Если тебе дадут три года строгого, я тоже тебя не возьму в отряд. Так что, твоя подпись на бумаге мало даёт шансов, что ты всё-таки останешься, но хотя бы гарантию, что останешься в Москве, а я ещё рекомендую, чтобы вдруг тебя на посёлок сошлют, чтобы в этом случае в Зеленоград этапировали. Ну что?
Говорил этот начальник с такой интонацией, с которой когда-то Боря с одногодками-старшеклассниками разводил малолеток на сигареты. Они тоже много чего обещали им, чтобы те отдали свои карманные расходы на обеды. А иногда ничего не обещали, просто силой отбирали всё, что находили. Плохой опыт. Став постарше, Боря отказался от такого способа заработка. Но чем этот опыт был полезен, так это тем, что с юношеского возраста он стал улавливать тон в голосе, когда разводят его самого. И сейчас, когда начальник отряда обещал ему всякие золотые горы, он подсознанием чувствовал в этом какой-то обман.
– Нет, я не могу согласиться. Я должен сначала всё увидеть, а потом только решать можно оставаться в СИЗО или нет. Вот вы пугаете меня тем, что здесь бандиты сидят, а ведь я видывал бандитов на свободе и не раз. Таковые у меня на районе живут. Я пять лет в ночном клубе проработал, там часто бандиты тусуются. Так что в принципе я знаком с этим контингентом, чего мне бояться?
– Младший инспектор говорит, что ты даже по фене не ботаешь?
Железный аргумент, ничего не скажешь. Действительно, как можно входить в хату, если ты даже языком не владеешь? И тем не менее, на ИВС ничего страшного не произошло. На сборке хоть и попытались ему что-то предъявить, но он выдержал этот удар. В карантине ничего страшного не происходит, и чего бы плохого не произошло в хате, казалось теперь и там выдержит.
– Так это потому что я второй день в тюрьме всего, конечно я не знаю феню. Хотя нет, кое-какие слова я уже выучил: баланда, тормоза, шлёмка, шконка, и этот как его там..
А вообще, Боря думал, согласиться, но почему-то решил, что со своим согласием лучше повременить. Пока всех зеков не увидишь, лучше вообще не соглашаться ни на какие условия администрации.
– С таким словарным запасом в общей хате тебя быстро изобьют, если вдруг скажешь не то. Они же не говорят на гражданском языке. Те слова, к которым ты раньше относился как к нормальным, здесь означают другое, возьмут череп проломят, если не то скажешь.
И тут вдруг Боря вспомнил, что хотел съехать от родителей. Если мать будет часто ходить на свиданку, чем это будет отличаться от постоянного проживания с ней? Поэтому, лучше уехать этапом куда подальше. Нет, он в принципе рад видеть мать, но лучше испытывать такую радость как можно реже. Так что окончательный ответ Боря дал «Нет!»
– И тем не менее, я не боюсь этого. Бывало я на свободе отгребал, ничего позорного нет для мужика получить по башке лишний раз и отлежаться потом в больнице. Все через это проходили.
– Ладно, уговаривать больше не буду. Пойдёшь в общую хату, а так я тебя хотел на Большой Спец посадить, там люди поприличней и бандитов поменьше. Иди. И смотри никого из зеков "мужиками" не называй. У них это слово что-то другое обозначает.
Начальник отряда подмигнул, а Боря заложил руки за спину и вышел из кабинки на продол. Младший инспектор, который его дразнил во время проверки, повёл его в хату.
– Где ты живёшь, я забыл?
– На Калужской – машинально ответил Боря.
– Так я тебя и повёз на Калужскую! – Передразнил Борю старшой. – Какая хата, спрашиваю?
– А, вы это имеете ввиду? – Догадался Боря. – Два-пять-три.
– Можешь ко мне на "ты" обращаться. – Смягчился младший инспектор, – Просто скажи "Извини, старшой, не понял тебя с первого раза".
Он открыл хату, и Боря вернулся к своим соседям по камере из Средней Азии. Один из них, обратился к нему с явным среднеазиатским акцентом:
– Брат, куда вели тебя?
Боря решил, что с сокамерниками лучше всё-таки общаться и ответил:
– Хотели, чтобы я после суда здесь остался.
– На хозработы, что ли? Не, брат, не надо. Лучше в лагерь ехать, там у меня братишка тринадцать тысяч зарабатывает. А здесь все бесплатно работают. Да и то, ты что, баландёром хочешь стать? Не надо, брат.
Борю уже перестало удивлять, что все здесь друг друга "братом" называют. Да и что удивительного, наверное, поэтому мафия и зовётся в народе братвой, что все они – "братья". После ужина Боря лёг на свою пальму. Кинга дочитывать уже не хотелось. А раз читать не охота, остаётся только спать. Вернулись мысли о его уголовном деле. Единственный вопрос, который мучил его теперь, был "А кто же всё-таки сообщил полиции об ограблении?". Наверное, следователь специально не говорит, хочет послушать нелепые Борины отмазки.
Один из Бориных одногруппников по универу институт не закончил. Он вылетел с первого курса. Незадолго до летней сессии просто перестал ходить на занятия и пропал также на время сессии. Боря с ним встретился случайно, года через два, когда уже учился на третьем курсе. Оказалось, что его одногруппник попал в тюрьму, и после двух банок пива, он ему поведал о жизни в неволе. "Понимаешь, – одну из своих баек он начал именно так, – до тюрьмы я часто смотрел порнографию, и думал что такого в кунилингусе? Вон в каждом порноролике он присутствует. А там оказалось, за это спрос есть. Если узнают, что ты у бабы отлизывал, могут и опустить, оказывается. Оказывается кунилингус и минет, по воровским понятиям, – одно и тоже. Ни то, ни другое пацан не должен делать."
Боря не знал, к чему всплыл в памяти этот разговор с одногруппником, имени которого он даже не запомнил. Но поскольку он был ещё неопытным зеком, он часто думал о вольной жизни и иногда воспоминания сами собой накатывались. Вот и разговор с сидевшим одногруппником прорезался из глубин памяти в подробных деталях. "Первый день на зоне я харкал кровью, как будто мне стоматолог зуб вырвал. А мне итак его вырвали, только не стоматолог, а козёл. И не вырвал, а выбил по беспределу". Да, подумал Боря, видимо это правда, что в тюрьме только дерутся и насилуют слабых. Хотя за три дня в Бутырке он не видел ни одной драки, и тем более не видел обиженных, опущенных и тому подобных. Он попробовал вспомнить ещё какие-то наставления бывшего одногруппника. Но ведь беседы о вещах, которые кажутся ненужными, быстро забываются. Только теперь Боря понял в чём была ценность того разговора о тюрьме с другом. И уж тем более, только сейчас он стал догадываться о смысле поговорки "от тюрьмы да сумы не зарекайся". Ведь он всегда считал, что не будет сидеть.
Под воспоминания о разговоре с бывшим одногруппником Борю накрыл сон. А от сна его пробудила утренняя раздача завтрака ("Баланды"). На этот раз давали не сечку, а другую кашу – пшёнку. Она Боре показалась повкуснее, и даже сахар не потребовался, чтобы её превратить в еду. После завтрака Боря залез на шконку, а сквозь сон услышал голос из глазка:
– Байматов, Мурзаев. С вещами. Пять минут на сборы.
Киргизы зашевелились. Скрутили матрацы, побросали в них посуду, бритвы, зубные пасты, щётки, туалетную бумагу, и прочее. Перевязали их простынёй, и стали ожидать вызова. Вещей у них с собой особо не было, поэтому сборы не сильно затянулись. Затем открылись "тормоза", и уфсиновец объявил:
– Байматов и Мурзаев.
– Да, старшой. – Откликнулись оба почти одновременно.
– Выходим.
– Давай, брат – Попрощались с Борей оба киргиза, и один из них добавил: – Может, пересечёмся ещё на тюрьме где-нибудь?
– Счастливо, ребята! – Ответил им Боря.
И он остался один в камере. Боря догадывался, что скорей всего за ним тоже скоро придут, но решил поспать пока дают. Чтоб со свежими силами войти в настоящую тюремную камеру, и приготовиться к разговору с настоящими ворами-рецидивистами. Главное, чтоб не побили, а то по телевизору часто фильмы про тюрьму показывают, и в них всегда новеньким достаётся. Опять вспомнился разговор всё с тем же одногруппником: "Мыло, если в душе уронил, поднимать нельзя. Считается, что ты загасился после этого". Значение слова "загаситься" он, правда, почему-то не объяснил. А Боря, поскольку от тюрьмы всегда зарекался, и не стал интересоваться. Как раз в это время глазок поднялся, и голос на продоле произнёс:
– Пахомов!
– Да, старшой – машинально ответил Боря.
– С вещами. Поднимают тебя в хату.
Боря поднялся, кинул две книжки в свой, почти порванный, пакет, туда же отправилась арестантская посуда, бумаги из суда и рыльно-мыльный набор. Постельное бельё он разложил на матраце, ровно разгладив, и скрутив матрац рулоном, перевязал его простынёй. Поставил это всё у выхода из хаты, и присёл на пустую кровать ожидать вызова. Который не заставил себя долго ждать, хотя Боре эти минуты показались вечностью. Его повели по всем продолам Бутырки. Опять на пути встретился плакат про «Любовь к свободе…». Они прошли три корпуса. Ни один плакат по дороге не повторялся. По ним можно было ориентироваться, где ты. «Быть человеком – это чувствовать свою ответственность» - гласил плакат у входа в общий корпус, где на блоке («продоле») помещалось всего три камеры ("хаты"). Номера были 97, 98 и 99. Ту камеру хату, что посередине, и открыли инспекторы. Она отличалась от карантинной "хаты" тем, что после тормозов здесь ещё была клетка. То есть запирались зеки на полный засов.
Боря вошёл с матрацем в одной руке, пакетом в другой, в куртке, белой рубашке и брюках. Прошёлся вглубь хаты, его сразу же окружили зеки, и единственное что ему пришло на ум, это сказать:
– Здравствуйте, ребята!
За столом ("дубком") расседал немолодой, но весь в наколках, гладко выбритый с серьёзным лицом человек. Он сидел и курил. Рукой, в которой он держал сигарету, он нарисовал в воздухе круг, и все зеки расступились по шконкам. Глазами он указал Боре на свободное место на лавке у дубка:
– Присаживайся.
Раньше Боря воспринимал как добрую шутку про то, что нельзя говорить "садись", поскольку сесть ты всегда успеешь. Именно эта фраза звучала из уст Милославского, которого играл Куравлёв в гайдаевском фильме. Но как оказалось, зеки в тюрьмах предпочитают говорить "присесть", так как видимо они считают, что сесть они уже успели.
Боря присел, и приготовился к разговору с человеком, которого зеки видимо считали здесь кем-то вроде главного. За его спиной какой-то другой зек возился с двумя кружками, стоя около дубка. Что он делал, Боре оставалось лишь догадываться, в основном он переливал какую-то чёрную жидкость из одной кружки в другую. Разговор начал тот, что был за главного:
– Как тебя зовут?
– Брюс, – Боря решил представиться своим вольным прозвищем, которое к тому же сам себе выбрал.
– "Брюс" – это погремуха что ли?
– Да. – Ответил Боря, вспоминая чему его учили на сборке. – Вольная.
– Чем занимался на воле?
– Работал.
– Мужик, то есть?
– Я первоход. Я всего лишь третий день на Бутырке, и ещё толком не знаю какие слова, что обозначают…. То есть некоторые уже конечно выучил, но всё равно ещё не совсем понимаю о чём речь.
– Вот, послушай. Я – смотрящий за этой хатой. В девять-семь сидит смотрящий за всем продолом, а в девять-ноль вообще сидит смотрящий за корпусом. Я веду блатную жизнь, я – профессиональный вор, я на жизнь себе зарабатываю воровством, понимаешь? Для того, чтобы добиться такого статуса, нужно всю жизнь жить по воровским понятиям, ни одного дня нигде не работать, только воровать, ну и…. Да, иногда приходится посидеть в тюрьме. А как без этого? Иногда я планирую, когда сяду, иногда оно само меня находит. Раз на раз не приходится. А знаешь, как трудно не работать на красной зоне? О-о-о! Там так тяжело режим шатать. Ты вот работал на воле, значит ты – мужик. Бывает так, что мужик поднимается до блатного, редко, но бывает. Какая беда у тебя?
– Беда?
– Ну так мы называем номер статьи. – Пояснил "Смотрящий", а Боря вспомнил, что ему этот пункт тюремного кодекса уже объясняли на сборке.
– А! Эта… Сто шестьдесят первая, часть первая. "Макдак" ограбил.
– А я его, кажись, по телеку видел. – Воскликнул с одной из верхних шконок молодой арестант, у которого не было двух передних зубов. – В "Черезвычайном происшествии". Его спросили как он "Мак" ограбил, а тот в ответ сказал: "Кассир был денег должен, вот я и пришёл их забрать".
– Красава, Брюс. – Отреагировал на комментарий "Смотрящий". – Как видишь, малява идёт вперёд тебя. Не успел ты заехать в хату, как о тебе уже знают. Черепаха тебя по ящику видел, оказывается. Порядок в хате у нас такой. Ты можешь занять любую шконку, которая тебе понравится. Хата хорошая, ни петухов, ни обиженных, шконки все нормальные, не гашённые. Обиженные сидят в отдельной хате, мы её так и называем – "Обиженка". Нас тут много, и мы поделены на семейки. Каждая семейка должна уделять на общее что-нибудь из своего. Дэн – смотрящий за общим, к нему надо обращаться, если есть желание что-либо выделить. Поскольку ты только что с воли, тебя надо бы приодеть. Ведь ты уже, сколько одежду не менял?
– В субботу меня закрыли.
– С субботы не переодевался. Сегодня четверг, завтра баня. То, что сейчас на тебе постираешь в бане. У нас шнырей нет, все одежду себе стирают сами. Порошки, мыла и прочее, у каждой семейки своё. Есть, конечно, и на общем, но обычно на общем лежат одежда, консервы и всё такое. Моя погремуха – Бур. Если с кем-то возникнут тёрки, обращайся. Из общего тебе дадим сменную одежду. Её возвращать не обязательно, если понравится, можешь оставить себе до окончания срока. Если будет много приходить одежды с воли, естественно надо будет что-либо выделить. Твоё материальное состояние как на воле?
– Ну, я в банке работаю, мать бухгалтером на заводе, отец – профессор, заведующий кафедрой истории в МГТУ.
– То есть зажиточный?
– Ну не сказать чтобы…
– Тогда сам бог велел, чтобы ты уделял на общее, скажем две штуки в месяц. У нас тут А.У.Е. – "арестантско-уркаганское единство". И требования арестантского уклада выделять на общие нужды. Пока присматривайся, располагайся, ну а как поведут на свиданку, так скажешь маман, что вот такой уклад в тюрьмах. "Меня тут приодели, значит нужно и другим помогать" – скажешь. Уборку в хате мы делаем раз в три дня. Бывает чаще, по мере загрязнения. Делаем все вместе. По очереди, то есть если ты сегодня полы мыл, в следующий раз, допустим, будешь стены мыть, а потом подметать. Ну, я просто так подумал, что это лучше чем в хате девять-девять, где одни на штифту стоят, а другие полы моют. Я вижу ты без шнурков и без ремня. Митяй, научи его шнурки вязать.
– Может чифирнём для начала. А то я погляжу, первохода аж трясёт, нервничает. Просто снимем напряжение. – Предложил зек, который до этого с двумя кружками возился.
– А что, Серый! – Отозвался Бур. – Неплохое предложение. Ты сам чифиришь?
– Ни разу не пробовал. – Признался Боря.
– А пиво пробовал?
– Конечно! Пиво я уважаю.
– Так вот чифир, как пиво. Напряжение снимает, а крышняк толком не сносит. Серёга – мастер по чифиру. Он когда первый раз приготовил, мы все аж ахнули. Оказывается, до этого мы здесь купец пили, а Серый нас чифиром настоящим порадовал.
Дружный смех в хате прервался, высказыванием Бура:
– Возьми конфету. Закусишь.
– Как это?
– Ну, вот так. Надкуси полконфеты, и на языке подержи малёхо. Обычно все блевать хотят после первого глотка чифира, а конфета отбивает это желание.
Говорил этот начальник с такой интонацией, с которой когда-то Боря с одногодками-старшеклассниками разводил малолеток на сигареты. Они тоже много чего обещали им, чтобы те отдали свои карманные расходы на обеды. А иногда ничего не обещали, просто силой отбирали всё, что находили. Плохой опыт. Став постарше, Боря отказался от такого способа заработка. Но чем этот опыт был полезен, так это тем, что с юношеского возраста он стал улавливать тон в голосе, когда разводят его самого. И сейчас, когда начальник отряда обещал ему всякие золотые горы, он подсознанием чувствовал в этом какой-то обман.
– Нет, я не могу согласиться. Я должен сначала всё увидеть, а потом только решать можно оставаться в СИЗО или нет. Вот вы пугаете меня тем, что здесь бандиты сидят, а ведь я видывал бандитов на свободе и не раз. Таковые у меня на районе живут. Я пять лет в ночном клубе проработал, там часто бандиты тусуются. Так что в принципе я знаком с этим контингентом, чего мне бояться?
– Младший инспектор говорит, что ты даже по фене не ботаешь?
Железный аргумент, ничего не скажешь. Действительно, как можно входить в хату, если ты даже языком не владеешь? И тем не менее, на ИВС ничего страшного не произошло. На сборке хоть и попытались ему что-то предъявить, но он выдержал этот удар. В карантине ничего страшного не происходит, и чего бы плохого не произошло в хате, казалось теперь и там выдержит.
– Так это потому что я второй день в тюрьме всего, конечно я не знаю феню. Хотя нет, кое-какие слова я уже выучил: баланда, тормоза, шлёмка, шконка, и этот как его там..
А вообще, Боря думал, согласиться, но почему-то решил, что со своим согласием лучше повременить. Пока всех зеков не увидишь, лучше вообще не соглашаться ни на какие условия администрации.
– С таким словарным запасом в общей хате тебя быстро изобьют, если вдруг скажешь не то. Они же не говорят на гражданском языке. Те слова, к которым ты раньше относился как к нормальным, здесь означают другое, возьмут череп проломят, если не то скажешь.
И тут вдруг Боря вспомнил, что хотел съехать от родителей. Если мать будет часто ходить на свиданку, чем это будет отличаться от постоянного проживания с ней? Поэтому, лучше уехать этапом куда подальше. Нет, он в принципе рад видеть мать, но лучше испытывать такую радость как можно реже. Так что окончательный ответ Боря дал «Нет!»
– И тем не менее, я не боюсь этого. Бывало я на свободе отгребал, ничего позорного нет для мужика получить по башке лишний раз и отлежаться потом в больнице. Все через это проходили.
– Ладно, уговаривать больше не буду. Пойдёшь в общую хату, а так я тебя хотел на Большой Спец посадить, там люди поприличней и бандитов поменьше. Иди. И смотри никого из зеков "мужиками" не называй. У них это слово что-то другое обозначает.
Начальник отряда подмигнул, а Боря заложил руки за спину и вышел из кабинки на продол. Младший инспектор, который его дразнил во время проверки, повёл его в хату.
– Где ты живёшь, я забыл?
– На Калужской – машинально ответил Боря.
– Так я тебя и повёз на Калужскую! – Передразнил Борю старшой. – Какая хата, спрашиваю?
– А, вы это имеете ввиду? – Догадался Боря. – Два-пять-три.
– Можешь ко мне на "ты" обращаться. – Смягчился младший инспектор, – Просто скажи "Извини, старшой, не понял тебя с первого раза".
Он открыл хату, и Боря вернулся к своим соседям по камере из Средней Азии. Один из них, обратился к нему с явным среднеазиатским акцентом:
– Брат, куда вели тебя?
Боря решил, что с сокамерниками лучше всё-таки общаться и ответил:
– Хотели, чтобы я после суда здесь остался.
– На хозработы, что ли? Не, брат, не надо. Лучше в лагерь ехать, там у меня братишка тринадцать тысяч зарабатывает. А здесь все бесплатно работают. Да и то, ты что, баландёром хочешь стать? Не надо, брат.
Борю уже перестало удивлять, что все здесь друг друга "братом" называют. Да и что удивительного, наверное, поэтому мафия и зовётся в народе братвой, что все они – "братья". После ужина Боря лёг на свою пальму. Кинга дочитывать уже не хотелось. А раз читать не охота, остаётся только спать. Вернулись мысли о его уголовном деле. Единственный вопрос, который мучил его теперь, был "А кто же всё-таки сообщил полиции об ограблении?". Наверное, следователь специально не говорит, хочет послушать нелепые Борины отмазки.
Глава 7. Общая хата
Один из Бориных одногруппников по универу институт не закончил. Он вылетел с первого курса. Незадолго до летней сессии просто перестал ходить на занятия и пропал также на время сессии. Боря с ним встретился случайно, года через два, когда уже учился на третьем курсе. Оказалось, что его одногруппник попал в тюрьму, и после двух банок пива, он ему поведал о жизни в неволе. "Понимаешь, – одну из своих баек он начал именно так, – до тюрьмы я часто смотрел порнографию, и думал что такого в кунилингусе? Вон в каждом порноролике он присутствует. А там оказалось, за это спрос есть. Если узнают, что ты у бабы отлизывал, могут и опустить, оказывается. Оказывается кунилингус и минет, по воровским понятиям, – одно и тоже. Ни то, ни другое пацан не должен делать."
Боря не знал, к чему всплыл в памяти этот разговор с одногруппником, имени которого он даже не запомнил. Но поскольку он был ещё неопытным зеком, он часто думал о вольной жизни и иногда воспоминания сами собой накатывались. Вот и разговор с сидевшим одногруппником прорезался из глубин памяти в подробных деталях. "Первый день на зоне я харкал кровью, как будто мне стоматолог зуб вырвал. А мне итак его вырвали, только не стоматолог, а козёл. И не вырвал, а выбил по беспределу". Да, подумал Боря, видимо это правда, что в тюрьме только дерутся и насилуют слабых. Хотя за три дня в Бутырке он не видел ни одной драки, и тем более не видел обиженных, опущенных и тому подобных. Он попробовал вспомнить ещё какие-то наставления бывшего одногруппника. Но ведь беседы о вещах, которые кажутся ненужными, быстро забываются. Только теперь Боря понял в чём была ценность того разговора о тюрьме с другом. И уж тем более, только сейчас он стал догадываться о смысле поговорки "от тюрьмы да сумы не зарекайся". Ведь он всегда считал, что не будет сидеть.
Под воспоминания о разговоре с бывшим одногруппником Борю накрыл сон. А от сна его пробудила утренняя раздача завтрака ("Баланды"). На этот раз давали не сечку, а другую кашу – пшёнку. Она Боре показалась повкуснее, и даже сахар не потребовался, чтобы её превратить в еду. После завтрака Боря залез на шконку, а сквозь сон услышал голос из глазка:
– Байматов, Мурзаев. С вещами. Пять минут на сборы.
Киргизы зашевелились. Скрутили матрацы, побросали в них посуду, бритвы, зубные пасты, щётки, туалетную бумагу, и прочее. Перевязали их простынёй, и стали ожидать вызова. Вещей у них с собой особо не было, поэтому сборы не сильно затянулись. Затем открылись "тормоза", и уфсиновец объявил:
– Байматов и Мурзаев.
– Да, старшой. – Откликнулись оба почти одновременно.
– Выходим.
– Давай, брат – Попрощались с Борей оба киргиза, и один из них добавил: – Может, пересечёмся ещё на тюрьме где-нибудь?
– Счастливо, ребята! – Ответил им Боря.
И он остался один в камере. Боря догадывался, что скорей всего за ним тоже скоро придут, но решил поспать пока дают. Чтоб со свежими силами войти в настоящую тюремную камеру, и приготовиться к разговору с настоящими ворами-рецидивистами. Главное, чтоб не побили, а то по телевизору часто фильмы про тюрьму показывают, и в них всегда новеньким достаётся. Опять вспомнился разговор всё с тем же одногруппником: "Мыло, если в душе уронил, поднимать нельзя. Считается, что ты загасился после этого". Значение слова "загаситься" он, правда, почему-то не объяснил. А Боря, поскольку от тюрьмы всегда зарекался, и не стал интересоваться. Как раз в это время глазок поднялся, и голос на продоле произнёс:
– Пахомов!
– Да, старшой – машинально ответил Боря.
– С вещами. Поднимают тебя в хату.
Боря поднялся, кинул две книжки в свой, почти порванный, пакет, туда же отправилась арестантская посуда, бумаги из суда и рыльно-мыльный набор. Постельное бельё он разложил на матраце, ровно разгладив, и скрутив матрац рулоном, перевязал его простынёй. Поставил это всё у выхода из хаты, и присёл на пустую кровать ожидать вызова. Который не заставил себя долго ждать, хотя Боре эти минуты показались вечностью. Его повели по всем продолам Бутырки. Опять на пути встретился плакат про «Любовь к свободе…». Они прошли три корпуса. Ни один плакат по дороге не повторялся. По ним можно было ориентироваться, где ты. «Быть человеком – это чувствовать свою ответственность» - гласил плакат у входа в общий корпус, где на блоке («продоле») помещалось всего три камеры ("хаты"). Номера были 97, 98 и 99. Ту камеру хату, что посередине, и открыли инспекторы. Она отличалась от карантинной "хаты" тем, что после тормозов здесь ещё была клетка. То есть запирались зеки на полный засов.
Боря вошёл с матрацем в одной руке, пакетом в другой, в куртке, белой рубашке и брюках. Прошёлся вглубь хаты, его сразу же окружили зеки, и единственное что ему пришло на ум, это сказать:
– Здравствуйте, ребята!
За столом ("дубком") расседал немолодой, но весь в наколках, гладко выбритый с серьёзным лицом человек. Он сидел и курил. Рукой, в которой он держал сигарету, он нарисовал в воздухе круг, и все зеки расступились по шконкам. Глазами он указал Боре на свободное место на лавке у дубка:
– Присаживайся.
Раньше Боря воспринимал как добрую шутку про то, что нельзя говорить "садись", поскольку сесть ты всегда успеешь. Именно эта фраза звучала из уст Милославского, которого играл Куравлёв в гайдаевском фильме. Но как оказалось, зеки в тюрьмах предпочитают говорить "присесть", так как видимо они считают, что сесть они уже успели.
Боря присел, и приготовился к разговору с человеком, которого зеки видимо считали здесь кем-то вроде главного. За его спиной какой-то другой зек возился с двумя кружками, стоя около дубка. Что он делал, Боре оставалось лишь догадываться, в основном он переливал какую-то чёрную жидкость из одной кружки в другую. Разговор начал тот, что был за главного:
– Как тебя зовут?
– Брюс, – Боря решил представиться своим вольным прозвищем, которое к тому же сам себе выбрал.
– "Брюс" – это погремуха что ли?
– Да. – Ответил Боря, вспоминая чему его учили на сборке. – Вольная.
– Чем занимался на воле?
– Работал.
– Мужик, то есть?
– Я первоход. Я всего лишь третий день на Бутырке, и ещё толком не знаю какие слова, что обозначают…. То есть некоторые уже конечно выучил, но всё равно ещё не совсем понимаю о чём речь.
– Вот, послушай. Я – смотрящий за этой хатой. В девять-семь сидит смотрящий за всем продолом, а в девять-ноль вообще сидит смотрящий за корпусом. Я веду блатную жизнь, я – профессиональный вор, я на жизнь себе зарабатываю воровством, понимаешь? Для того, чтобы добиться такого статуса, нужно всю жизнь жить по воровским понятиям, ни одного дня нигде не работать, только воровать, ну и…. Да, иногда приходится посидеть в тюрьме. А как без этого? Иногда я планирую, когда сяду, иногда оно само меня находит. Раз на раз не приходится. А знаешь, как трудно не работать на красной зоне? О-о-о! Там так тяжело режим шатать. Ты вот работал на воле, значит ты – мужик. Бывает так, что мужик поднимается до блатного, редко, но бывает. Какая беда у тебя?
– Беда?
– Ну так мы называем номер статьи. – Пояснил "Смотрящий", а Боря вспомнил, что ему этот пункт тюремного кодекса уже объясняли на сборке.
– А! Эта… Сто шестьдесят первая, часть первая. "Макдак" ограбил.
– А я его, кажись, по телеку видел. – Воскликнул с одной из верхних шконок молодой арестант, у которого не было двух передних зубов. – В "Черезвычайном происшествии". Его спросили как он "Мак" ограбил, а тот в ответ сказал: "Кассир был денег должен, вот я и пришёл их забрать".
– Красава, Брюс. – Отреагировал на комментарий "Смотрящий". – Как видишь, малява идёт вперёд тебя. Не успел ты заехать в хату, как о тебе уже знают. Черепаха тебя по ящику видел, оказывается. Порядок в хате у нас такой. Ты можешь занять любую шконку, которая тебе понравится. Хата хорошая, ни петухов, ни обиженных, шконки все нормальные, не гашённые. Обиженные сидят в отдельной хате, мы её так и называем – "Обиженка". Нас тут много, и мы поделены на семейки. Каждая семейка должна уделять на общее что-нибудь из своего. Дэн – смотрящий за общим, к нему надо обращаться, если есть желание что-либо выделить. Поскольку ты только что с воли, тебя надо бы приодеть. Ведь ты уже, сколько одежду не менял?
– В субботу меня закрыли.
– С субботы не переодевался. Сегодня четверг, завтра баня. То, что сейчас на тебе постираешь в бане. У нас шнырей нет, все одежду себе стирают сами. Порошки, мыла и прочее, у каждой семейки своё. Есть, конечно, и на общем, но обычно на общем лежат одежда, консервы и всё такое. Моя погремуха – Бур. Если с кем-то возникнут тёрки, обращайся. Из общего тебе дадим сменную одежду. Её возвращать не обязательно, если понравится, можешь оставить себе до окончания срока. Если будет много приходить одежды с воли, естественно надо будет что-либо выделить. Твоё материальное состояние как на воле?
– Ну, я в банке работаю, мать бухгалтером на заводе, отец – профессор, заведующий кафедрой истории в МГТУ.
– То есть зажиточный?
– Ну не сказать чтобы…
– Тогда сам бог велел, чтобы ты уделял на общее, скажем две штуки в месяц. У нас тут А.У.Е. – "арестантско-уркаганское единство". И требования арестантского уклада выделять на общие нужды. Пока присматривайся, располагайся, ну а как поведут на свиданку, так скажешь маман, что вот такой уклад в тюрьмах. "Меня тут приодели, значит нужно и другим помогать" – скажешь. Уборку в хате мы делаем раз в три дня. Бывает чаще, по мере загрязнения. Делаем все вместе. По очереди, то есть если ты сегодня полы мыл, в следующий раз, допустим, будешь стены мыть, а потом подметать. Ну, я просто так подумал, что это лучше чем в хате девять-девять, где одни на штифту стоят, а другие полы моют. Я вижу ты без шнурков и без ремня. Митяй, научи его шнурки вязать.
– Может чифирнём для начала. А то я погляжу, первохода аж трясёт, нервничает. Просто снимем напряжение. – Предложил зек, который до этого с двумя кружками возился.
– А что, Серый! – Отозвался Бур. – Неплохое предложение. Ты сам чифиришь?
– Ни разу не пробовал. – Признался Боря.
– А пиво пробовал?
– Конечно! Пиво я уважаю.
– Так вот чифир, как пиво. Напряжение снимает, а крышняк толком не сносит. Серёга – мастер по чифиру. Он когда первый раз приготовил, мы все аж ахнули. Оказывается, до этого мы здесь купец пили, а Серый нас чифиром настоящим порадовал.
Дружный смех в хате прервался, высказыванием Бура:
– Возьми конфету. Закусишь.
– Как это?
– Ну, вот так. Надкуси полконфеты, и на языке подержи малёхо. Обычно все блевать хотят после первого глотка чифира, а конфета отбивает это желание.
