– Дружище, – обратился к Боре тот арестант, что был постарше. – Леший имел в виду, что когда в любую хату заходишь, и видишь незнакомых зеков, надо ко всем подойти и пожать руку. Не важно, что мы с тобой не знакомы, здороваться надо всегда. Хоть ты ещё не в жилой хате, а на сборке, но правила уже нужно соблюдать.
– Знаешь, – Решил добавить Леший, который выглядел лет на девятнадцать, но, судя по повадкам, в местах лишения свободы находился не в первый раз. – А даже не обязательно всем руки пожимать, можно просто сказать "Здравствуйте, ребята". Так как ты вошёл, заходят в хату только петухи, обиженные, крысы, ну и суки ещё.
Для Бори всё перечисленное "Лешим" было ничего не значащими оскорблениями, разницы между которыми он не видел. Но, чтобы убедить остальных, что ни к кому из них он точно не относится, он решил всё-таки продолжить играть роль "первохода", и даже жалел о том, что мало слушал Толика с ИВС.
– Ладно, – вымолвил Боря. – Признаю, что с приветствием я был неправ. Надо было вас поприветствовать, а я не сделал этого. Хорошо, а можете тогда объяснить, а то я ваших вопросов не понимаю? Что значит "чувствовать за собой"? И в чём разница между петухами, крысами и суками? Хотя "петухи", я догадываюсь, кого так называют.
– Тебя как зовут, Вася? – спросил зек, который был старше "Лешего".
– Борис. На свободе погоняло было "Брюс".
– Так вот, Боря, ты в тюрьме. Здесь немного другой язык, и люди, попавшие сюда, становятся другими. Во-первых: не "на свободе", а на воле. Слово "свобода" произносят только мусора, судьи, адвокаты, прокуроры, и прочие юристы, а мы говорим "воля". А во-вторых: что за словечко такое "погоняло"? Тебя что, погоняли на воле?
– Так ведь клички только у собак бывают, – вспомнил Боря школьную поговорку. – Как ещё назвать мне мой никнейм?
– А погоняла только у шнырей бывают, понял? – Не унимался зек. – Если ты хочешь выбрать себе тюремное имя, то называй это "погремуха". Так принято говорить здесь.
– Меня, например, Лёха зовут, – подал голос первый арестант, который изначально пристал к Боре. – "Леший" погремуха моя, тюремное имя. Во-первых: созвучно с Лёшей, а во-вторых: я в лесу прятался, когда меня поймали. Кстати, если будешь выбирать тюремное имя, есть один проверенный способ. Ночью нужно подойти к решке…
– К чему? – Опять незнакомое слово поставило Борю в тупик.
– Решётка – решка. Учи уже тюремные слова-то. Так о чём я? Ах, да. Подходишь к решке, и кричишь на улицу, чтобы все хаты тебя слышали: "Тюрьма-старушка, дай погремушку!". И первое, что тебе скажут будет твоей погремухой.
Дружный спех прервал первый арестант, который был постарше:
– Плохая идея. Так только малолеток и первоходов разводят. Вдруг первым попавшимся словом "Педераст" будет, и что возьмёшь себе такое имя? Если предложат в хате тебе такой способ, не соглашайся. Или соглашайся, но чтобы после каждого слова, которое тебе не нравится отвечать "Не катит!". Тогда предложений будет много, и какое из них тебе понравится, просто скажешь "Катит!" и всё. Это не единственный способ себе тюремное имя выбирать, а просто один из самых известных.
Арестанты закурили, соглашаясь с высказанным.
– А у меня нет тюремного имени. – Продолжил своё повествование арестант, который выглядел намного старше "Лешего". – Просто Саша и всё. Санёк, если хочешь. Вот ты интересуешься, что значит "чувствовать за собой". А знаешь, это так просто не объяснить. Ты не видишь разницы между "петухами", "крысами" и "суками"? Хотя знаешь, в принципе ты прав. Это все люди, которые чем-то отличились, и по понятиям у них серьёзные косяки. И, соответственно, особой разницы между ними нет. Но несущественная разница всё-таки между ними есть, и нельзя без обоснования петуха назвать сукой. Петухи – это, как ты понимаешь, педерасты. Но это не те, которых наказали тем, что изнасиловали. Братва уже много лет запрещает такой вид наказания, и спрос идёт не только с петуха, а ещё и с того, кто его таковым сделал. Петухи – это те, кто добровольно занимались гомосексуализмом на воле, и зарабатывают этим делом себе на жизнь в тюрьме. С ними нельзя за руки здороваться, нельзя есть из их посуды, носить их одежду. Для того, чтобы не было гашённых по незнанке, желательно тачковать их посуду.
– Что значит "тачковать"? Помечать что-ли?
– Метят собаки, – проявил активность "Леший". – А пацаны – "тачкуют".
– Обычно в тарелках пробивают дно, чтобы было ясно, что из такой тарелки петух ел. Есть ещё обиженные. Это те, кого за косяки по понятиям объявили педерастами, но они в очко не долбятся. Получается нерабочие, то есть не петухи. Но все правила на обиженных распространяются так же. Если ты поешь из петуховой тарелки, оденешь их футболку или поздороваешься с одним из петухов за руку, то станешь не педерастом, а обиженным. И много чего тебе после этого станет нельзя.
– Нельзя за дубок садиться – "Лешего" похоже, заставить молчать было невозможно. Впрочем, никто и не пытался: – На шконке спать нельзя, со всеми ездить нельзя. Много чего нельзя петухам и обиженным.
Саша не попытался даже остановить поток речей Лешего, хотя и свои объяснения продолжил:
– Другое дело "Крысы". Это тоже люди, с которыми лично я никогда за руку здороваться не буду. Вот у тебя какая статья?
– Сто шестьдесят первая. Я Макдоналдс ограбил.
– Вот видишь. Ты украл у огромной ресторанной сети. Это нормально, многие здесь так и живут. Но вот есть особые люди, которые крадут у зеков. А это по понятиям запрещено. Красть у вора – заподло, так делают только крысы. А суки, или ссученные – это те, кто кого-то когда-либо сдал. Причём не просто сдал, а продолжает работать на администрацию и стучать.
– То есть суки и стукачи – одно и то же? – Решил уточнить Боря и вспомнил, что понятие «ссученный» ему уже растолковывали и адвокат, и Толик с ИВС.
Александр кивнул:
– Так вот фраза "чувствовать за собой" – означает, что есть в твоей биографии что-либо такое, за что тебя можно объявить сукой, крысой, или, не дай боже, обиженным. А если за тобой ничего такого нет, и по воровским понятиям ты – чист, значит, ты за собой ничего не чувствуешь. Так и отвечай.
"Тормоза" открылись и в "хату" вошёл новенький. У него были длинные волосы, и он живо и весело всех поприветствовал.
– Откуда ты такой весёлый? – спросил у вновь прибывшего "Леший", которому, похоже, не сиделось на месте, и всё было интересно.
– Ну как "откуда"!? С воли, естественно! – Ответил волосатый. – Слушайте, ребята, я первоход и в тюрьме в первый раз. Пожалуйста, не грузите меня! Если моя причёска не нравится, то не переживайте, побреюсь я налысо. Я же понимаю, что теперь в тюрьме нахожусь.
– А откуда ты такое слово знаешь: "первоход"? – Решил уточнить арестант Александр.
– А то, как же? – изумился волосатый. – Первая ходка, вторая ходка, третья ходка. Это все, по-моему, знают. И на воле тоже. Я даже в интернете тюремный кодекс почитывал, чтобы немного ориентироваться в местности.
– Красавчик! – Воскликнул "Леший", и его тут же перебил патлатый арестант:
– А вот внешности попрошу не касаться! Предупреждаю заранее: моё очко предназначено исключительно для того, чтобы справлять большую нужду.
– Да нет! – Воскликнул Саша, – ты не понял! Красавчик – это тюремное слово. По фене, или по понятиям, "Красавчик" – это что-то типа молодец, так держать и тому подобное. Мы здесь не говорим "молодец", потому что молодцы сосут концы…
После этой фразы раздался дружный смех на всю сборную камеру. Которая, к слову пополнялась, но не думала опустошаться. Прибыл ещё один арестант:
– Здарово, ребята!
– Ты откуда такой, – первее всех поинтересовался "Леший".
– С суда. На продлёнку ездил.
– Чё, продлили, да?
– Ну а как ещё? Я уже год так таскаюсь по судам. Раз в два месяца возят в суд и продляют, а дело никак раскрыть не могут.
И многие другие подробности пребывания в СИЗО Боре ещё предстояло узнать. Сюда прибывали и те, кто уже давно сидит здесь, они прибывали с баулами, и собирались на этап в колонию для отбытия наказания. "Везёт кому-то, – подумал Боря. – Кто-то уже отсудился, срок получил, а я ещё не знаю, чем всё закончится. И зачем я только в этот "Мак" попёрся?". Впрочем к Боре уже все давно потеряли интерес. Он же приобрёл интерес рассматривать сборную камеру. Здесь было что-то вроде параши, куда можно было справить нужду, многие зеки уже этим воспользовались, заранее извинившись перед остальными. Тут было окно, сквозь которое виден забор, а за ним воля. Какой-то многоэтажный дом.
Прибыли люди с баулами, которые оказалось едут издалека. Их этапом пересылали из Тулы в Кострому, а поскольку прямого поезда "Тула – Кострома" нет, временно оставили их в Москве. Они спросили:
– Ребят, мы даже не знаем, в каком мы городе? Что за централ это?
– Успокойтесь, ребята! – Обратился к ним "Леший". – Вы в Бутырке.
– А где тут пересыльных держут? В транзитной хате?
– Ага! – Ответил всё тот же "Леший". – Я с вами скорей всего. Сам с "Серпов" только приехал.
– То есть ты сам ещё здесь ничего не знаешь?
– Ну как "не знаю"? Я уже полтора года сижу. Меня закрыли в Серпухове. Быстро осудили, дали срок, в зону отправили этапом в Кострому. И тут раз! Оказывается, что на меня второе уголовное дело открыли. Вернули меня обратно в Серпухов из Костромы, добавили ещё два года. Теперь не знаю, когда выйду. Может, пока сижу, ещё что-нибудь откопают. Так-то надоело уже за добавкой ездить. Зато пока ездил туда-обратно уже два раза здесь, на Бутырке побывал.
Боря прослушал разговор и понял что он в Бутырской тюрьме. Той самой, где "судьба ломается" и "душа так мается". Осознав это, он решил продолжить осмотр помещения сборной камеры, которую зеки сокращённо именовали "Сборка". Здесь был высокий потолок. Настолько высокий, что если бы Боря встал на плечи равного себе, то смог бы дотянуться до потолка лишь кончиками пальцев вытянутой руки. На стенах было куча надписей. Превалировала везде аббревиатура "А.У.Е.". Арестанты были заняты разговором, и некогда было поинтересоваться у них, как она расшифровывается. На стене, прямо над Борей, кто-то из зеков набил стихотворение, видать заточкой:
Больше не на чём писать,
Остаются стены.
Но на них порассуждать
Лишь возможно с теми,
Кто потом сюда придёт
Без клочка бумаги.
Что потом произойдёт,
Не увидят сами.
Кто напишет о себе,
О своём районе.
Кто винит в голубизне
Не в другом вагоне.
Может кто строку зачнёт
Сочинять стихами.
Что потом произойдёт?
Лишены тех знаний.
Нарисуют на стене
Ради смеха морду.
И получится вполне
Знак протеста гордый.
Каждый раз меняя люд
Карантинной сборки,
Люди старшие прочтут
О себе все строки.
Кто-то будет отмывать
От рисунков стены.
А другие повторять,
Оставляя смену.
А удачная мысля
Выйдет за пределы,
Претендентов веселя
На закрытом деле.
Рядом с этим стихотворением кто-то подписал более короткий и чуть менее складный стишок: "Будь проклят тот, кто век от века, решил тюрьмой исправить человека". Боря находился в таком состоянии, что был согласен с любым из тех, кто писал на стенах. Открылись "тормоза", и уфсиновец объявил:
– Кто на этап? – Поднялись четыре человека. – Выходите.
– Счастливо, ребята! – Попрощались этапники. И на сборке стало менее людно. Затем дверь открывалась ещё раз. "Старшой" назвал шесть фамилий. И люди пошли, с ними и "Леший", и тульские. Оказалось что ведут пересыльных зеков, кто в Бутырке проездом. "Леший" обошёл всех арестантов, всем пожал руки, а Боре крикнул напутственные слова:
– Бывай, Боря! Не бойся, ты не один здесь по статье сто шестьдесят первой. И не паникуй, что в тюрьме оказался. Пол-России побывало в тюрьме, а знаешь где вторая половина?
– Не знаю. – Не понял намёка Борис.
– Как "не знаю". Вторая половина в милиции работает.
Под дружный смех арестантов пересыльные удалились. Затем пришёл ещё один старшой, опять назвал много фамилий. На этот раз оказалось, что он пришёл за теми, кто сидит в Бутырке уже давно, а ездил в город на суд, на следственные действия, и на прочие характерные для зеков выезды. Осталось в камере лишь пять зеков, которые были вновь прибывшими, и к которым только-только применили санкцию на арест. Среди них был и тот, у кого длинные волосы. Было бы логично если бы этот патлатый чем-нибудь походил на того Лёшу Тарханова, что с профкома, с которым пиво пил накануне задержания. Однако, нет, этот волосатик выглядел иначе, и разговаривал по-другому. По его речи, скорее можно было принять за гопника, нежели нефора. Но, несмотря на это, одет он всё же, как типичный неформал: длинные волосы, косуха и берцы. Боря принялся и дальше изучать надписи на стенах. Его зацепила ещё одна: "Кто не был – не знает, кто был – не забудет". Точнее не скажешь о пребывании в тюрьме.
Волосатый арестант подошёл к Боре с вопросом:
– У тебя есть сигареты?
– Я не курю – ответил Боря.
– Ничего страшного! – Решил для себя его собеседник, – В тюрьме закуришь. У тебя, что за беда?
– В смысле "беда"?
– "Беда" – это номер статьи. Так, по крайней мере, в тюремном словаре написано. Зеки обычно так и спрашивают: "Ты по какой беде заехал?".
– Сто шестьдесят первая у меня – Дошло, наконец, до Бори. – Грабёж – зачем-то уточнил он. А про себя Боря подумал: "Как же так? Этот нефор не только разговаривает как гопник, но ещё и о тюремной жизни осведомлён получше меня"
– Понятно, – Отозвался волосатик. – А у меня сто пятьдесят девятая. Мошенничество. Людей на бабки развёл. Сорок "лямов" украл. Меня Игорь зовут.
– Брюс, – представился Боря, надеясь, что именно так он себе заслужит необходимую "погремушку".
Разговор с патлатым Игорем не склеился, и Боря принялся ожидать, когда же всех пятерых первоходов заберут туда, где можно прилечь, поспать, и покушать. Эх, томительны же эти часы ожидания в так называемой "Сборке". Но правильно поётся в песне про Бутырскую тюрьму: "Жизнь не кончается. Тюрьма стоит, столица спит, земля вращается". А раз жизнь не кончается, значит, и унывать не стоит.
Сборка потихоньку редела. Все пять человек, оставшиеся на сборке, так же как и Боря, прибыли из суда, где им избрали уже понятную без слов меру пресечения. Боря и Игорь – сидели впервые и многого не знали. Ещё были двое киргизов, которые общались на своём языке между собой, и почти не понимали, что говорят русские. Попытка разговора ребят с ними мало что прояснила. Получалось так: оба что-то украли, причём дела у них разные, не подельники. Познакомились два киргиза между собой уже здесь – на сборке. Они по-русски знают некоторые тюремные слова. Например, "пахан" или "хата". Но определить какая ходка у них не получилось ни у каких пацанов, хотя скорей всего первая. Был ещё один русский. Он был лысоват, курил, используя зажигалку, что считалось роскошью для зеков, которые подкуривали спичками. На вид лет двадцать, худощав. Он сказал, что два года сидел в колонии для несовершеннолетних, так называемой "Малолетке". И много узнал тогда, но прошло много времени, судимость первая уже была погашена, и стал постепенно забывать. Он увидел Борю без шнурков, и сказал: "Не переживай! Войдёшь в хату, шнурки себе сам свяжешь. Видал как у Лешего?". А Леший уже давно удалился в транзитную камеру, так что обратить внимание, что за шнурки у него, Боря не успел.
– Знаешь, – Решил добавить Леший, который выглядел лет на девятнадцать, но, судя по повадкам, в местах лишения свободы находился не в первый раз. – А даже не обязательно всем руки пожимать, можно просто сказать "Здравствуйте, ребята". Так как ты вошёл, заходят в хату только петухи, обиженные, крысы, ну и суки ещё.
Для Бори всё перечисленное "Лешим" было ничего не значащими оскорблениями, разницы между которыми он не видел. Но, чтобы убедить остальных, что ни к кому из них он точно не относится, он решил всё-таки продолжить играть роль "первохода", и даже жалел о том, что мало слушал Толика с ИВС.
– Ладно, – вымолвил Боря. – Признаю, что с приветствием я был неправ. Надо было вас поприветствовать, а я не сделал этого. Хорошо, а можете тогда объяснить, а то я ваших вопросов не понимаю? Что значит "чувствовать за собой"? И в чём разница между петухами, крысами и суками? Хотя "петухи", я догадываюсь, кого так называют.
– Тебя как зовут, Вася? – спросил зек, который был старше "Лешего".
– Борис. На свободе погоняло было "Брюс".
– Так вот, Боря, ты в тюрьме. Здесь немного другой язык, и люди, попавшие сюда, становятся другими. Во-первых: не "на свободе", а на воле. Слово "свобода" произносят только мусора, судьи, адвокаты, прокуроры, и прочие юристы, а мы говорим "воля". А во-вторых: что за словечко такое "погоняло"? Тебя что, погоняли на воле?
– Так ведь клички только у собак бывают, – вспомнил Боря школьную поговорку. – Как ещё назвать мне мой никнейм?
– А погоняла только у шнырей бывают, понял? – Не унимался зек. – Если ты хочешь выбрать себе тюремное имя, то называй это "погремуха". Так принято говорить здесь.
– Меня, например, Лёха зовут, – подал голос первый арестант, который изначально пристал к Боре. – "Леший" погремуха моя, тюремное имя. Во-первых: созвучно с Лёшей, а во-вторых: я в лесу прятался, когда меня поймали. Кстати, если будешь выбирать тюремное имя, есть один проверенный способ. Ночью нужно подойти к решке…
– К чему? – Опять незнакомое слово поставило Борю в тупик.
– Решётка – решка. Учи уже тюремные слова-то. Так о чём я? Ах, да. Подходишь к решке, и кричишь на улицу, чтобы все хаты тебя слышали: "Тюрьма-старушка, дай погремушку!". И первое, что тебе скажут будет твоей погремухой.
Дружный спех прервал первый арестант, который был постарше:
– Плохая идея. Так только малолеток и первоходов разводят. Вдруг первым попавшимся словом "Педераст" будет, и что возьмёшь себе такое имя? Если предложат в хате тебе такой способ, не соглашайся. Или соглашайся, но чтобы после каждого слова, которое тебе не нравится отвечать "Не катит!". Тогда предложений будет много, и какое из них тебе понравится, просто скажешь "Катит!" и всё. Это не единственный способ себе тюремное имя выбирать, а просто один из самых известных.
Арестанты закурили, соглашаясь с высказанным.
– А у меня нет тюремного имени. – Продолжил своё повествование арестант, который выглядел намного старше "Лешего". – Просто Саша и всё. Санёк, если хочешь. Вот ты интересуешься, что значит "чувствовать за собой". А знаешь, это так просто не объяснить. Ты не видишь разницы между "петухами", "крысами" и "суками"? Хотя знаешь, в принципе ты прав. Это все люди, которые чем-то отличились, и по понятиям у них серьёзные косяки. И, соответственно, особой разницы между ними нет. Но несущественная разница всё-таки между ними есть, и нельзя без обоснования петуха назвать сукой. Петухи – это, как ты понимаешь, педерасты. Но это не те, которых наказали тем, что изнасиловали. Братва уже много лет запрещает такой вид наказания, и спрос идёт не только с петуха, а ещё и с того, кто его таковым сделал. Петухи – это те, кто добровольно занимались гомосексуализмом на воле, и зарабатывают этим делом себе на жизнь в тюрьме. С ними нельзя за руки здороваться, нельзя есть из их посуды, носить их одежду. Для того, чтобы не было гашённых по незнанке, желательно тачковать их посуду.
– Что значит "тачковать"? Помечать что-ли?
– Метят собаки, – проявил активность "Леший". – А пацаны – "тачкуют".
– Обычно в тарелках пробивают дно, чтобы было ясно, что из такой тарелки петух ел. Есть ещё обиженные. Это те, кого за косяки по понятиям объявили педерастами, но они в очко не долбятся. Получается нерабочие, то есть не петухи. Но все правила на обиженных распространяются так же. Если ты поешь из петуховой тарелки, оденешь их футболку или поздороваешься с одним из петухов за руку, то станешь не педерастом, а обиженным. И много чего тебе после этого станет нельзя.
– Нельзя за дубок садиться – "Лешего" похоже, заставить молчать было невозможно. Впрочем, никто и не пытался: – На шконке спать нельзя, со всеми ездить нельзя. Много чего нельзя петухам и обиженным.
Саша не попытался даже остановить поток речей Лешего, хотя и свои объяснения продолжил:
– Другое дело "Крысы". Это тоже люди, с которыми лично я никогда за руку здороваться не буду. Вот у тебя какая статья?
– Сто шестьдесят первая. Я Макдоналдс ограбил.
– Вот видишь. Ты украл у огромной ресторанной сети. Это нормально, многие здесь так и живут. Но вот есть особые люди, которые крадут у зеков. А это по понятиям запрещено. Красть у вора – заподло, так делают только крысы. А суки, или ссученные – это те, кто кого-то когда-либо сдал. Причём не просто сдал, а продолжает работать на администрацию и стучать.
– То есть суки и стукачи – одно и то же? – Решил уточнить Боря и вспомнил, что понятие «ссученный» ему уже растолковывали и адвокат, и Толик с ИВС.
Александр кивнул:
– Так вот фраза "чувствовать за собой" – означает, что есть в твоей биографии что-либо такое, за что тебя можно объявить сукой, крысой, или, не дай боже, обиженным. А если за тобой ничего такого нет, и по воровским понятиям ты – чист, значит, ты за собой ничего не чувствуешь. Так и отвечай.
"Тормоза" открылись и в "хату" вошёл новенький. У него были длинные волосы, и он живо и весело всех поприветствовал.
– Откуда ты такой весёлый? – спросил у вновь прибывшего "Леший", которому, похоже, не сиделось на месте, и всё было интересно.
– Ну как "откуда"!? С воли, естественно! – Ответил волосатый. – Слушайте, ребята, я первоход и в тюрьме в первый раз. Пожалуйста, не грузите меня! Если моя причёска не нравится, то не переживайте, побреюсь я налысо. Я же понимаю, что теперь в тюрьме нахожусь.
– А откуда ты такое слово знаешь: "первоход"? – Решил уточнить арестант Александр.
– А то, как же? – изумился волосатый. – Первая ходка, вторая ходка, третья ходка. Это все, по-моему, знают. И на воле тоже. Я даже в интернете тюремный кодекс почитывал, чтобы немного ориентироваться в местности.
– Красавчик! – Воскликнул "Леший", и его тут же перебил патлатый арестант:
– А вот внешности попрошу не касаться! Предупреждаю заранее: моё очко предназначено исключительно для того, чтобы справлять большую нужду.
– Да нет! – Воскликнул Саша, – ты не понял! Красавчик – это тюремное слово. По фене, или по понятиям, "Красавчик" – это что-то типа молодец, так держать и тому подобное. Мы здесь не говорим "молодец", потому что молодцы сосут концы…
После этой фразы раздался дружный смех на всю сборную камеру. Которая, к слову пополнялась, но не думала опустошаться. Прибыл ещё один арестант:
– Здарово, ребята!
– Ты откуда такой, – первее всех поинтересовался "Леший".
– С суда. На продлёнку ездил.
– Чё, продлили, да?
– Ну а как ещё? Я уже год так таскаюсь по судам. Раз в два месяца возят в суд и продляют, а дело никак раскрыть не могут.
И многие другие подробности пребывания в СИЗО Боре ещё предстояло узнать. Сюда прибывали и те, кто уже давно сидит здесь, они прибывали с баулами, и собирались на этап в колонию для отбытия наказания. "Везёт кому-то, – подумал Боря. – Кто-то уже отсудился, срок получил, а я ещё не знаю, чем всё закончится. И зачем я только в этот "Мак" попёрся?". Впрочем к Боре уже все давно потеряли интерес. Он же приобрёл интерес рассматривать сборную камеру. Здесь было что-то вроде параши, куда можно было справить нужду, многие зеки уже этим воспользовались, заранее извинившись перед остальными. Тут было окно, сквозь которое виден забор, а за ним воля. Какой-то многоэтажный дом.
Прибыли люди с баулами, которые оказалось едут издалека. Их этапом пересылали из Тулы в Кострому, а поскольку прямого поезда "Тула – Кострома" нет, временно оставили их в Москве. Они спросили:
– Ребят, мы даже не знаем, в каком мы городе? Что за централ это?
– Успокойтесь, ребята! – Обратился к ним "Леший". – Вы в Бутырке.
– А где тут пересыльных держут? В транзитной хате?
– Ага! – Ответил всё тот же "Леший". – Я с вами скорей всего. Сам с "Серпов" только приехал.
– То есть ты сам ещё здесь ничего не знаешь?
– Ну как "не знаю"? Я уже полтора года сижу. Меня закрыли в Серпухове. Быстро осудили, дали срок, в зону отправили этапом в Кострому. И тут раз! Оказывается, что на меня второе уголовное дело открыли. Вернули меня обратно в Серпухов из Костромы, добавили ещё два года. Теперь не знаю, когда выйду. Может, пока сижу, ещё что-нибудь откопают. Так-то надоело уже за добавкой ездить. Зато пока ездил туда-обратно уже два раза здесь, на Бутырке побывал.
Боря прослушал разговор и понял что он в Бутырской тюрьме. Той самой, где "судьба ломается" и "душа так мается". Осознав это, он решил продолжить осмотр помещения сборной камеры, которую зеки сокращённо именовали "Сборка". Здесь был высокий потолок. Настолько высокий, что если бы Боря встал на плечи равного себе, то смог бы дотянуться до потолка лишь кончиками пальцев вытянутой руки. На стенах было куча надписей. Превалировала везде аббревиатура "А.У.Е.". Арестанты были заняты разговором, и некогда было поинтересоваться у них, как она расшифровывается. На стене, прямо над Борей, кто-то из зеков набил стихотворение, видать заточкой:
Больше не на чём писать,
Остаются стены.
Но на них порассуждать
Лишь возможно с теми,
Кто потом сюда придёт
Без клочка бумаги.
Что потом произойдёт,
Не увидят сами.
Кто напишет о себе,
О своём районе.
Кто винит в голубизне
Не в другом вагоне.
Может кто строку зачнёт
Сочинять стихами.
Что потом произойдёт?
Лишены тех знаний.
Нарисуют на стене
Ради смеха морду.
И получится вполне
Знак протеста гордый.
Каждый раз меняя люд
Карантинной сборки,
Люди старшие прочтут
О себе все строки.
Кто-то будет отмывать
От рисунков стены.
А другие повторять,
Оставляя смену.
А удачная мысля
Выйдет за пределы,
Претендентов веселя
На закрытом деле.
Рядом с этим стихотворением кто-то подписал более короткий и чуть менее складный стишок: "Будь проклят тот, кто век от века, решил тюрьмой исправить человека". Боря находился в таком состоянии, что был согласен с любым из тех, кто писал на стенах. Открылись "тормоза", и уфсиновец объявил:
– Кто на этап? – Поднялись четыре человека. – Выходите.
– Счастливо, ребята! – Попрощались этапники. И на сборке стало менее людно. Затем дверь открывалась ещё раз. "Старшой" назвал шесть фамилий. И люди пошли, с ними и "Леший", и тульские. Оказалось что ведут пересыльных зеков, кто в Бутырке проездом. "Леший" обошёл всех арестантов, всем пожал руки, а Боре крикнул напутственные слова:
– Бывай, Боря! Не бойся, ты не один здесь по статье сто шестьдесят первой. И не паникуй, что в тюрьме оказался. Пол-России побывало в тюрьме, а знаешь где вторая половина?
– Не знаю. – Не понял намёка Борис.
– Как "не знаю". Вторая половина в милиции работает.
Под дружный смех арестантов пересыльные удалились. Затем пришёл ещё один старшой, опять назвал много фамилий. На этот раз оказалось, что он пришёл за теми, кто сидит в Бутырке уже давно, а ездил в город на суд, на следственные действия, и на прочие характерные для зеков выезды. Осталось в камере лишь пять зеков, которые были вновь прибывшими, и к которым только-только применили санкцию на арест. Среди них был и тот, у кого длинные волосы. Было бы логично если бы этот патлатый чем-нибудь походил на того Лёшу Тарханова, что с профкома, с которым пиво пил накануне задержания. Однако, нет, этот волосатик выглядел иначе, и разговаривал по-другому. По его речи, скорее можно было принять за гопника, нежели нефора. Но, несмотря на это, одет он всё же, как типичный неформал: длинные волосы, косуха и берцы. Боря принялся и дальше изучать надписи на стенах. Его зацепила ещё одна: "Кто не был – не знает, кто был – не забудет". Точнее не скажешь о пребывании в тюрьме.
Волосатый арестант подошёл к Боре с вопросом:
– У тебя есть сигареты?
– Я не курю – ответил Боря.
– Ничего страшного! – Решил для себя его собеседник, – В тюрьме закуришь. У тебя, что за беда?
– В смысле "беда"?
– "Беда" – это номер статьи. Так, по крайней мере, в тюремном словаре написано. Зеки обычно так и спрашивают: "Ты по какой беде заехал?".
– Сто шестьдесят первая у меня – Дошло, наконец, до Бори. – Грабёж – зачем-то уточнил он. А про себя Боря подумал: "Как же так? Этот нефор не только разговаривает как гопник, но ещё и о тюремной жизни осведомлён получше меня"
– Понятно, – Отозвался волосатик. – А у меня сто пятьдесят девятая. Мошенничество. Людей на бабки развёл. Сорок "лямов" украл. Меня Игорь зовут.
– Брюс, – представился Боря, надеясь, что именно так он себе заслужит необходимую "погремушку".
Разговор с патлатым Игорем не склеился, и Боря принялся ожидать, когда же всех пятерых первоходов заберут туда, где можно прилечь, поспать, и покушать. Эх, томительны же эти часы ожидания в так называемой "Сборке". Но правильно поётся в песне про Бутырскую тюрьму: "Жизнь не кончается. Тюрьма стоит, столица спит, земля вращается". А раз жизнь не кончается, значит, и унывать не стоит.
Глава 6. Карантин
Сборка потихоньку редела. Все пять человек, оставшиеся на сборке, так же как и Боря, прибыли из суда, где им избрали уже понятную без слов меру пресечения. Боря и Игорь – сидели впервые и многого не знали. Ещё были двое киргизов, которые общались на своём языке между собой, и почти не понимали, что говорят русские. Попытка разговора ребят с ними мало что прояснила. Получалось так: оба что-то украли, причём дела у них разные, не подельники. Познакомились два киргиза между собой уже здесь – на сборке. Они по-русски знают некоторые тюремные слова. Например, "пахан" или "хата". Но определить какая ходка у них не получилось ни у каких пацанов, хотя скорей всего первая. Был ещё один русский. Он был лысоват, курил, используя зажигалку, что считалось роскошью для зеков, которые подкуривали спичками. На вид лет двадцать, худощав. Он сказал, что два года сидел в колонии для несовершеннолетних, так называемой "Малолетке". И много узнал тогда, но прошло много времени, судимость первая уже была погашена, и стал постепенно забывать. Он увидел Борю без шнурков, и сказал: "Не переживай! Войдёшь в хату, шнурки себе сам свяжешь. Видал как у Лешего?". А Леший уже давно удалился в транзитную камеру, так что обратить внимание, что за шнурки у него, Боря не успел.
