Не то, чтобы я вела дневник, скорее это был мой рассказ обо мне, как если бы я захотела взглянуть на себя со стороны.
Папа говорил, что в любом вопросе главное — выявить проблему, тогда решение найдется, само собой. А чтобы выявить проблему, необходимо исследовать вопрос и провести анализ.
В клуб мы отправились в пятницу. И хотя у Артёма была машина, поехали пешком, потому что они собирались пить до утра.
Всю дорогу в метро мы смеялись и дурачились.
Макс заметил девушку с зелеными волосами, в длинном черном пальто и босоножках на голую ногу. Выставленные на всеобщее обозрение пальцы ног украшали длиннющие красные ногти.
Увидев её, он ткнул Артёма, а когда тот посмотрел, оба громко закатились на весь вагон.
— Давай, ты подойдешь и спросишь, настоящие они или нет, — предложил Вике Артём.
— Скажешь, что хочешь себе такие же, — Макса накрыл очередной истерический приступ смеха.
— А слабо потрогать? — с вызовом бросила им Вика.
— Мне слабо, — признался Макс.
— А мне нет, — ответил Артём.
— Фу! Нет! Не вздумай, — на весь вагон закричала Вика. — Гадость же.
Девушка сидела с непроницаемым лицом, отлично понимая, что смеются над ней, но и бровью не повела. Очень странная девушка и жуткие, вампирские ногти на ногах.
— Ей, наверное, неприятно, что вы смеётесь, — тихо сказала я.
— Было бы неприятно, не делала бы такого, — отрезала Вика. — Она же понимает, что это ужасно.
— А может, не понимает, или у неё есть причины?
Вика наклонилась к моему уху:
— Лучше молчи, а то все подумают, что ты такая же.
До места добрались веселые и взбудораженные. Сияющие фонари вечерней Москвы, отражаясь в асфальте, блестели, а воздух, наполненный нашими духами и радостью, казался упоительно сладким. И, хотя ничего особенного не происходило, во мне бродило предвкушение чего-то волшебного.
Из-за возраста в клуб меня могли не пустить, но проверять никто не стал. Мы сдали одежду и в полумраке спустились по крутой едва освещенной голубоватыми огоньками лестнице.
Внизу музыка долбила так, что сердце тут же подхватило этот ритм. Странный, похожий на металлическую пластину пол ощутимо пружинил под ногами.
Вика, продираясь сквозь толпу, потащила Артёма за собой. Он обернулся, помахал нам и через секунду исчез в движущейся массе.
— Пойду за пивом, — прокричал Макс
— Ты что будешь?
— Колу.
— Что? — обхватил за плечи и подставил ухо.
— Колу.
— Да брось. Давай возьму что-нибудь бодрящее?
— Ладно, — решилась я. — Бери на свой вкус, а я тебе потом деньги отдам.
— Какое отдам? — чуть отстранившись, он выразительно посмотрел, затем снова прильнул к уху. — Всё включено в спонсорские расходы.
— Но это нехорошо. Артём и так за вход платил.
— Это хорошо. Он пока не промотает родительские деньги, всё равно не успокоится, — его дыхание защекотало шею, и я, рассмеявшись, невольно закрылась плечом, поэтому Макс больше ничего не сказал, просто ушел, а вернулся уже с пивом и большим стеклянным стаканом, наполненным прозрачной жидкостью, в которой на дне плавала какая-то зелень.
— Мохито, — крикнул он.
От Мохито пахло лимоном, мятой и ещё чем-то пряным, а на вкус он оказался терпким и свежим. Очень приятным.
Какое-то время мы просто стояли, глядя на танцующих, пили и кидали друг на друга странные, осторожные взгляды. Разговаривать было невозможно.
Потом вдруг Макс сунул мне в руки свой недопитый стакан и, сказав: «Пойду поищу их», моментально исчез на танцполе.
Но только я успела упрекнуть себя за излишнюю зажатость, как музыка резко оборвалась и свет выключился. От внезапной тишины уши заложило. Однако постепенно из этой немой пустоты послышался слабый, едва различимый звук. Он приближался и нарастал. Высокий, электронный, чуть вибрирующий… По мере увеличения громкости становясь всё объёмнее и будто бы накрывая собой всё вокруг. А потом в кромешной темноте мелькнул ослепительно белый огонек. Сначала один, за ним другой. Множество белых светящихся точек принялись вспыхивать то тут, то там по всему залу. Послышался восхищенный ропот и следом за ним точно также, словно из ниоткуда, глухой ритм. Сначала тихо-тихо, осторожно, точно слабое биение сердца, затем всё громче и громче, и уже вскоре мощная пульсация подчинила себе все огоньки. Они собрались вместе и рассыпались белыми звёздами по всему потолку. Электронная волна прокатилась по залу, и звёзды, покачнувшись, поплыли на ней. «Вечности нет,» — раздался тихий искаженный шепот.
Единственное, что в этот момент связывало меня с реальностью — леденящий пальцы холод стакана с Мохито. Белые огоньки закружились безумным, нескончаемым хороводом, и когда из них, рассекая пространство, вырвались ослепительные лучи, весь зал очнулся и пришел в движение.
Прерывистое и ритмичное биение усиливалось. Звук становился громче. Сердце колотилось как заведенное. Всё сильней и сильней. Свет моргал. Пол качался. Голова пошла кругом, ладони вспотели, и я почувствовала, что если сейчас же не сяду, то упаду в обморок.
Попыталась выбраться из плотного обступившего кольца, но совершенно не понимала, куда идти, меня оттесняли всё глубже, в самый эпицентр танцевального водоворота.
С трудом удерживая стаканы в руках, я едва не облила пивом человека. Он с неприязнью оттолкнул, и рослая черноволосая девица, на которую я налетела, зло пихнула в плечо. Ноги стали ватными. Какой-то здоровяк схватил меня за локоть и потащил. Пиво всё же разлилось, а из остатков Мохито выпала трубочка.
— Эй, ты чё? — услышала я за плечом знакомый голос. — А ну отвали.
— А что она у тебя пьяная по всему залу болтается? Забирай её отсюда.
Здоровяк грубо толкнул меня прямо на Артёма, и пиво выплеснулось ему на рубашку.
— Ты правда пьяная? — Артём подхватил меня, вырвал из рук пластиковый стакан и бросил прямо на пол, а стеклянный запросто сунул кому-то по дороге.
Затем быстро вывел в холл и усадил на диван. Сев напротив на корточки и пристально вглядываясь в лицо, он потрогал тыльной стороной руки мне щёки и положил пальцы под горло, там, где прощупывался пульс.
— Быстро принесите воды, — крикнул кому-то.
Сердце продолжало бешено стучать, кисти рук немели, к горлу подступила тошнота. Глаза закрывались. И я уже было совсем уплыла, как вдруг резкая обжигающая боль вырвала из ватного оцепенения.
Хотела возмутиться, но не смогла, тогда Артём так же хлёстко ударил меня по второй щеке и с силой потряс за плечи.
— Не вздумай отключаться. Сейчас охранник врача вызовет.
Лицо у него было красное, распаренное, влажные волосы прилипли ко лбу.
— На воздух её нужно, — откуда-то сверху послышался участливый женский голос. — Выведи на улицу.
Артём поднял меня под мышки и, обхватив со спины, почти понес по лестнице. Я хотела сказать, чтобы он не делал этого, потому что у него больное плечо, но казалось, стоит раскрыть рот, и сердце тут же выскочит наружу.
На улице он прислонил меня к холодной сырой стене и стал заливать в рот неизвестно откуда появившуюся воду, я попыталась взяться за бутылку, но она выскользнула из рук и, прокатившись по тротуару, выскочила на проезжую часть.
Он снова приложил пальцы к моему горлу, после чего неожиданно обнял и крепко прижал к себе.
— Черт! Нельзя же так пугать.
Если бы он так сделал там внизу, когда я теряла сознание, я бы точно его потеряла, не справившись с головокружительным ощущением близости, но от мягкой прохлады воздуха действительно стало лучше, и я вполне осознанно ещё теснее прижалась к нему. Как-то раз на юге у меня очень сильно обгорели ноги, весь день невыносимо жгли и облезали, а вечером мы с родителями пошли гулять в город и набрели на небольшой фонтан, куда приезжие кидали монетки, чтобы вернуться. Я попросила помочить в нем ноги и мама разрешила. Сев на бортик и опустив пышущие жаром икры в прохладную ласковую воду, я испытала такое непередаваемое облегчение, что готова была сидеть там вечно. Так же было и в этот момент возле клуба.
— Ты что-то пила или, может, нюхала? Что случилось? — он отодвинулся и стало очень холодно.
— Это из-за музыки. Из-за ритма.
Слова давались тяжело, но я была рада, что вообще могу их произносить.
— Ну ты даешь, — он укоризненно покачал головой. — Обожди пять минут, я за одеждой схожу.
И только тогда я заметила, что все руки у него от коротких рукавов рубашки до запястий покрыты мурашками.
— Ты иди к ребятам. Я проветрюсь ещё немного и вернусь.
— Жди, — приказал он и ушел.
Я присела на корточки и стала глубоко дышать.
Сердечный ритм восстановился, а голова немного прояснилась. Чувствовала я себя до безобразия глупо. Так опозориться нужно было ещё постараться.
Вернулся Артём в сопровождении Макса и Вики.
Вика сразу расшумелась на всю улицу: «Зачем ты пила на голодный желудок? Разве можно?».
Я хотела встать, но Макс, накинув мне на плечи джинсовку, опустился рядом:
— Прости. Хотел вернуться, но свет вырубили.
— Ты тут совсем ни при чем. Это с непривычки. Столько всего сразу. Не знаю, что случилось. Из-за ритма этого. Он был такой прерывистый и мощный.
— Господи, какой ты ещё впечатлительный ребенок, — Вика сочувственно погладила по голове.
— Идите обратно, — велел им Артём. — Сейчас посажу Витю на такси и вернусь.
— Пока, — Вика чмокнула воздух. — Поправляйся. Я тебе завтра позвоню.
Уехать домой в самом начале вечера было совсем унизительно.
Макс ободряюще похлопал меня по руке.
— Держись! В следующий раз зажжем.
Сказал так, что я поняла — следующего раза не будет. Артём достал телефон.
— Пожалуйста, умоляю, — я готова была расплакаться. — Не нужно такси.
— Я ступил. Мы не должны были тебя брать. Потом родители твои жаловаться придут, что мы тебя портим.
— Ты что? Не придут. Честное слово.
— А может, ну его, этот клуб? — он вдруг взял за руку и сердце снова застучало, как ненормальное. — Хочешь, поедем домой вместе? Можно к нам, а можно к тебе.
— Было бы здорово, — обрадовалась я, сжимая пальцы, чтобы удержать его руку. — А ребята не обидятся? Наверное, нужно им сказать. Или всем вместе поехать. В Скрабл поиграть. Макс говорил, что любит Скрабл.
— Что? — Артём часто заморгал, словно не мог понять смысл моих слов. — Скрабл? С Максом?
— Или можно ещё загадки разгадывать. Я много их знаю.
— Какие ещё загадки?
Наконец, я могла поговорить с ним без постоянного вмешательства Вики.
— Ну, например, родители требовали от маленькой дочери, чтобы она не смела открывать дверь чердака, не то увидит то, что нельзя видеть. Но однажды, когда их не было дома, девочка все же открыла эту дверь. Как ты думаешь, что она увидела?
Я говорила сбивчиво и торопливо, боясь, что он передумает и вернется в клуб. Артём неуверенно пожал плечом.
— Наверное, лестницу и остальные комнаты дома, потому что сама сидела на чердаке.
— Ты знал!
— Нет.
— Никто её так быстро не отгадывает.
— Похоже, я нахожусь с той же стороны чердака, что и эта девочка.
— Тогда вот тебе другая: парень что-то сказал девушке, и она умерла.
Артём забрал руку из моей и сунул в карман джинсов.
— Сказал, что она уродина. Что он ей изменяет или что не даст денег.
— Сейчас ты совсем не с той стороны смотришь.
— А я больше не знаю слов, от которых женщина может умереть. Ты когда-нибудь умирала от чьих-то слов?
— Наверное нет.
— Действительно, — он снисходительно усмехнулся. — Раз ты пишешь такие сказки, то ничего подобного у тебя не было.
— Дело не в этом. Я пишу их, потому что хочу верить, что многими людьми движут хорошие и светлые чувства. Ведь окружающее складывается из наших мыслей.
С наигранным изумлением он вскинул одну бровь:
— Типа, если ты будешь думать о том, что ходишь по облакам и рассыпаешь вокруг себя лепестки роз, то перестанешь замечать дерьмо?
— Не перестану, конечно, я же не глупая.
— Насчет этого не переживай, — тон его стал ироничным. — Мозги женщинам не идут, они делают их жалкими подобиями мужчин.
— А мужчинам не идут украшения, — я просто не могла удержаться. — Они делают их женственными.
— Я похож на бабу?
— Ну, так… — улыбка вылезла сама собой, и он уставился с вызовом. ?
— Хочешь проверить?
Смутившись, я сделала шаг назад. Разговор явно зашел в тупик. И я запаниковала:
— На самом деле всё просто. Те парень с девушкой были акробатами, и он держал в зубах её трапецию, а когда сказал что-то, то выпустил. Девушка упала и разбилась.
Не успела я договорить, как из клуба выскочила Вика и, громко стуча каблуками, подбежала к нам:
— Чего так долго?
Артём обнял её за шею:
— Поедешь к Вите в игрушки играть?
— Издеваешься? — она недоверчиво посмотрела.
— Вот и я думаю, что издевается.
А потом он вызвал такси и отправил меня домой. Было ясно, что это полный крах, и больше они меня никуда не позовут.
Говорят, весна как-то особенно действует на людей. Что с увеличением светового дня у человека происходит сбой биологического ритма, приводя к мощному выбросу гормонов, резкому увеличению притока кислорода в кровь, перепадам давления и учащенному сердцебиению. Кровь как бы закипает в наших сосудах, и это способствует неуравновешенности психического состояния.
Тётя Катя приехала около трех часов дня, открыла дверь своими ключами, вошла и обнаружила меня, крепко спящую на неразобранной родительской кровати. Вместе с ней в дом ворвались чужие запахи, свежий воздух и жизненная энергия.
Она прошлась по квартире, раскрыла везде окна и поставила чайник. Затем, дождавшись, пока я, пребывая ещё в полусонном состоянии, не выползу из душа, позвала к себе на кухню.
— У тебя всё хорошо?
— Вполне.
— Как в школе?
— Нормально.
— Как оценки?
— Как обычно.
Из-за сквозняков было очень холодно.
— Маме показалось, что в последнее время ты сама не своя.
— Ей показалось.
— Температуры точно нет?
— Нет.
— Давай поговорим, — тётя Катя кивнула на табуретку по другую сторону стола. — Тебе тут очень грустно одной?
— Бывает грустно, — не планируя задерживаться надолго, я присела на краешек. — Но это не страшно. Вы тоже одна живете, поэтому должны понимать, что быть одному и плохо, и хорошо одновременно.
— Понимаю. Но если вдруг что-то не то, если какие-то проблемы или просто тоскливо на душе, ты же можешь позвонить мне в любое время и поделиться.
— А вы звоните кому-нибудь, когда у вас тоскливо на душе?
— Ну… — тётя Катя задумалась. — Нет.
— Видите.
— Значит, всё-таки что-то такое есть? — она явно собиралась выпытать у меня всю правду, а я ещё не знала, готова ли к такому разговору.
— Ерунда. Обыкновенное обострение. Весна и подростковый возраст. И то, и другое быстро проходит.
Тётя Катя села рядом, убрала мне чёлку со лба и обняла за плечи.
— Ты права. Это проходит. Как и всё в жизни. Ничего не длится вечно. И какие бы ни были у тебя неприятности, они тоже пройдут. Рассосутся. Потом о них и не вспомнишь.
— А бывает так, что мечтаешь, чтобы что-то прошло, и в тоже время очень боишься, что это пройдет?
Тётя Катя насторожилась.
— Вита? Ты влюбилась?
— Возможно, — в горле встал ком. — Не знаю.
— Это же прекрасно! — воскликнула она. — Какое счастье влюбиться в шестнадцать лет. И ты ещё грустишь! Это самое прекрасное, что могло с тобой случиться.
— Раньше я тоже так думала. Мама говорит, что это такое чувство, будто летаешь, а я… Мне кажется, я тону. Всё погружаюсь и погружаюсь, аж уши закладывает. И такое давление изнутри, что от этой глубины можно взорваться. Ничего прекрасного в этом точно нет.
Папа говорил, что в любом вопросе главное — выявить проблему, тогда решение найдется, само собой. А чтобы выявить проблему, необходимо исследовать вопрос и провести анализ.
В клуб мы отправились в пятницу. И хотя у Артёма была машина, поехали пешком, потому что они собирались пить до утра.
Всю дорогу в метро мы смеялись и дурачились.
Макс заметил девушку с зелеными волосами, в длинном черном пальто и босоножках на голую ногу. Выставленные на всеобщее обозрение пальцы ног украшали длиннющие красные ногти.
Увидев её, он ткнул Артёма, а когда тот посмотрел, оба громко закатились на весь вагон.
— Давай, ты подойдешь и спросишь, настоящие они или нет, — предложил Вике Артём.
— Скажешь, что хочешь себе такие же, — Макса накрыл очередной истерический приступ смеха.
— А слабо потрогать? — с вызовом бросила им Вика.
— Мне слабо, — признался Макс.
— А мне нет, — ответил Артём.
— Фу! Нет! Не вздумай, — на весь вагон закричала Вика. — Гадость же.
Девушка сидела с непроницаемым лицом, отлично понимая, что смеются над ней, но и бровью не повела. Очень странная девушка и жуткие, вампирские ногти на ногах.
— Ей, наверное, неприятно, что вы смеётесь, — тихо сказала я.
— Было бы неприятно, не делала бы такого, — отрезала Вика. — Она же понимает, что это ужасно.
— А может, не понимает, или у неё есть причины?
Вика наклонилась к моему уху:
— Лучше молчи, а то все подумают, что ты такая же.
До места добрались веселые и взбудораженные. Сияющие фонари вечерней Москвы, отражаясь в асфальте, блестели, а воздух, наполненный нашими духами и радостью, казался упоительно сладким. И, хотя ничего особенного не происходило, во мне бродило предвкушение чего-то волшебного.
Из-за возраста в клуб меня могли не пустить, но проверять никто не стал. Мы сдали одежду и в полумраке спустились по крутой едва освещенной голубоватыми огоньками лестнице.
Внизу музыка долбила так, что сердце тут же подхватило этот ритм. Странный, похожий на металлическую пластину пол ощутимо пружинил под ногами.
Вика, продираясь сквозь толпу, потащила Артёма за собой. Он обернулся, помахал нам и через секунду исчез в движущейся массе.
— Пойду за пивом, — прокричал Макс
— Ты что будешь?
— Колу.
— Что? — обхватил за плечи и подставил ухо.
— Колу.
— Да брось. Давай возьму что-нибудь бодрящее?
— Ладно, — решилась я. — Бери на свой вкус, а я тебе потом деньги отдам.
— Какое отдам? — чуть отстранившись, он выразительно посмотрел, затем снова прильнул к уху. — Всё включено в спонсорские расходы.
— Но это нехорошо. Артём и так за вход платил.
— Это хорошо. Он пока не промотает родительские деньги, всё равно не успокоится, — его дыхание защекотало шею, и я, рассмеявшись, невольно закрылась плечом, поэтому Макс больше ничего не сказал, просто ушел, а вернулся уже с пивом и большим стеклянным стаканом, наполненным прозрачной жидкостью, в которой на дне плавала какая-то зелень.
— Мохито, — крикнул он.
От Мохито пахло лимоном, мятой и ещё чем-то пряным, а на вкус он оказался терпким и свежим. Очень приятным.
Какое-то время мы просто стояли, глядя на танцующих, пили и кидали друг на друга странные, осторожные взгляды. Разговаривать было невозможно.
Потом вдруг Макс сунул мне в руки свой недопитый стакан и, сказав: «Пойду поищу их», моментально исчез на танцполе.
Но только я успела упрекнуть себя за излишнюю зажатость, как музыка резко оборвалась и свет выключился. От внезапной тишины уши заложило. Однако постепенно из этой немой пустоты послышался слабый, едва различимый звук. Он приближался и нарастал. Высокий, электронный, чуть вибрирующий… По мере увеличения громкости становясь всё объёмнее и будто бы накрывая собой всё вокруг. А потом в кромешной темноте мелькнул ослепительно белый огонек. Сначала один, за ним другой. Множество белых светящихся точек принялись вспыхивать то тут, то там по всему залу. Послышался восхищенный ропот и следом за ним точно также, словно из ниоткуда, глухой ритм. Сначала тихо-тихо, осторожно, точно слабое биение сердца, затем всё громче и громче, и уже вскоре мощная пульсация подчинила себе все огоньки. Они собрались вместе и рассыпались белыми звёздами по всему потолку. Электронная волна прокатилась по залу, и звёзды, покачнувшись, поплыли на ней. «Вечности нет,» — раздался тихий искаженный шепот.
Единственное, что в этот момент связывало меня с реальностью — леденящий пальцы холод стакана с Мохито. Белые огоньки закружились безумным, нескончаемым хороводом, и когда из них, рассекая пространство, вырвались ослепительные лучи, весь зал очнулся и пришел в движение.
Прерывистое и ритмичное биение усиливалось. Звук становился громче. Сердце колотилось как заведенное. Всё сильней и сильней. Свет моргал. Пол качался. Голова пошла кругом, ладони вспотели, и я почувствовала, что если сейчас же не сяду, то упаду в обморок.
Попыталась выбраться из плотного обступившего кольца, но совершенно не понимала, куда идти, меня оттесняли всё глубже, в самый эпицентр танцевального водоворота.
С трудом удерживая стаканы в руках, я едва не облила пивом человека. Он с неприязнью оттолкнул, и рослая черноволосая девица, на которую я налетела, зло пихнула в плечо. Ноги стали ватными. Какой-то здоровяк схватил меня за локоть и потащил. Пиво всё же разлилось, а из остатков Мохито выпала трубочка.
— Эй, ты чё? — услышала я за плечом знакомый голос. — А ну отвали.
— А что она у тебя пьяная по всему залу болтается? Забирай её отсюда.
Здоровяк грубо толкнул меня прямо на Артёма, и пиво выплеснулось ему на рубашку.
— Ты правда пьяная? — Артём подхватил меня, вырвал из рук пластиковый стакан и бросил прямо на пол, а стеклянный запросто сунул кому-то по дороге.
Затем быстро вывел в холл и усадил на диван. Сев напротив на корточки и пристально вглядываясь в лицо, он потрогал тыльной стороной руки мне щёки и положил пальцы под горло, там, где прощупывался пульс.
— Быстро принесите воды, — крикнул кому-то.
Сердце продолжало бешено стучать, кисти рук немели, к горлу подступила тошнота. Глаза закрывались. И я уже было совсем уплыла, как вдруг резкая обжигающая боль вырвала из ватного оцепенения.
Хотела возмутиться, но не смогла, тогда Артём так же хлёстко ударил меня по второй щеке и с силой потряс за плечи.
— Не вздумай отключаться. Сейчас охранник врача вызовет.
Лицо у него было красное, распаренное, влажные волосы прилипли ко лбу.
— На воздух её нужно, — откуда-то сверху послышался участливый женский голос. — Выведи на улицу.
Артём поднял меня под мышки и, обхватив со спины, почти понес по лестнице. Я хотела сказать, чтобы он не делал этого, потому что у него больное плечо, но казалось, стоит раскрыть рот, и сердце тут же выскочит наружу.
На улице он прислонил меня к холодной сырой стене и стал заливать в рот неизвестно откуда появившуюся воду, я попыталась взяться за бутылку, но она выскользнула из рук и, прокатившись по тротуару, выскочила на проезжую часть.
Он снова приложил пальцы к моему горлу, после чего неожиданно обнял и крепко прижал к себе.
— Черт! Нельзя же так пугать.
Если бы он так сделал там внизу, когда я теряла сознание, я бы точно его потеряла, не справившись с головокружительным ощущением близости, но от мягкой прохлады воздуха действительно стало лучше, и я вполне осознанно ещё теснее прижалась к нему. Как-то раз на юге у меня очень сильно обгорели ноги, весь день невыносимо жгли и облезали, а вечером мы с родителями пошли гулять в город и набрели на небольшой фонтан, куда приезжие кидали монетки, чтобы вернуться. Я попросила помочить в нем ноги и мама разрешила. Сев на бортик и опустив пышущие жаром икры в прохладную ласковую воду, я испытала такое непередаваемое облегчение, что готова была сидеть там вечно. Так же было и в этот момент возле клуба.
— Ты что-то пила или, может, нюхала? Что случилось? — он отодвинулся и стало очень холодно.
— Это из-за музыки. Из-за ритма.
Слова давались тяжело, но я была рада, что вообще могу их произносить.
— Ну ты даешь, — он укоризненно покачал головой. — Обожди пять минут, я за одеждой схожу.
И только тогда я заметила, что все руки у него от коротких рукавов рубашки до запястий покрыты мурашками.
— Ты иди к ребятам. Я проветрюсь ещё немного и вернусь.
— Жди, — приказал он и ушел.
Я присела на корточки и стала глубоко дышать.
Сердечный ритм восстановился, а голова немного прояснилась. Чувствовала я себя до безобразия глупо. Так опозориться нужно было ещё постараться.
Вернулся Артём в сопровождении Макса и Вики.
Вика сразу расшумелась на всю улицу: «Зачем ты пила на голодный желудок? Разве можно?».
Я хотела встать, но Макс, накинув мне на плечи джинсовку, опустился рядом:
— Прости. Хотел вернуться, но свет вырубили.
— Ты тут совсем ни при чем. Это с непривычки. Столько всего сразу. Не знаю, что случилось. Из-за ритма этого. Он был такой прерывистый и мощный.
— Господи, какой ты ещё впечатлительный ребенок, — Вика сочувственно погладила по голове.
— Идите обратно, — велел им Артём. — Сейчас посажу Витю на такси и вернусь.
— Пока, — Вика чмокнула воздух. — Поправляйся. Я тебе завтра позвоню.
Уехать домой в самом начале вечера было совсем унизительно.
Макс ободряюще похлопал меня по руке.
— Держись! В следующий раз зажжем.
Сказал так, что я поняла — следующего раза не будет. Артём достал телефон.
— Пожалуйста, умоляю, — я готова была расплакаться. — Не нужно такси.
— Я ступил. Мы не должны были тебя брать. Потом родители твои жаловаться придут, что мы тебя портим.
— Ты что? Не придут. Честное слово.
— А может, ну его, этот клуб? — он вдруг взял за руку и сердце снова застучало, как ненормальное. — Хочешь, поедем домой вместе? Можно к нам, а можно к тебе.
— Было бы здорово, — обрадовалась я, сжимая пальцы, чтобы удержать его руку. — А ребята не обидятся? Наверное, нужно им сказать. Или всем вместе поехать. В Скрабл поиграть. Макс говорил, что любит Скрабл.
— Что? — Артём часто заморгал, словно не мог понять смысл моих слов. — Скрабл? С Максом?
— Или можно ещё загадки разгадывать. Я много их знаю.
— Какие ещё загадки?
Наконец, я могла поговорить с ним без постоянного вмешательства Вики.
— Ну, например, родители требовали от маленькой дочери, чтобы она не смела открывать дверь чердака, не то увидит то, что нельзя видеть. Но однажды, когда их не было дома, девочка все же открыла эту дверь. Как ты думаешь, что она увидела?
Я говорила сбивчиво и торопливо, боясь, что он передумает и вернется в клуб. Артём неуверенно пожал плечом.
— Наверное, лестницу и остальные комнаты дома, потому что сама сидела на чердаке.
— Ты знал!
— Нет.
— Никто её так быстро не отгадывает.
— Похоже, я нахожусь с той же стороны чердака, что и эта девочка.
— Тогда вот тебе другая: парень что-то сказал девушке, и она умерла.
Артём забрал руку из моей и сунул в карман джинсов.
— Сказал, что она уродина. Что он ей изменяет или что не даст денег.
— Сейчас ты совсем не с той стороны смотришь.
— А я больше не знаю слов, от которых женщина может умереть. Ты когда-нибудь умирала от чьих-то слов?
— Наверное нет.
— Действительно, — он снисходительно усмехнулся. — Раз ты пишешь такие сказки, то ничего подобного у тебя не было.
— Дело не в этом. Я пишу их, потому что хочу верить, что многими людьми движут хорошие и светлые чувства. Ведь окружающее складывается из наших мыслей.
С наигранным изумлением он вскинул одну бровь:
— Типа, если ты будешь думать о том, что ходишь по облакам и рассыпаешь вокруг себя лепестки роз, то перестанешь замечать дерьмо?
— Не перестану, конечно, я же не глупая.
— Насчет этого не переживай, — тон его стал ироничным. — Мозги женщинам не идут, они делают их жалкими подобиями мужчин.
— А мужчинам не идут украшения, — я просто не могла удержаться. — Они делают их женственными.
— Я похож на бабу?
— Ну, так… — улыбка вылезла сама собой, и он уставился с вызовом. ?
— Хочешь проверить?
Смутившись, я сделала шаг назад. Разговор явно зашел в тупик. И я запаниковала:
— На самом деле всё просто. Те парень с девушкой были акробатами, и он держал в зубах её трапецию, а когда сказал что-то, то выпустил. Девушка упала и разбилась.
Не успела я договорить, как из клуба выскочила Вика и, громко стуча каблуками, подбежала к нам:
— Чего так долго?
Артём обнял её за шею:
— Поедешь к Вите в игрушки играть?
— Издеваешься? — она недоверчиво посмотрела.
— Вот и я думаю, что издевается.
А потом он вызвал такси и отправил меня домой. Было ясно, что это полный крах, и больше они меня никуда не позовут.
Глава 8
Говорят, весна как-то особенно действует на людей. Что с увеличением светового дня у человека происходит сбой биологического ритма, приводя к мощному выбросу гормонов, резкому увеличению притока кислорода в кровь, перепадам давления и учащенному сердцебиению. Кровь как бы закипает в наших сосудах, и это способствует неуравновешенности психического состояния.
Тётя Катя приехала около трех часов дня, открыла дверь своими ключами, вошла и обнаружила меня, крепко спящую на неразобранной родительской кровати. Вместе с ней в дом ворвались чужие запахи, свежий воздух и жизненная энергия.
Она прошлась по квартире, раскрыла везде окна и поставила чайник. Затем, дождавшись, пока я, пребывая ещё в полусонном состоянии, не выползу из душа, позвала к себе на кухню.
— У тебя всё хорошо?
— Вполне.
— Как в школе?
— Нормально.
— Как оценки?
— Как обычно.
Из-за сквозняков было очень холодно.
— Маме показалось, что в последнее время ты сама не своя.
— Ей показалось.
— Температуры точно нет?
— Нет.
— Давай поговорим, — тётя Катя кивнула на табуретку по другую сторону стола. — Тебе тут очень грустно одной?
— Бывает грустно, — не планируя задерживаться надолго, я присела на краешек. — Но это не страшно. Вы тоже одна живете, поэтому должны понимать, что быть одному и плохо, и хорошо одновременно.
— Понимаю. Но если вдруг что-то не то, если какие-то проблемы или просто тоскливо на душе, ты же можешь позвонить мне в любое время и поделиться.
— А вы звоните кому-нибудь, когда у вас тоскливо на душе?
— Ну… — тётя Катя задумалась. — Нет.
— Видите.
— Значит, всё-таки что-то такое есть? — она явно собиралась выпытать у меня всю правду, а я ещё не знала, готова ли к такому разговору.
— Ерунда. Обыкновенное обострение. Весна и подростковый возраст. И то, и другое быстро проходит.
Тётя Катя села рядом, убрала мне чёлку со лба и обняла за плечи.
— Ты права. Это проходит. Как и всё в жизни. Ничего не длится вечно. И какие бы ни были у тебя неприятности, они тоже пройдут. Рассосутся. Потом о них и не вспомнишь.
— А бывает так, что мечтаешь, чтобы что-то прошло, и в тоже время очень боишься, что это пройдет?
Тётя Катя насторожилась.
— Вита? Ты влюбилась?
— Возможно, — в горле встал ком. — Не знаю.
— Это же прекрасно! — воскликнула она. — Какое счастье влюбиться в шестнадцать лет. И ты ещё грустишь! Это самое прекрасное, что могло с тобой случиться.
— Раньше я тоже так думала. Мама говорит, что это такое чувство, будто летаешь, а я… Мне кажется, я тону. Всё погружаюсь и погружаюсь, аж уши закладывает. И такое давление изнутри, что от этой глубины можно взорваться. Ничего прекрасного в этом точно нет.
