— Знаете, что отвратительнее, чем откусить шаурму и обнаружить там червяка? — Лёха с аппетитом уминал свою порцию.
Мы с Тифоном брезгливо скривились и невольно посмотрели внутрь своих кусков.
— Обнаружить там половину червяка, — Лёха радостно засмеялся своей детской шутке.
— Слушай, Лёх, — Тифон иронично прищурился. — А что ты прямо так всё съешь? Даже фоткать для Инсты не будешь?
— Не, я уже сегодня оладьи выкладывал и кофе. Обойдутся.
— Оладьи не считаются, они домашние, а тут — шаурма. Пусть все знают, какой ты рисковый парень.
— После того твоего меда с черносливом мне уже ничего не страшно.
Трифонов довольно усмехнулся:
— А потому что нефига по чужим холодильникам шариться.
— В настоящей дружбе чужих холодильников не бывает.
— Тогда какие претензии?
— Мог бы предупредить, что там эта дрянь. Забыл, как называется.
— Касторка, — подсказал Тифон и, ехидно косясь на Лёху, негромко пояснил, — народное средство от запора.
— А вместо этого спокойно стоял и смотрел, пока я полбанки не съел, — продолжал возмущаться Криворотов.
Плечи Тифона подрагивали от сдерживаемого смеха.
— Мне было интересно, правда ли эта штука так «хорошо действует», как баба Валя, соседка наша, матери втирала.
— Вот и проверил, — фыркнул Лёха. — Я два дня потом в школу не мог ходить. Средство — ураган! Желудок со всех сторон на раз прочищает.
— Мать сказала, что это оттого, что оно четыре года стояло. Выдержка знатная.
— Всё, замолчи. А то я сейчас опять обижусь, — предупредил Лёха.
Внезапно округу взорвали громкие восторженные вопли:
— Лё-ё-ёша! Лё-ё-ёша!
От автобусной остановки прямиком к нам двигалась компания шумных и пёстрых девчонок.
Увидев их, Тифон чуть не подавился и пихнул меня в бок.
— Идем быстрей. Это пострашнее гопоты будет. Девки из восьмого. Они все впятером Лёху любят.
Лёха тоже радостно замахал им в ответ.
— Ты чё дурак? — Тифон дернул его за футболку. — Теперь вообще не отстанут. Валим по-быстрому.
— Куда?
— К Мироновой.
— Так она сказала, что у неё дела сегодня.
— Без нас у неё никаких дел быть не может. Идем.
Мы дошли до той самой девятиэтажки с открытыми люками, поднялись пешком на шестой этаж, и парни тут же принялись остервенело трезвонить и стучать кулаками в дверь: «Открывайте, полиция!».
Зоя в коротеньких желтых шортах и широкой безразмерной футболке выскочила на площадку и, поспешно прикрыв за собой дверь, чмокнула по очереди в щёку Лёху и Тифона, затем коротко кивнула мне и приложила палец к губам.
— Чё такое? — громко зашептал Лёха, сообразив, что шуметь оказывается не стоит.
— У нас ребёнок.
— Какой ещё ребенок? — лицо Тифона вытянулось.
— Девочка. Ей десять дней.
— Да, ладно! — Лёха удивленно присвистнул. — И кого это так угораздило? Тебя или Нинку?
— Маму, — со смехом ответила она. — Вот, сижу, подменяю её, пока по магазинам ходит. Они завтра на дачу.
Лёха тут же заныл:
— Дай позырить. Я такую мелочь никогда не видел.
— Не нужно. Дышать на неё будешь своими микробами.
— Не буду дышать. Издали посмотрю.
— Мама прибьёт, если узнает, — сопротивлялась Зоя.
— А как она узнает, если мы зайдем и сразу выйдем? — Лёха на полусогнутых начал подкрадываться к квартире.
— Туда и обратно, — клятвенно пообещал Тифон.
Тихонько запустив нас в квартиру, Зоя велела снять обувь.
В единственной комнате царил полнейший бедлам, двуспальный диван разобран, на нем и на полу раскиданы вещи.
— У нас тут немного не убрано, — пояснила она без капли смущения и показала на решетчатую деревянную кроватку возле окна. Мы осторожно приблизились к ней, и остановились один за другим, заглядывая внутрь.
— Это Ио, — прошептала Зоя с умилением.
— Так назвали? — удивился Лёха.
— Назвали Соней, но я зову её — Ио.
— Как корову? — спросил Тифон.
— Сам ты корова! — фыркнула она. — Ио — частица божественного света, эфемерный гость в физическом мире, она может призывать духов, а может отправлять их обратно. Наносит серьёзный урон крипу и вражескому герою. Ты что в Доту не играл?
И пока Лёха дразнил Зою глупыми вопросами, про уровни здоровья, ману и скиллы, я завороженно разглядывал её саму через зеркальные дверцы шкафа купе.
— Ты что творишь? — Зоя шлёпнула Трифонова по руке. — Сдурел?
— А чего такого? Я же осторожно, — Тифон убрал руки за спину.
— Всё, валите уже. Вы грязные, с улицы. Обещали только посмотреть, а теперь ещё и лапами своими лезете, — она принялась отпихивать его от кроватки, и он послушно пошел на выход, но в узком проходе коридора затормозил прямо перед ней, уперся обеими руками в стены, и сколько Зоя не пыталась, никак не могла сдвинуть его с места.
— Гулять-то пойдешь?
— Не думаю, Нинка на свидание умотала. Без предупреждения.
Но пронзительный звонок в дверь не дал ей договорить. Такой резкий, что вздрогнули все.
— Странно, — прошептала Зоя. — Вообще-то мама знает, что Соня спит. Если только ключи забыла, а она может. Тогда сейчас всех на месте пришьёт без суда и следствия. Лучше спрячьтесь.
— Где тут спрячешься? — развел руками Тифон. — Твоя мать нас в два счета найдет и будет ещё хуже.
— Я на кухне отвлеку, дверь запирать не буду, и вы быстро выскочите. Давайте, двое под кровать, один в шкаф.
Дребезжащая трель звонка с новой силой прокатилась по квартире, и Тифон с Лёхой, не сговариваясь, метнулись под раскладушку дивана. Зоя молча указала мне на шкаф-купе. Благо место под вешалками было свободно. Звонок раздался в третий раз. Зоя бросилась открывать. Я задвинул дверцу.
Однако пришла не мама. Голос был мужской грубый и требовательный. Я услышал, как Зоя громко со злостью сказала «нет её» и «вали», но человек уходить не собирался. Вместо этого он вошел в квартиру, и уже в комнате, совсем близко, я услышал: «Чё, правда, нет?».
— В магазин ушла.
— Я подожду.
— Нет уж. Смотри, чуть ребенка не разбудил.
— Ладно, сейчас проверю, чтоб наверняка, и уйду.
— Не нужно ничего проверять, — помимо раздражения в голосе Зои послышалась встревоженность. — Просто иди уже. У подъезда, если хочешь, подожди.
— Ага, я буду торчать у подъезда, а она преспокойненько себе из шкафа вылезет, как в прошлый раз, а ещё морду потом сделает, типа: «Не знаю ничего, пришла десять минут назад».
— Да нет её в шкафу, — почти закричала Зоя.
Я понял, что дело начинает принимать дурной оборот, однако особо испугаться не успел, потому что дверь шкафа отодвинулась, и передо мной возникли ноги в темно-синих джинсах и потертых коричневых ботинках. В первый момент, обшаривая взглядом вешалки, мужик меня не заметил, но потом всё же опустил голову. А как только наши глаза встретились, он резко отпрянул, и грузно рухнул на диван. В ту же секунду оттуда донесся едва различимый сдавленный стон. Но мужик его не услышал, поспешно вскакивая на ноги.
— Ты, блин, кто?
Он был русоволосый, невысокий и худощавый, лет сорока пяти с длинным носом и глазами, как у спаниеля.
— Дед Пихто, — Зоя уцепилась за его локоть, пытаясь выставить. — Иди домой уже.
Я молча выбрался из шкафа. В голову ничего путного не приходило.
— Нет, погоди, — мужик грубо отпихнул её и, схватив меня за футболку, легонько встряхнул.
— Мой друг это, — раздраженно пояснила Зоя.
— А чего он в шкафу делает?
— Тебя не касается. Уходи.
От нелепости ситуации мне стало смешно.
— Нет, а чего он ржет? — мужик снова требовательно встряхнул меня. — Чё ты ржешь?
— Думал, Зоина мама пришла и убьет за то, что толчемся возле ребенка. А теперь представил, что она сделает, если сейчас вернется и застанет возле кроватки нас всех. Ещё и в обуви.
Я покосился на его ноги. Он тоже посмотрел на свои стоптанные ботинки.
— Ладно, внизу обожду.
Как только дверь за ним захлопнулась, Лёха с Тифоном выбрались из-под дивана и тут же от смеха на него и повалились.
— Ой, не могу, — всхлипывал Лёха. — Ну ты, Никитос, даешь!
— Даже я бы этого козла так идеально не выпроводил, — признался Тифон.
— Спасибо, Никита, — по-мужски пожимая мне руку, сказала Зоя.
Я кивнул, и кажется, покраснел, глядя на её тонкие сильные пальцы в своей ладони.
— Кто он?
Она поморщилась:
— Материн брат. За деньгами вечно приходит. Как бабушка умерла, так теперь и тянет из матери жилы. Свою долю от квартиры требует. А та квартира в новостройке, её второй год в эксплуатацию сдать не могут. Так бы мы её продали и рассчитались с ним.
— А мужик чего её? Ну, от которого ребёнок, — Тифон нахмурился.
— Приходит иногда. Бывает, дня два-три живет здесь.
— Здесь? — Лёха с удивлением обвел взглядом комнату. — Ну, вы даете.
— Мы с Ниной на кухне спим.
— А чё он на твоей матери не женится? — прицепился Трифонов.
Зоя неопределенно пожала плечами.
— Я в их дела не лезу. Но теперь они до Нового года на даче будут. А может, и всю зиму. Там отопление есть.
— Очередной инфантил, — категорично резюмировал Тифон. — Гоните его в шею.
— Никого мы гнать не собираемся, — возмутилась Зоя. — Толик хороший человек, добрый и мать очень любит.
— Если бы любил, давно с этим вашим Дядей Геной разобрался.
— Слушай, Трифонов, хватит уже всех своими мерками мерить. Есть вещи, которые силой не решаются. Но что делать, если денег пока нет? Я сказала маме, что мы с Ниной работать пойдем, а она только раскричалась, что запрещает нам бросать школу. У неё просто сейчас заказов совсем мало. Последние шторы неделю назад отдала.
Тифон слушал, иронично нахмурившись и как-то полуприкалываясь кивал, словно она какую-то чепуху говорит. Потом ни с того ни с сего разулыбался:
— А ты, Зой, за лето выросла. Разговариваешь почти как взрослая. Я по тебе скучал.
И тут они устроили такие гляделки, что я сразу сник. Похоже, всё-таки зря обнадеживался.
На улице на лавочке сидел этот Дядя Гена и что-то писал в телефоне. На нас даже головы не поднял.
Отошли немного в сторону, и Тифон притормозил.
— Может, пора вломить ему? — спросил он Лёху спокойным будничным тоном. — Второй год покоя им не дает. А то она возьмет из-за него ещё правда школу бросит. Ишь, работать собралась. Хорошо, хоть у матери её голова на плечах.
— А чего такого? — пожал плечами Лёха. — Вообще-то это нормально. Если денег нет, люди работать идут.
— Ты чё дурак? — Тифон застыл. — Куда ей работать? Ей семнадцать.
— И что?
— Что она будет делать? В шашлычной столики протирать?
В первый раз за день выражение Лёхиного лица сделалось скучным и утомленным. Разговор ему явно не нравился.
— Я на Зойкиного дядьку не полезу.
— А я тебе и не предлагал. Только совета спросил.
— Считай, ты его получил.
— Иди в задницу.
— Сам иди.
Последние слова Лёха сказал уже в спину Тифону.
— Они встречаются? — осторожно спросил я, когда Трифонов отошел на приличное расстояние.
— Кто? Зойка с Тифоном? — Криворотов сделал пару затяжек, точно обдумывая вопрос. — Зойка ни с кем не встречается. Она наш друг. Кореш. Но всё равно, если собираешься подкатить, то сразу выбрось это из головы. Тиф к ней и на пушечный выстрел никого не подпустит. Все в округе про это знают, никто не суется. Но ты новенький, так что я просто предупредил.
А когда я уже возвращался домой и слушал музыку, всё думал, что люди, вон, в какой тесноте живут, а я своим, видите ли, в трешке помешал.
Глава 6
Когда мне исполнилось восемь, родители уже развелись. И все вокруг меня жалели: и учительница в школе, и руководители кружков, и мамины с папой друзья, и соседи.
То и дело у себя за спиной я слышал разговоры о том, что мальчику нельзя расти без отца, и что отныне «нормальным мужиком» мне не стать. Звучало, как смертельный диагноз, который тайком от умирающего сообщают его родственникам.
Поначалу подобные темы озадачивали, потому что я не знал, о чем вообще речь. Папа никогда не делал из меня «мужика». Он просто был одним из двух самых важных людей в моей жизни. Читал мне книжки, шутил, смотрел со мной Джетикс, собирал Лего, возил в кружки и, когда мама отворачивалась, забирал из моей тарелки вареную морковь, потому что я не люблю овощи.
Но поскольку все взрослые твердили одно и то же, а оснований, чтобы им не верить у восьмилетнего меня не было, пришлось принять свою потенциальную ущербность по факту, и незамедлительно начать себя жалеть. Впрочем, это оказалось очень удобной фичей. На бабушку действовало безотказно, а маму, стоило ей немного захандрить, моментально выводило из состояния уныния. Я подходил, обнимал и говорил, что мне тоже грустно. Она сразу переставала плакать, целовала меня и, пообещав, что у нас всё будет хорошо, сама начинала в это верить.
Однако папы мне действительно недоставало. Но не так, как все об этом говорили.
Для них я был ребенок «без отца», а мне просто очень сильно хотелось к нему. Подержать за руку, пощекотаться воскресным утром ещё лёжа в постели, почувствовать запах его туалетной воды и просто услышать голос: «Никитка — рогатая улитка».
В то время мама очень старалась, чтобы я как можно меньше думал об этом. Носилась со мной круглосуточно — двадцать четыре на семь. Школа, кружки, секции, вечерний киносеанс, книжки перед сном. Ну и параллельно со всем этим турагентство. Ругалась часто, была нервная, но когда дела по работе удачно складывались, мы с ней отлично развлекались. Пекли фигурное печенье, лепили из светящегося пластилина модель Солнечной системы, играли в крестики-нолики цветной пастелью на белой кухонной плитке, делали из старых носков кукол и устраивали кукольный театр. А ещё она могла ни с того ни с сего взять и заказать нам суши или горячую пиццу. И мы ели и смотрели какой-нибудь классный фильм.
Помню, как-то раз на Новый год под утро, после того, как все гости ушли, я обнаружил её спящую в кресле. Голова откинута, волосы растрепаны, и в них застряли конфетти, тушь под глазами размазалась, рука свесилась с подлокотника. Я посмотрел, посмотрел и вдруг понял, как ужасно сильно я её люблю. Так сильно, что даже словами не выразить. Будить было жалко, но я не сдержался, обнял крепко-крепко, а когда она сонно улыбнулась, сказал, что никогда в жизни её не брошу, и она ответила, что никогда не бросит меня. Тогда я был счастлив.
А потом, я уже был в шестом классе, у неё случилась депрессия. Две недели из дома не выходила, лежала просто в постели и всё. Телефон отключила и комп не открывала. Я перепугался не на шутку и позвонил всем, кому мог: её подругам, папе и бабушке.
Папа пришел, посидел, сказал, что Аллочка договорится насчет врача и уехал. Бабушка отдельно от него приезжала, привезла две трехлитровые банки сливового компота, апельсинов для «радости» и зависла у нас на три дня. Помыла окна, разобрала гардероб и налепила пельменей. А после её отъезда заявились тётя Надя, та, которая Стерва, и тётя Алиса с тётей Ирой. Они всю ночь пили вино на кухне, жаловались друг другу на жизнь и плакали.
Отлично помню, как тётя Надя сказала маме, что она совсем не думает о себе, и что ей нужно устраивать личную жизнь, потому что время уходит, я скоро вырасту, уйду от неё, и она останется одна. Очень хотелось выйти и сказать, что я всё слышал, и что тёте Наде завидно, потому что у мамы хоть сын есть, а у неё никого.
