— Тогда вперед…
— Говорил тебе, что не играю.
— Всё ясно. Как обычно. У нас в школе тоже постоянно так: «Кто может, тот делает. Кто не может, тот критикует».
— Я могу. Я всё могу! Если с-сам захочу! — почти закричав, Артём вскочил, и Вика чуть не свалилась. — И вообще перед вами я оправдываться не обязан.
А как только он ушел к мангалу, она гневно накинулась на меня:
— Зачем ты всё это наговорила? Хорошо же сидели.
— Я извинюсь, — пообещала я. — Чуть попозже.
Вика одобрительно кивнула.
— Если честно, не понимаю, в чём его проблема. Мы уже три недели знакомы, а толку — ноль. Он же видит, что я не против его внимания. Чего тогда тянет? — пожаловалась она.
— Может, дело в той его девушке, с которой он всё время ругается? Полине. Иначе зачем бы он с ней встречался?
— Ты серьёзно думаешь, что она лучше меня? — Вика осуждающе посмотрела, потом, немного подумав, добавила: — Впрочем, то, что он осторожный — это хорошо. Осторожным можно доверять.
Ночь наступила глухая, беспросветная, ветер стих, но сильно похолодало. Вика отправилась сидеть к Артёму. Бард исчерпал свой репертуар, и гитара пошла гулять по рукам пьяных гостей.
Я сидела, слушала их завывания и никак не могла определить, плохо мне или хорошо. Столько новых впечатлений и чувств. Так всё непонятно и запутанно.
Была ли я собой в тот момент? Была ли я действительно там, или я хотела быть там? Странная, необъяснимая отстраненность. В тот день больше, чем когда-либо.
А потом мимо проходил какой-то парень и, заметив, что мёрзну, посоветовал погреться в бане.
Баня находилась в самом конце двора. Маленький, приземистый домик, сложенный из круглых брёвен. Топить её уже перестали, но из парной по-прежнему шел жар, и можно было снять джинсовку, свитер и обувь. После целого дня дороги это показалось блаженством.
В довольно просторном предбаннике стоял стол с двумя широкими лавками по обе стороны, а возле двери в парную — вешалка.
Мы с Викой, подложив вещи под голову, устроились на широких лавках, а Артём лег в парной.
Едва опустившись на жёсткую поверхность, я тут же разомлела. День выдался насыщенным и мучительно долгим. Вика выключила свет и реальность окончательно отступила. Многообещающее жизнерадостное утро и «Summer Wine», собачий приют, хорошенькие пушистики и побег Макса. Дождь, дачи, телескоп, свадьба, река — волчица, тонущий мальчик, будоражащий танец Вики, «Хочешь быть моей девушкой?», обморок Макса и «Колокольчик в твоих волосах».
Беспорядочные картинки хаотично закрутились в голове, и я уже почти совсем провалилась в сон, когда Вика встала. Послышались шаги и глухой звук закрывшейся в предбанник двери. Очень хотелось сосредоточиться и подумать об этом, но мысли наотрез отказывались собираться. Сожаление, горечь, бессилие, гнев. Засыпая, мне так и не удалось понять, что же именно я чувствую.
Утром нас разбудил Стёпа. Он широко распахнул дверь, и солнечно-туманный свет вместе с холодным потоком бодрящего воздуха ворвался в душную темноту. Вика резко вскочила с соседней лавки, стукнулась спросонья локтем о столик и жалобно заскулила.
— Так, девочки, мальчики, идем доставать ваш транспорт, — голос у него был жизнерадостный, а вид для человека, пившего три дня подряд, на редкость бодрый. Чего нельзя было сказать об Артёме, который, держась за голову, в одних джинсах босиком выполз из предбанника и, облокотившись о косяк, хриплым голосом простонал:
— Плачу любые деньги за чашку кофе. А лучше целый кофейник.
— Так уж и любые, — Стёпа косо усмехнулся и задумчиво почесал в затылке. — Жена говорит, за то, что вы Вовку вытащили, я вам бесплатно помочь должен, но я вот как думаю: Вы же его просто спасали, по собственной инициативе, так сказать, а у меня это работа, заработок. И сезонный, между прочим, к концу мая уже и спроса до самого октября нет. А в совхозе копейки платят, честное слово. Это вам не Москва. Так ведь?
— Угу, — промычал Артём. — Так почём кофе-то?
— А вот кофе я тебе за так налью, я ж не жадный, — с этими словами Стёпа охотно направился в дом и, пока мы одевались, принес два пластиковых дымящихся стаканчика. Объяснив, что руки-то всего две.
Мы с Викой сделали по глотку из одного стакана и отдали его Артёму, который с блаженным лицом выпил сначала свою порцию, потом нашу и, сказав, что это не кофе, а отстойная дрянь, преобразился на глазах.
Максу повезло значительно больше. В том доме, где он ночевал, ему предложили завтрак, но от запаха и вида еды его мутило, поэтому он отказался и зашел к нам как раз, когда мы уже собирались выдвигаться за Пандорой.
Разговаривал он неохотно, стыдливо и уже только на подходе к полю заговорил с Артёмом о том, что обувь так и не высохла. В Викину сторону не смотрел и как будто даже сторонился. Да и она была не в настроении: надутая, резкая, рассеянная и на вопросы «что случилось?» отвечала, что не выспалась.
Стёпин небольшой жёлтый трактор с лёгкостью вытащил Пандору, и уже через полчаса после выхода из деревни мы с облегчением забрались в машину. Макс тут же включил свою Лану, они с Викой уснули под неё буквально минут за пять.
Погода стояла прекрасная. Вчерашняя хмурая серость сменилась чистым, уже ощутимо пригревающим солнцем, ветер потеплел и смягчился, а наполненный пьянящими запахами первой зелени чуть сладковатый воздух приятно волновал.
Мы ехали к мосту, за которым находился питомник, и откуда вчера приехали.
Когда я была маленькая, думала, что апрель — самый лучший из всех двенадцати месяцев, потому что он молодой, красивый, у него есть подснежники и обручальное колечко «гори-гори ясно». Что он добрый, ласковый и веселый. От его нежных прикосновений распускаются почки на деревьях, а от горячего, полного любви дыхания, тает даже самый прочный лёд.
В городе его трудно было заметить: март внезапно становился маем. Ни тебе бурлящих ручьев, ни капели — дворники добросовестно посыпали солью тротуары и сбивали сосульки с крыш.
Зато теперь, когда мы проезжали вдоль череды полей, покрытых лёгкой изумрудной дымкой первой травы, я увидела, что он существует.
Всё вокруг переполняло необъяснимое ощущение радости и ожидания. Птицы порхали и в небе, и среди деревьев, и на полях. Машин, кроме нашей, не было, и, когда взгляд охватывал убегающее вдаль серо-черное полотно асфальта с белой полосой посередине, сердце было готово вот-вот выскочить из груди и умчаться вслед за этими птичками в чистое бездонное небо.
Если и существовало в жизни счастье, то оно должно было быть где-то очень близко, потому что я чувствовала его настойчивое приближение и не могла ничего с этим поделать.
Вика спала, свернувшись калачиком и положив голову мне на колени, Макс, привалившись к двери, под капюшоном.
Не зная, обижается ли Артём на мои вчерашние слова, я примирительно опустила руку ему на плечо, и он, глядя на меня в зеркало, молча кивнул, как бы спрашивая «что?».
— Просто. Погода отличная, — шепнула ему на ухо, опасаясь кого-нибудь разбудить.
— Меня беспокоит, что так много воды. И чем дальше едем, тем её больше, — чтобы ответить, он чуть запрокинул голову назад, и наши щёки вскользь соприкоснулись.
Я откинулась обратно на сидение.
Вода и в самом деле попадалась довольно большими лужами в низинах полей и сменившего их участка леса. Но какое сейчас это имело значение?
— А меня ничего не беспокоит. Мне очень хорошо, — высунув руку в окно, я подставила распростертую пятерню упругим потокам воздуха. — Никогда так хорошо не было. Не знаю, почему. Точно все прежнее было сном, а теперь должно случиться настоящее. Ты вчера спрашивал про счастье… Неужели у тебя не бывает ничего подобного?
Он улыбнулся в зеркало и пожал плечом.
— Может и бывает. Когда прыгаешь с парашютом, и он раскрывается. А потом смотришь вниз и вообще не чувствуешь, что летишь.
— Страшно с парашютом?
— В первый раз нет, а во-второй — да, — он улыбнулся через зеркало. — Знаешь, мне сегодня сон приснился, что я иду по густому тёмному лесу. Иду, иду и понятия не имею, как из него выбраться. Просто блуждаю среди деревьев, а потом вдруг вижу просвет. Выхожу, и передо мной узкая тёмная речка, а через неё ветхий дощатый мостик с перекошенными перилами. На другом берегу — зеленое поле и дома.
Наступаю на мостик, а доски трещат, и речка выглядит омерзительно: мутная, вонючая, опасная. Тут вдруг вижу под мостом какое-то движение.
Вода расходится кругами, и в ней барахтается нечто очень беспомощное. То ли животное, то ли ребенок. Доски трещат, шатаются, нужно идти быстрее, но я всё равно встаю на колени, опускаю руку в грязную воду и пытаюсь поймать его. Всё тянусь и тянусь, но никак не могу достать. И от этих усилий мост вдруг рушится, а я лечу вниз.
Погружаюсь с головой в воду и тут до меня доходит, что в реке только я, и что спасать больше некого. Опускаюсь глубже, но дна не достаю, потому что его попросту нет.
Долго тонул, пока не проснулся с отвратительным чувством собственной ничтожности и вины.
— Это из-за вчерашнего. Из-за Макса и мальчика того, — я снова положила руку ему на плечо. — Волнительный получился день.
Я хотела ещё что-то сказать про его сон, но он неожиданно продел пальцы сквозь мои и притянул руку к себе на грудь, отчего все слова тут же закончились, и упоительный восторг сменился внутренним смятением.
Какое-то время ехали так молча, пока не добрались до места, где ещё вчера находился мост. Только теперь его не было.
Перед нами прямо поперек асфальтового полотна дороги текла самая настоящая река, а дорога уходила прямо в неё. Слева и справа тоже была вода. Серые бетонные столбы электропередач стояли прямо посреди реки, и их провисающие провода тянулись над ней в обе стороны до самого горизонта.
Пандора притормозила, и Артём стремительно вышел.
Вика тут же села и поёжилась от сквозняка.
Артём подошел к кромке воды и, сунув руки в карманы, огляделся по сторонам. Ветер с такой силой трепал его волосы, что издали казалось, будто на него набросилась стая ворон и пытается забить крыльями.
— Что же теперь делать? — ахнула Вика.
Макс тоже проснулся, развернулся к нам и посмотрел на неё в упор.
— Ты вчера классно танцевала.
Вика кокетливо улыбнулась.
— Не думала, что вспомнишь.
— Это сложно забыть.
Но тут вернулся озадаченный Артём, и Макс отвернулся, а Вика победно подмигнула мне.
— Сначала нужно поесть, — сказал Артём, разворачивая машину. — А потом объезд поищем. Чувствую, это надолго.
— Надолго — это насколько? — насторожилась Вика.
— Может, до самого отлива. Вчера ни одна служба не взялась сюда такси отправить.
Подобное предположение изрядно напугало:
— Мне до отлива нельзя, у меня родители в четверг прилетают.
— Веришь пьяным бредням про злую реку? — ехидно хмыкнул Макс.
— Кстати, в воде плавают дохлые мыши, — сказал Артём.
— Хватит пугать, — Вика легонько ткнула его пальцем в спину. — Мне тоже нельзя долго.
— Тебе-то куда торопиться? — Артём насмешливо посмотрел на неё через зеркало. — У тебя же нет волнующейся мамы.
— Человек один приехать должен.
— Парень твой?
— Бывший.
— А чего тогда напрягаешься?
— Он ещё об этом не знает.
Артём иронично усмехнулся.
— Всё с тобой ясно.
— Что ясно? — неожиданно вспыхнула Вика. — У всех есть бывшие. Можно подумать, у тебя нет.
— У меня все бывшие. Даже те, которые будущие.
— А как же Полина? — язвительно осведомилась Вика.
— Полина вне конкуренции.
— Что значит "вне конкуренции" ? Не жена же она тебе.
— Ну, почти.
— Что? — Викино лицо вытянулось, она даже моргать перестала.
— Просто потом, лет через пять, а если повезет и позже, я на ней женюсь.
— Типа ты её так любишь?
— Терпеть не могу. Ей двадцать четыре и самомнения у неё ещё больше, чем у тебя.
— Страшная? — с надеждой спросила Вика.
— Нет. Красивая. Очень. И умная, — Артём хитро подмигнул в зеркало.
— Ничего не понимаю, — растерялась она.
— А тебе и не нужно, — с ноткой пренебрежения откликнулся он.
Внезапно Макс, всё это время внимательно прислушивающийся к разговору, тревожно вскинулся:
— Останови здесь.
И, не дожидаясь, пока машина встанет, резко распахнул дверь и бросился бежать по дороге в обратном направлении.
— Эй! Ты куда? — закричала Вика и выскочила за ним.
Артём же, обреченно закрыв ладонями лицо, глухо зарычал.
— Началось.
Макс бежал быстро и уже через минуту скрылся из вида.
Вика вернулась и села на его сидение.
— Второй день подряд, — раздраженно произнес Артём, не двигаясь с места. — Не помню, чтобы когда-то такое было.
— Весной всегда обострения, — сказала я. — Нужны успокоительные или хороший психолог. У мамы есть знакомая. Она ей очень помогла.
— Врезать ему нужно, как следует, а не успокоительные, — Артём уронил голову на руль и некоторое время так лежал.
— Мы что, не будем его догонять? — спросила Вика.
— Никуда он не денется. Там река.
— А если в лес побежит? Или опять в поля? — меня очень беспокоило состояние Макса. Что-то с ним происходило странное.
Артём снова развернул Пандору.
Мы нагнали Макса и покатились рядом. Он бежал без усилий, ровной, спортивной трусцой. По обеим сторонам асфальтовой дороги тянулись канавы, за ними редкие, нестройные ряды голых берез. Дорога шла прямо, в канавах на солнце блестела вода.
Лицо у Макса было сосредоточенное, раскрасневшееся, а взгляд неосмысленный и отрешенный. Человек, ушедший глубоко в себя и заблудившийся там.
— Слышь, Форрест, нам что, каждый день за тобой гоняться? — закричал Артём. — Давай, заканчивай. Ты меня слышишь вообще или нет?
Вытянул руку и толкнул его в плечо. Макс слегка пошатнулся, но темп не сбавил.
— Эй, — Вика перегнулась через колени Артёма и высунулась в окно. Её волосы тут же подхватил ветер. — Хочешь я тебя поцелую? Честно. Остановишься — поцелую.
Но Макс даже не взглянул. Вика попробовала его схватить за рукав, но не дотянулась.
— Всё, прекращай уже, — попросил Артем миролюбиво. — Ну что мне драться с тобой?
И они принялись уговаривать его на все лады, то угрожая, то взывая к голосу разума.
Я же молчала, помня, как Макс говорил про «не думать».
Ведь, чем больше они с ним разговаривали, тем сложнее ему было освободиться от своих мыслей.
— Ну, пожалуйста, Котик, будь хорошим мальчиком, — неожиданно заговорил Артем с необыкновенно ласковой интонацией в голосе. — Ветер унесет, вода заберет, время полечит. Ветер унесет, вода заберет, время полечит.
И когда он в пятый раз повторил эту странную, похожую на заговор фразу, Макс вдруг повернул голову и совершенно осознанно посмотрел:
— Тебе бензин не жалко?
— Жалко, — обрадовался Артём. — Но тебя больше.
— Сейчас, добегу вон до того знака и поедем, — тяжело дыша пообещал Макс.
Мы доехали до знака, предупреждающего о неровной дороге, и остановились обождать.
— Что это ты ему такое непонятное сказал? — с любопытством спросила Вика.
— Присказка такая, — отмахнулся Артём. — Его мать всё время так говорила, когда у кого-нибудь из нас что-то болело.
— Да? Забавно! — Вика непрерывно смотрела на него, стараясь заглянуть в глаза. — А моя мама говорила: У кошки боли, у собаки боли, а у Вики не боли.
Едва закончив фразу, она тут же осеклась, сообразив, что ляпнула, и беспомощно, в поиске поддержки, бросила на меня торопливый взгляд.
— Говорил тебе, что не играю.
— Всё ясно. Как обычно. У нас в школе тоже постоянно так: «Кто может, тот делает. Кто не может, тот критикует».
— Я могу. Я всё могу! Если с-сам захочу! — почти закричав, Артём вскочил, и Вика чуть не свалилась. — И вообще перед вами я оправдываться не обязан.
А как только он ушел к мангалу, она гневно накинулась на меня:
— Зачем ты всё это наговорила? Хорошо же сидели.
— Я извинюсь, — пообещала я. — Чуть попозже.
Вика одобрительно кивнула.
— Если честно, не понимаю, в чём его проблема. Мы уже три недели знакомы, а толку — ноль. Он же видит, что я не против его внимания. Чего тогда тянет? — пожаловалась она.
— Может, дело в той его девушке, с которой он всё время ругается? Полине. Иначе зачем бы он с ней встречался?
— Ты серьёзно думаешь, что она лучше меня? — Вика осуждающе посмотрела, потом, немного подумав, добавила: — Впрочем, то, что он осторожный — это хорошо. Осторожным можно доверять.
Ночь наступила глухая, беспросветная, ветер стих, но сильно похолодало. Вика отправилась сидеть к Артёму. Бард исчерпал свой репертуар, и гитара пошла гулять по рукам пьяных гостей.
Я сидела, слушала их завывания и никак не могла определить, плохо мне или хорошо. Столько новых впечатлений и чувств. Так всё непонятно и запутанно.
Была ли я собой в тот момент? Была ли я действительно там, или я хотела быть там? Странная, необъяснимая отстраненность. В тот день больше, чем когда-либо.
А потом мимо проходил какой-то парень и, заметив, что мёрзну, посоветовал погреться в бане.
Баня находилась в самом конце двора. Маленький, приземистый домик, сложенный из круглых брёвен. Топить её уже перестали, но из парной по-прежнему шел жар, и можно было снять джинсовку, свитер и обувь. После целого дня дороги это показалось блаженством.
В довольно просторном предбаннике стоял стол с двумя широкими лавками по обе стороны, а возле двери в парную — вешалка.
Мы с Викой, подложив вещи под голову, устроились на широких лавках, а Артём лег в парной.
Едва опустившись на жёсткую поверхность, я тут же разомлела. День выдался насыщенным и мучительно долгим. Вика выключила свет и реальность окончательно отступила. Многообещающее жизнерадостное утро и «Summer Wine», собачий приют, хорошенькие пушистики и побег Макса. Дождь, дачи, телескоп, свадьба, река — волчица, тонущий мальчик, будоражащий танец Вики, «Хочешь быть моей девушкой?», обморок Макса и «Колокольчик в твоих волосах».
Беспорядочные картинки хаотично закрутились в голове, и я уже почти совсем провалилась в сон, когда Вика встала. Послышались шаги и глухой звук закрывшейся в предбанник двери. Очень хотелось сосредоточиться и подумать об этом, но мысли наотрез отказывались собираться. Сожаление, горечь, бессилие, гнев. Засыпая, мне так и не удалось понять, что же именно я чувствую.
Утром нас разбудил Стёпа. Он широко распахнул дверь, и солнечно-туманный свет вместе с холодным потоком бодрящего воздуха ворвался в душную темноту. Вика резко вскочила с соседней лавки, стукнулась спросонья локтем о столик и жалобно заскулила.
— Так, девочки, мальчики, идем доставать ваш транспорт, — голос у него был жизнерадостный, а вид для человека, пившего три дня подряд, на редкость бодрый. Чего нельзя было сказать об Артёме, который, держась за голову, в одних джинсах босиком выполз из предбанника и, облокотившись о косяк, хриплым голосом простонал:
— Плачу любые деньги за чашку кофе. А лучше целый кофейник.
— Так уж и любые, — Стёпа косо усмехнулся и задумчиво почесал в затылке. — Жена говорит, за то, что вы Вовку вытащили, я вам бесплатно помочь должен, но я вот как думаю: Вы же его просто спасали, по собственной инициативе, так сказать, а у меня это работа, заработок. И сезонный, между прочим, к концу мая уже и спроса до самого октября нет. А в совхозе копейки платят, честное слово. Это вам не Москва. Так ведь?
— Угу, — промычал Артём. — Так почём кофе-то?
— А вот кофе я тебе за так налью, я ж не жадный, — с этими словами Стёпа охотно направился в дом и, пока мы одевались, принес два пластиковых дымящихся стаканчика. Объяснив, что руки-то всего две.
Мы с Викой сделали по глотку из одного стакана и отдали его Артёму, который с блаженным лицом выпил сначала свою порцию, потом нашу и, сказав, что это не кофе, а отстойная дрянь, преобразился на глазах.
Максу повезло значительно больше. В том доме, где он ночевал, ему предложили завтрак, но от запаха и вида еды его мутило, поэтому он отказался и зашел к нам как раз, когда мы уже собирались выдвигаться за Пандорой.
Разговаривал он неохотно, стыдливо и уже только на подходе к полю заговорил с Артёмом о том, что обувь так и не высохла. В Викину сторону не смотрел и как будто даже сторонился. Да и она была не в настроении: надутая, резкая, рассеянная и на вопросы «что случилось?» отвечала, что не выспалась.
Стёпин небольшой жёлтый трактор с лёгкостью вытащил Пандору, и уже через полчаса после выхода из деревни мы с облегчением забрались в машину. Макс тут же включил свою Лану, они с Викой уснули под неё буквально минут за пять.
Погода стояла прекрасная. Вчерашняя хмурая серость сменилась чистым, уже ощутимо пригревающим солнцем, ветер потеплел и смягчился, а наполненный пьянящими запахами первой зелени чуть сладковатый воздух приятно волновал.
Мы ехали к мосту, за которым находился питомник, и откуда вчера приехали.
Когда я была маленькая, думала, что апрель — самый лучший из всех двенадцати месяцев, потому что он молодой, красивый, у него есть подснежники и обручальное колечко «гори-гори ясно». Что он добрый, ласковый и веселый. От его нежных прикосновений распускаются почки на деревьях, а от горячего, полного любви дыхания, тает даже самый прочный лёд.
В городе его трудно было заметить: март внезапно становился маем. Ни тебе бурлящих ручьев, ни капели — дворники добросовестно посыпали солью тротуары и сбивали сосульки с крыш.
Зато теперь, когда мы проезжали вдоль череды полей, покрытых лёгкой изумрудной дымкой первой травы, я увидела, что он существует.
Всё вокруг переполняло необъяснимое ощущение радости и ожидания. Птицы порхали и в небе, и среди деревьев, и на полях. Машин, кроме нашей, не было, и, когда взгляд охватывал убегающее вдаль серо-черное полотно асфальта с белой полосой посередине, сердце было готово вот-вот выскочить из груди и умчаться вслед за этими птичками в чистое бездонное небо.
Если и существовало в жизни счастье, то оно должно было быть где-то очень близко, потому что я чувствовала его настойчивое приближение и не могла ничего с этим поделать.
Вика спала, свернувшись калачиком и положив голову мне на колени, Макс, привалившись к двери, под капюшоном.
Не зная, обижается ли Артём на мои вчерашние слова, я примирительно опустила руку ему на плечо, и он, глядя на меня в зеркало, молча кивнул, как бы спрашивая «что?».
— Просто. Погода отличная, — шепнула ему на ухо, опасаясь кого-нибудь разбудить.
— Меня беспокоит, что так много воды. И чем дальше едем, тем её больше, — чтобы ответить, он чуть запрокинул голову назад, и наши щёки вскользь соприкоснулись.
Я откинулась обратно на сидение.
Вода и в самом деле попадалась довольно большими лужами в низинах полей и сменившего их участка леса. Но какое сейчас это имело значение?
— А меня ничего не беспокоит. Мне очень хорошо, — высунув руку в окно, я подставила распростертую пятерню упругим потокам воздуха. — Никогда так хорошо не было. Не знаю, почему. Точно все прежнее было сном, а теперь должно случиться настоящее. Ты вчера спрашивал про счастье… Неужели у тебя не бывает ничего подобного?
Он улыбнулся в зеркало и пожал плечом.
— Может и бывает. Когда прыгаешь с парашютом, и он раскрывается. А потом смотришь вниз и вообще не чувствуешь, что летишь.
— Страшно с парашютом?
— В первый раз нет, а во-второй — да, — он улыбнулся через зеркало. — Знаешь, мне сегодня сон приснился, что я иду по густому тёмному лесу. Иду, иду и понятия не имею, как из него выбраться. Просто блуждаю среди деревьев, а потом вдруг вижу просвет. Выхожу, и передо мной узкая тёмная речка, а через неё ветхий дощатый мостик с перекошенными перилами. На другом берегу — зеленое поле и дома.
Наступаю на мостик, а доски трещат, и речка выглядит омерзительно: мутная, вонючая, опасная. Тут вдруг вижу под мостом какое-то движение.
Вода расходится кругами, и в ней барахтается нечто очень беспомощное. То ли животное, то ли ребенок. Доски трещат, шатаются, нужно идти быстрее, но я всё равно встаю на колени, опускаю руку в грязную воду и пытаюсь поймать его. Всё тянусь и тянусь, но никак не могу достать. И от этих усилий мост вдруг рушится, а я лечу вниз.
Погружаюсь с головой в воду и тут до меня доходит, что в реке только я, и что спасать больше некого. Опускаюсь глубже, но дна не достаю, потому что его попросту нет.
Долго тонул, пока не проснулся с отвратительным чувством собственной ничтожности и вины.
— Это из-за вчерашнего. Из-за Макса и мальчика того, — я снова положила руку ему на плечо. — Волнительный получился день.
Я хотела ещё что-то сказать про его сон, но он неожиданно продел пальцы сквозь мои и притянул руку к себе на грудь, отчего все слова тут же закончились, и упоительный восторг сменился внутренним смятением.
Какое-то время ехали так молча, пока не добрались до места, где ещё вчера находился мост. Только теперь его не было.
Перед нами прямо поперек асфальтового полотна дороги текла самая настоящая река, а дорога уходила прямо в неё. Слева и справа тоже была вода. Серые бетонные столбы электропередач стояли прямо посреди реки, и их провисающие провода тянулись над ней в обе стороны до самого горизонта.
Пандора притормозила, и Артём стремительно вышел.
Вика тут же села и поёжилась от сквозняка.
Артём подошел к кромке воды и, сунув руки в карманы, огляделся по сторонам. Ветер с такой силой трепал его волосы, что издали казалось, будто на него набросилась стая ворон и пытается забить крыльями.
— Что же теперь делать? — ахнула Вика.
Макс тоже проснулся, развернулся к нам и посмотрел на неё в упор.
— Ты вчера классно танцевала.
Вика кокетливо улыбнулась.
— Не думала, что вспомнишь.
— Это сложно забыть.
Но тут вернулся озадаченный Артём, и Макс отвернулся, а Вика победно подмигнула мне.
— Сначала нужно поесть, — сказал Артём, разворачивая машину. — А потом объезд поищем. Чувствую, это надолго.
— Надолго — это насколько? — насторожилась Вика.
— Может, до самого отлива. Вчера ни одна служба не взялась сюда такси отправить.
Подобное предположение изрядно напугало:
— Мне до отлива нельзя, у меня родители в четверг прилетают.
— Веришь пьяным бредням про злую реку? — ехидно хмыкнул Макс.
— Кстати, в воде плавают дохлые мыши, — сказал Артём.
— Хватит пугать, — Вика легонько ткнула его пальцем в спину. — Мне тоже нельзя долго.
— Тебе-то куда торопиться? — Артём насмешливо посмотрел на неё через зеркало. — У тебя же нет волнующейся мамы.
— Человек один приехать должен.
— Парень твой?
— Бывший.
— А чего тогда напрягаешься?
— Он ещё об этом не знает.
Артём иронично усмехнулся.
— Всё с тобой ясно.
— Что ясно? — неожиданно вспыхнула Вика. — У всех есть бывшие. Можно подумать, у тебя нет.
— У меня все бывшие. Даже те, которые будущие.
— А как же Полина? — язвительно осведомилась Вика.
— Полина вне конкуренции.
— Что значит "вне конкуренции" ? Не жена же она тебе.
— Ну, почти.
— Что? — Викино лицо вытянулось, она даже моргать перестала.
— Просто потом, лет через пять, а если повезет и позже, я на ней женюсь.
— Типа ты её так любишь?
— Терпеть не могу. Ей двадцать четыре и самомнения у неё ещё больше, чем у тебя.
— Страшная? — с надеждой спросила Вика.
— Нет. Красивая. Очень. И умная, — Артём хитро подмигнул в зеркало.
— Ничего не понимаю, — растерялась она.
— А тебе и не нужно, — с ноткой пренебрежения откликнулся он.
Внезапно Макс, всё это время внимательно прислушивающийся к разговору, тревожно вскинулся:
— Останови здесь.
И, не дожидаясь, пока машина встанет, резко распахнул дверь и бросился бежать по дороге в обратном направлении.
— Эй! Ты куда? — закричала Вика и выскочила за ним.
Артём же, обреченно закрыв ладонями лицо, глухо зарычал.
— Началось.
Макс бежал быстро и уже через минуту скрылся из вида.
Вика вернулась и села на его сидение.
— Второй день подряд, — раздраженно произнес Артём, не двигаясь с места. — Не помню, чтобы когда-то такое было.
— Весной всегда обострения, — сказала я. — Нужны успокоительные или хороший психолог. У мамы есть знакомая. Она ей очень помогла.
— Врезать ему нужно, как следует, а не успокоительные, — Артём уронил голову на руль и некоторое время так лежал.
— Мы что, не будем его догонять? — спросила Вика.
— Никуда он не денется. Там река.
— А если в лес побежит? Или опять в поля? — меня очень беспокоило состояние Макса. Что-то с ним происходило странное.
Артём снова развернул Пандору.
Мы нагнали Макса и покатились рядом. Он бежал без усилий, ровной, спортивной трусцой. По обеим сторонам асфальтовой дороги тянулись канавы, за ними редкие, нестройные ряды голых берез. Дорога шла прямо, в канавах на солнце блестела вода.
Лицо у Макса было сосредоточенное, раскрасневшееся, а взгляд неосмысленный и отрешенный. Человек, ушедший глубоко в себя и заблудившийся там.
— Слышь, Форрест, нам что, каждый день за тобой гоняться? — закричал Артём. — Давай, заканчивай. Ты меня слышишь вообще или нет?
Вытянул руку и толкнул его в плечо. Макс слегка пошатнулся, но темп не сбавил.
— Эй, — Вика перегнулась через колени Артёма и высунулась в окно. Её волосы тут же подхватил ветер. — Хочешь я тебя поцелую? Честно. Остановишься — поцелую.
Но Макс даже не взглянул. Вика попробовала его схватить за рукав, но не дотянулась.
— Всё, прекращай уже, — попросил Артем миролюбиво. — Ну что мне драться с тобой?
И они принялись уговаривать его на все лады, то угрожая, то взывая к голосу разума.
Я же молчала, помня, как Макс говорил про «не думать».
Ведь, чем больше они с ним разговаривали, тем сложнее ему было освободиться от своих мыслей.
— Ну, пожалуйста, Котик, будь хорошим мальчиком, — неожиданно заговорил Артем с необыкновенно ласковой интонацией в голосе. — Ветер унесет, вода заберет, время полечит. Ветер унесет, вода заберет, время полечит.
И когда он в пятый раз повторил эту странную, похожую на заговор фразу, Макс вдруг повернул голову и совершенно осознанно посмотрел:
— Тебе бензин не жалко?
— Жалко, — обрадовался Артём. — Но тебя больше.
— Сейчас, добегу вон до того знака и поедем, — тяжело дыша пообещал Макс.
Мы доехали до знака, предупреждающего о неровной дороге, и остановились обождать.
— Что это ты ему такое непонятное сказал? — с любопытством спросила Вика.
— Присказка такая, — отмахнулся Артём. — Его мать всё время так говорила, когда у кого-нибудь из нас что-то болело.
— Да? Забавно! — Вика непрерывно смотрела на него, стараясь заглянуть в глаза. — А моя мама говорила: У кошки боли, у собаки боли, а у Вики не боли.
Едва закончив фразу, она тут же осеклась, сообразив, что ляпнула, и беспомощно, в поиске поддержки, бросила на меня торопливый взгляд.
