— Я не против. И маму уговаривать будем вместе.
Мы вернулись в Службу древностей, распечатали снимки, которые убрал в сейф. Настроения для работы с иероглификой Древних не было. Просто болтал с сыном и гулял с ним по кабинетам. К вечеру подъехала Эмилия, и все вместе решили встретить закат на плато. Прекрасное место и время для задушевного разговора.
Солнце быстро садилось. Весенние вечера становились все короче. Мы сидели на нагретых солнцем камнях храма Сфинкса и любовались видом на пирамиды. Стефан положил голову мне на колени. Он ждал, когда озвучу его просьбу. Я понимал, что пауза слишком затянулась.
— Любимая, — нарушил созерцательную тишину. — Отпустим Стефана к твои родителям? Учиться.
— Он и до тебя добрался? — рассмеялась супруга. — Я, собственно, не против. Последнее слово было за тобой.
— Я согласен.
— И ты вот так, — обратилась она уже к сыну, — в средине учебного года уедешь? И даже на юбилей отца не останешься?
— Конечно, останусь! — на радостях Стефан обнял нас обоих. — Как я могу пропустить такое событие?! Потом уеду. За учебу не беспокойтесь, наверстаю.
Было приятно слышать такое. Мой нескромный полувековой юбилей по паспорту был не за горами. А потом… Потом мы, все-таки, выберемся на поиски библиотеки. Ведь главное — само путешествие, а не его конечная цель.
(Примечание. Отец не любил делиться личными проблемами на страницах дневника, как и дерзкими гипотезами. В предыдущей главе он специально опустил важные события, повлиявшие на логичность повествования. Винить за такое не могу, ибо это его записи и его видение произошедшего. Поэтому я решил воспользоваться дневником матери, чтобы восполнить существенные пробелы. Постарался сохранить исходный текст, но и здесь без обрезки и редакции не обошлось, ведь леди Эмилия писала его для только себя.)
Не считала себя религиозным человеком, но все произошедшее со мной после чтения лекций в колледже на юге Великобритании, не иначе, как провидением свыше, я бы не назвала. Думала, что после развода с Ричардом никогда не уживусь с мужчиной под одной крышей. И уж совсем не ожидала от себя, что с первого взгляда влюблюсь в «студента», пошатнувшего мои непоколебимые столпы научного мировоззрения. До него подобное не удавалось даже именитым ученым. Еще больше удивило, что этот, на вид двадцатилетний, наглец оказался профессором Британской академии наук, и, к тому же, старше меня. Необычный, непостижимый и загадочный, как палеолитическая стоянка древнего человека в центре пустыни Гоби. Одновременно и отталкивающий, и притягивающий своей неординарностью.
Я плохо знала характер, предпочтения и привычки Сахемхета и была виновата в этом лишь сама: добавила неприкосновенности, таинственности и правильности в досвадебные отношения, потом из-за моей паники и перестраховки он уснул, хорошо, что не на полвека, как пророчил доктор Икрам. Муж не только проспал почти все время нашего брака — мы прожили рядом друг с другом всего несколько недель — долгий сон сказался и на его внешности. Сейчас он выглядел восемнадцатилетним мальчишкой с немного отрешенным взглядом темно-янтарных глаз и впалыми щеками, покрытыми мягкой юношеской порослью. С ней Сахем неплохо справлялся бритвенным станком, оставляя аккуратные, еще редкие, усики по моде конца Древнего царства. А ведь по паспорту ему должно было исполниться… пятьдесят.
Во время второго близкого знакомства в кабинете Сахемхета я сделала его антропологический анализ. Впервые в жизни я оказалась в научном тупике. Ни араб, ни северный африканец — он был южным европейцем с загорелой кожей, светло-карими глазами и темными волнистыми нежесткими волосами. Себя же он охарактеризовал как «древнего египтянина из дельты Нила». На научном языке одновременно и точно, и размыто-обобщенно. С чем я полностью в его случае согласилась.
Сахемхет отличался особой учтивостью и вниманием, что не знающие нас люди принимали супруга за моего сына. По началу мы пытались объяснить ситуацию, потом бросили такое неблагодарное дело — не хотелось слушать беспочвенные укоры и сплетни о замужней женщине средних лет и молодом любовнике. Умных было предостаточно, чтобы испортить нашу хорошую прогулку или тихий ужин в кафе.
Предыдущий министр Культуры Карим Араф так и не подписал заявление Аджари об увольнении, и все двенадцать лет отсутствия мужа на должности главы Службы древностей огромной страной, негласно именуемой «современным Древним Египтом», пришлось управлять мне. Поначалу я просто приходила в кабинет и бесцельно смотрела на стену, не зная, с чего начать. Меня поддержали сотрудники, объяснили тонкости и сложности управленческой работы. Но, все равно, было тяжело, если учесть, что предрассудки по поводу нахождения женщин на руководящих должностях прекрасно чувствовали себя даже в Каире. Меня слышали лишь тогда, когда я говорила от имени супруга как временный заместитель. Но чаще всего мои идеи представлял новому министру помощник «фараона» Дауд аль Хаф, принятый на работу еще предшествующим главой Службы древностей, и которого я ласково называла «сельским старостой» из-за необыкновенного сходства со статуей Каапера.
Стоило Сахемхету проснуться, как он сразу же вернулся к исполнению своих обязанностей, однако, нагрузка на меня не стала меньше: с таким юнцом на «троне великих царей» ни иностранцы, ни местные чиновники не хотели вести серьезные дела. Нам с аль Хафом приходилось брать их на себя, что подрывало самоуверенность Сахема. И Аджари в очередной раз срывался, доказывая, что внешность обманчива.
В этот раз уже министр при личной встрече довел его укором, что сопливый мальчишка не может иметь научную степень профессора и занимать такую высокую должность, к тому же, выглядит он слишком непристойно (по восточным меркам) с длинными, сильно мелированными волосами. Сахемхет предпочел отмолчаться: прижал свой вспыльчивый характер, чтобы не рыть ни себе, ни мне «могилу», но домой вернулся за полночь с покрасневшими глазами. Сказал, что сидел у мастабы отца и тосковал по родителям. И причин не верить у меня не было.
Конечно, внешний вид мужа удивлял и меня. И не только удивлял, но и нравился. Правда, белые пряди появились у него не в результате воздействия обесцвечивающего состава — это была обычная седина, соответствующая его реальному возрасту. Первое время Сахем очень хотел дойти до парикмахерской, сделать короткую мужскую стрижку, но каждый день работа вносила коррективы в его планы на вечер. Мой древний египтянин, смирившись с таким положением дел, стал по утрам банально собирать волосы в обычный хвост и затягивать его бантом из атласной черной ленты на старинный европейский манер. А на работе в тиши любимого кабинета распускал черно-серебристые пряди и оборачивал голову льняным шарфом, как делал это в молодости на раскопках.
В последнюю неделю, окончательно раздавленный очередным недовольством министра (под нашептывание помощника), его бестактными нападками, Аджари настолько замкнулся в себе, что уже не желал общаться ни со мной, ни с нашим сыном.
Сахемхет часто проводил вечера на плато, поднимался на стену «храма Сфинкса», часами неподвижно сидел и смотрел оттуда на юго-запад. Он мысленно уходил от жестокого реального мира. Он погружался в прошлые видения. Он искал местоположение пятой пирамиды. Ее обнаружение стало навязчивой идеей, от которой супруг никак не мог избавиться. И это лишь усиливало нервное напряжение. Весь пол, стол, кровать и тумбочку в своем герметичном «спальном» кабинете он завалил подробными картами плато Гиза и его окрестностей, съемками со спутников, фотографиями с георадаров. Измерял, чертил на них, стирал, вычислял, исписывал за несколько часов десятки листов своими мыслями лишь на понятном только ему языке. Я не вмешивалась в его исследования, но видеть супруга в таком состоянии было тоже невыносимо.
В один из таких вечеров Сахемхет вернулся домой подавленный, отказался от ужина, сразу прошел в свой кабинет.
— Поговорить не хочешь? — не выдержав, потревожила его уединение, осторожно ступая по свободным местам на недавно постеленном ковре ручной работы, поставила на письменный стол поднос с ужином и чашкой его любимого чая. Я помнила указания доктора Икрама — следить за режимом дня фараона современного Древнего Египта.
— Нет, — тихо произнес он, не отрывая взгляд от очередного снимка со спутника. — Я знаю, что она есть. Там. Под песком.
Обняла мужа сзади, положила голову на его плечо, вкрадчиво прошептала на ухо:
— Может, поищем вдвоем?
— Я сам…
— Ты забыл, что самые потрясающие идеи приходят в твою голову, когда рядом я? Всегда!
Он вздохнул, одобрительно кивнул, соглашаясь с вескими доводами. Я пододвинула стул, взяла со стола увеличенный снимок в инфракрасном спектре, сравнила его с подробным планом местности, и так картинку за картинкой, собирая новую карту. Супруг с интересом еще раз взглянул на фотографии.
— Интересно получилось, но бесполезно. Столько смотрел на все это — ничего, — с грустью в голосе произнес он. — Так хочу выбросить из головы весь этот бред, но у меня не получается. Бессмысленная головоломка, как и язык Древних.
— Не надо выбрасывать! Если ты ее видел — она там есть! Такая, как в Абу Раваше?
— Думаю, да. Сначала подозревал, что это могла быть в Завьет эль Ариане. Но это далеко: пирамида была бы очень маленькая, если смотреть с плато. А я видел достаточно большую. Значит, она намного ближе. В пределах десяти-пятнадцати километров.
— Собирайся! Едем в Гизу. Пройдемся немного…
Клин клином вышибают, и, чтобы избавить Сахемхета от навязчивых гипотез, я решила прогуляться с ним среди мастаб, предаваясь задушевным научным разговорам и романтике.
— На ночь глядя? Там лучше искать при свете солнца, ноги хоть не переломаем, — с улыбкой возмутился любимый, прикрывая длинными ресницами загоревшийся любопытством взгляд.
— Поехали! — отдала приказ, словно муж был моим подчиненным, а не наоборот.
Он без возражений пожал плечами, стал одеваться на ночную прогулку. Пока Сахемхет разбирался с вещами, я упаковала рюкзаки провиантом, спальными мешками, фонарями и запасными аккумуляторами. Кто знает, на сколько мы там и куда зайдем? Для Стефана оставила на столе записку, что мы с отцом уехали на раскопки. Пусть не волнуется за нас. Позвонила и предупредила Фариду, что можем опоздать на завтрак.
Город понемногу затихал. Машин стало меньше, но, все равно, час потеряли в пробках: люди возвращались домой после рабочего дня, туристы — в гостиницы. Быстро темнело. К тому времени, когда добрались до плато, Каир заливал яркий свет фонарей, вывесок и окон, Гизу же освещала полная луна. Раньше пирамиды переливались почти всеми цветами радуги, однако финансовые проблемы Службы древностей заставили отказаться от такой еженощной роскоши. Не помогли даже солнечные батареи — ремонт и обслуживание специалистами оказались не по карману бюджетной организации. И теперь рукотворные горы окутывал неповторимый лунный свет, как и тысячи лет назад.
Открыв шлагбаум личным пультом, я вырулила на новую парковку для экскурсионного транспорта.
— Пошли на то место, где ты стоял в последнем видении? — предложила мужу, пока тот вытаскивал рюкзаки. — Сможешь найти его?
— Конечно, но там закрытая территория.
— Поэтому… мы здесь вместе с ключами, пока не видят туристы и бдительная охрана.
— Хитрая, — впервые за два месяца искренне рассмеялся он, закидывая на плечи тяжелую ношу.
Мы петляли среди мастаб к искомой точке. Сначала шли молча — дорога была не из легких: камни прятались под слоем песка, показывая лишь острые кончики. Желание начать разговор проснулось первым у Сахемхета.
— Любимая… Если бы ты оказалась моей ровесницей, пошла бы со мной в поход неизвестно куда и неизвестно зачем?
— Нет, — улыбнулась в ответ, наблюдая, как меняется выражение его лица. — Я бы прогулялась только известно куда и известно зачем. Как сейчас, например.
— А если бы я сделал тебе предложение? Согласилась стать моей женой?
— Только в том случае, если бы ты пообещал выучиться еще и на палеоантрополога.
— Ты хочешь этого?
— Уже нет. Тебе это не к чему, мой любимый профессор-лингвист. Давай лучше о Древних поболтаем? Они будут поинтереснее меня.
— Пожалуй! Хотя… ты — увлекательнее, и намного. Особенно, в уединенном месте и при свете луны, — сделал он недвусмысленный комплимент.
— Расскажи, как они выглядели? Как одеты? — начала уводить от личных к исследовательским разговорам. — Сколько их было? Мне любопытно…
Он остановился. Посмотрел на небо, где в лунном свете блекли точки далеких звезд.
— Кто они?.. С этого надо начинать, — отрешенно произнес он, не отрывая взгляда от маленького кусочка бесконечной Вселенной.
— По-твоему, кто? Забудь про научные доводы. Пусть будут субъективные гипотезы.
— Раньше считал, что они были другой ветвью эволюции человека, но после того, как побывал на стройке, мое мнение изменилось. Древние так умело использовали все, что их окружало: воду, камень, рельеф местности, саму планету… Умели и могли так, как не можем сейчас мы. Если пирамиды — преобразователи, то зачем им такие объемы произведенной энергии? Что за свойствами она обладала? Как и какие механизмы приводила в движение? В детстве по совету приемной матери в целях самообразования пересмотрел множество научных фильмов про космос. Столько энергозатрат уходит на то, чтобы покинуть пределы планеты. Сильная гравитация. А если ржавчина на плато — это остатки не кранов, а космических кораблей, так и не взлетевших?
— Ты рассказывал о допотопных и послепотопных Древних. Вдруг послепотопные прилетели спасать своих предшественников, но не смогли выбраться отсюда?
— Интересный вопрос. Почему?
Сахемхет задумался, снова продолжил путь, смотря под ноги. Мне нравилось наблюдать за его мыслительным процессом: он погружался в себя, теряя контроль над мимикой и жестами. Задумчивое лицо попеременно озарялось вспышками прозрения, улыбкой, изумлением, эйфорией.
Мы снова шли в полной тишине. Аджари изредка поднимал взгляд, осматривался и указывал рукой нужное направление.
Так мы добрались до мастабы, указанной на табличке, как безымянная. Сахем сбросил рюкзак на песок, аккуратно вскарабкался по крошащейся облицовке наверх.
— Это здесь! — негромко крикнул он, спускаясь ниже и протягивая мне руку. — Иди ко мне!
Мой рюкзак занял место рядом со своим собратом. Цепляясь за камни и обхватив пальцами его запястье, я поднялась на плоскую крышу мастабы.
— Не упади. Вход, — предупредил он. — Вот здесь я стоял и наблюдал за строительством. Казалось, они торопились. Стройка шла бешеными темпами, грубо. Важен функционал, а не внешний вид. Это отличало послепотопных от допотопных. Помню, такой стоял грохот, что земля дрожала, но им было все равно. Они не замечали шума. Они общались жестами, близкими к иероглифам, и каждый из которых обладал большой смысловой емкостью.
— То есть, не использовали речь?
— Нет. Ее не услышали бы. Все пять пирамид строились одновременно. Были краны, погрузчики, паровые машины в ладейных ямах. Река плескалась прямо у плато. Но звездолетов не было. Ты спрашивала, как они выглядели?
— Да.
Мы вернулись в Службу древностей, распечатали снимки, которые убрал в сейф. Настроения для работы с иероглификой Древних не было. Просто болтал с сыном и гулял с ним по кабинетам. К вечеру подъехала Эмилия, и все вместе решили встретить закат на плато. Прекрасное место и время для задушевного разговора.
Солнце быстро садилось. Весенние вечера становились все короче. Мы сидели на нагретых солнцем камнях храма Сфинкса и любовались видом на пирамиды. Стефан положил голову мне на колени. Он ждал, когда озвучу его просьбу. Я понимал, что пауза слишком затянулась.
— Любимая, — нарушил созерцательную тишину. — Отпустим Стефана к твои родителям? Учиться.
— Он и до тебя добрался? — рассмеялась супруга. — Я, собственно, не против. Последнее слово было за тобой.
— Я согласен.
— И ты вот так, — обратилась она уже к сыну, — в средине учебного года уедешь? И даже на юбилей отца не останешься?
— Конечно, останусь! — на радостях Стефан обнял нас обоих. — Как я могу пропустить такое событие?! Потом уеду. За учебу не беспокойтесь, наверстаю.
Было приятно слышать такое. Мой нескромный полувековой юбилей по паспорту был не за горами. А потом… Потом мы, все-таки, выберемся на поиски библиотеки. Ведь главное — само путешествие, а не его конечная цель.
Глава 29. Дополнение
(Примечание. Отец не любил делиться личными проблемами на страницах дневника, как и дерзкими гипотезами. В предыдущей главе он специально опустил важные события, повлиявшие на логичность повествования. Винить за такое не могу, ибо это его записи и его видение произошедшего. Поэтому я решил воспользоваться дневником матери, чтобы восполнить существенные пробелы. Постарался сохранить исходный текст, но и здесь без обрезки и редакции не обошлось, ведь леди Эмилия писала его для только себя.)
Не считала себя религиозным человеком, но все произошедшее со мной после чтения лекций в колледже на юге Великобритании, не иначе, как провидением свыше, я бы не назвала. Думала, что после развода с Ричардом никогда не уживусь с мужчиной под одной крышей. И уж совсем не ожидала от себя, что с первого взгляда влюблюсь в «студента», пошатнувшего мои непоколебимые столпы научного мировоззрения. До него подобное не удавалось даже именитым ученым. Еще больше удивило, что этот, на вид двадцатилетний, наглец оказался профессором Британской академии наук, и, к тому же, старше меня. Необычный, непостижимый и загадочный, как палеолитическая стоянка древнего человека в центре пустыни Гоби. Одновременно и отталкивающий, и притягивающий своей неординарностью.
Я плохо знала характер, предпочтения и привычки Сахемхета и была виновата в этом лишь сама: добавила неприкосновенности, таинственности и правильности в досвадебные отношения, потом из-за моей паники и перестраховки он уснул, хорошо, что не на полвека, как пророчил доктор Икрам. Муж не только проспал почти все время нашего брака — мы прожили рядом друг с другом всего несколько недель — долгий сон сказался и на его внешности. Сейчас он выглядел восемнадцатилетним мальчишкой с немного отрешенным взглядом темно-янтарных глаз и впалыми щеками, покрытыми мягкой юношеской порослью. С ней Сахем неплохо справлялся бритвенным станком, оставляя аккуратные, еще редкие, усики по моде конца Древнего царства. А ведь по паспорту ему должно было исполниться… пятьдесят.
Во время второго близкого знакомства в кабинете Сахемхета я сделала его антропологический анализ. Впервые в жизни я оказалась в научном тупике. Ни араб, ни северный африканец — он был южным европейцем с загорелой кожей, светло-карими глазами и темными волнистыми нежесткими волосами. Себя же он охарактеризовал как «древнего египтянина из дельты Нила». На научном языке одновременно и точно, и размыто-обобщенно. С чем я полностью в его случае согласилась.
Сахемхет отличался особой учтивостью и вниманием, что не знающие нас люди принимали супруга за моего сына. По началу мы пытались объяснить ситуацию, потом бросили такое неблагодарное дело — не хотелось слушать беспочвенные укоры и сплетни о замужней женщине средних лет и молодом любовнике. Умных было предостаточно, чтобы испортить нашу хорошую прогулку или тихий ужин в кафе.
Предыдущий министр Культуры Карим Араф так и не подписал заявление Аджари об увольнении, и все двенадцать лет отсутствия мужа на должности главы Службы древностей огромной страной, негласно именуемой «современным Древним Египтом», пришлось управлять мне. Поначалу я просто приходила в кабинет и бесцельно смотрела на стену, не зная, с чего начать. Меня поддержали сотрудники, объяснили тонкости и сложности управленческой работы. Но, все равно, было тяжело, если учесть, что предрассудки по поводу нахождения женщин на руководящих должностях прекрасно чувствовали себя даже в Каире. Меня слышали лишь тогда, когда я говорила от имени супруга как временный заместитель. Но чаще всего мои идеи представлял новому министру помощник «фараона» Дауд аль Хаф, принятый на работу еще предшествующим главой Службы древностей, и которого я ласково называла «сельским старостой» из-за необыкновенного сходства со статуей Каапера.
Стоило Сахемхету проснуться, как он сразу же вернулся к исполнению своих обязанностей, однако, нагрузка на меня не стала меньше: с таким юнцом на «троне великих царей» ни иностранцы, ни местные чиновники не хотели вести серьезные дела. Нам с аль Хафом приходилось брать их на себя, что подрывало самоуверенность Сахема. И Аджари в очередной раз срывался, доказывая, что внешность обманчива.
В этот раз уже министр при личной встрече довел его укором, что сопливый мальчишка не может иметь научную степень профессора и занимать такую высокую должность, к тому же, выглядит он слишком непристойно (по восточным меркам) с длинными, сильно мелированными волосами. Сахемхет предпочел отмолчаться: прижал свой вспыльчивый характер, чтобы не рыть ни себе, ни мне «могилу», но домой вернулся за полночь с покрасневшими глазами. Сказал, что сидел у мастабы отца и тосковал по родителям. И причин не верить у меня не было.
Конечно, внешний вид мужа удивлял и меня. И не только удивлял, но и нравился. Правда, белые пряди появились у него не в результате воздействия обесцвечивающего состава — это была обычная седина, соответствующая его реальному возрасту. Первое время Сахем очень хотел дойти до парикмахерской, сделать короткую мужскую стрижку, но каждый день работа вносила коррективы в его планы на вечер. Мой древний египтянин, смирившись с таким положением дел, стал по утрам банально собирать волосы в обычный хвост и затягивать его бантом из атласной черной ленты на старинный европейский манер. А на работе в тиши любимого кабинета распускал черно-серебристые пряди и оборачивал голову льняным шарфом, как делал это в молодости на раскопках.
В последнюю неделю, окончательно раздавленный очередным недовольством министра (под нашептывание помощника), его бестактными нападками, Аджари настолько замкнулся в себе, что уже не желал общаться ни со мной, ни с нашим сыном.
Сахемхет часто проводил вечера на плато, поднимался на стену «храма Сфинкса», часами неподвижно сидел и смотрел оттуда на юго-запад. Он мысленно уходил от жестокого реального мира. Он погружался в прошлые видения. Он искал местоположение пятой пирамиды. Ее обнаружение стало навязчивой идеей, от которой супруг никак не мог избавиться. И это лишь усиливало нервное напряжение. Весь пол, стол, кровать и тумбочку в своем герметичном «спальном» кабинете он завалил подробными картами плато Гиза и его окрестностей, съемками со спутников, фотографиями с георадаров. Измерял, чертил на них, стирал, вычислял, исписывал за несколько часов десятки листов своими мыслями лишь на понятном только ему языке. Я не вмешивалась в его исследования, но видеть супруга в таком состоянии было тоже невыносимо.
В один из таких вечеров Сахемхет вернулся домой подавленный, отказался от ужина, сразу прошел в свой кабинет.
— Поговорить не хочешь? — не выдержав, потревожила его уединение, осторожно ступая по свободным местам на недавно постеленном ковре ручной работы, поставила на письменный стол поднос с ужином и чашкой его любимого чая. Я помнила указания доктора Икрама — следить за режимом дня фараона современного Древнего Египта.
— Нет, — тихо произнес он, не отрывая взгляд от очередного снимка со спутника. — Я знаю, что она есть. Там. Под песком.
Обняла мужа сзади, положила голову на его плечо, вкрадчиво прошептала на ухо:
— Может, поищем вдвоем?
— Я сам…
— Ты забыл, что самые потрясающие идеи приходят в твою голову, когда рядом я? Всегда!
Он вздохнул, одобрительно кивнул, соглашаясь с вескими доводами. Я пододвинула стул, взяла со стола увеличенный снимок в инфракрасном спектре, сравнила его с подробным планом местности, и так картинку за картинкой, собирая новую карту. Супруг с интересом еще раз взглянул на фотографии.
— Интересно получилось, но бесполезно. Столько смотрел на все это — ничего, — с грустью в голосе произнес он. — Так хочу выбросить из головы весь этот бред, но у меня не получается. Бессмысленная головоломка, как и язык Древних.
— Не надо выбрасывать! Если ты ее видел — она там есть! Такая, как в Абу Раваше?
— Думаю, да. Сначала подозревал, что это могла быть в Завьет эль Ариане. Но это далеко: пирамида была бы очень маленькая, если смотреть с плато. А я видел достаточно большую. Значит, она намного ближе. В пределах десяти-пятнадцати километров.
— Собирайся! Едем в Гизу. Пройдемся немного…
Клин клином вышибают, и, чтобы избавить Сахемхета от навязчивых гипотез, я решила прогуляться с ним среди мастаб, предаваясь задушевным научным разговорам и романтике.
— На ночь глядя? Там лучше искать при свете солнца, ноги хоть не переломаем, — с улыбкой возмутился любимый, прикрывая длинными ресницами загоревшийся любопытством взгляд.
— Поехали! — отдала приказ, словно муж был моим подчиненным, а не наоборот.
Он без возражений пожал плечами, стал одеваться на ночную прогулку. Пока Сахемхет разбирался с вещами, я упаковала рюкзаки провиантом, спальными мешками, фонарями и запасными аккумуляторами. Кто знает, на сколько мы там и куда зайдем? Для Стефана оставила на столе записку, что мы с отцом уехали на раскопки. Пусть не волнуется за нас. Позвонила и предупредила Фариду, что можем опоздать на завтрак.
Город понемногу затихал. Машин стало меньше, но, все равно, час потеряли в пробках: люди возвращались домой после рабочего дня, туристы — в гостиницы. Быстро темнело. К тому времени, когда добрались до плато, Каир заливал яркий свет фонарей, вывесок и окон, Гизу же освещала полная луна. Раньше пирамиды переливались почти всеми цветами радуги, однако финансовые проблемы Службы древностей заставили отказаться от такой еженощной роскоши. Не помогли даже солнечные батареи — ремонт и обслуживание специалистами оказались не по карману бюджетной организации. И теперь рукотворные горы окутывал неповторимый лунный свет, как и тысячи лет назад.
Открыв шлагбаум личным пультом, я вырулила на новую парковку для экскурсионного транспорта.
— Пошли на то место, где ты стоял в последнем видении? — предложила мужу, пока тот вытаскивал рюкзаки. — Сможешь найти его?
— Конечно, но там закрытая территория.
— Поэтому… мы здесь вместе с ключами, пока не видят туристы и бдительная охрана.
— Хитрая, — впервые за два месяца искренне рассмеялся он, закидывая на плечи тяжелую ношу.
Мы петляли среди мастаб к искомой точке. Сначала шли молча — дорога была не из легких: камни прятались под слоем песка, показывая лишь острые кончики. Желание начать разговор проснулось первым у Сахемхета.
— Любимая… Если бы ты оказалась моей ровесницей, пошла бы со мной в поход неизвестно куда и неизвестно зачем?
— Нет, — улыбнулась в ответ, наблюдая, как меняется выражение его лица. — Я бы прогулялась только известно куда и известно зачем. Как сейчас, например.
— А если бы я сделал тебе предложение? Согласилась стать моей женой?
— Только в том случае, если бы ты пообещал выучиться еще и на палеоантрополога.
— Ты хочешь этого?
— Уже нет. Тебе это не к чему, мой любимый профессор-лингвист. Давай лучше о Древних поболтаем? Они будут поинтереснее меня.
— Пожалуй! Хотя… ты — увлекательнее, и намного. Особенно, в уединенном месте и при свете луны, — сделал он недвусмысленный комплимент.
— Расскажи, как они выглядели? Как одеты? — начала уводить от личных к исследовательским разговорам. — Сколько их было? Мне любопытно…
Он остановился. Посмотрел на небо, где в лунном свете блекли точки далеких звезд.
— Кто они?.. С этого надо начинать, — отрешенно произнес он, не отрывая взгляда от маленького кусочка бесконечной Вселенной.
— По-твоему, кто? Забудь про научные доводы. Пусть будут субъективные гипотезы.
— Раньше считал, что они были другой ветвью эволюции человека, но после того, как побывал на стройке, мое мнение изменилось. Древние так умело использовали все, что их окружало: воду, камень, рельеф местности, саму планету… Умели и могли так, как не можем сейчас мы. Если пирамиды — преобразователи, то зачем им такие объемы произведенной энергии? Что за свойствами она обладала? Как и какие механизмы приводила в движение? В детстве по совету приемной матери в целях самообразования пересмотрел множество научных фильмов про космос. Столько энергозатрат уходит на то, чтобы покинуть пределы планеты. Сильная гравитация. А если ржавчина на плато — это остатки не кранов, а космических кораблей, так и не взлетевших?
— Ты рассказывал о допотопных и послепотопных Древних. Вдруг послепотопные прилетели спасать своих предшественников, но не смогли выбраться отсюда?
— Интересный вопрос. Почему?
Сахемхет задумался, снова продолжил путь, смотря под ноги. Мне нравилось наблюдать за его мыслительным процессом: он погружался в себя, теряя контроль над мимикой и жестами. Задумчивое лицо попеременно озарялось вспышками прозрения, улыбкой, изумлением, эйфорией.
Мы снова шли в полной тишине. Аджари изредка поднимал взгляд, осматривался и указывал рукой нужное направление.
Так мы добрались до мастабы, указанной на табличке, как безымянная. Сахем сбросил рюкзак на песок, аккуратно вскарабкался по крошащейся облицовке наверх.
— Это здесь! — негромко крикнул он, спускаясь ниже и протягивая мне руку. — Иди ко мне!
Мой рюкзак занял место рядом со своим собратом. Цепляясь за камни и обхватив пальцами его запястье, я поднялась на плоскую крышу мастабы.
— Не упади. Вход, — предупредил он. — Вот здесь я стоял и наблюдал за строительством. Казалось, они торопились. Стройка шла бешеными темпами, грубо. Важен функционал, а не внешний вид. Это отличало послепотопных от допотопных. Помню, такой стоял грохот, что земля дрожала, но им было все равно. Они не замечали шума. Они общались жестами, близкими к иероглифам, и каждый из которых обладал большой смысловой емкостью.
— То есть, не использовали речь?
— Нет. Ее не услышали бы. Все пять пирамид строились одновременно. Были краны, погрузчики, паровые машины в ладейных ямах. Река плескалась прямо у плато. Но звездолетов не было. Ты спрашивала, как они выглядели?
— Да.
