Вернуться в палату?
Можно и так. А можно…
Опять-таки, ни в одном мире это не редкость. Кладовки уборщиц, которые завалены всяким хламом и никогда толком не закрываются. И тут ни миры, ни личности ничего не поменяют.
Закон природы, вроде закона тяготения.
Я эту кладовочку приметила, как ехала на прогулку, вот сейчас и проскользнула внутрь.
Посмотрим…
Итак, княжна Горская, Мария Ивановна, полных лет мне шестнадцать…
Отец, мать… ага, значит, Ольга Владимировна. Козловцева. Это мачеха.
Ну, насчет козлов… таки да. Явно они в родословной у мадам отметились. А я-то с чего звереть начала?
Сейчас, под светом «солнца мертвых» думалось куда как лучше.
Получалось так. Мария мачеху ненавидела. Даже само прочтение имени отзывалось неприязнью. Память княжна забрала с собой, а вот приятные ощущения мне оставила.
Видимо, они и наложились.
Я и в своей-то жизни никому не давала хаметь, а тут еще Машкины тараканы отросли и рванули вверх по ступенькам. Вот и гавкнула на мачеху.
А зря.
Теперь она мне точно где-то да подгадит. Отца, вон, настроит… хотя вряд ли можно еще больше. Ему и так на меня плевать два раза. А бить все равно не будут, не в ближайшее время. Скоро дочку покупателю передавать, некондиция не допускается. Никак-с.
Портить настроение?
Скандалить?
Надо просто держать себя в руках и умильно хлопать глазками. Я – бедная овечка. Бэээээ.
Мать. Лидия Алексеевна Алтуфьева. Умерла. С этой стороны на поддержку рассчитывать нечего, но имя и фамилию запомним. Вдруг родственники есть?
Читаю дальше.
Наукообразной ахинеи выше ушей, почерки в врача отвратительный, понимаю я в лучшем случае одно слово из трех.
Но!
Вычленять главное из всей написанной чуши я могу. И делаю.
Первое – магию я сохраняю в полном объеме, даже становлюсь сильнее.
Второе – магия никак не влияет на мою репродуктивную способность.
И первое, и второе записано в карточке. Отлично.
А выписать меня когда планируют?
Ага, вот… процедуры должны растянуться еще на неделю. Рекомендовано для восстановления.
Отлично! У меня еще есть время… получится ли вернуть карточку на пост?
Выглядываю в коридор.
Там по-прежнему тишина, и я потихоньку проскальзываю обратно. Карточка занимает свое место… эх, сотового не хватает до слез и соплей! Сейчас бы пересняла половину, потом бы еще подумала. Но – чего нет, того нет.
А телефоны здесь, кстати, есть. По образцу времен Ш. Холмса. Здоровущий такой агрегат, один раз на ногу уронишь – и год хромать будешь.
Компьютеров я не видела. Поле непаханое для попаданца! Да вот беда – я не то, что компьютер сделать, я даже калькулятор не знаю, как собирается.
Опять доходы мимо меня. Увы…
Фотоаппарат и тот не изобрету, а про рентген знаю, что он назван по имени создателя.
Все.
Модистки приходят на следующий день.
Эмма Францевна Бальц, извольте любить и жаловать.
Интересно, а французское тут не в тренде? Хотя нет, вряд ли. Учитывая амбиции Наполеонидов… ладно, не знаю, как дела обстоят в этой истории, но в той товарищи были очень своеобразные. Корсиканцы, этим все сказано.
Модистка – этакая сухопарая немка, которая смотрит на меня с явным неодобрением. Видимо, мамаша ей наговорила кучу всякой чуши.
Мне показывают журналы мод.
Да, здесь это тоже есть, толстющие альманахи, и выпускаются они раз в полгода. Здесь мода консервативна.
Правда, на страницах такое творится, что попугаи отдыхают.
Перья, стразы, банты, оборки…
Киркоров был бы в восторге.
Я отмерзаю от лицезрения платья, в котором весь подол расшит здоровущими перьями (создается впечатление павлина-извращенца) и мотаю головой.
- Эмма Францевна, скажите… это – мода?
Видимо, ужас в моем голосе звучит не наигранный, дама смягчается.
- Это последняя французская мода, ваша светлость.
Меня явственно передергивает.
- Эмма Францевна, а чего-то… поприличнее – нет? Я согласна на немодное, но этот ужас можно только на поле выставить. Чтобы тебе вороны за прошлый год урожай вернули.
Немудреная шуточка заставляет модистку улыбнуться краешком губ.
- Пожалуй, ваша светлость, мы можем посмотреть другие альманахи?
- Да, пожалуйста… и без перьев.
Нужный фасон находится в третьем по счету каталоге.
Аккуратное платье бледно-голубого цвета, с вырезом по линии ключиц. Стиль близок к «ампиру», чуть пониже груди, чтобы талия подчеркивалась, протянута темно-синяя лента, юбка падает гладкими складками тяжелой ткани. Никакой пышности, может, еще и немного попу нивелирует.
Ни единой рюшечки, ни бантика, ни оборки.
Отделка той же самой лентой по подолу и рукавам три четверти.
- Сюда нужны будут драгоценности. Полагаю, жемчуг, - Эмма Францевна серьезно смотрит на меня. «Ваша светлость» уже не добавляет, аккуратно опустила в процессе, понимая, что клиент стерпит.
А может, тут так и принято.
Я развожу руками.
- Драгоценностями будет распоряжаться мой отец. Эмма Францевна, скажите, а с кем вы должны согласовать фасон платья?
Модистка смотрит на меня раздумчиво. Видимо, что-то сопоставляет и кивает.
- Ваша светлость, я полагаю, что тот, кто оплачивает счета. То есть – ваш отец.
- Дело в том, что моя мачеха бывает… излишне импульсивной.
Я подчеркиваю слово «мачеха» голосом так, что не догадаться сложно. Эмма Францевна задумчиво кивает.
- Полагаю, ваша светлость, что вы выбрали вот это платье?
Палец с отточенным ногтем указывает на монстра в рюшечках. Надень я такое, и стану похожа на танк. В оборочках, ага. Талия мигом исчезнет, а оборки отлично утяжелят и грудь, и попу.
- Но мой отец утвердил другой вариант, не так ли?
Мы смотрим друг другу в глаза. Эмма Францевна медленно кивает.
Да, сложное положение.
Наверняка, моя мачеха, то есть мой отец, у нее состоятельный клиент. Но и госпожа Демидова тоже будет не хвост кошачий? Если б я не понимала, что меня изуродуют, можно было бы и покрутиться. А сейчас ищи подходы. И одну клиентку не упустить, и вторую, потенциальную, не обидеть.
Я улыбаюсь.
- Эмма Францевна, поверьте, я не забуду вашей доброты.
Пока больше я ничем отплатить не могу. И – нет.
Я вам не прогрессор и на халяву идеи дарить не собираюсь. Хотя и могла бы. Кое-какие представления о моде у меня есть, но я пока помолчу.
Посмотрим, как оно дальше сложится.
Платье с запАхом, контрастные вставки по бокам, да мало ли что можно выдумать? Одна юбка-рыбий-хвост чего стоит?
Хотя последнюю лучше подарить врагу.
- Выбранное мной платье не будет слишком… деревенским?
- Нет, ваша светлость. Многое зависит от ткани…
- Атлас?
- Только не для вас, - так решительно отвергает мою идею Эмма Францевна, что я успокаиваюсь. Это верно, блестящие ткани не с моими объемами. Я зрительно покажусь в два раза крупнее. – Шелк, может быть, муслин… я подумаю над этим вопросом. Складки должны лечь красиво.
- Благодарю вас за помощь и понимание.
- Не стоит благодарности, ваша светлость.
- Искренне надеюсь увидеться с вами в следующий раз в менее… формальной обстановке.
- Я тоже, ваша светлость.
Мы церемонно прощаемся, и модистка уходит.
Я понимаю, что вежливые фразы сами слетают с моего языка. Стоит чуть расслабиться…
Какие-то осколки? Знания, умения, навыки?
Интересно, а вышивать крестиком я не могу? Или на пианино играть?
Задумчиво смотрю на свои руки.
Нет, вряд ли. В той жизни не умела, а тут механикой не обойдешься. Поневоле думать начнешь и собьешься. Как сороконожка, которую спросили, с какой ноги она ходить начинает.
И насекомое зависло. Намертво.
Я могу зависнуть точно так же. Эх, тяжела ты, жизнь попаданца. И не зря первые два слога так напоминают об определенной части тела.
Умные люди называли. Факт.
Ночью я опять иду «на дело». Не выдерживаю уже в палате.
Тело слушается, хотя до гибкости пантеры и грации кошки мне еще далеко, но ходить я могу. И стены не сшибаю.
Медсестричка в этот раз спит. Для разнообразия.
Что ж, бывает.
Я прохожу по коридору. Из палаты в самом конце доносится тихий стон.
- Нет!
Это мне знакомо.
Так стонет во сне человек, которого мучают кошмары. Кому-то сейчас очень плохо и больно.
Что ж. Даже если я попадусь, все равно иначе не поступлю.
Я открываю дверь и захожу внутрь.
Палата похожа на мою, тоже на одного человека, который сейчас во власти кошмара мечется по кровати.
- Нет, Лина, нет…
Подхожу со стороны изголовья, кладу руку на плечо мужчины и чуть сжимаю пальцы.
- Это сон. Только сон.
А я умная.
Наверное…
Потому что просыпается человек одним движением, и кинжал в его руке блестит вполне серьезно. Стой я сбоку от кровати, могла бы и получить удар. Но бить себе за голову технически неудобно.
- Вы в порядке, сударь?
Кинжал медленно возвращается обратно. Я выхожу из тени и встаю перед кроватью. Мужчина смущается.
- Простите, сударыня.
Я не поправляю, хотя аристократка. Сударь – обращение к простонародью. Но если человек не знает?
- Все в порядке. Вам просто приснился кошмар. Я шла мимо и решила разбудить вас.
- Благодарю вас, сударыня.
Человек садится на кровати так, что его лицо попадает в полосу лунного света.
М-да.
Это мужчина, лет шестидесяти, может, чуть больше. Лицо у него очень резкое, выразительное даже. Жесткие носогубные складки, морщины, глубоко посаженные острые глаза, высокий лоб, подбородок, похожий на коровье копыто, раздвоенный такой…
Потрепала человека жизнь, сразу видно.
- Вы в порядке?
- Вы уже хотите уйти, сударыня?
Я пожимаю плечами.
- Не хотелось бы встретиться с медперсоналом.
- У медперсонала в этом отделении отличный крепкий сон. И замечательная память – они мигом все забывают, - усмехается мужчина. – Вам тоже не спится по ночам?
Я качаю головой.
- Вы еще слишком молоды, чтобы нажить горькие воспоминания.
- Покалечить душу можно в любом возрасте.
На меня впервые смотрят с интересом.
- Странные суждения для молоденькой девушки?
- Могу поступить, как положено и помчаться по коридору с воплем: «помогите, насилуют»? – предлагаю я.
Мужчина улыбается.
- Помогают?
- Ну тут кому как повезет, - я пожимаю плечами. - И не всегда насильнику.
Истинная правда.
Моя подруга как-то эксгибициониста по парку гоняла. А думать надо, перед кем раздеваешься… нет! Она его не била. Она ему предложила семью и брак. Заверещала от радости, попробовала броситься на шею, сказала, что уже четыре года в разводе, что без мужика в доме сложно… бежал бедолага далеко и быстро.
Очень далеко и очень быстро.
Мужчина улыбается.
- Составьте мне компанию, милая барышня. Прошу вас…
Я пристально смотрю ему в глаза, и понимаю. Ему не хочется сейчас оставаться одному.
Да, вот и так бывает после кошмаров. Выкурить сигарету, выпить вина, может быть, поговорить с кем-то посторонним, или просто посидеть на кухне, чтобы отпустило, чтобы перестало мучить, хоть чуть приразжало свои когти…
Вот и портсигар на тумбочке…
- Возможно, нам стоит выйти из палаты? Полуночничать можно и на лестнице, а вы явно не откажетесь от папиросы? – предлагаю я.
Взгляд становится еще более заинтересованным.
- Вы курите, барышня?
- Нет. Как говорил мой дед, целовать курящую девушку – это все равно, что облизывать пепельницу.
Дед и правда так говорил. А еще мог по заднице хворостиной дать, так что у нас в семье не курил никто. Знаете, как бывают доходчивы березовые розги?
Просто лучше любых собеседований и психологов. Но не мешать же человеку травиться?
Мужчина переводит взгляд на портсигар, на меня… желание закурить побеждает.
- Вас не смутит табачный дым?
- Я отвернусь, а вы вставайте, - улыбнулась я.
Я-то была одета вполне прилично даже по меркам этого времени. Ночная рубашка до пола, халат, в который можно трех меня увернуть, сверху еще шаль, а вот мужчина явно лежал в одном нижнем белье. Ему будет неудобно.
Так что я честно смотрела в окно следующие пять минут, пока не почувствовала легкое прикосновение к плечу.
- Идемте, барышня.
Мы проскальзываем по отделению, словно две тени, и выходим на улицу.
Здесь в этом отношении удобнее, из каждого отделения есть свой автономный выход. Не запирается.
Территорию больницы охраняют, а тут… мало ли что?
Пожар случись, потоп… людей спасать надо! Больные же, не все могут сами двигаться.
На улице прохладно и уютно, звезды подмигивают нам с небосвода. Мужчина щелкает портсигаром, достает странную сигаретку, умело поджигает от интересного предмета, вроде зажигалки, но без огонька, просто с угольком внутри, и затягивается.
Пальцы у него постепенно перестают дрожать.
Я молча стою рядом.
Есть моменты, когда слова не нужны. Так что я жду две сигареты. Потом мужчина улыбается.
- Благодарю вас.
Я пожимаю плечами.
- Не стоит благодарности.
- Мое имя – Андрей Васильевич. Истоков Андрей Васильевич.
Фамилию он как-то странно выделяет. Ага, если б мне это о чем-то сказало…
- Княжна Мария Ивановна Горская.
- Хм… ваша светлость? Прошу простить меня за неподобающее поведение.
Я демонстративно погрустнела.
- А так хорошо все начиналось.
В серых глазах блестят веселые искорки.
- Я правильно понимаю, вы обо мне не слышали, княжна?
- Нет. А чем вы знамениты, господин Истоков?
- Это долгая история, - старику явно хотелось поговорить. Я сложила ручки и посмотрела взглядом шрекокисы. Это сработало.
Мужчина улыбнулся и заговорил.
Мой визави оказался офицером жандармского корпуса. Ротмистром.
Ну, я и предполагала, что здесь не из простых людей люди лежат. А почему он удивляется, что я о нем не слышала?
Ах, вот оно что!
Хреново, господа. И даже более, чем хреново.
Жандарму хотелось поговорить, мне послушать, так что наши цели совпали. И я узнала, что в империи есть и те, кто недовольны ее строем.
А чего тут власть распоряжается?
Отнять и поделить! И власть – народу, то есть его достойным представителям.
Список представителей прилагается.
Вот, за такими умниками тут и охотятся жандармы.
В принципе, ничего удивительного в этом нет, Англия страдала от фениев, иудеи – от сикариев, персюки от ассасинов… просто везде их давили, как клопов, а вот Россия показала плохой пример.
А именно, что таким образом все же можно добиться своей цели.
Это – в моем мире.
В этом мире пока не показала, но стараются все. К примеру, Андрей Васильевич получил штук двенадцать смертных приговоров.
- Устных – или письменных? – поинтересовалась я.
Если я не остаюсь… а все равно! Чего чучелом-то ходить?
Так что я вытянулась поудобнее и уснула.
***
Проснулась примерно в час ночи.
Голова ясная, мозги работают, в таком случае в кровати лежать – одно мучение. Все равно не уснешь, только навертишься. Лучший выход – встать, можно что-то пожевать, почитать, можно просто погулять…
Ну, с первым и вторым у меня проблемы, а третье можно и попробовать.
Ночью в отделении было тихо. Я выскользнула из палаты и пошла по коридору.
Вот и сестринский пост. Папки с делами… а сама сестричка дежурная где?
Из кабинета врача доносились характерные скрипы дивана. Что ж, другой мир, не другой, а все как у людей. И здесь по ночам врачи с сестричками… романы читают.
И кто бы на моем месте удержался?
Моя история болезни нашлась на столе, почти в самом верху. Не долго думая, я спрятала ее под одежду.
Вернуться в палату?
Можно и так. А можно…
Опять-таки, ни в одном мире это не редкость. Кладовки уборщиц, которые завалены всяким хламом и никогда толком не закрываются. И тут ни миры, ни личности ничего не поменяют.
Закон природы, вроде закона тяготения.
Я эту кладовочку приметила, как ехала на прогулку, вот сейчас и проскользнула внутрь.
Посмотрим…
Итак, княжна Горская, Мария Ивановна, полных лет мне шестнадцать…
Отец, мать… ага, значит, Ольга Владимировна. Козловцева. Это мачеха.
Ну, насчет козлов… таки да. Явно они в родословной у мадам отметились. А я-то с чего звереть начала?
Сейчас, под светом «солнца мертвых» думалось куда как лучше.
Получалось так. Мария мачеху ненавидела. Даже само прочтение имени отзывалось неприязнью. Память княжна забрала с собой, а вот приятные ощущения мне оставила.
Видимо, они и наложились.
Я и в своей-то жизни никому не давала хаметь, а тут еще Машкины тараканы отросли и рванули вверх по ступенькам. Вот и гавкнула на мачеху.
А зря.
Теперь она мне точно где-то да подгадит. Отца, вон, настроит… хотя вряд ли можно еще больше. Ему и так на меня плевать два раза. А бить все равно не будут, не в ближайшее время. Скоро дочку покупателю передавать, некондиция не допускается. Никак-с.
Портить настроение?
Скандалить?
Надо просто держать себя в руках и умильно хлопать глазками. Я – бедная овечка. Бэээээ.
Мать. Лидия Алексеевна Алтуфьева. Умерла. С этой стороны на поддержку рассчитывать нечего, но имя и фамилию запомним. Вдруг родственники есть?
Читаю дальше.
Наукообразной ахинеи выше ушей, почерки в врача отвратительный, понимаю я в лучшем случае одно слово из трех.
Но!
Вычленять главное из всей написанной чуши я могу. И делаю.
Первое – магию я сохраняю в полном объеме, даже становлюсь сильнее.
Второе – магия никак не влияет на мою репродуктивную способность.
И первое, и второе записано в карточке. Отлично.
А выписать меня когда планируют?
Ага, вот… процедуры должны растянуться еще на неделю. Рекомендовано для восстановления.
Отлично! У меня еще есть время… получится ли вернуть карточку на пост?
Выглядываю в коридор.
Там по-прежнему тишина, и я потихоньку проскальзываю обратно. Карточка занимает свое место… эх, сотового не хватает до слез и соплей! Сейчас бы пересняла половину, потом бы еще подумала. Но – чего нет, того нет.
А телефоны здесь, кстати, есть. По образцу времен Ш. Холмса. Здоровущий такой агрегат, один раз на ногу уронишь – и год хромать будешь.
Компьютеров я не видела. Поле непаханое для попаданца! Да вот беда – я не то, что компьютер сделать, я даже калькулятор не знаю, как собирается.
Опять доходы мимо меня. Увы…
Фотоаппарат и тот не изобрету, а про рентген знаю, что он назван по имени создателя.
Все.
***
Модистки приходят на следующий день.
Эмма Францевна Бальц, извольте любить и жаловать.
Интересно, а французское тут не в тренде? Хотя нет, вряд ли. Учитывая амбиции Наполеонидов… ладно, не знаю, как дела обстоят в этой истории, но в той товарищи были очень своеобразные. Корсиканцы, этим все сказано.
Модистка – этакая сухопарая немка, которая смотрит на меня с явным неодобрением. Видимо, мамаша ей наговорила кучу всякой чуши.
Мне показывают журналы мод.
Да, здесь это тоже есть, толстющие альманахи, и выпускаются они раз в полгода. Здесь мода консервативна.
Правда, на страницах такое творится, что попугаи отдыхают.
Перья, стразы, банты, оборки…
Киркоров был бы в восторге.
Я отмерзаю от лицезрения платья, в котором весь подол расшит здоровущими перьями (создается впечатление павлина-извращенца) и мотаю головой.
- Эмма Францевна, скажите… это – мода?
Видимо, ужас в моем голосе звучит не наигранный, дама смягчается.
- Это последняя французская мода, ваша светлость.
Меня явственно передергивает.
- Эмма Францевна, а чего-то… поприличнее – нет? Я согласна на немодное, но этот ужас можно только на поле выставить. Чтобы тебе вороны за прошлый год урожай вернули.
Немудреная шуточка заставляет модистку улыбнуться краешком губ.
- Пожалуй, ваша светлость, мы можем посмотреть другие альманахи?
- Да, пожалуйста… и без перьев.
Нужный фасон находится в третьем по счету каталоге.
Аккуратное платье бледно-голубого цвета, с вырезом по линии ключиц. Стиль близок к «ампиру», чуть пониже груди, чтобы талия подчеркивалась, протянута темно-синяя лента, юбка падает гладкими складками тяжелой ткани. Никакой пышности, может, еще и немного попу нивелирует.
Ни единой рюшечки, ни бантика, ни оборки.
Отделка той же самой лентой по подолу и рукавам три четверти.
- Сюда нужны будут драгоценности. Полагаю, жемчуг, - Эмма Францевна серьезно смотрит на меня. «Ваша светлость» уже не добавляет, аккуратно опустила в процессе, понимая, что клиент стерпит.
А может, тут так и принято.
Я развожу руками.
- Драгоценностями будет распоряжаться мой отец. Эмма Францевна, скажите, а с кем вы должны согласовать фасон платья?
Модистка смотрит на меня раздумчиво. Видимо, что-то сопоставляет и кивает.
- Ваша светлость, я полагаю, что тот, кто оплачивает счета. То есть – ваш отец.
- Дело в том, что моя мачеха бывает… излишне импульсивной.
Я подчеркиваю слово «мачеха» голосом так, что не догадаться сложно. Эмма Францевна задумчиво кивает.
- Полагаю, ваша светлость, что вы выбрали вот это платье?
Палец с отточенным ногтем указывает на монстра в рюшечках. Надень я такое, и стану похожа на танк. В оборочках, ага. Талия мигом исчезнет, а оборки отлично утяжелят и грудь, и попу.
- Но мой отец утвердил другой вариант, не так ли?
Мы смотрим друг другу в глаза. Эмма Францевна медленно кивает.
Да, сложное положение.
Наверняка, моя мачеха, то есть мой отец, у нее состоятельный клиент. Но и госпожа Демидова тоже будет не хвост кошачий? Если б я не понимала, что меня изуродуют, можно было бы и покрутиться. А сейчас ищи подходы. И одну клиентку не упустить, и вторую, потенциальную, не обидеть.
Я улыбаюсь.
- Эмма Францевна, поверьте, я не забуду вашей доброты.
Пока больше я ничем отплатить не могу. И – нет.
Я вам не прогрессор и на халяву идеи дарить не собираюсь. Хотя и могла бы. Кое-какие представления о моде у меня есть, но я пока помолчу.
Посмотрим, как оно дальше сложится.
Платье с запАхом, контрастные вставки по бокам, да мало ли что можно выдумать? Одна юбка-рыбий-хвост чего стоит?
Хотя последнюю лучше подарить врагу.
- Выбранное мной платье не будет слишком… деревенским?
- Нет, ваша светлость. Многое зависит от ткани…
- Атлас?
- Только не для вас, - так решительно отвергает мою идею Эмма Францевна, что я успокаиваюсь. Это верно, блестящие ткани не с моими объемами. Я зрительно покажусь в два раза крупнее. – Шелк, может быть, муслин… я подумаю над этим вопросом. Складки должны лечь красиво.
- Благодарю вас за помощь и понимание.
- Не стоит благодарности, ваша светлость.
- Искренне надеюсь увидеться с вами в следующий раз в менее… формальной обстановке.
- Я тоже, ваша светлость.
Мы церемонно прощаемся, и модистка уходит.
Я понимаю, что вежливые фразы сами слетают с моего языка. Стоит чуть расслабиться…
Какие-то осколки? Знания, умения, навыки?
Интересно, а вышивать крестиком я не могу? Или на пианино играть?
Задумчиво смотрю на свои руки.
Нет, вряд ли. В той жизни не умела, а тут механикой не обойдешься. Поневоле думать начнешь и собьешься. Как сороконожка, которую спросили, с какой ноги она ходить начинает.
И насекомое зависло. Намертво.
Я могу зависнуть точно так же. Эх, тяжела ты, жизнь попаданца. И не зря первые два слога так напоминают об определенной части тела.
Умные люди называли. Факт.
***
Ночью я опять иду «на дело». Не выдерживаю уже в палате.
Тело слушается, хотя до гибкости пантеры и грации кошки мне еще далеко, но ходить я могу. И стены не сшибаю.
Медсестричка в этот раз спит. Для разнообразия.
Что ж, бывает.
Я прохожу по коридору. Из палаты в самом конце доносится тихий стон.
- Нет!
Это мне знакомо.
Так стонет во сне человек, которого мучают кошмары. Кому-то сейчас очень плохо и больно.
Что ж. Даже если я попадусь, все равно иначе не поступлю.
Я открываю дверь и захожу внутрь.
Палата похожа на мою, тоже на одного человека, который сейчас во власти кошмара мечется по кровати.
- Нет, Лина, нет…
Подхожу со стороны изголовья, кладу руку на плечо мужчины и чуть сжимаю пальцы.
- Это сон. Только сон.
А я умная.
Наверное…
Потому что просыпается человек одним движением, и кинжал в его руке блестит вполне серьезно. Стой я сбоку от кровати, могла бы и получить удар. Но бить себе за голову технически неудобно.
- Вы в порядке, сударь?
Кинжал медленно возвращается обратно. Я выхожу из тени и встаю перед кроватью. Мужчина смущается.
- Простите, сударыня.
Я не поправляю, хотя аристократка. Сударь – обращение к простонародью. Но если человек не знает?
- Все в порядке. Вам просто приснился кошмар. Я шла мимо и решила разбудить вас.
- Благодарю вас, сударыня.
Человек садится на кровати так, что его лицо попадает в полосу лунного света.
М-да.
Это мужчина, лет шестидесяти, может, чуть больше. Лицо у него очень резкое, выразительное даже. Жесткие носогубные складки, морщины, глубоко посаженные острые глаза, высокий лоб, подбородок, похожий на коровье копыто, раздвоенный такой…
Потрепала человека жизнь, сразу видно.
- Вы в порядке?
- Вы уже хотите уйти, сударыня?
Я пожимаю плечами.
- Не хотелось бы встретиться с медперсоналом.
- У медперсонала в этом отделении отличный крепкий сон. И замечательная память – они мигом все забывают, - усмехается мужчина. – Вам тоже не спится по ночам?
Я качаю головой.
- Вы еще слишком молоды, чтобы нажить горькие воспоминания.
- Покалечить душу можно в любом возрасте.
На меня впервые смотрят с интересом.
- Странные суждения для молоденькой девушки?
- Могу поступить, как положено и помчаться по коридору с воплем: «помогите, насилуют»? – предлагаю я.
Мужчина улыбается.
- Помогают?
- Ну тут кому как повезет, - я пожимаю плечами. - И не всегда насильнику.
Истинная правда.
Моя подруга как-то эксгибициониста по парку гоняла. А думать надо, перед кем раздеваешься… нет! Она его не била. Она ему предложила семью и брак. Заверещала от радости, попробовала броситься на шею, сказала, что уже четыре года в разводе, что без мужика в доме сложно… бежал бедолага далеко и быстро.
Очень далеко и очень быстро.
Мужчина улыбается.
- Составьте мне компанию, милая барышня. Прошу вас…
Я пристально смотрю ему в глаза, и понимаю. Ему не хочется сейчас оставаться одному.
Да, вот и так бывает после кошмаров. Выкурить сигарету, выпить вина, может быть, поговорить с кем-то посторонним, или просто посидеть на кухне, чтобы отпустило, чтобы перестало мучить, хоть чуть приразжало свои когти…
Вот и портсигар на тумбочке…
- Возможно, нам стоит выйти из палаты? Полуночничать можно и на лестнице, а вы явно не откажетесь от папиросы? – предлагаю я.
Взгляд становится еще более заинтересованным.
- Вы курите, барышня?
- Нет. Как говорил мой дед, целовать курящую девушку – это все равно, что облизывать пепельницу.
Дед и правда так говорил. А еще мог по заднице хворостиной дать, так что у нас в семье не курил никто. Знаете, как бывают доходчивы березовые розги?
Просто лучше любых собеседований и психологов. Но не мешать же человеку травиться?
Мужчина переводит взгляд на портсигар, на меня… желание закурить побеждает.
- Вас не смутит табачный дым?
- Я отвернусь, а вы вставайте, - улыбнулась я.
Я-то была одета вполне прилично даже по меркам этого времени. Ночная рубашка до пола, халат, в который можно трех меня увернуть, сверху еще шаль, а вот мужчина явно лежал в одном нижнем белье. Ему будет неудобно.
Так что я честно смотрела в окно следующие пять минут, пока не почувствовала легкое прикосновение к плечу.
- Идемте, барышня.
Мы проскальзываем по отделению, словно две тени, и выходим на улицу.
Здесь в этом отношении удобнее, из каждого отделения есть свой автономный выход. Не запирается.
Территорию больницы охраняют, а тут… мало ли что?
Пожар случись, потоп… людей спасать надо! Больные же, не все могут сами двигаться.
На улице прохладно и уютно, звезды подмигивают нам с небосвода. Мужчина щелкает портсигаром, достает странную сигаретку, умело поджигает от интересного предмета, вроде зажигалки, но без огонька, просто с угольком внутри, и затягивается.
Пальцы у него постепенно перестают дрожать.
Я молча стою рядом.
Есть моменты, когда слова не нужны. Так что я жду две сигареты. Потом мужчина улыбается.
- Благодарю вас.
Я пожимаю плечами.
- Не стоит благодарности.
- Мое имя – Андрей Васильевич. Истоков Андрей Васильевич.
Фамилию он как-то странно выделяет. Ага, если б мне это о чем-то сказало…
- Княжна Мария Ивановна Горская.
- Хм… ваша светлость? Прошу простить меня за неподобающее поведение.
Я демонстративно погрустнела.
- А так хорошо все начиналось.
В серых глазах блестят веселые искорки.
- Я правильно понимаю, вы обо мне не слышали, княжна?
- Нет. А чем вы знамениты, господин Истоков?
- Это долгая история, - старику явно хотелось поговорить. Я сложила ручки и посмотрела взглядом шрекокисы. Это сработало.
Мужчина улыбнулся и заговорил.
Мой визави оказался офицером жандармского корпуса. Ротмистром.
Ну, я и предполагала, что здесь не из простых людей люди лежат. А почему он удивляется, что я о нем не слышала?
Ах, вот оно что!
Хреново, господа. И даже более, чем хреново.
Жандарму хотелось поговорить, мне послушать, так что наши цели совпали. И я узнала, что в империи есть и те, кто недовольны ее строем.
А чего тут власть распоряжается?
Отнять и поделить! И власть – народу, то есть его достойным представителям.
Список представителей прилагается.
Вот, за такими умниками тут и охотятся жандармы.
В принципе, ничего удивительного в этом нет, Англия страдала от фениев, иудеи – от сикариев, персюки от ассасинов… просто везде их давили, как клопов, а вот Россия показала плохой пример.
А именно, что таким образом все же можно добиться своей цели.
Это – в моем мире.
В этом мире пока не показала, но стараются все. К примеру, Андрей Васильевич получил штук двенадцать смертных приговоров.
- Устных – или письменных? – поинтересовалась я.
