Меня всегда тянуло в музеи. Наверное, с тех пор, как осмысленно стал воспринимать этот мир. Мои ровесники упрашивали родителей сходить с ними в зоопарк или цирк, а я умолял отвести в музей. Этот ни с чем не сравнимый запах, картины на стенах и экспонаты в витринах. Безумно хотелось на несколько минут стать частью этого величественного, молчаливого мира. Тогда я закрывал глаза и начинал фантазировать, представляя себя старой мраморной статуей, золотым скифским кинжалом или расписанным греками кувшином: вокруг люди ходят, разглядывают, восхищаются... а ты стоишь за толстым стеклом витрины, погруженный в свои воспоминания о былой молодости, и тебе нет никакого дела до этого суетного, быстротечного мира. Что такого? Писатели воплощают несбыточное в книгах, художники — в картинах… Все мечтают, и я не исключение.
Как родители относились к этому? Удивительно спокойно. Они не возражали против такой «незаразной болезни» — чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не шаталось по подворотням, не водилось с хулиганами и не торчало сутками у телевизора за приставочными игрушками.
В пятом классе нашу параллель пригласили на экскурсию в один из крупных музеев города — исторический. Конечно, я там знал уже все, даже график работы смотрителей. Первым на нашем пути стал древнеегипетский зал, где всегда зевал, разглядывая полупустые витрины с разноцветной мелочью. Думал, снова будет скучно, но ошибся. С первых слов неравнодушного к Египту экскурсовода по уши влюбился в таинственный и такой далекий мир, который во всей красе предстал в экспозиции из запасников музея.
Музейная «болезнь» внезапно сменилась на древнеегипетскую. Тоже незаразную.
Сначала не на шутку увлекся браслетами, кольцами, серьгами, воротниками из полудрагоценных камней и прочими дорогими украшениями богатых египтян. Вырезал фотографии из старых журналов, которые сдавали в макулатуру, или срисовывал на кальку и собирал их в особом альбоме с подробным описанием каждой вещи. Хотел проколоть уши, но мама запретила до совершеннолетия: дескать, вырастешь, и делай, что душе угодно. Тогда наплел кучу безделушек из разноцветных шнуров и бисера, таскал, не стесняясь, даже в школу. Учителя жутко злились, периодически вызывали отца в кабинет директора. В последний раз он вспылил и на все упреки в мой адрес грозно прорычал: «Школа должна давать знания, а не только смотреть за внешним видом!» С тех пор больше никто из педагогов и слова не говорил мне, только одноклассники по-дружески подшучивали над моим увлечением и приносили пакетики с бусинами и бисером, упрашивая смастерить похожие украшения.
Потом «заболел» египетской мифологией с пантеоном зверо-человечьих богов и богинь. Перечитал кучу книжек, и, под конец, наизусть выдавал полную биографию каждого божества. Особенно любил историю про Осириса в ее бесконечных интерпретациях, каждый раз удивляясь неординарной фантазии древних египтян. Когда не осталось такого бога, о котором я ничего бы не знал, увлекся иероглифами: старательно выписывал их с переводом в словарь, сделанный из толстой тетрадки. Перелопатив труды Баджа, Петровского, Коростовцева и Гардинера, мог спокойно найти на стеле или саркофаге имя владельца, прочитать и частично перевести надписи заупокойных текстов. Неплохо для самоучки.
Однако, и этот аспект оказался успешно изучен к выпускному классу. Тогда затосковал от безделья, причем настолько сильно, что родители забеспокоились, забегали друзьям и одноклассникам, думали, что безнадежно влюбился в какую-то девчонку. Родня заблуждалась, только объяснить им свою тоску понятным языком у меня не получалось.
Но в одночасье все изменилось: в мою жизнь ворвались... мумии!
Все началось с того, что я решил развеяться — побродить по любимым залам и попал на недавно открывшуюся выставку экспонатов из каирского музея. Раньше всегда обходил стороной витрину с мумифицированной головой — до ужаса боялся мертвых: не глядя, перелистывал на другую страницу, если упоминалась в книге такая иллюстрация, но тут любопытство взяло верх. Их оказалось столько... целый зал! С некоторых так и не были сняты погребальные пелены, их украшали сетки из бирюзы или расписанные покрывала. Позднее царство. Золотое плетение. Полосы льна так аккуратно накладывались друг на друга, что образовывали узор из небольших объемных ромбов. И совсем не страшно. А дальше... Я перевел взгляд на соседнюю витрину и вздрогнул. Никогда бы не подумал, что мумия может быть до дрожи такой... красивой! «Тиа. Жрица Хатхор, дочь Рамсеса III, Новое царство, ХIХ династия», — прочитал я на табличке. Бинты, частично убранные много лет назад, уже не скрывали лицо и скрещенные на груди руки. Потемневшая от смол кожа, нос с легкой горбинкой, чуть приоткрытые губы в едва заметной улыбке, под которыми белели ровные зубы; подрастрепавшиеся, когда-то завитые, пряди густых черных волос; длинные пальцы с выкрашенными хной ногтями под оставшимся последним слоем ткани.
Уже с особой жадностью я разглядывал каждый экспонат в этом зале и ловил себя на мысли, что таинственная жрица конкретно меня зацепила.
Попытался найти в научных трудах и журналах информацию о девушке, но постигло разочарование: да, упоминания о ней были, тогда как в исторических документах родственницей Рамсеса III она нигде не числилась. Зачем на музейной бирке ее записали дочерью? Где-то на выцветшем саркофаге смогли прочитать надписи? Вдохновляющая загадка.
Пропуская уроки всеми правдами и неправдами, я пропадал в музее целыми днями до окончания выставки, а когда вошел в прежний зал, то понял, что не смогу жить без мумий, особенно без Тиа...
После выпускного мой аттестат лег на стол приемной комиссии археологического института, что довольно сильно расстроило родителей. Они хотели видеть меня врачом, юристом, на худой конец, учителем, но никак не «могилокопателем» и «черепкособирателем» — так обозвал мою будущую профессию отец. Повозмущавшись, попричитав и подувшись для вида пару недель, они смирились с таким выбором, тем более что я прекрасно сдал вступительные и был зачислен на бюджетное отделение. На радостях проколол левое ухо, как и мечтал, вдел модный крестик. Армия не светила мне целых пять лет — начал отращивать шевелюру, которая вилась кудряшками с младенчества.
Стал откладывать деньги со стипендий, чтобы летом поехать за границу по музеям, но больше всего хотелось в Каир, куда одного категорически не желала отпускать мать. Зато в Европу — без проблем.
В первое лето, не без помощи родителей, выбрался на неделю в Париж... И вместо шумных улочек Монмартра и Эйфелевой башни гулял по египетским залам Лувра. Было так неуютно среди холодного мрамора и вычурных потолочных росписей эпохи барокко, но сочные краски саркофагов, картонных масок и деревянных статуй радовали глаз своей не потерявшей за столетия яркостью. Мумий тоже хватало, но в основном заката эпохи бальзамирования. Находок любимого мною Нового царства оказалось настолько мало, что больше не захотел возвращаться в столицу Франции.
На следующий год отправился в Лондон, потом в Рим автобусным туром... Но, все равно, безумно хотел в музей Мариэта, чтобы снова увидеть Тиа.
После четвертого курса уже запланировал поездку в Дрезденскую Пинакотеку, как неожиданно приятель Серега позвал за компанию на раскопки в Египет. Сергей — классный парень, старше на пару лет, год назад закончивший этот же институт. Он с легкостью поступил в аспирантуру, лето предпочитал проводить в археологических экспедициях, подрабатывая волонтером. В стенах института Серега пользовался авторитетом у студентов и считался неординарной личностью с необузданной фантазией. С таким человеком даже самая заурядная экспедиция превращалась в незабываемое приключение.
— Санька! Не ломайся! — настойчиво убеждал он. — Подождет твой Дрезден, а тут прекрасная возможность реально подержать лопату, вдоволь нанюхаться пыли, от души покопаться в песке! В планах у доцента каирский музей записан. Там круто! Думай, пока место свободное есть.
А чем черт не шутит? Такого шанса еще долго не выпадет, да еще в такой компании. Наконец-то, смогу попасть в знаменитый зал с мумиями, где покоится таинственная принцесса. Решил: Дрезден с галереями никуда не «убежит», а вот путешествие в Египет лучше не упускать.
Для отца я давно стал взрослым, к тому же, ехал не в гордом одиночестве. А вот маму пришлось уговаривать в два мужских голоса. Через пару часов она сдалась. Отпраздновав нелегкую победу, вечером перезвонил Сереге и стал упаковывать чемоданы.
— Не откопаешь такую же гробницу, как у Тутанхамона, — можешь домой не приезжать! — пошутил отец, провожая меня на самолет, и на прощание по-дружески хлопнул по плечу.
И вот, веселая компания из семи парней и трех девчонок под руководством доцента уже летела над облаками в жаркий Египет. Весь полет Серега травил захватывающие байки про древние проклятия гробниц и бессмертных колдунов-мумий, чтобы отвлечь меня от мыслей, что нахожусь в тысячах метров над твердой поверхностью. Я никогда раньше не путешествовал самолетом, и, как оказалось, до чертиков боюсь высоты. Без фантазий приятеля я бы не дожил до приземления поздним вечером в Каире.
Провалялся с позеленевшей физиономией до утра в кровати и продолжал бы страдать дальше, но Серега позвал на экскурсию в музей. Тут же забыв про свои болячки, за несколько минут оделся и был готов провести на ногах весь день, лишь бы дойти до заветной цели — моей Тиа.
Около музея Мариэта без конца сновали группы туристов. Моему счастью не было предела — я здесь! Думал, что здание будет намного больше и на поиски жрицы уйдет немало времени, но нет: задержавшись у плана эвакуации, написанного по стандарту на английском, вычислил за пару минут свой маршрут и незаметно улизнул в сторону зала с мумиями. Шел, как можно быстрее, но и внимания старался не привлекать.
Переступив порог, попал в легкий полумрак, среди которого сияли желтоватой подсветкой витрины с телами фараонов и цариц. Где-то среди них и она. Я бродил среди стеклянных коробов, всматриваясь в каждое лицо. Рамсес II — долгожитель, успешный полководец и самый многодетный отец из всех царей, Тутмос III — опытный стратег, совершивший семнадцать военных походов, Секененра, жестоко убитый боевым топором, Аменхотеп II и его сын Тутмос IV — истинные наследники крови Яхмос-Нефертари, мудрый Сети I, Аменемхет... О каждом я бы мог столько рассказать. А вот и моя Тиа! Скромный гроб с ее мумией стоял в самом дальнем углу. Улыбнулся ей. Ведь столько лет не видел этого лица, красота которого оказалась неподвластной даже смерти. Она ничуть не изменилась за годы. Я встал, как вкопанный, не в силах отвести взгляд от загадочной улыбки. Со своей Джоконда отдыхала где-то в сторонке. В мыслях замелькал сюжет сказки о спящей красавице. И снова дал волю своей фантазии: может, она вовсе не умерла, а только спит и ждет поцелуя влюбленного принца?
— Санька! — чуть не упал от приличного подзатыльника. — Мы все, как лошади бешеные, его разыскиваем по музею, а он на мумию пялится!
— Серег... Я тут...
— Ага! Рассказывай басни, — на ухо прошептал аспирант. — Смотришь на этот труп сушеный, да таким взглядом... Влюбился что ли? Живых девчонок надо так глазами есть!
— Отстань!
— А поцеловать слабо?
— А вот и нет! — тихо пробормотав, задержал взгляд на ее губах и вдруг, резко развернувшись, помахал кулаком перед его носом. — Я что, псих?! Это видел?
— Через пять минут у главного входа. Ждать не будем! — строго произнес Сергей и быстро исчез в дверном проеме.
Если бы не стеклянная витрина, точно поцеловал бы, разбудил ото сна… и плевать, что Тиа — музейный экспонат!
Еще немного постоял, стараясь сохранить в памяти ее образ как можно лучше, а потом опрометью помчался догонять своих, которые уже покидали здание музея.
Я никогда не сомневался в том, что Серега — порядочный человек, и эта история осталась строго между нами, хотя, весь оставшийся день он подкалывал меня, стоило лишь остаться с глазу на глаз.
Нагулявшись по Каиру, на следующее утро мы отправились поездом на юг к очередному перевалочному пункту, оттуда грузовиком уже на запад до крошечной деревушки, где ждала бригада археологов, которую мы меняли на раскопках.
Такого захолустья видеть еще не доводилось: немногим больше двух десятков домов их кирпича-сырца, обмазанного глиной и побеленного толченым известняком, крыши из самолепной черепицы или нильского тростника, маленькие огородики с луком, салатом и прочей снедью, поливаемые из глубоких колодцев.
И кто бы говорил, что археологи — нахлебники для местных. Они встречали нас, как желанных гостей. Еда была своя: через день приезжал «караван» во главе с главным стряпчим. Местным тоже перепадало, особенно детворе, да и помощи жителям в свободное время — хоть отбавляй.
Нас с Серегой подселили к одинокой, но очень радушной бабульке. Приятель тут же ликвидировал языковой барьер: примитивные жесты удачно компенсировали словесное непонимание. Мы натаскали воды для питья и полива, вымели в доме пол, навели порядок во дворе, поправили покосившийся забор у живности, потом разобрали рюкзаки, поужинали в шумной компании будущих археологов и, вусмерть уставшие, завалились спать.
С утра пораньше нас растолкали девчонки, дежурившие в тот день. Сидя за столом под навесом, всей студенческой бригадой дружно гремели ложками в металлических кружках с чаем, размешивая сахар, ели бутерброды с абрикосовым джемом вприкуску с финиками, приторно сладкими, но с голодухи не то съешь — машина с провиантом опаздывала к завтраку. Доцент давал инструкции и красочно расписывал рабочую обстановку. Скука полнейшая. Лучше бы по Дрездену сейчас гулял. Серега зевнул, я следом за компанию. Но тут подлетел растрепанный подросток и из подола длинной рубахи вывалил на стол кучу черепков, среди которых доцент тут же заметил фрагмент глиняной статуэтки. Допросив мальчишку с незаурядным ученым пристрастием, начальник тут же поменял план работ, и мы с кирками и лопатами направились по странным ориентирам к месту находок.
Оказалось, местный пастух задумал вырыть колодец... Ну, и наткнулся на этот мусор, потому что, как показало копание десятерых студентов, там находилась классическая двухтысячелетняя свалка бытовых отходов. Зря время потратили: целая раскопочная неделя коту под хвост, точнее, верблюду. Зато колодец вырыли отменный!
— Серега... Ты спишь? — позвал я, проснувшись ни свет ни заря.
— Отстань... Сегодня выходной...
— Как?
— Меньше за ужином надо витать в облаках и бродить по лабиринтам рамсесовых гробниц. Доцент так и сказал: вы-ход-ной!
— Куда рванем, Серег?
— Выбирай: корабль пустыни или корабль под парусом, — отшутился он в своем репертуаре и, зевнув, недовольно изрек: — Хочешь приключений — прогуляйся до раскопа на своих двоих, а мне дай понежиться в постели, моль музейная!
— Спи уж, черепконумерователь... — отвернулся от него к стене.
И почему в нерабочий день сил хоть отбавляй? Покрутившись с боку на бок и окончательно убедившись, что больше не засну, я вышел на улицу. Было на редкость тихо — даже собаки не путались под ногами. Вот, что значит, выходной! Ну и спите, а я на пару с фантазией отправляюсь в экспедицию!
Как родители относились к этому? Удивительно спокойно. Они не возражали против такой «незаразной болезни» — чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не шаталось по подворотням, не водилось с хулиганами и не торчало сутками у телевизора за приставочными игрушками.
В пятом классе нашу параллель пригласили на экскурсию в один из крупных музеев города — исторический. Конечно, я там знал уже все, даже график работы смотрителей. Первым на нашем пути стал древнеегипетский зал, где всегда зевал, разглядывая полупустые витрины с разноцветной мелочью. Думал, снова будет скучно, но ошибся. С первых слов неравнодушного к Египту экскурсовода по уши влюбился в таинственный и такой далекий мир, который во всей красе предстал в экспозиции из запасников музея.
Музейная «болезнь» внезапно сменилась на древнеегипетскую. Тоже незаразную.
Сначала не на шутку увлекся браслетами, кольцами, серьгами, воротниками из полудрагоценных камней и прочими дорогими украшениями богатых египтян. Вырезал фотографии из старых журналов, которые сдавали в макулатуру, или срисовывал на кальку и собирал их в особом альбоме с подробным описанием каждой вещи. Хотел проколоть уши, но мама запретила до совершеннолетия: дескать, вырастешь, и делай, что душе угодно. Тогда наплел кучу безделушек из разноцветных шнуров и бисера, таскал, не стесняясь, даже в школу. Учителя жутко злились, периодически вызывали отца в кабинет директора. В последний раз он вспылил и на все упреки в мой адрес грозно прорычал: «Школа должна давать знания, а не только смотреть за внешним видом!» С тех пор больше никто из педагогов и слова не говорил мне, только одноклассники по-дружески подшучивали над моим увлечением и приносили пакетики с бусинами и бисером, упрашивая смастерить похожие украшения.
Потом «заболел» египетской мифологией с пантеоном зверо-человечьих богов и богинь. Перечитал кучу книжек, и, под конец, наизусть выдавал полную биографию каждого божества. Особенно любил историю про Осириса в ее бесконечных интерпретациях, каждый раз удивляясь неординарной фантазии древних египтян. Когда не осталось такого бога, о котором я ничего бы не знал, увлекся иероглифами: старательно выписывал их с переводом в словарь, сделанный из толстой тетрадки. Перелопатив труды Баджа, Петровского, Коростовцева и Гардинера, мог спокойно найти на стеле или саркофаге имя владельца, прочитать и частично перевести надписи заупокойных текстов. Неплохо для самоучки.
Однако, и этот аспект оказался успешно изучен к выпускному классу. Тогда затосковал от безделья, причем настолько сильно, что родители забеспокоились, забегали друзьям и одноклассникам, думали, что безнадежно влюбился в какую-то девчонку. Родня заблуждалась, только объяснить им свою тоску понятным языком у меня не получалось.
Но в одночасье все изменилось: в мою жизнь ворвались... мумии!
Все началось с того, что я решил развеяться — побродить по любимым залам и попал на недавно открывшуюся выставку экспонатов из каирского музея. Раньше всегда обходил стороной витрину с мумифицированной головой — до ужаса боялся мертвых: не глядя, перелистывал на другую страницу, если упоминалась в книге такая иллюстрация, но тут любопытство взяло верх. Их оказалось столько... целый зал! С некоторых так и не были сняты погребальные пелены, их украшали сетки из бирюзы или расписанные покрывала. Позднее царство. Золотое плетение. Полосы льна так аккуратно накладывались друг на друга, что образовывали узор из небольших объемных ромбов. И совсем не страшно. А дальше... Я перевел взгляд на соседнюю витрину и вздрогнул. Никогда бы не подумал, что мумия может быть до дрожи такой... красивой! «Тиа. Жрица Хатхор, дочь Рамсеса III, Новое царство, ХIХ династия», — прочитал я на табличке. Бинты, частично убранные много лет назад, уже не скрывали лицо и скрещенные на груди руки. Потемневшая от смол кожа, нос с легкой горбинкой, чуть приоткрытые губы в едва заметной улыбке, под которыми белели ровные зубы; подрастрепавшиеся, когда-то завитые, пряди густых черных волос; длинные пальцы с выкрашенными хной ногтями под оставшимся последним слоем ткани.
Уже с особой жадностью я разглядывал каждый экспонат в этом зале и ловил себя на мысли, что таинственная жрица конкретно меня зацепила.
Попытался найти в научных трудах и журналах информацию о девушке, но постигло разочарование: да, упоминания о ней были, тогда как в исторических документах родственницей Рамсеса III она нигде не числилась. Зачем на музейной бирке ее записали дочерью? Где-то на выцветшем саркофаге смогли прочитать надписи? Вдохновляющая загадка.
Пропуская уроки всеми правдами и неправдами, я пропадал в музее целыми днями до окончания выставки, а когда вошел в прежний зал, то понял, что не смогу жить без мумий, особенно без Тиа...
После выпускного мой аттестат лег на стол приемной комиссии археологического института, что довольно сильно расстроило родителей. Они хотели видеть меня врачом, юристом, на худой конец, учителем, но никак не «могилокопателем» и «черепкособирателем» — так обозвал мою будущую профессию отец. Повозмущавшись, попричитав и подувшись для вида пару недель, они смирились с таким выбором, тем более что я прекрасно сдал вступительные и был зачислен на бюджетное отделение. На радостях проколол левое ухо, как и мечтал, вдел модный крестик. Армия не светила мне целых пять лет — начал отращивать шевелюру, которая вилась кудряшками с младенчества.
Стал откладывать деньги со стипендий, чтобы летом поехать за границу по музеям, но больше всего хотелось в Каир, куда одного категорически не желала отпускать мать. Зато в Европу — без проблем.
В первое лето, не без помощи родителей, выбрался на неделю в Париж... И вместо шумных улочек Монмартра и Эйфелевой башни гулял по египетским залам Лувра. Было так неуютно среди холодного мрамора и вычурных потолочных росписей эпохи барокко, но сочные краски саркофагов, картонных масок и деревянных статуй радовали глаз своей не потерявшей за столетия яркостью. Мумий тоже хватало, но в основном заката эпохи бальзамирования. Находок любимого мною Нового царства оказалось настолько мало, что больше не захотел возвращаться в столицу Франции.
На следующий год отправился в Лондон, потом в Рим автобусным туром... Но, все равно, безумно хотел в музей Мариэта, чтобы снова увидеть Тиа.
После четвертого курса уже запланировал поездку в Дрезденскую Пинакотеку, как неожиданно приятель Серега позвал за компанию на раскопки в Египет. Сергей — классный парень, старше на пару лет, год назад закончивший этот же институт. Он с легкостью поступил в аспирантуру, лето предпочитал проводить в археологических экспедициях, подрабатывая волонтером. В стенах института Серега пользовался авторитетом у студентов и считался неординарной личностью с необузданной фантазией. С таким человеком даже самая заурядная экспедиция превращалась в незабываемое приключение.
— Санька! Не ломайся! — настойчиво убеждал он. — Подождет твой Дрезден, а тут прекрасная возможность реально подержать лопату, вдоволь нанюхаться пыли, от души покопаться в песке! В планах у доцента каирский музей записан. Там круто! Думай, пока место свободное есть.
А чем черт не шутит? Такого шанса еще долго не выпадет, да еще в такой компании. Наконец-то, смогу попасть в знаменитый зал с мумиями, где покоится таинственная принцесса. Решил: Дрезден с галереями никуда не «убежит», а вот путешествие в Египет лучше не упускать.
Для отца я давно стал взрослым, к тому же, ехал не в гордом одиночестве. А вот маму пришлось уговаривать в два мужских голоса. Через пару часов она сдалась. Отпраздновав нелегкую победу, вечером перезвонил Сереге и стал упаковывать чемоданы.
— Не откопаешь такую же гробницу, как у Тутанхамона, — можешь домой не приезжать! — пошутил отец, провожая меня на самолет, и на прощание по-дружески хлопнул по плечу.
И вот, веселая компания из семи парней и трех девчонок под руководством доцента уже летела над облаками в жаркий Египет. Весь полет Серега травил захватывающие байки про древние проклятия гробниц и бессмертных колдунов-мумий, чтобы отвлечь меня от мыслей, что нахожусь в тысячах метров над твердой поверхностью. Я никогда раньше не путешествовал самолетом, и, как оказалось, до чертиков боюсь высоты. Без фантазий приятеля я бы не дожил до приземления поздним вечером в Каире.
Провалялся с позеленевшей физиономией до утра в кровати и продолжал бы страдать дальше, но Серега позвал на экскурсию в музей. Тут же забыв про свои болячки, за несколько минут оделся и был готов провести на ногах весь день, лишь бы дойти до заветной цели — моей Тиа.
Около музея Мариэта без конца сновали группы туристов. Моему счастью не было предела — я здесь! Думал, что здание будет намного больше и на поиски жрицы уйдет немало времени, но нет: задержавшись у плана эвакуации, написанного по стандарту на английском, вычислил за пару минут свой маршрут и незаметно улизнул в сторону зала с мумиями. Шел, как можно быстрее, но и внимания старался не привлекать.
Переступив порог, попал в легкий полумрак, среди которого сияли желтоватой подсветкой витрины с телами фараонов и цариц. Где-то среди них и она. Я бродил среди стеклянных коробов, всматриваясь в каждое лицо. Рамсес II — долгожитель, успешный полководец и самый многодетный отец из всех царей, Тутмос III — опытный стратег, совершивший семнадцать военных походов, Секененра, жестоко убитый боевым топором, Аменхотеп II и его сын Тутмос IV — истинные наследники крови Яхмос-Нефертари, мудрый Сети I, Аменемхет... О каждом я бы мог столько рассказать. А вот и моя Тиа! Скромный гроб с ее мумией стоял в самом дальнем углу. Улыбнулся ей. Ведь столько лет не видел этого лица, красота которого оказалась неподвластной даже смерти. Она ничуть не изменилась за годы. Я встал, как вкопанный, не в силах отвести взгляд от загадочной улыбки. Со своей Джоконда отдыхала где-то в сторонке. В мыслях замелькал сюжет сказки о спящей красавице. И снова дал волю своей фантазии: может, она вовсе не умерла, а только спит и ждет поцелуя влюбленного принца?
— Санька! — чуть не упал от приличного подзатыльника. — Мы все, как лошади бешеные, его разыскиваем по музею, а он на мумию пялится!
— Серег... Я тут...
— Ага! Рассказывай басни, — на ухо прошептал аспирант. — Смотришь на этот труп сушеный, да таким взглядом... Влюбился что ли? Живых девчонок надо так глазами есть!
— Отстань!
— А поцеловать слабо?
— А вот и нет! — тихо пробормотав, задержал взгляд на ее губах и вдруг, резко развернувшись, помахал кулаком перед его носом. — Я что, псих?! Это видел?
— Через пять минут у главного входа. Ждать не будем! — строго произнес Сергей и быстро исчез в дверном проеме.
Если бы не стеклянная витрина, точно поцеловал бы, разбудил ото сна… и плевать, что Тиа — музейный экспонат!
Еще немного постоял, стараясь сохранить в памяти ее образ как можно лучше, а потом опрометью помчался догонять своих, которые уже покидали здание музея.
Я никогда не сомневался в том, что Серега — порядочный человек, и эта история осталась строго между нами, хотя, весь оставшийся день он подкалывал меня, стоило лишь остаться с глазу на глаз.
Нагулявшись по Каиру, на следующее утро мы отправились поездом на юг к очередному перевалочному пункту, оттуда грузовиком уже на запад до крошечной деревушки, где ждала бригада археологов, которую мы меняли на раскопках.
Такого захолустья видеть еще не доводилось: немногим больше двух десятков домов их кирпича-сырца, обмазанного глиной и побеленного толченым известняком, крыши из самолепной черепицы или нильского тростника, маленькие огородики с луком, салатом и прочей снедью, поливаемые из глубоких колодцев.
И кто бы говорил, что археологи — нахлебники для местных. Они встречали нас, как желанных гостей. Еда была своя: через день приезжал «караван» во главе с главным стряпчим. Местным тоже перепадало, особенно детворе, да и помощи жителям в свободное время — хоть отбавляй.
Нас с Серегой подселили к одинокой, но очень радушной бабульке. Приятель тут же ликвидировал языковой барьер: примитивные жесты удачно компенсировали словесное непонимание. Мы натаскали воды для питья и полива, вымели в доме пол, навели порядок во дворе, поправили покосившийся забор у живности, потом разобрали рюкзаки, поужинали в шумной компании будущих археологов и, вусмерть уставшие, завалились спать.
С утра пораньше нас растолкали девчонки, дежурившие в тот день. Сидя за столом под навесом, всей студенческой бригадой дружно гремели ложками в металлических кружках с чаем, размешивая сахар, ели бутерброды с абрикосовым джемом вприкуску с финиками, приторно сладкими, но с голодухи не то съешь — машина с провиантом опаздывала к завтраку. Доцент давал инструкции и красочно расписывал рабочую обстановку. Скука полнейшая. Лучше бы по Дрездену сейчас гулял. Серега зевнул, я следом за компанию. Но тут подлетел растрепанный подросток и из подола длинной рубахи вывалил на стол кучу черепков, среди которых доцент тут же заметил фрагмент глиняной статуэтки. Допросив мальчишку с незаурядным ученым пристрастием, начальник тут же поменял план работ, и мы с кирками и лопатами направились по странным ориентирам к месту находок.
Оказалось, местный пастух задумал вырыть колодец... Ну, и наткнулся на этот мусор, потому что, как показало копание десятерых студентов, там находилась классическая двухтысячелетняя свалка бытовых отходов. Зря время потратили: целая раскопочная неделя коту под хвост, точнее, верблюду. Зато колодец вырыли отменный!
— Серега... Ты спишь? — позвал я, проснувшись ни свет ни заря.
— Отстань... Сегодня выходной...
— Как?
— Меньше за ужином надо витать в облаках и бродить по лабиринтам рамсесовых гробниц. Доцент так и сказал: вы-ход-ной!
— Куда рванем, Серег?
— Выбирай: корабль пустыни или корабль под парусом, — отшутился он в своем репертуаре и, зевнув, недовольно изрек: — Хочешь приключений — прогуляйся до раскопа на своих двоих, а мне дай понежиться в постели, моль музейная!
— Спи уж, черепконумерователь... — отвернулся от него к стене.
И почему в нерабочий день сил хоть отбавляй? Покрутившись с боку на бок и окончательно убедившись, что больше не засну, я вышел на улицу. Было на редкость тихо — даже собаки не путались под ногами. Вот, что значит, выходной! Ну и спите, а я на пару с фантазией отправляюсь в экспедицию!
