— Ничего себе. Это болезнь такая?
— Это заскок такой. Три года уже. С тех пор, как он из детдома смотался.
Я посмотрела на Макса. Он лежал с закрытыми глазами на спине и ровно дышал. Я накрыла его пледом.
— Он не похож на детдомовца. Даже ты больше похож.
Артём добродушно рассмеялся:
— С чего вдруг?
— Раньше я считала, что они тихие и грустные, но, когда приехали со школьным спектаклем в детский дом, оказалось, что непосредственные и довольно веселые, только наглые немного и злые. Их воспитательница объяснила, что им приходится быть такими, чтобы выживать в агрессивной среде. Потому что у них, в отличие от нас, нет никого, кто бы их любил просто так. Вот они и соревнуются, пытаясь урвать кусочек внимания к собственной персоне и показать, что достойны этой любви.
— Тогда ты права. Макс действительно тихий и грустный.
— Почему же он сбежал? Его обижали? Издевались? Травили?
Симпатия к Максу усилилась многократно.
— Если тебе интересно, могу рассказать про него.
— Конечно, интересно.
— Тогда неси кофе.
Я побежала за новой чашкой, куда сыпанула столько кофе, чтобы уж точно пробрало, но Артём, сделав глоток, даже не поморщился. Устроившись рядом с ним на кухонной табуретке, чтобы не садиться на кровать и не будить Макса, я приготовилась слушать.
— Когда ему было пятнадцать, его мать умерла, а родственников и знакомых, желающих повесить себе на шею взрослого пацана, не нашлось. Так что прямиком отправили в детский дом, — начал Артём таинственно понизив голос, и я поняла, что он посмеивается над моим любопытством. — Сначала писал часто, типа: жив-здоров. Потом всё реже, вроде к обстановке привыкать начал. Спортом увлекся. Вдруг ни с того, ни с сего через пару месяцев присылает эсэмэс: «У меня проблема», перезваниваю — не подходит, на сообщения не отвечает. Я тогда в Англии учился. Звоню Кострову — это опекун мой, говорю: съездите, проверьте что там. А он, мол, далеко — Брянская область, все дела… Ну, я в тот же день купил билет и ночью улетел в Москву. Притащился к Кострову, их дом неподалёку от нашего, и с самого утра мы с его сыном Василием поехали на машине к Максу, а как приехали, выяснилось, что он сбежал и его уже вторые сутки ищут. Василий истерить начал, что ему в Москву возвращаться нужно, на работу и всё такое. Ну, я его послал и остался.
Артём замолчал, зачерпнул полную ложку мороженного, и, заметив мой выжидающий взгляд, протянул её мне. Пришлось съесть.
— Как чувствовал, что должен остаться, потому что через день Макс мне сам позвонил из какой-то деревни. Я вызвал такси, забрал его и сразу в Москву поехали. Спрашиваю: «Что случилось?» А он такой: «Не помню».
Так вот, после этого побега у него всё и началось. Нормально, нормально, а потом вступает. Раз так от стоматолога ушел прямо из кресла. А однажды в метро накрыло. Выскочил на первой попавшейся станции и втопил. Из кинотеатра может уйти и с лекции в институте.
— И как долго у него этот приступ длится?
— Пока не отвлечется от своего загруза.
Задумчиво глядя перед собой, Артём наклонил голову. Косая рваная чёлка закрыла половину лица и свет упал так, что я отчетливо поняла, что знаю его.
Когда-то давно, в далеком детстве мы гуляли вместе на детской площадке. Мне — четыре. Ему лет семь или восемь. Нам было неинтересно друг с другом. Каждый занимался своим, просто у его няни и моей мамы находилось много общих тем для разговоров.
Но я его всё равно запомнила по тому, как он сильно заикался и иногда с большим трудом произносил слова, тогда как я в свои четыре уже болтала без остановки. Помню, ещё говорила маме, что этот мальчик очень глупый, раз не может выговорить ни «качели», ни «сосиска». Мама строго шикала, а дома объясняла, что люди заикаются не от глупости.
А потом их семья куда-то уехала из нашего дома, и появился он только, когда я ходила в третий класс.
Если бы не мама, я бы никогда не догадалась, что это тот самый заикающийся мальчик. Она сказала: «Он невероятный талант и звезда», что было воспринято восьмилетней девочкой с хорошо развитой фантазией абсолютно буквально. Звезда! Его привозили и увозили на красивой серебристой, как космический корабль, машине. А за спиной всегда висела большая-пребольшая скрипка.
Стройный, очень гибкий с идеальной осанкой, гордо поднятой головой и этим огромным инструментом он действительно представлялся мне каким-то неземным ребенком.
Который, в отличие от моих одноклассников, был всегда вежлив, улыбчив, хорошо одет, у него были большие белые, идеально ровные зубы, аккуратная стрижка и огромные голубые глаза. Блестящие, чистые и веселые. Какое-то время я даже любила его, пока он снова не пропал куда-то.
— Я тебя помню, — я обрадовалась ему, как старому доброму знакомому. — Ты заикался и носил виолончель. Помню как-то шел дождь, ты выбрался из машины и сняв плащ, укрыл её, как будто девушку.
— Конечно, знаешь, сколько она стоила? — Артём отставил чашку на стол. — За инструмент отец бы мне голову оторвал.
— Это так здорово! Ты больше не заикаешься.
— И не играю тоже.
— Но почему? Ты же был звездой, тебя по телевизору показывали. Молодое дарование, мальчик-вундеркинд.
Выражение игривой беспечности исчезло в долю секунды:
— Мы это не обсуждаем.
Сказал резко и безапелляционно, после чего открыл лоток с мороженым и принялся выкладывать его в остатки кофе.
— Расскажи лучше о себе.
— Я не знаю, что рассказывать. У меня ничего интересного нет. Учусь в школе. В десятом. Хорошо учусь. В основном сижу дома: или уроки делаю, или книжки читаю, или истории сочиняю. Вот и всё.
— Что за истории?
— Да так, нечто наподобие сказок, но со смыслом.
Артём снова повеселел.
— Ты знаешь, что такое смысл? Круто!
— Если захочешь, могу потом дать почитать.
— Лучше сама мне почитай.
— Сейчас?
— Конечно. Только выразительно. Пока Макс спит. А потом мы уйдем.
— Скажите, у вас нет моего Каро? — Камилла прижималась к каждому стволу, гладила протянутую ветку, ласкала трепещущие листочки.
Деревья перешептывались. Они готовы были помочь, но среди них не было никого с таким именем.
— Какой породы этот твой Каро? — прошелестел Дуб.
Камилла грустно пожала плечами:
— Я не знаю, но если вы когда-нибудь встречали самое красивое дерево, то это наверняка он.
Вот уже больше недели шла Камилла к лесу и была сильно разочарована, увидев недоуменное колыхание деревьев. Ей казалось, что весть о Каро должна была облететь весь зелёный мир.
Солнце уже садилось, когда деревья, расступившись, открыли мирно поблёскивающую в заходящих лучах речную гладь.
— Милая Речка, ты так далеко течёшь, всё вокруг слышишь и видишь. Не встречала ли ты Каро?
— Никогда о нем не слышала, — зазвенела Речка. — Попробуй спросить у Ветра, он как раз бежит следом и скоро будет здесь.
Ветер казался очень серьёзным, и бежал так быстро, что Камилла еле успела его окликнуть.
— Уважаемый Ветер, не встречали ли вы Каро?
Ветер взглянул на нее, и холодный поток воздуха попытался пробраться под одежду. Камилла стыдливо прикрыла грудь.
— Как же, встречал, конечно. Легкомысленный такой парнишка.
— Ну, что вы, он очень хороший, — запротестовала Камилла. — Вы, наверное, говорите о другом Каро.
Ветер засмеялся нагоняя на реку волны.
— Что ж, должно быть это другой паренёк, которого Лесная Колдунья превратила в дерево.
Одним движением он приблизился к девушке. Черты его лица всё время изменялись. Ветер мог быть прекрасным и уродливым одновременно. Широкополая шляпа покрывала длинные волосы, а бесформенный плащ беспрестанно колыхался.
— Спроси лучше у Месяца, — сказал он и помчался дальше.
В горах оказалось очень холодно. Тоненькое платье Камиллы не грело, и, когда становилось совсем невмоготу, приходилось бежать. Через пять дней она поднялась настолько высоко, что земли уже и видно не было.
Месяц отдыхал в глубоком тёмном ущелье. И всё вокруг было освещено удивительным серебристым сиянием. Камилла вступила в полосу света.
— Кто ты такая? — Месяц неохотно выплыл из своего убежища. Он заметно осунулся, но выглядел помолодевшим.
— Я — Камилла и ищу своего друга Каро.
Месяц задумался:
— Помню одного Каро, который любил хмельные танцы и веселье до утра.
— Каро радовался всему на свете, потому что ни у кого не было такой жизненной силы, как у него.
— И что же с ним случилось? — поинтересовался Месяц, убирая с глаз белую чёлку, делавшую его излишне женственным.
— Лесная Колдунья превратила его в дерево.
— Я слишком долго спал. Обратись-ка лучше к Солнцу.
Дорога к Солнцу оказалась значительно длиннее и тяжелее, чем она ожидала.
Однажды к ней привязался молоденький волк. Он шёл следом от самых гор, через вереницу полей, сквозь тёмные чащи и берёзовые рощи.
Волчонок оберегал Камиллу, когда та спала, грел, когда девушка мёрзла, лечил, когда она заболела.
Болезнь сильно ослабила Камиллу, она осунулась и исхудала, но в глазах Волчонка это была самая прекрасная женщина на свете.
— Хочешь, я сделаю тебя самой богатой в мире? — спрашивал он, свернувшись клубком у её ног. — Я знаю одну пещеру, в которой полно переливающихся камней и золота.
Камилла смеялась:
— Ну какое золото? С такой тяжестью далеко не уйдешь.
— А почему ты не пошла к Лесной Колдунье и не попросила вернуть тебе его?
— Конечно же, я пошла, — Камилла любила, когда он снова и снова спрашивал об этом, — но она сказала, что только от меня зависит, вернётся Каро или нет. Что мне ещё оставалось делать?
— Ты отчаянная, — Волчонок преданно смотрел девушке в глаза. — Неужели тебе не хочется отдохнуть? На свете есть немало прекрасных людей.
— Второго Каро не существует. Так бывает всегда, мужчинам достается сражаться с драконами, а женщинам искать или ждать всю жизнь. Я предпочитаю искать.
Дом Солнца находился в роскошной, усеянной цветами долине. Деревянная лестница уходила высоко в небо и скрывалась за облаками.
— Я знаю, зачем ты пришла, — Солнце поднялось из глубокого кресла ей навстречу.
У него была длинная золотая борода и строгие, но очень ясные глаза. — Обычно я не вмешиваюсь в дела людей, но тебе помогу, потому что ты такая упорная.
И оно рассказало Камилле, где найти Каро.
Не чувствуя ног, девушка добежала до небольшой рощицы, раскинувшейся на берегу озера. В ней царили покой и прохлада. Время замерло, природа отдыхала.
Камилла остановилась возле могучего Вяза и осторожно поинтересовалась:
— Не вы ли Каро?
— Значит, ты Камилла, — склонилось к ней дерево. — Я так и понял.
Маленький Ясень, стоявший по соседству, тоже слегка подался вперед.
— Ты опоздала, — Вяз горестно кивнул, — видишь пенёк? Ещё два дня назад это было его место, но потом пришли люди и срубили его.
— Не может быть! — крик Камиллы прокатился по всему лесу. — Это не правда! Пень выглядит слишком старым.
Камилла рыдала, уткнувшись в мягкий мох, а Волчонок вылизывал ей слёзы и очень боялся, что она умрёт от горя. Однако через несколько часов девушка поднялась на ноги, и в её голосе появились суровые нотки:
— Мне придется повернуть время вспять! Я иду искать Короля Времени.
— Удивительная женщина, — восхитился Волчонок, глядя, как она решительно шагает прочь, — я никогда не оставлю её, какие бы сумасшедшие идеи не пришли ей в голову.
И тут, за спиной, он услышал едва различимый шепот.
Ясень склонился к Вязу:
— Спасибо, что не выдал меня.
— Мне было очень тяжело это сделать, — отозвался Вяз.
— И нам, и нам, — послышалось со всех сторон.
Берёзы буквально обливались соком.
— Как ты мог? Она самая лучшая девушка на свете. Как можно было обмануть её ожидания?
— Я никогда ничего не обещал ей, — разбушевался Ясень. — Вы просто не представляете, как она измучила меня своей любовью. Неужели это невозможно понять? Я не был готов к тому, чтобы провести всю свою жизнь с ней. Здесь покой и свобода, от меня никто ничего не ждёт, я могу думать и созерцать. Поверьте, человеком быть гораздо обременительней.
Волчонок издал глухое рычание и кинулся на Ясень. Он прыгал, пытаясь дотянуться до веток, царапал когтями ствол, рвал зубами кору. Ему хотелось растерзать подлеца, уничтожить, превратить в щепки.
— Прекрати, — взмолился Каро, — я всего лишь ушел, позволив ей жить в своё удовольствие. Никто не виноват в том, что она сама себе напридумывала.
Даже Колдунья поняла меня. Она сказала, что мы вправе выбрать, кем нам быть…
Волчонок замер и припал к земле.
— Обещаю, Камилла ничего больше не узнает о тебе, и никогда не вернётся сюда, но ты должен рассказать мне, где найти Лесную Колдунью!
Камилла очень расстроилась, когда обнаружила, что Волчонок не пошёл с ней, бросив в тот самый момент, когда его поддержка была ей так необходима. Удивительно, насколько сильно она привязалась к этому зверю.
Однако Волк знал, что обязательно наверстает упущенное и догонит её, но сейчас ему было некогда. Он мчался в туда, где творила своё волшебство знаменитая Лесная Колдунья и не сомневался, что ему удастся убедить её, что Камилла должна снова встретить Каро, такого, который не только позволит любить себя, но и сможет ответить тем же. Она заслужила это. И ей совсем не обязательно знать, кем он был прежде.
За всё то время пока я читала, Артём ни разу не перебил. Просто смотрел в черноту окна и слушал. А когда закончила, не оборачиваясь, неожиданно зло спросил:
— Ну и в чем здесь, по-твоему, смысл? В том, что парень готов даже дубом стать, лишь бы эта подруга от него отстала?
— Ясенем, — я немного растерялась от его слов. — Смысл в том, что когда по-настоящему любишь, можно сделать невозможное.
— Именно. В том, чего не бывает в жизни, — нет никакого смысла.
Он сгреб все отложенные фигурки и высыпал обратно в вазочку.
— Ты не веришь в любовь? — осторожно спросила я.
— Я верю только в продолжение рода, взаимовыгоду и удовольствие. А любовь — это вечное стремление человека доказать самому себе, что это он её достоин. Жажда обладания и самоутверждения.
Тон был холодный и резкий.
— Иди-ка ты, Витя, поспи, — достав телефон, он дал понять, что разговор окончен. — Соберемся уходить, я тебя разбужу.
— Почему ты разозлился?
— Голова разболелась.
Это было очень странно, неожиданно и обидно. Ни с того ни с сего. На ровном месте.
Спать я не собиралась, но всё равно ушла в родительскую комнату и завалилась на кровать в кромешной темноте.
С улицы между неплотно задвинутых штор шел слабый, едва уловимый свет уличных фонарей. Под окнами время от времени проезжали машины, лучи от фар то и дело пробегали по потолку.
В головную боль верилось слабо, и я мучительно пыталась отыскать причины его раздражения. Однако вскоре дверь в комнату отворилась:
— Не обижайся. Сказка хорошая, а вот я не очень.
Я не нашлась, что ответить, и он ушел.
Никогда мне никто не нравился настолько, чтобы принять это за любовь. Нет, конечно, сначала я любила Дина Винчестера, потом Дилана О’Брайена, а затем Тайлера Джозефа. Но подобная выдуманная любовь ещё больше побуждает желать реальную, настоящую, человеческую. Из плоти и крови.
Мама считала, что только ограниченные и недалёкие женщины озабочены вопросами любви и отношений. Потому что из-за этого они перестают быть самодостаточными, полноценными личностями. Но что я могла поделать, если оно само думалось?
— Это заскок такой. Три года уже. С тех пор, как он из детдома смотался.
Я посмотрела на Макса. Он лежал с закрытыми глазами на спине и ровно дышал. Я накрыла его пледом.
— Он не похож на детдомовца. Даже ты больше похож.
Артём добродушно рассмеялся:
— С чего вдруг?
— Раньше я считала, что они тихие и грустные, но, когда приехали со школьным спектаклем в детский дом, оказалось, что непосредственные и довольно веселые, только наглые немного и злые. Их воспитательница объяснила, что им приходится быть такими, чтобы выживать в агрессивной среде. Потому что у них, в отличие от нас, нет никого, кто бы их любил просто так. Вот они и соревнуются, пытаясь урвать кусочек внимания к собственной персоне и показать, что достойны этой любви.
— Тогда ты права. Макс действительно тихий и грустный.
— Почему же он сбежал? Его обижали? Издевались? Травили?
Симпатия к Максу усилилась многократно.
— Если тебе интересно, могу рассказать про него.
— Конечно, интересно.
— Тогда неси кофе.
Я побежала за новой чашкой, куда сыпанула столько кофе, чтобы уж точно пробрало, но Артём, сделав глоток, даже не поморщился. Устроившись рядом с ним на кухонной табуретке, чтобы не садиться на кровать и не будить Макса, я приготовилась слушать.
— Когда ему было пятнадцать, его мать умерла, а родственников и знакомых, желающих повесить себе на шею взрослого пацана, не нашлось. Так что прямиком отправили в детский дом, — начал Артём таинственно понизив голос, и я поняла, что он посмеивается над моим любопытством. — Сначала писал часто, типа: жив-здоров. Потом всё реже, вроде к обстановке привыкать начал. Спортом увлекся. Вдруг ни с того, ни с сего через пару месяцев присылает эсэмэс: «У меня проблема», перезваниваю — не подходит, на сообщения не отвечает. Я тогда в Англии учился. Звоню Кострову — это опекун мой, говорю: съездите, проверьте что там. А он, мол, далеко — Брянская область, все дела… Ну, я в тот же день купил билет и ночью улетел в Москву. Притащился к Кострову, их дом неподалёку от нашего, и с самого утра мы с его сыном Василием поехали на машине к Максу, а как приехали, выяснилось, что он сбежал и его уже вторые сутки ищут. Василий истерить начал, что ему в Москву возвращаться нужно, на работу и всё такое. Ну, я его послал и остался.
Артём замолчал, зачерпнул полную ложку мороженного, и, заметив мой выжидающий взгляд, протянул её мне. Пришлось съесть.
— Как чувствовал, что должен остаться, потому что через день Макс мне сам позвонил из какой-то деревни. Я вызвал такси, забрал его и сразу в Москву поехали. Спрашиваю: «Что случилось?» А он такой: «Не помню».
Так вот, после этого побега у него всё и началось. Нормально, нормально, а потом вступает. Раз так от стоматолога ушел прямо из кресла. А однажды в метро накрыло. Выскочил на первой попавшейся станции и втопил. Из кинотеатра может уйти и с лекции в институте.
— И как долго у него этот приступ длится?
— Пока не отвлечется от своего загруза.
Задумчиво глядя перед собой, Артём наклонил голову. Косая рваная чёлка закрыла половину лица и свет упал так, что я отчетливо поняла, что знаю его.
Когда-то давно, в далеком детстве мы гуляли вместе на детской площадке. Мне — четыре. Ему лет семь или восемь. Нам было неинтересно друг с другом. Каждый занимался своим, просто у его няни и моей мамы находилось много общих тем для разговоров.
Но я его всё равно запомнила по тому, как он сильно заикался и иногда с большим трудом произносил слова, тогда как я в свои четыре уже болтала без остановки. Помню, ещё говорила маме, что этот мальчик очень глупый, раз не может выговорить ни «качели», ни «сосиска». Мама строго шикала, а дома объясняла, что люди заикаются не от глупости.
А потом их семья куда-то уехала из нашего дома, и появился он только, когда я ходила в третий класс.
Если бы не мама, я бы никогда не догадалась, что это тот самый заикающийся мальчик. Она сказала: «Он невероятный талант и звезда», что было воспринято восьмилетней девочкой с хорошо развитой фантазией абсолютно буквально. Звезда! Его привозили и увозили на красивой серебристой, как космический корабль, машине. А за спиной всегда висела большая-пребольшая скрипка.
Стройный, очень гибкий с идеальной осанкой, гордо поднятой головой и этим огромным инструментом он действительно представлялся мне каким-то неземным ребенком.
Который, в отличие от моих одноклассников, был всегда вежлив, улыбчив, хорошо одет, у него были большие белые, идеально ровные зубы, аккуратная стрижка и огромные голубые глаза. Блестящие, чистые и веселые. Какое-то время я даже любила его, пока он снова не пропал куда-то.
— Я тебя помню, — я обрадовалась ему, как старому доброму знакомому. — Ты заикался и носил виолончель. Помню как-то шел дождь, ты выбрался из машины и сняв плащ, укрыл её, как будто девушку.
— Конечно, знаешь, сколько она стоила? — Артём отставил чашку на стол. — За инструмент отец бы мне голову оторвал.
— Это так здорово! Ты больше не заикаешься.
— И не играю тоже.
— Но почему? Ты же был звездой, тебя по телевизору показывали. Молодое дарование, мальчик-вундеркинд.
Выражение игривой беспечности исчезло в долю секунды:
— Мы это не обсуждаем.
Сказал резко и безапелляционно, после чего открыл лоток с мороженым и принялся выкладывать его в остатки кофе.
— Расскажи лучше о себе.
— Я не знаю, что рассказывать. У меня ничего интересного нет. Учусь в школе. В десятом. Хорошо учусь. В основном сижу дома: или уроки делаю, или книжки читаю, или истории сочиняю. Вот и всё.
— Что за истории?
— Да так, нечто наподобие сказок, но со смыслом.
Артём снова повеселел.
— Ты знаешь, что такое смысл? Круто!
— Если захочешь, могу потом дать почитать.
— Лучше сама мне почитай.
— Сейчас?
— Конечно. Только выразительно. Пока Макс спит. А потом мы уйдем.
Глава 4
— Скажите, у вас нет моего Каро? — Камилла прижималась к каждому стволу, гладила протянутую ветку, ласкала трепещущие листочки.
Деревья перешептывались. Они готовы были помочь, но среди них не было никого с таким именем.
— Какой породы этот твой Каро? — прошелестел Дуб.
Камилла грустно пожала плечами:
— Я не знаю, но если вы когда-нибудь встречали самое красивое дерево, то это наверняка он.
Вот уже больше недели шла Камилла к лесу и была сильно разочарована, увидев недоуменное колыхание деревьев. Ей казалось, что весть о Каро должна была облететь весь зелёный мир.
Солнце уже садилось, когда деревья, расступившись, открыли мирно поблёскивающую в заходящих лучах речную гладь.
— Милая Речка, ты так далеко течёшь, всё вокруг слышишь и видишь. Не встречала ли ты Каро?
— Никогда о нем не слышала, — зазвенела Речка. — Попробуй спросить у Ветра, он как раз бежит следом и скоро будет здесь.
Ветер казался очень серьёзным, и бежал так быстро, что Камилла еле успела его окликнуть.
— Уважаемый Ветер, не встречали ли вы Каро?
Ветер взглянул на нее, и холодный поток воздуха попытался пробраться под одежду. Камилла стыдливо прикрыла грудь.
— Как же, встречал, конечно. Легкомысленный такой парнишка.
— Ну, что вы, он очень хороший, — запротестовала Камилла. — Вы, наверное, говорите о другом Каро.
Ветер засмеялся нагоняя на реку волны.
— Что ж, должно быть это другой паренёк, которого Лесная Колдунья превратила в дерево.
Одним движением он приблизился к девушке. Черты его лица всё время изменялись. Ветер мог быть прекрасным и уродливым одновременно. Широкополая шляпа покрывала длинные волосы, а бесформенный плащ беспрестанно колыхался.
— Спроси лучше у Месяца, — сказал он и помчался дальше.
В горах оказалось очень холодно. Тоненькое платье Камиллы не грело, и, когда становилось совсем невмоготу, приходилось бежать. Через пять дней она поднялась настолько высоко, что земли уже и видно не было.
Месяц отдыхал в глубоком тёмном ущелье. И всё вокруг было освещено удивительным серебристым сиянием. Камилла вступила в полосу света.
— Кто ты такая? — Месяц неохотно выплыл из своего убежища. Он заметно осунулся, но выглядел помолодевшим.
— Я — Камилла и ищу своего друга Каро.
Месяц задумался:
— Помню одного Каро, который любил хмельные танцы и веселье до утра.
— Каро радовался всему на свете, потому что ни у кого не было такой жизненной силы, как у него.
— И что же с ним случилось? — поинтересовался Месяц, убирая с глаз белую чёлку, делавшую его излишне женственным.
— Лесная Колдунья превратила его в дерево.
— Я слишком долго спал. Обратись-ка лучше к Солнцу.
Дорога к Солнцу оказалась значительно длиннее и тяжелее, чем она ожидала.
Однажды к ней привязался молоденький волк. Он шёл следом от самых гор, через вереницу полей, сквозь тёмные чащи и берёзовые рощи.
Волчонок оберегал Камиллу, когда та спала, грел, когда девушка мёрзла, лечил, когда она заболела.
Болезнь сильно ослабила Камиллу, она осунулась и исхудала, но в глазах Волчонка это была самая прекрасная женщина на свете.
— Хочешь, я сделаю тебя самой богатой в мире? — спрашивал он, свернувшись клубком у её ног. — Я знаю одну пещеру, в которой полно переливающихся камней и золота.
Камилла смеялась:
— Ну какое золото? С такой тяжестью далеко не уйдешь.
— А почему ты не пошла к Лесной Колдунье и не попросила вернуть тебе его?
— Конечно же, я пошла, — Камилла любила, когда он снова и снова спрашивал об этом, — но она сказала, что только от меня зависит, вернётся Каро или нет. Что мне ещё оставалось делать?
— Ты отчаянная, — Волчонок преданно смотрел девушке в глаза. — Неужели тебе не хочется отдохнуть? На свете есть немало прекрасных людей.
— Второго Каро не существует. Так бывает всегда, мужчинам достается сражаться с драконами, а женщинам искать или ждать всю жизнь. Я предпочитаю искать.
Дом Солнца находился в роскошной, усеянной цветами долине. Деревянная лестница уходила высоко в небо и скрывалась за облаками.
— Я знаю, зачем ты пришла, — Солнце поднялось из глубокого кресла ей навстречу.
У него была длинная золотая борода и строгие, но очень ясные глаза. — Обычно я не вмешиваюсь в дела людей, но тебе помогу, потому что ты такая упорная.
И оно рассказало Камилле, где найти Каро.
Не чувствуя ног, девушка добежала до небольшой рощицы, раскинувшейся на берегу озера. В ней царили покой и прохлада. Время замерло, природа отдыхала.
Камилла остановилась возле могучего Вяза и осторожно поинтересовалась:
— Не вы ли Каро?
— Значит, ты Камилла, — склонилось к ней дерево. — Я так и понял.
Маленький Ясень, стоявший по соседству, тоже слегка подался вперед.
— Ты опоздала, — Вяз горестно кивнул, — видишь пенёк? Ещё два дня назад это было его место, но потом пришли люди и срубили его.
— Не может быть! — крик Камиллы прокатился по всему лесу. — Это не правда! Пень выглядит слишком старым.
Камилла рыдала, уткнувшись в мягкий мох, а Волчонок вылизывал ей слёзы и очень боялся, что она умрёт от горя. Однако через несколько часов девушка поднялась на ноги, и в её голосе появились суровые нотки:
— Мне придется повернуть время вспять! Я иду искать Короля Времени.
— Удивительная женщина, — восхитился Волчонок, глядя, как она решительно шагает прочь, — я никогда не оставлю её, какие бы сумасшедшие идеи не пришли ей в голову.
И тут, за спиной, он услышал едва различимый шепот.
Ясень склонился к Вязу:
— Спасибо, что не выдал меня.
— Мне было очень тяжело это сделать, — отозвался Вяз.
— И нам, и нам, — послышалось со всех сторон.
Берёзы буквально обливались соком.
— Как ты мог? Она самая лучшая девушка на свете. Как можно было обмануть её ожидания?
— Я никогда ничего не обещал ей, — разбушевался Ясень. — Вы просто не представляете, как она измучила меня своей любовью. Неужели это невозможно понять? Я не был готов к тому, чтобы провести всю свою жизнь с ней. Здесь покой и свобода, от меня никто ничего не ждёт, я могу думать и созерцать. Поверьте, человеком быть гораздо обременительней.
Волчонок издал глухое рычание и кинулся на Ясень. Он прыгал, пытаясь дотянуться до веток, царапал когтями ствол, рвал зубами кору. Ему хотелось растерзать подлеца, уничтожить, превратить в щепки.
— Прекрати, — взмолился Каро, — я всего лишь ушел, позволив ей жить в своё удовольствие. Никто не виноват в том, что она сама себе напридумывала.
Даже Колдунья поняла меня. Она сказала, что мы вправе выбрать, кем нам быть…
Волчонок замер и припал к земле.
— Обещаю, Камилла ничего больше не узнает о тебе, и никогда не вернётся сюда, но ты должен рассказать мне, где найти Лесную Колдунью!
Камилла очень расстроилась, когда обнаружила, что Волчонок не пошёл с ней, бросив в тот самый момент, когда его поддержка была ей так необходима. Удивительно, насколько сильно она привязалась к этому зверю.
Однако Волк знал, что обязательно наверстает упущенное и догонит её, но сейчас ему было некогда. Он мчался в туда, где творила своё волшебство знаменитая Лесная Колдунья и не сомневался, что ему удастся убедить её, что Камилла должна снова встретить Каро, такого, который не только позволит любить себя, но и сможет ответить тем же. Она заслужила это. И ей совсем не обязательно знать, кем он был прежде.
За всё то время пока я читала, Артём ни разу не перебил. Просто смотрел в черноту окна и слушал. А когда закончила, не оборачиваясь, неожиданно зло спросил:
— Ну и в чем здесь, по-твоему, смысл? В том, что парень готов даже дубом стать, лишь бы эта подруга от него отстала?
— Ясенем, — я немного растерялась от его слов. — Смысл в том, что когда по-настоящему любишь, можно сделать невозможное.
— Именно. В том, чего не бывает в жизни, — нет никакого смысла.
Он сгреб все отложенные фигурки и высыпал обратно в вазочку.
— Ты не веришь в любовь? — осторожно спросила я.
— Я верю только в продолжение рода, взаимовыгоду и удовольствие. А любовь — это вечное стремление человека доказать самому себе, что это он её достоин. Жажда обладания и самоутверждения.
Тон был холодный и резкий.
— Иди-ка ты, Витя, поспи, — достав телефон, он дал понять, что разговор окончен. — Соберемся уходить, я тебя разбужу.
— Почему ты разозлился?
— Голова разболелась.
Это было очень странно, неожиданно и обидно. Ни с того ни с сего. На ровном месте.
Спать я не собиралась, но всё равно ушла в родительскую комнату и завалилась на кровать в кромешной темноте.
С улицы между неплотно задвинутых штор шел слабый, едва уловимый свет уличных фонарей. Под окнами время от времени проезжали машины, лучи от фар то и дело пробегали по потолку.
В головную боль верилось слабо, и я мучительно пыталась отыскать причины его раздражения. Однако вскоре дверь в комнату отворилась:
— Не обижайся. Сказка хорошая, а вот я не очень.
Я не нашлась, что ответить, и он ушел.
Никогда мне никто не нравился настолько, чтобы принять это за любовь. Нет, конечно, сначала я любила Дина Винчестера, потом Дилана О’Брайена, а затем Тайлера Джозефа. Но подобная выдуманная любовь ещё больше побуждает желать реальную, настоящую, человеческую. Из плоти и крови.
Мама считала, что только ограниченные и недалёкие женщины озабочены вопросами любви и отношений. Потому что из-за этого они перестают быть самодостаточными, полноценными личностями. Но что я могла поделать, если оно само думалось?
