У кого тут глаза лишние?
Сейчас поубавим!
Конечно, боярин Алексей дома не усидел бы. Да вот не пришлось ему палаты царские штурмом брать, гонец прискакал.
- Боярин Заболоцкий, тебя к царю кличут! Срочно!
- Я с отцом поеду! – Илья шаг вперед сделал. – У меня там две сестры.
Гонец посмотрел равнодушно.
- А когда боярич с тобой соберется, и ему препятствий не чинить. Оба езжайте, да срочно.
После таких слов Заболоцких и подгонять не пришлось – вихрем по двору народ заметался, пяти минут не прошло – оседланных коней привели. Какие уж тут санки?
Государь требует?
Едем! Срочно!!!
Устя в комнате сидела, в стену глядела, плакала потихоньку. От счастья.
Она. И Боря.
И ничего-то больше ей не надобно! Слишком уж много она пожелала, забыла, КАК оно было в черной жизни. Забыла, как раненой волчицей выла в келье своей убогой, монастырь забыла, Семушку, Федора… Михайлу.
Легок на помине оказался, в дверь поскребся, да и вошел. Забыла Устя засов задвинуть, счастье – оно и не так голову дурманит.
- Чего тебе, Ижорский?
- С тобой поговорить хочу, Устиньюшка.
- Говори, Михайла. Слушаю я тебя.
Устя поняла, что просто так незваный гость не уйдет, выслушать решила.
- Знаешь, что Федор сделать хочет? Тебя при Аксинье оставить. А потом ее в жены, тебя в полюбовницы. Согласная ты на такое?
Устю аж передернуло от отвращения.
Федька, руки его липкие, губы слюнявые… да гори ты болотным зеленым пламенем, дрянь подлая! Михайла это заметил, в улыбке расплылся.
- Не хочется, Устиньюшка?
- Кому б такое захотелось. Тебе–то чего надобно?
- Хочешь, Устиньюшка, увезу я тебя? На Ладоге жизни нам не будет, это ясно, а только и на Урале люди живут, когда деньги есть. Достаточно у меня скоплено, только скажи – мигом тебя из дворца выведу. А там сани и свобода, полетим – не догонят нас. Поженимся с тобой, да и будем жить честь по чести. Запала ты в душу мне, не могу без тебя, смотрю в зеркало – глаза твои вижу, иду по улице – голос твой слышу… не могу!
Может, и пожалела б его Устинья, когда не помнила ту, черную жизнь.
Не помнила, как Михайла на Аксинье женился, чтобы к царевичу ближе стать, не помнила, ЧТО он из ее сестры сделал, с какой ненавистью та на Устю смотрела…
Сейчас Устя понимает, не просто так оно было. Небось, тогда уже Михайла ее любил, а Аксинья поняла все, шила-то в мешке не спрячешь. И – возненавидела.
Не мужа, хоть и странно это, но Михайлу-то она любила. А вот Устю возненавидела со всей силой души своей.
Радовалась, когда Устинья ребенка потеряла, когда ее в монастырь повезли, сияла от счастья… только вот злорадство сестрица потешила, а покоя не обрела. Не дожила она до Устиной казни, умерла раньше, и зная Михайлу… не своей смертью сестренка умерла. Ой, не своей.
Не иначе, как грибочками отравилась.
А еще помнился Устинье шепот в темноте, и зеленые глаза помнились, и собственная боль, и ярость.
- Михайла, я тебя не раз уж прочь отсылала, и наново отошлю. Какая б судьба мне не выпала, все лучше будет, чем с тобой.
- Полюбовницей, прислугой у сестры своей, и лучше?
- Последней нищенкой лучше, - жестко и равнодушно ответила Устинья.
У Михайлы лицо так исказилось, что она даже испугалась немного. Вот-вот бросится. Или еще как навредить попробует?
Но нет.
Опамятовал, взял себя в руки.
- Я тебе и эти слова припомню, боярышня.
- Запиши для памяти, али зарубку поставь, - Устинья отмахнулась, – да иди отсюда, свет не засти. Видеть тебя – тошно.
- Попомню я…
- Устя? Ижорский?
Никогда Устя так Илье не радовалась, как сейчас.
- Братик! А Михайла уходит уже!
- Ухожу, - подтвердил Михайла.
Развернулся на каблуках, да и дверью хлопнул.
- Чего ему надобно было? – Илья брови сдвинул.
- Бежать с ним уговаривал. И будут там мне молочные реки, кисельные берега.
- Вот еще не хватало! Устя, ты вещи собери, да домой поедем. Я тебе сказать хочу, что б там ни случилось, ты моя сестра родная, кто рот откроет – я поганые слова любому в глотку с зубами вколочу. А там и замуж тебя выдадим, как шум уляжется, хорошего мужа подберем, чтобы тебе по сердцу пришелся. Чего тебе тут делать? Я пока Аську навещу, а ты сундуки укладывай.
Устя носом хлюпнула.
Жива-матушка, да как же так оно получилось? Как же случилось-то, что она такого брата не знала, не ведала? А ведь таким он и в той жизни был, только аркан мешал, горло стягивал. Вот и вышло, как сложилось.
Чтоб той рунайке земля гвоздями оказалась!
Стерва подлая!
- Братик…
- Ты не реви, сестричка любимая, а собирайся. И не спорь даже, мы тебя дома рады видеть будем, Марьюшка моя уж по хозяйству вовсю хлопочет, пироги с рябиной затеяла. И варенье достали…
Устя рукавом нос вытерла. Нехорошо, да и пусть его!
- Братик… я не поеду никуда.
- Это еще почему?
- Потому как замуж она выходит. За меня.
Очень вовремя Борис из потайного хода появился. А за его спиной боярин Заболоцкий, ошалелый то ли от радости, то ли от царского поведения…
Впрочем, Илья от отца не отстал. Как стоял, так на пол и сел, только рот открывал, ровно карась, из воды вытащенный.
Устя с Борисом переглянулась – и брата отпаивать кинулась. Хорошо, вода в кувшине свежая, холодненькая…
Алексей Заболоцкий в палаты пожаловать не успел, тут же его к царю и провели. Боярин ему в ноги и кинулся.
- Государь, не вели казнить, вели миловать.
- Да я казнить тебя и не собирался, боярин.
- И дочку мою пощади! Умоляю, государь! Здорова она, просто…
- Просто ее булавкой ядовитой оцарапали. Ты сядь, боярин, разговор у нас хоть и не долгий будет, да сложный.
Алексей послушался, на царя поглядел вопросительно.
- Оцарапали, государь?
- Прости и ты меня, боярин, что плохую весть тебе скажу. Нет доказательств, кроме Устиных слов, да я им поверил. Не просто так ее оцарапали, Аксинья, твоя вторая дочь, за брата моего выйти захотела. Позавидовала сестре, вот и отравила ее ядом заморским, да случаем и воспользовалась. И мачеха моя ей в том помогла, и с Федором свела.
Алексей порадовался, что сидит. Хотя… ежели так то и неудивительно!
- Высечь бы ее. Всю жизнь она старшей завидовала. А та ее жалела, помогала, сюда взяла… вот она – благодарность бабская!
- Так и вышло, боярин. Плохая благодарность, ну уж какая есть.
- Дрянь! Выпороть бы ее, да не получится уж?
- Нет, боярин, не получится. С Аксиньей сейчас и мамки, и няньки, и чернавки – мачеха моя к ней кого только не приставила. Боится она, что свадьба сорвется.
- А Устя? Государь?
- А что – Устинья? – Борис не удержался, решил проверить боярина. – Ей теперь только в монастырь дорога, наверное. Или еще куда подальше, из столицы!
И тут же понял, что не ошибся он в боярине. Алексей Заболоцкий вставать не стал, просто плечи расправил.
- Когда так получилось, государь, я дочь в монастырь не отправлю. Скажешь уехать – покинем мы Ладогу, чай, и в других местах люди живут. Отойдет Устя от предательства, да и душой отогреется, а там и замуж я ее выдам. Найду хорошего мужчину, чтобы ей гнездо вить, чай Ладогой мир не заканчивается!
- Вижу я, любишь ты дочку, боярин.
- Любить – дело бабское, государь, а мое дело о детях своих позаботиться. Илюшка женат, счастливо, Аксинья пристроена, пусть радуется участи своей, теперь Устю пристрою и сам порадуюсь.
Борис хмыкнул.
Да, и такая любовь бывает. Просто человек ее называет иначе, но ведь заботится, ценит боярин своих родных. А что выразить того не умеет… зато делает для них все возможное. Пришла беда – и он дочь собой закрывает. И гнева царского… хоть и боится, а вперед идет.
- Ну так порадуйся, боярин. Я уж твоей дочке жениха нашел. Не первой молодости, правда, и женат был, зато детей нет у него. И дочь твою он любить и беречь будет, слово даю.
- И кто ж это, государь? Познакомь, коли так?
- Я это, боярин.
И стул не спас. Таки рухнул боярин на пол. Так, на обширном тыле своем сидя, на царя и воззрился.
- Послышалось мне, государь.
- Нет, Алешка, не послышалось тебе, - Борис подошел, руку тестю протянул. – Вставай уж… неловко как-то даже. Чтобы тестя моего будущего по полу валяли, да слуги поднимали. Сплетни пойдут.
Тут-то боярин и поверил.
- Государь! Неуж правда?
- Правда.
- Ох! А Устяша-то что?
- Поговорил я с ней. Согласна она.
- Еще б она не согласная была!
- Ну так всякое бывает, боярин. Но дочерей ты обеих замуж выдашь. Сначала брата моего оженим, а на следующий день и я честным пирком, да за свадебку. Чего ж два раза людей-то собирать?
- Честь-то какая! Государь!
- Так что Устинья покамест в палатах остается. Поженимся – переедет просто в покои царицы. Как раз успеем там все обновить.
- Слов у меня нет, государь. Уж прости, коли не то скажу.
- Ничего, боярин. В жизни еще и не такое бывает, я вот и не думал, что разведусь, и жениться наново не думал. А вот Устю увидел – и сердце запело.
Почти.
Но некоторые подробности никому знать не надобно, не то, что боярину.
- Дозволишь, государь, с дочкой поговорить?
- Чего ж не дозволить? Пойдем, боярин, я тебя сам провожу, ходами потайными. В палатах, чай, на два угла три послуха, а нам покамест шум лишний ни к чему. Не хочу, чтобы Федька чего нехорошего утворил…
Вспомнил боярин, как царевич на Устинью смотрел, да и согласился.
- Ни к чему, государь.
Так потайными ходами и прошли.
Илья по палатам царским шел спокойно. Дошел до покоев Аксиньи, в дверь постучал.
Чернавка выглянула, хотела уж на него зашипеть гадюкой, да только Илья ее опередил.
- Сестру повидать хочу. Боярышню Аксинью.
- Сейчас спрошу у нее, - мигом девка за дверью исчезла. Да Илья и ждать не стал, налег на дверь, да и вошел. А кто их знает?
Не скажет ничего, или просто скажет – отказала. Пусть потом государю жалуются.
Аксинья у зеркала сидела, ожерелье примеряла.
Перед ней целых три шкатулки стояло.
Ожерелья, зарукавья, перстни – все переливается, разноцветными искрами играет… поди, за одно кольцо подворье купить можно. Увидела боярышня брата – подскочила.
- Илюшка? Ты как тут?
- Слухи дошли. Поздравить можно тебя?
Аксинья на брата поглядела, кивнула.
- Можно, Илюшенька. Нужно даже. Я теперь царевичева невеста, я и женой буду.
- Вот и хорошо, так-то. Ты девкам своим прикажи выйти, поговорить надобно.
Аксинья носик сморщила, на девок рукой махнула.
- Вон все пошли!
Те хоть и заколебались, а прочь вышли. Илья проверил, вроде не осталось никого. А, все одно подслушать могут.
Осторожно говорить придется.
- Поздравляю тебя, сестричка. Порадоваться за тебя можно.
- Радуйся! – Аксинья глазами сверкнула. – Я теперь царевной буду! Я, а не Устька!
- Ты. Хорошо ты ей… помогла.
Паузу перед словом Илья выдержал очень выразительную. И на Аксинью поглядел так, что даже до нее дошло. Вмиг надулась девушка.
- Не твое это дело!
- А ты меня выгони, или скандал устрой? Мигом и я скажу, о чем ведаю. Думаешь, после этого невестой царевичевой останешься?
Аксинья только зубами скрипнула.
Верно все.
Ей сейчас надо чище снега быть, белее белого листа бумаги. Мигом перестроилась…. Правда, стиснутые зубы сладко петь мешали, да уж как получилось.
- Илюшенька, да к чему нам ссориться?
- А мы и не ссоримся, Аксиньюшка, любуюсь я на тебя, да слова подбираю. Не думал я, что ты так поступишь. Устя для тебя все сделала, что могла, в палаты царские с собой взяла – добром же ты ей отплатила! Ох, и змея же ты, сестрица!
Змеи Аксинья уж не стерпела. Взвилась.
- Я?! Да Устька твоя перед моим любимым хвостом вертела! Понимаешь?! Перед Михайлой Ижорским!!! Меня он любить должен, меня, не ее! А он!!! А она!!! Это она, она, гадина!!! Не я! Я ей просто должок вернула!!!
- Вот как? – Илья на Аксинью смотрел даже с брезгливостью, – и давно у тебя эта… любовь – с Ижорским?
Аксинья сообразила, что не то ляпнула, нос вздернула.
- Не твое дело!
- Да неужто? Отвечай, Аксинья, не то за косу тебя потащу! Не бывать никакой свадьбе! Костьми лягу, а все расстрою!
- Ну…. Недавно. С осени, считай.
Илья только головой покачал.
- Аксинья да не нужен Усте Ижорский! И рядом не нужен, и близко не надобен! Противен он ей, я-то знаю!
- Она ему нужна, - Аксинья вдруг сгорбилась, всхлипнула. Больно стало, как тогда. Словно в сердце нож вонзили, и поворачивают его там, медленно, жестоко… - Илюша, он-то Усте и верно, не надобен! А она ему – дороже жизни! Со мной никогда он так не говорил, не смотрел, не любил! Никогда, понимаешь?
- И ты только из-за этого?
- Только?! Он мне голову крутил, чтобы про Устьку разузнать! Чтобы к ней поближе подобраться!
- Так на него и гневайся! Устя тут при чем? – Илья хоть сестру и понимал, а все одно – подлость она совершила.
- Оба они виноваты! ОБА!!!
- А Устя в чем? Что не на Востоке живем?! Что бабы у нас балахоны не носят? Так и ты б носила, если что.
- В том! Если б ее не было, Михайла бы…
- Даже не узнал, что ты существуешь. И не увидел бы тебя никогда.
- Мне что – еще и благодарить?!
- Тебе – головой думать! Дура ты, и дурой останешься. Аська, первый и последний раз прошу тебя, откажись от всего этого, поехали домой.
- Ты в уме ли, Илюшенька?
- Аська, не сможешь ты в палатах! Тут не тебе чета змеи ползают! Сожрут – не подавятся!
- Авось, не сожрут!
- Две свиньи, Авось да Небось весь огород сожрали. Аська, не дури. Ты ж ничего не знаешь, не умеешь.
- А Устька твоя умеет?
Илья язык сильнее прикусил. Про кровь волхвов, про рощу и Добряну не время и не место рассказывать было.
- Ася…
- Устинья то, Устинья се, Устя умная, Устя красивая… меня ровно и совсем нет! Ненавижу! НЕНАВИЖУ!!! Царевной стану - поделом вам всем будет! А Устьке, гадине, особенно!
- На злобе да зависти дворца не построишь. Избушка – и та рухнет, тебя под собой похоронит. Не надо, Ася, не ломай себе жизнь.
Аксинья отвернулась, глазами сверкнула.
- Кончен разговор. Уходи, братец. Когда любите меня – не лезьте в жизнь мою, не стройте препоны счастью.
- Счастью ли?
- То моя жизнь и дело мое!
- Дура ты, Аська.
- Может, и дура. У вас же одна Устька умная….
Илья рукой махнул, да и вон пошел. А что тут скажешь, что сделаешь?
Через плечо дуру перекинуть, да и вон вытащить?
Скандал устроить, крик поднять? Аксинью на весь свет опозорить? А заодно и себя с ней вместе?
Так нельзя. А словами ее убедить никак не получается, слишком ее злоба да зависть гложут, считай, всю сожрали! За что она так Устинью ненавидит? Да кто ж ее знает?
Просто за то, что Устя – есть.
И за то, что Аксинье до нее – как свинье до солнышка. Может, и жестоко, а только каждый на своем месте надобен. И солнышко, и свинья. Когда оба это понимают, все хорошо да ровно идет. А вот когда наоборот…
Не будет тут ничего хорошего. Это уж видно. И Аську сожрут, дурищу. Только и сделать с ней ничего не получится. Свинья радостно визжа, лезет на вертел. И ничего ты с ней не сделаешь.
Совсем ничего…
Боярин Заболоцкий радости своей верить не мог. Едва дышал от счастья.
Две дочери пристроены! Да как!
С небес на землю его Борис спустил.
- Ты, тестюшка, учти, врагов у тебя теперь много будет.
- Государь, так я ж…
- За такую удачу тебя половина Ладоги со света сжить возмечтает. А вторая половина и попробует.
Сейчас поубавим!
***
Конечно, боярин Алексей дома не усидел бы. Да вот не пришлось ему палаты царские штурмом брать, гонец прискакал.
- Боярин Заболоцкий, тебя к царю кличут! Срочно!
- Я с отцом поеду! – Илья шаг вперед сделал. – У меня там две сестры.
Гонец посмотрел равнодушно.
- А когда боярич с тобой соберется, и ему препятствий не чинить. Оба езжайте, да срочно.
После таких слов Заболоцких и подгонять не пришлось – вихрем по двору народ заметался, пяти минут не прошло – оседланных коней привели. Какие уж тут санки?
Государь требует?
Едем! Срочно!!!
***
Устя в комнате сидела, в стену глядела, плакала потихоньку. От счастья.
Она. И Боря.
И ничего-то больше ей не надобно! Слишком уж много она пожелала, забыла, КАК оно было в черной жизни. Забыла, как раненой волчицей выла в келье своей убогой, монастырь забыла, Семушку, Федора… Михайлу.
Легок на помине оказался, в дверь поскребся, да и вошел. Забыла Устя засов задвинуть, счастье – оно и не так голову дурманит.
- Чего тебе, Ижорский?
- С тобой поговорить хочу, Устиньюшка.
- Говори, Михайла. Слушаю я тебя.
Устя поняла, что просто так незваный гость не уйдет, выслушать решила.
- Знаешь, что Федор сделать хочет? Тебя при Аксинье оставить. А потом ее в жены, тебя в полюбовницы. Согласная ты на такое?
Устю аж передернуло от отвращения.
Федька, руки его липкие, губы слюнявые… да гори ты болотным зеленым пламенем, дрянь подлая! Михайла это заметил, в улыбке расплылся.
- Не хочется, Устиньюшка?
- Кому б такое захотелось. Тебе–то чего надобно?
- Хочешь, Устиньюшка, увезу я тебя? На Ладоге жизни нам не будет, это ясно, а только и на Урале люди живут, когда деньги есть. Достаточно у меня скоплено, только скажи – мигом тебя из дворца выведу. А там сани и свобода, полетим – не догонят нас. Поженимся с тобой, да и будем жить честь по чести. Запала ты в душу мне, не могу без тебя, смотрю в зеркало – глаза твои вижу, иду по улице – голос твой слышу… не могу!
Может, и пожалела б его Устинья, когда не помнила ту, черную жизнь.
Не помнила, как Михайла на Аксинье женился, чтобы к царевичу ближе стать, не помнила, ЧТО он из ее сестры сделал, с какой ненавистью та на Устю смотрела…
Сейчас Устя понимает, не просто так оно было. Небось, тогда уже Михайла ее любил, а Аксинья поняла все, шила-то в мешке не спрячешь. И – возненавидела.
Не мужа, хоть и странно это, но Михайлу-то она любила. А вот Устю возненавидела со всей силой души своей.
Радовалась, когда Устинья ребенка потеряла, когда ее в монастырь повезли, сияла от счастья… только вот злорадство сестрица потешила, а покоя не обрела. Не дожила она до Устиной казни, умерла раньше, и зная Михайлу… не своей смертью сестренка умерла. Ой, не своей.
Не иначе, как грибочками отравилась.
А еще помнился Устинье шепот в темноте, и зеленые глаза помнились, и собственная боль, и ярость.
- Михайла, я тебя не раз уж прочь отсылала, и наново отошлю. Какая б судьба мне не выпала, все лучше будет, чем с тобой.
- Полюбовницей, прислугой у сестры своей, и лучше?
- Последней нищенкой лучше, - жестко и равнодушно ответила Устинья.
У Михайлы лицо так исказилось, что она даже испугалась немного. Вот-вот бросится. Или еще как навредить попробует?
Но нет.
Опамятовал, взял себя в руки.
- Я тебе и эти слова припомню, боярышня.
- Запиши для памяти, али зарубку поставь, - Устинья отмахнулась, – да иди отсюда, свет не засти. Видеть тебя – тошно.
- Попомню я…
- Устя? Ижорский?
Никогда Устя так Илье не радовалась, как сейчас.
- Братик! А Михайла уходит уже!
- Ухожу, - подтвердил Михайла.
Развернулся на каблуках, да и дверью хлопнул.
- Чего ему надобно было? – Илья брови сдвинул.
- Бежать с ним уговаривал. И будут там мне молочные реки, кисельные берега.
- Вот еще не хватало! Устя, ты вещи собери, да домой поедем. Я тебе сказать хочу, что б там ни случилось, ты моя сестра родная, кто рот откроет – я поганые слова любому в глотку с зубами вколочу. А там и замуж тебя выдадим, как шум уляжется, хорошего мужа подберем, чтобы тебе по сердцу пришелся. Чего тебе тут делать? Я пока Аську навещу, а ты сундуки укладывай.
Устя носом хлюпнула.
Жива-матушка, да как же так оно получилось? Как же случилось-то, что она такого брата не знала, не ведала? А ведь таким он и в той жизни был, только аркан мешал, горло стягивал. Вот и вышло, как сложилось.
Чтоб той рунайке земля гвоздями оказалась!
Стерва подлая!
- Братик…
- Ты не реви, сестричка любимая, а собирайся. И не спорь даже, мы тебя дома рады видеть будем, Марьюшка моя уж по хозяйству вовсю хлопочет, пироги с рябиной затеяла. И варенье достали…
Устя рукавом нос вытерла. Нехорошо, да и пусть его!
- Братик… я не поеду никуда.
- Это еще почему?
- Потому как замуж она выходит. За меня.
Очень вовремя Борис из потайного хода появился. А за его спиной боярин Заболоцкий, ошалелый то ли от радости, то ли от царского поведения…
Впрочем, Илья от отца не отстал. Как стоял, так на пол и сел, только рот открывал, ровно карась, из воды вытащенный.
Устя с Борисом переглянулась – и брата отпаивать кинулась. Хорошо, вода в кувшине свежая, холодненькая…
***
Алексей Заболоцкий в палаты пожаловать не успел, тут же его к царю и провели. Боярин ему в ноги и кинулся.
- Государь, не вели казнить, вели миловать.
- Да я казнить тебя и не собирался, боярин.
- И дочку мою пощади! Умоляю, государь! Здорова она, просто…
- Просто ее булавкой ядовитой оцарапали. Ты сядь, боярин, разговор у нас хоть и не долгий будет, да сложный.
Алексей послушался, на царя поглядел вопросительно.
- Оцарапали, государь?
- Прости и ты меня, боярин, что плохую весть тебе скажу. Нет доказательств, кроме Устиных слов, да я им поверил. Не просто так ее оцарапали, Аксинья, твоя вторая дочь, за брата моего выйти захотела. Позавидовала сестре, вот и отравила ее ядом заморским, да случаем и воспользовалась. И мачеха моя ей в том помогла, и с Федором свела.
Алексей порадовался, что сидит. Хотя… ежели так то и неудивительно!
- Высечь бы ее. Всю жизнь она старшей завидовала. А та ее жалела, помогала, сюда взяла… вот она – благодарность бабская!
- Так и вышло, боярин. Плохая благодарность, ну уж какая есть.
- Дрянь! Выпороть бы ее, да не получится уж?
- Нет, боярин, не получится. С Аксиньей сейчас и мамки, и няньки, и чернавки – мачеха моя к ней кого только не приставила. Боится она, что свадьба сорвется.
- А Устя? Государь?
- А что – Устинья? – Борис не удержался, решил проверить боярина. – Ей теперь только в монастырь дорога, наверное. Или еще куда подальше, из столицы!
И тут же понял, что не ошибся он в боярине. Алексей Заболоцкий вставать не стал, просто плечи расправил.
- Когда так получилось, государь, я дочь в монастырь не отправлю. Скажешь уехать – покинем мы Ладогу, чай, и в других местах люди живут. Отойдет Устя от предательства, да и душой отогреется, а там и замуж я ее выдам. Найду хорошего мужчину, чтобы ей гнездо вить, чай Ладогой мир не заканчивается!
- Вижу я, любишь ты дочку, боярин.
- Любить – дело бабское, государь, а мое дело о детях своих позаботиться. Илюшка женат, счастливо, Аксинья пристроена, пусть радуется участи своей, теперь Устю пристрою и сам порадуюсь.
Борис хмыкнул.
Да, и такая любовь бывает. Просто человек ее называет иначе, но ведь заботится, ценит боярин своих родных. А что выразить того не умеет… зато делает для них все возможное. Пришла беда – и он дочь собой закрывает. И гнева царского… хоть и боится, а вперед идет.
- Ну так порадуйся, боярин. Я уж твоей дочке жениха нашел. Не первой молодости, правда, и женат был, зато детей нет у него. И дочь твою он любить и беречь будет, слово даю.
- И кто ж это, государь? Познакомь, коли так?
- Я это, боярин.
И стул не спас. Таки рухнул боярин на пол. Так, на обширном тыле своем сидя, на царя и воззрился.
- Послышалось мне, государь.
- Нет, Алешка, не послышалось тебе, - Борис подошел, руку тестю протянул. – Вставай уж… неловко как-то даже. Чтобы тестя моего будущего по полу валяли, да слуги поднимали. Сплетни пойдут.
Тут-то боярин и поверил.
- Государь! Неуж правда?
- Правда.
- Ох! А Устяша-то что?
- Поговорил я с ней. Согласна она.
- Еще б она не согласная была!
- Ну так всякое бывает, боярин. Но дочерей ты обеих замуж выдашь. Сначала брата моего оженим, а на следующий день и я честным пирком, да за свадебку. Чего ж два раза людей-то собирать?
- Честь-то какая! Государь!
- Так что Устинья покамест в палатах остается. Поженимся – переедет просто в покои царицы. Как раз успеем там все обновить.
- Слов у меня нет, государь. Уж прости, коли не то скажу.
- Ничего, боярин. В жизни еще и не такое бывает, я вот и не думал, что разведусь, и жениться наново не думал. А вот Устю увидел – и сердце запело.
Почти.
Но некоторые подробности никому знать не надобно, не то, что боярину.
- Дозволишь, государь, с дочкой поговорить?
- Чего ж не дозволить? Пойдем, боярин, я тебя сам провожу, ходами потайными. В палатах, чай, на два угла три послуха, а нам покамест шум лишний ни к чему. Не хочу, чтобы Федька чего нехорошего утворил…
Вспомнил боярин, как царевич на Устинью смотрел, да и согласился.
- Ни к чему, государь.
Так потайными ходами и прошли.
***
Илья по палатам царским шел спокойно. Дошел до покоев Аксиньи, в дверь постучал.
Чернавка выглянула, хотела уж на него зашипеть гадюкой, да только Илья ее опередил.
- Сестру повидать хочу. Боярышню Аксинью.
- Сейчас спрошу у нее, - мигом девка за дверью исчезла. Да Илья и ждать не стал, налег на дверь, да и вошел. А кто их знает?
Не скажет ничего, или просто скажет – отказала. Пусть потом государю жалуются.
Аксинья у зеркала сидела, ожерелье примеряла.
Перед ней целых три шкатулки стояло.
Ожерелья, зарукавья, перстни – все переливается, разноцветными искрами играет… поди, за одно кольцо подворье купить можно. Увидела боярышня брата – подскочила.
- Илюшка? Ты как тут?
- Слухи дошли. Поздравить можно тебя?
Аксинья на брата поглядела, кивнула.
- Можно, Илюшенька. Нужно даже. Я теперь царевичева невеста, я и женой буду.
- Вот и хорошо, так-то. Ты девкам своим прикажи выйти, поговорить надобно.
Аксинья носик сморщила, на девок рукой махнула.
- Вон все пошли!
Те хоть и заколебались, а прочь вышли. Илья проверил, вроде не осталось никого. А, все одно подслушать могут.
Осторожно говорить придется.
- Поздравляю тебя, сестричка. Порадоваться за тебя можно.
- Радуйся! – Аксинья глазами сверкнула. – Я теперь царевной буду! Я, а не Устька!
- Ты. Хорошо ты ей… помогла.
Паузу перед словом Илья выдержал очень выразительную. И на Аксинью поглядел так, что даже до нее дошло. Вмиг надулась девушка.
- Не твое это дело!
- А ты меня выгони, или скандал устрой? Мигом и я скажу, о чем ведаю. Думаешь, после этого невестой царевичевой останешься?
Аксинья только зубами скрипнула.
Верно все.
Ей сейчас надо чище снега быть, белее белого листа бумаги. Мигом перестроилась…. Правда, стиснутые зубы сладко петь мешали, да уж как получилось.
- Илюшенька, да к чему нам ссориться?
- А мы и не ссоримся, Аксиньюшка, любуюсь я на тебя, да слова подбираю. Не думал я, что ты так поступишь. Устя для тебя все сделала, что могла, в палаты царские с собой взяла – добром же ты ей отплатила! Ох, и змея же ты, сестрица!
Змеи Аксинья уж не стерпела. Взвилась.
- Я?! Да Устька твоя перед моим любимым хвостом вертела! Понимаешь?! Перед Михайлой Ижорским!!! Меня он любить должен, меня, не ее! А он!!! А она!!! Это она, она, гадина!!! Не я! Я ей просто должок вернула!!!
- Вот как? – Илья на Аксинью смотрел даже с брезгливостью, – и давно у тебя эта… любовь – с Ижорским?
Аксинья сообразила, что не то ляпнула, нос вздернула.
- Не твое дело!
- Да неужто? Отвечай, Аксинья, не то за косу тебя потащу! Не бывать никакой свадьбе! Костьми лягу, а все расстрою!
- Ну…. Недавно. С осени, считай.
Илья только головой покачал.
- Аксинья да не нужен Усте Ижорский! И рядом не нужен, и близко не надобен! Противен он ей, я-то знаю!
- Она ему нужна, - Аксинья вдруг сгорбилась, всхлипнула. Больно стало, как тогда. Словно в сердце нож вонзили, и поворачивают его там, медленно, жестоко… - Илюша, он-то Усте и верно, не надобен! А она ему – дороже жизни! Со мной никогда он так не говорил, не смотрел, не любил! Никогда, понимаешь?
- И ты только из-за этого?
- Только?! Он мне голову крутил, чтобы про Устьку разузнать! Чтобы к ней поближе подобраться!
- Так на него и гневайся! Устя тут при чем? – Илья хоть сестру и понимал, а все одно – подлость она совершила.
- Оба они виноваты! ОБА!!!
- А Устя в чем? Что не на Востоке живем?! Что бабы у нас балахоны не носят? Так и ты б носила, если что.
- В том! Если б ее не было, Михайла бы…
- Даже не узнал, что ты существуешь. И не увидел бы тебя никогда.
- Мне что – еще и благодарить?!
- Тебе – головой думать! Дура ты, и дурой останешься. Аська, первый и последний раз прошу тебя, откажись от всего этого, поехали домой.
- Ты в уме ли, Илюшенька?
- Аська, не сможешь ты в палатах! Тут не тебе чета змеи ползают! Сожрут – не подавятся!
- Авось, не сожрут!
- Две свиньи, Авось да Небось весь огород сожрали. Аська, не дури. Ты ж ничего не знаешь, не умеешь.
- А Устька твоя умеет?
Илья язык сильнее прикусил. Про кровь волхвов, про рощу и Добряну не время и не место рассказывать было.
- Ася…
- Устинья то, Устинья се, Устя умная, Устя красивая… меня ровно и совсем нет! Ненавижу! НЕНАВИЖУ!!! Царевной стану - поделом вам всем будет! А Устьке, гадине, особенно!
- На злобе да зависти дворца не построишь. Избушка – и та рухнет, тебя под собой похоронит. Не надо, Ася, не ломай себе жизнь.
Аксинья отвернулась, глазами сверкнула.
- Кончен разговор. Уходи, братец. Когда любите меня – не лезьте в жизнь мою, не стройте препоны счастью.
- Счастью ли?
- То моя жизнь и дело мое!
- Дура ты, Аська.
- Может, и дура. У вас же одна Устька умная….
Илья рукой махнул, да и вон пошел. А что тут скажешь, что сделаешь?
Через плечо дуру перекинуть, да и вон вытащить?
Скандал устроить, крик поднять? Аксинью на весь свет опозорить? А заодно и себя с ней вместе?
Так нельзя. А словами ее убедить никак не получается, слишком ее злоба да зависть гложут, считай, всю сожрали! За что она так Устинью ненавидит? Да кто ж ее знает?
Просто за то, что Устя – есть.
И за то, что Аксинье до нее – как свинье до солнышка. Может, и жестоко, а только каждый на своем месте надобен. И солнышко, и свинья. Когда оба это понимают, все хорошо да ровно идет. А вот когда наоборот…
Не будет тут ничего хорошего. Это уж видно. И Аську сожрут, дурищу. Только и сделать с ней ничего не получится. Свинья радостно визжа, лезет на вертел. И ничего ты с ней не сделаешь.
Совсем ничего…
***
Боярин Заболоцкий радости своей верить не мог. Едва дышал от счастья.
Две дочери пристроены! Да как!
С небес на землю его Борис спустил.
- Ты, тестюшка, учти, врагов у тебя теперь много будет.
- Государь, так я ж…
- За такую удачу тебя половина Ладоги со света сжить возмечтает. А вторая половина и попробует.
