— Инар…
— Я знаю, почему ты это делаешь. Ты боишься, меня, деда, всего. Поэтому лжешь, молчишь и идешь на крайности. Ты боишься, но больше тебе бояться не придется.
— Что ты хочешь сказать?
Вместо ответа Инар прошелся по комнате, словно именно сейчас он что-то решал для себя или для меня, не знаю.
—Ты ведь хочешь поехать в Арвитан?
— Да, конечно.
— Хорошо. Тогда тебе просто нужно подписать эти бумаги.
— Мне кажется, или здесь кроется подвох, — снова испуганно прошептала я. А он улыбнулся одними губами, своими чудесными губами, которые, я теперь знала, могут сводить с ума и дарить истинное наслаждение. Богиня, как же я хотела, чтобы он сделал это снова, но…
— В этих папках контракт на практику, договор о неразглашении и контракт… на брак.
— Что?
— Я предлагаю тебе выбор. Ты едешь в Арвитан, как будущая эриса Экхар или возвращаешься в Академию до посвящения.
— А ты… мы…
— В день первого Зимнего бала я выберу себе невесту. Прошение семьи Экхар на твой брак я уже подписал.
От этих простых слов мой мир словно рухнул и разбился на тысячи осколков вместе с моим глупым, несчастным сердцем, которое этот безжалостный дэйв самолично уничтожил. У меня не было слов, только слезы, которых я даже не замечала.
— Нет… Так нельзя. Нельзя. Я же… я…
Я так надеялась увидеть в его глазах сожаление, боль, хоть что-то, но там была только решимость, его жестокая непреклонность и намерение идти в своем решении до конца, даже если при этом мы оба будем безмерно страдать.
— Я ненавижу тебя! — крикнула я, смахивая слезы со щек. И самое страшное, что я не солгала. — Ненавижу! Хочешь, чтобы я сделала это? Хорошо. Я сделаю. Я выйду за Экхара и буду счастлива с ним, вот увидишь. Я буду очень счастлива. А ты будешь смотреть и жалеть… Ненавижу тебя! Ненавижу!
Я ударила его, и он позволил, но мне было мало, мало простой пощечины. И слишком много боли, которая требовала выхода, но не могла найти.
— Все! С этого момента я делаю только то, что хочу. И ни ты, ни дед, ни сами боги, мне больше не будут указывать. На этом все! Убирайся из моей жизни!
И я сбежала из кабинета, не особо заботясь о том, что подумают стражи, слуги, да кто угодно. Мне было все равно.
Все кончено! Все так безнадежно уничтожено! У меня не осталось ничего. Даже кусочка ночи, кусочка счастья, взглядов украдкой. Он никогда больше не попросит, сдохнет, но не придет. Я его знаю. Знаю его жуткое упрямство, от которого хочется умереть. Зачем все это? Чем я заслужила такую боль? Ведь я так сильно люблю, так хочу быть с ним, но не нужна ему, ему ничего не нужно. Я лгала, лгала всем, ведь у меня нет жизни, она принадлежит ему, не мне, а он убил меня сегодня, одним махом, одним словом. Разрушил все.
Когда я пришла в комнату, то первым делом разбила зеркало, а потом рыдала над осколками и никак не могла успокоиться. Ведь это осколки не зеркала, а моего сердца. Как можно быть таким жестоким? Как?
А после пришла апатия. Я была рада ей. Мне было все равно, пусть ненадолго, но все безразлично. Я сидела на полу, стянув с кровати покрывало, и думала. Пыталась найти хоть одну причину, чтобы жить, просто жить. Потому что так хочется взять один из этих осколков разбитого зеркала и заставить уйти эту боль, чтобы завтра для меня больше не наступило, потому что завтра будет еще хуже, еще больнее. А мне так хотелось, чтобы и ему было также больно, чтобы он прочувствовал мое отчаяние на себе. Уничтожить свое счастье одним махом, заставляет думать, а так ли нужно было ему это самое счастье? Быть может я не счастье — обуза, неудобная, глупая часть проклятия, от которой легче избавиться, чем терпеть всю жизнь?
Когда я подумала об этом, то потеряла хрупкий покой, апатия ушла, заменившись новой порцией боли. Мне так плохо никогда не было, никогда еще меня так не корежило. Физическая боль ничто, по сравнению с этим, ведь физику можно излечить или хотя бы заглушить магией, а чем заглушить страдание сердца? Чем? Оно и так все изранено и едва бьется, так может легче станет, если оно остановится?
Не знаю, сколько я провела, оплакивая себя, свое сердце, свою разрушенную и уничтоженную любовь, но когда стало темнеть, я уже была спокойна. Я совершенно спокойно собирала свои вещи, справедливо решив, что даже в доме деда будет не хуже, чем здесь.
Так что, я написала записку Тее, приколола к раме разбитого зеркала и попыталась уйти, но совсем забыла, что повелитель не только невероятно упрям, но еще и умен. Думаю, он предвидел, что я хотела это сделать, поэтому и поставил у моих комнат охрану. Я лишь пожала плечами, вернулась в комнату и сделала то, что никогда не думала делать. Я вызвала деда с помощью одного из браслетов, который тот лет сто назад приказал вживить мне под кожу на запястье. Жуткий, скажу я вам, процесс, зато действенный. Это что-то вроде портала. Дотронешься в нужных местах, мысленно произнесешь пару фраз, и вот — ты уже чувствуешь отклик деда. Не знаю, спал ли он, но прибыл довольно быстро. Я и получаса не прождала, а когда появился, я вышла к нему с сумкой на плече и спросила:
— Позволите пожить у вас?
Дед, если и удивился, то ничего не сказал. Видимо было что-то в моем лице, что ему не понравилось. Поэтому он вообще не произнес ни слова, просто отобрал мою сумку, и мы беспрепятственно направились к барьеру, а с другой стороны к нам бежал Эвен.
— Эй, малышка, а ты куда собралась?
— Домой, — спокойно и равнодушно сообщила я. — Я скоро замуж выхожу, так чего мне здесь делать?
Вот теперь с беспокойством и тревогой на меня смотрел не только дед.
— Замуж? — осторожно уточнил Эвен.
— Да. Как только пройду посвящение, назначим дату.
— Клем…
— И да, я украла кое-что у того трупа, а кто-то это кое-что украл у меня.
— Что? — оторопело спросил Тень повелителя.
— Мыслелов с воспоминаниями я украла. И, думаю, я знаю, почему убивают полукровок, выживших в Кровавых песках. Они избранную ищут. Ту, которая поставит дэйвов на колени. И да, мне кажется, Саргон Агеэра жив, и это он и его верная собачонка убили наш, ой, прости, не наш труп.
Это все, что я хотела сказать. Поэтому повернулась и пошла дальше к барьеру, оставив двух потрясенных дэйвов позади.
Дед оттаял первым, догнал меня и все еще потрясенно выдохнул:
— Что?
— А что тут непонятного, — хмыкнула я. — Ладно, если получится, я завтра в мыслелов свои воспоминания запихну. А сейчас, пожалуйста, поехали домой. Я очень устала.
Дед, слава богам, дальше расспрашивать не стал, и Эвен отпустил и даже переход открыл. Так что через полчаса я спокойно заперлась в своей старой спальне, упала на постель и провалилась в сон без сновидений.
* * *
Утром, как я и предполагала, меня ждали дед и Эвен. Странно, что позволили поспать до обеда. Хотя… я вчера была в таком состоянии…
Первое, что сделала проснувшись, убрала зеркала. Даже если он и не следит, я буду об этом постоянно думать. Раньше мне нравилось смотреть в зеркало, представлять, как он смотрит на меня оттуда, из глубины, сейчас от одной мысли об этом меня передергивало.
Я оставила зеркало только в ванной. И даже почти не удивилась, что на меня в отражении смотрела все та же глупая, наивная Клем, только с заплаканными глазами после вчерашнего и опухшим лицом. Когда умылась, стало чуть лучше, а когда нанесла крем, стало совсем хорошо. И все же мое отражение мне не нравилось. Слишком невинная, слишком наивная, слишком та. А я больше не хотела быть той, та любила, а эта любить не хочет.
Я открыла один из ящиков, достала ножницы и отрезала свою косу, а за ней выстригла и челку, прикрыв полностью шрам. И отражение мое мне понравилось, даже очень. Я даже старше себе показалась, взрослее. Улыбнулась, глаза засияли, и я закрыла дверь в ванную.
Дед и Эвен были в шоке от моего вида, но оба промолчали. Один, очевидно знал причину, второй знать не хотел.
— Доброе утро, — жизнерадостно поздоровалась я, и даже улыбнулась. — Мы завтракать будем?
— Обедать, — поправил Эвен.
— Да без разницы, — хмыкнула я и расположилась в кресле, напротив деда. — Дед, поторопи Кахаара, и вообще, пора бы подумать о смене прислуги. Этот старый полукровка готовит отвратительно.
Да-да. Я обнаглела и назвала деда на ты. Он, конечно, был в шоке, наверное, поэтому и промолчал. Переварить новую Клем под силу не каждому. То ли еще будет.
— Так ты его поторопишь? — напомнила я.
— Кахаар! Обед! — гаркнул дед, а я удовлетворенно расположилась в кресле удобней.
— Ну, и что? Что привело Тень повелителя в нашу скромную обитель?
Оба угрюмо промолчали и все еще удивленно пялились на меня.
— Что? — приподняла брови я. — Привыкаю быть хозяйкой. Я, как никак скоро стану первой леди Дома Агеэра. Или нет?
Дед снова промолчал.
— Да знаю я, зачем ты явился. О трупе хочешь узнать.
Эвен осторожно кивнул, а я что? Удовлетворим желание любопытных. Мне не сложно.
— Значит, так. У Матери есть два ордена — видящие и жрецы. И вдруг кто-то убивает видящих, всех, да не всех. Думаю, убивают их с двумя целями, чтобы ослепить Мать и чтобы узнать о пророчестве. Уж и не знаю, откуда оно взялось? И зачем? Но не суть. И вот Саргон находит последнюю видящую — Салмею.
— Как ты сказала? — дернулся Эвен.
— Салмею. Ты знаешь, кто она?
— Продолжай, пожалуйста, — не стал развивать тему Тень, а я не стала настаивать.
— Так, вот, он находит видящую, и та рассказывает о пророчестве.
— Ты дословно помнишь, как оно звучит? — снова спросил Эвен.
— Нет. Что-то о метке, о любви трех глав, о том, что избранная спасет Илларию или ее уничтожит. О том, что поставит на колени всех дэйвов. Не представляю, как, но Саргон в это поверил. Ах, да. Она сказала еще, что силу свою избранная получит в Снежных песках. А у родственничка там был свой интерес. Ну, он и устроил кровавый ад. И выжили шестнадцать полукровок. Из них восемь девочек. А Саргон, или его люди принялись методично их истреблять.
— Почему сейчас?
— Понятия не имею, — пожала плечами я. — Итак, убиты трое из восьми. В кондитерской находится еще одна. Мать, с ребенком. Возможно, они за ней следили.
— Не сходится, малышка.
— Не называй меня так, пожалуйста, — поморщилась я. — Я не малышка. Больше нет. И почему ты сказал, не сходится?
— Потому что та полукровка никогда не была в Снежных песках.
— Да, не сходится. Но и дело не во мне. Меня там точно не должно было быть.
— Я не понимаю, — отмер наконец дед с самым глупым вопросом из всех. — Что ты вообще делала в той кондитерской?
— Мне чаю захотелось. В твоем доме такую бурду подают, что потом весь вечер на горшке сидишь, — просветила я и продолжила свой рассказ. Собственно, остальное Эвен и так знал, ну, кроме кристалла.
— Значит, ты думаешь, его украли?
— Вообще-то, я думала — это был ты.
— Зачем мне это?
— Не знаю. Мало ли.
— И все же, почему ты решила, что покушались не на тебя? — запоздало спросил дед. Ну, я и ответила.
— Это очевидно. Если это рук Саргона, то меня он оставит напоследок. Думаю, не упустит случая отомстить тебе и выберет для этого что-то более… эффектное. Быть может, меня освежуют и выставят на главной площади или похитят и будут присылать по кусочкам, или…
— Клементина!
— Что? Разве я не права?
— Саргон мертв. Я сам, лично убил его.
— Дед, ты не узнал меня под личиной. А я не дэйв.
— Саргон мертв! — убежденно сказал дед.
— Как скажешь, — не стала спорить с некоторыми крайне упрямыми. — Тогда это кто-то другой хочет, чтобы все выжившие полукровки сдохли. Главное только, чтобы после свадьбы. А то неудобно получится. Блин, какая жалость, что мое совершеннолетие не завтра, а то бы и переживать не пришлось.
— Клементина! — снова выдал дед, теперь не возмущенно, а очень-очень встревожено. Довела старика. Дааа, такой он меня еще никогда не видел. Какая жалость. Ага-ага.
— Да ладно, я же все понимаю. И не переживай, обещаю быть осторожной и сделать все, чтобы до свадьбы не помереть.
С этими словами я встала и подошла к столу.
— Нет, точно пора менять слугу, скоро обед в ужин перетечет.
И вдруг послышался звон упавшего на пол обеда. Кахаар стоял в дверях и потрясенно переводил взгляд с меня на обед, затем на деда, потом снова на меня и так до бесконечности.
— Ну, вот. Что я говорила? Совсем безрукий стал. Даже обед в руках удержать не может. На пенсию тебе пора, Кахаар, на пенсию.
У бедняги задрожала губа, и он жалобно посмотрел на деда, который продолжал следить за каждым моим движением.
— Слушай, а у Экхаров хорошие слуги? Может, поделятся?
Начавший было поднимать размазанную по полу еду Кахаар, снова все выронил.
— И обстановочку не мешало бы поменять. И гардероб. Я на бал собираюсь и как будущая леди Экхар не намереваюсь ходить в этом тряпье. Дед, я требую смены гардероба. И надо приличного дизайнера подыскать. Нам нужно будет поддерживать статус. Слушай, а ты где будешь жить?
Каахаар выронил поднос в третий раз. А дед рассвирепел.
— Клементина, прекрати немедленно весь этот балаган!
— Какой балаган, дед? Я, между прочим, выхожу замуж. Ты сам велел, я подчиняюсь. В чем проблема?
— В тебе. Ты ведешь себя недопустимо.
— Да ладно, дед. Какая тебе разница? Дай погулять внучке. Осталось ведь немного, правда? Всего каких-то пара месяцев, свадьба, ты наконец от меня избавишься и получишь идеального наследника Дома. Уверена, Эйнор Экхар возвеличит Дом Агеэра.
Дед не сдержался, подскочил ко мне, схватил за плечи и тряханул так, что у меня клацнули зубы. Я же в изумлении похлопала глазами. Видимо, он очень напуган, если позволил себе подобное, да еще в присутствии посторонних.
— Что ты такое несешь?
— Правду, дед, правду. Да успокойся ты. Я ж не спорю, все понимаю. Надо, значит надо.
— Все, я не могу с ней разговаривать, — внезапно выдал дед и вылетел из комнаты, причем в буквальном смысле этого слова. Ага, поскользнулся на остатках еды и чуть не навернулся. Я же расхохоталась от этой эпохальной картины и хохотала до тех пор, пока Эвен не сказал:
— Мне хочется убить его за то, что он с тобой сделал.
Я резко замолчала, повернулась к Эвену и на полном серьезе сказала:
— А я ему благодарна. Он меня освободил.
— Это ты называешь свободой? Ту чушь, что ты несешь?
— Зато, я больше ничего не боюсь. Все что могло, уже случилось. Мне больше не надо переживать, что я расстрою его или подведу своими неосторожными действиями. И знаешь, это так здорово — вести себя так, как хочется. Я деда никогда на «ты» не называла и боялась все время, что он меня из дворца заберет, учиться не даст, с ним видеться. А теперь чего бояться? Я даже деда больше не боюсь, наоборот, понимать начала. Забавно.
— Он очень жалеет, что причинил тебе боль.
— Но решения своего не изменит, ведь так?
Эвен не ответил, глаза отвел.
— Не изменит, — ответила за него я. — А что касается боли… мне не больно. Мне хорошо. Впервые за много лет, мне хорошо и спокойно. Я больше не боюсь и знаю, чего хочу.
— И чего ты хочешь?
— Чтобы это все закончилось.
— Что все?
На этот раз не ответила я. Улыбнулась, спрыгнула с обеденного стола и помогла Кахаару доставить обед до пункта назначения.
— Так что, выяснишь, кто мой камешек мог упереть? Уверена, таких немного наберется, — проговорила я, налив себе супа в тарелку. — Ты кстати, не голоден? Нет?
— Я знаю, почему ты это делаешь. Ты боишься, меня, деда, всего. Поэтому лжешь, молчишь и идешь на крайности. Ты боишься, но больше тебе бояться не придется.
— Что ты хочешь сказать?
Вместо ответа Инар прошелся по комнате, словно именно сейчас он что-то решал для себя или для меня, не знаю.
—Ты ведь хочешь поехать в Арвитан?
— Да, конечно.
— Хорошо. Тогда тебе просто нужно подписать эти бумаги.
— Мне кажется, или здесь кроется подвох, — снова испуганно прошептала я. А он улыбнулся одними губами, своими чудесными губами, которые, я теперь знала, могут сводить с ума и дарить истинное наслаждение. Богиня, как же я хотела, чтобы он сделал это снова, но…
— В этих папках контракт на практику, договор о неразглашении и контракт… на брак.
— Что?
— Я предлагаю тебе выбор. Ты едешь в Арвитан, как будущая эриса Экхар или возвращаешься в Академию до посвящения.
— А ты… мы…
— В день первого Зимнего бала я выберу себе невесту. Прошение семьи Экхар на твой брак я уже подписал.
От этих простых слов мой мир словно рухнул и разбился на тысячи осколков вместе с моим глупым, несчастным сердцем, которое этот безжалостный дэйв самолично уничтожил. У меня не было слов, только слезы, которых я даже не замечала.
— Нет… Так нельзя. Нельзя. Я же… я…
Я так надеялась увидеть в его глазах сожаление, боль, хоть что-то, но там была только решимость, его жестокая непреклонность и намерение идти в своем решении до конца, даже если при этом мы оба будем безмерно страдать.
— Я ненавижу тебя! — крикнула я, смахивая слезы со щек. И самое страшное, что я не солгала. — Ненавижу! Хочешь, чтобы я сделала это? Хорошо. Я сделаю. Я выйду за Экхара и буду счастлива с ним, вот увидишь. Я буду очень счастлива. А ты будешь смотреть и жалеть… Ненавижу тебя! Ненавижу!
Я ударила его, и он позволил, но мне было мало, мало простой пощечины. И слишком много боли, которая требовала выхода, но не могла найти.
— Все! С этого момента я делаю только то, что хочу. И ни ты, ни дед, ни сами боги, мне больше не будут указывать. На этом все! Убирайся из моей жизни!
И я сбежала из кабинета, не особо заботясь о том, что подумают стражи, слуги, да кто угодно. Мне было все равно.
Все кончено! Все так безнадежно уничтожено! У меня не осталось ничего. Даже кусочка ночи, кусочка счастья, взглядов украдкой. Он никогда больше не попросит, сдохнет, но не придет. Я его знаю. Знаю его жуткое упрямство, от которого хочется умереть. Зачем все это? Чем я заслужила такую боль? Ведь я так сильно люблю, так хочу быть с ним, но не нужна ему, ему ничего не нужно. Я лгала, лгала всем, ведь у меня нет жизни, она принадлежит ему, не мне, а он убил меня сегодня, одним махом, одним словом. Разрушил все.
Когда я пришла в комнату, то первым делом разбила зеркало, а потом рыдала над осколками и никак не могла успокоиться. Ведь это осколки не зеркала, а моего сердца. Как можно быть таким жестоким? Как?
А после пришла апатия. Я была рада ей. Мне было все равно, пусть ненадолго, но все безразлично. Я сидела на полу, стянув с кровати покрывало, и думала. Пыталась найти хоть одну причину, чтобы жить, просто жить. Потому что так хочется взять один из этих осколков разбитого зеркала и заставить уйти эту боль, чтобы завтра для меня больше не наступило, потому что завтра будет еще хуже, еще больнее. А мне так хотелось, чтобы и ему было также больно, чтобы он прочувствовал мое отчаяние на себе. Уничтожить свое счастье одним махом, заставляет думать, а так ли нужно было ему это самое счастье? Быть может я не счастье — обуза, неудобная, глупая часть проклятия, от которой легче избавиться, чем терпеть всю жизнь?
Когда я подумала об этом, то потеряла хрупкий покой, апатия ушла, заменившись новой порцией боли. Мне так плохо никогда не было, никогда еще меня так не корежило. Физическая боль ничто, по сравнению с этим, ведь физику можно излечить или хотя бы заглушить магией, а чем заглушить страдание сердца? Чем? Оно и так все изранено и едва бьется, так может легче станет, если оно остановится?
Не знаю, сколько я провела, оплакивая себя, свое сердце, свою разрушенную и уничтоженную любовь, но когда стало темнеть, я уже была спокойна. Я совершенно спокойно собирала свои вещи, справедливо решив, что даже в доме деда будет не хуже, чем здесь.
Так что, я написала записку Тее, приколола к раме разбитого зеркала и попыталась уйти, но совсем забыла, что повелитель не только невероятно упрям, но еще и умен. Думаю, он предвидел, что я хотела это сделать, поэтому и поставил у моих комнат охрану. Я лишь пожала плечами, вернулась в комнату и сделала то, что никогда не думала делать. Я вызвала деда с помощью одного из браслетов, который тот лет сто назад приказал вживить мне под кожу на запястье. Жуткий, скажу я вам, процесс, зато действенный. Это что-то вроде портала. Дотронешься в нужных местах, мысленно произнесешь пару фраз, и вот — ты уже чувствуешь отклик деда. Не знаю, спал ли он, но прибыл довольно быстро. Я и получаса не прождала, а когда появился, я вышла к нему с сумкой на плече и спросила:
— Позволите пожить у вас?
Дед, если и удивился, то ничего не сказал. Видимо было что-то в моем лице, что ему не понравилось. Поэтому он вообще не произнес ни слова, просто отобрал мою сумку, и мы беспрепятственно направились к барьеру, а с другой стороны к нам бежал Эвен.
— Эй, малышка, а ты куда собралась?
— Домой, — спокойно и равнодушно сообщила я. — Я скоро замуж выхожу, так чего мне здесь делать?
Вот теперь с беспокойством и тревогой на меня смотрел не только дед.
— Замуж? — осторожно уточнил Эвен.
— Да. Как только пройду посвящение, назначим дату.
— Клем…
— И да, я украла кое-что у того трупа, а кто-то это кое-что украл у меня.
— Что? — оторопело спросил Тень повелителя.
— Мыслелов с воспоминаниями я украла. И, думаю, я знаю, почему убивают полукровок, выживших в Кровавых песках. Они избранную ищут. Ту, которая поставит дэйвов на колени. И да, мне кажется, Саргон Агеэра жив, и это он и его верная собачонка убили наш, ой, прости, не наш труп.
Это все, что я хотела сказать. Поэтому повернулась и пошла дальше к барьеру, оставив двух потрясенных дэйвов позади.
Дед оттаял первым, догнал меня и все еще потрясенно выдохнул:
— Что?
— А что тут непонятного, — хмыкнула я. — Ладно, если получится, я завтра в мыслелов свои воспоминания запихну. А сейчас, пожалуйста, поехали домой. Я очень устала.
Дед, слава богам, дальше расспрашивать не стал, и Эвен отпустил и даже переход открыл. Так что через полчаса я спокойно заперлась в своей старой спальне, упала на постель и провалилась в сон без сновидений.
* * *
Утром, как я и предполагала, меня ждали дед и Эвен. Странно, что позволили поспать до обеда. Хотя… я вчера была в таком состоянии…
Первое, что сделала проснувшись, убрала зеркала. Даже если он и не следит, я буду об этом постоянно думать. Раньше мне нравилось смотреть в зеркало, представлять, как он смотрит на меня оттуда, из глубины, сейчас от одной мысли об этом меня передергивало.
Я оставила зеркало только в ванной. И даже почти не удивилась, что на меня в отражении смотрела все та же глупая, наивная Клем, только с заплаканными глазами после вчерашнего и опухшим лицом. Когда умылась, стало чуть лучше, а когда нанесла крем, стало совсем хорошо. И все же мое отражение мне не нравилось. Слишком невинная, слишком наивная, слишком та. А я больше не хотела быть той, та любила, а эта любить не хочет.
Я открыла один из ящиков, достала ножницы и отрезала свою косу, а за ней выстригла и челку, прикрыв полностью шрам. И отражение мое мне понравилось, даже очень. Я даже старше себе показалась, взрослее. Улыбнулась, глаза засияли, и я закрыла дверь в ванную.
Дед и Эвен были в шоке от моего вида, но оба промолчали. Один, очевидно знал причину, второй знать не хотел.
— Доброе утро, — жизнерадостно поздоровалась я, и даже улыбнулась. — Мы завтракать будем?
— Обедать, — поправил Эвен.
— Да без разницы, — хмыкнула я и расположилась в кресле, напротив деда. — Дед, поторопи Кахаара, и вообще, пора бы подумать о смене прислуги. Этот старый полукровка готовит отвратительно.
Да-да. Я обнаглела и назвала деда на ты. Он, конечно, был в шоке, наверное, поэтому и промолчал. Переварить новую Клем под силу не каждому. То ли еще будет.
— Так ты его поторопишь? — напомнила я.
— Кахаар! Обед! — гаркнул дед, а я удовлетворенно расположилась в кресле удобней.
— Ну, и что? Что привело Тень повелителя в нашу скромную обитель?
Оба угрюмо промолчали и все еще удивленно пялились на меня.
— Что? — приподняла брови я. — Привыкаю быть хозяйкой. Я, как никак скоро стану первой леди Дома Агеэра. Или нет?
Дед снова промолчал.
— Да знаю я, зачем ты явился. О трупе хочешь узнать.
Эвен осторожно кивнул, а я что? Удовлетворим желание любопытных. Мне не сложно.
— Значит, так. У Матери есть два ордена — видящие и жрецы. И вдруг кто-то убивает видящих, всех, да не всех. Думаю, убивают их с двумя целями, чтобы ослепить Мать и чтобы узнать о пророчестве. Уж и не знаю, откуда оно взялось? И зачем? Но не суть. И вот Саргон находит последнюю видящую — Салмею.
— Как ты сказала? — дернулся Эвен.
— Салмею. Ты знаешь, кто она?
— Продолжай, пожалуйста, — не стал развивать тему Тень, а я не стала настаивать.
— Так, вот, он находит видящую, и та рассказывает о пророчестве.
— Ты дословно помнишь, как оно звучит? — снова спросил Эвен.
— Нет. Что-то о метке, о любви трех глав, о том, что избранная спасет Илларию или ее уничтожит. О том, что поставит на колени всех дэйвов. Не представляю, как, но Саргон в это поверил. Ах, да. Она сказала еще, что силу свою избранная получит в Снежных песках. А у родственничка там был свой интерес. Ну, он и устроил кровавый ад. И выжили шестнадцать полукровок. Из них восемь девочек. А Саргон, или его люди принялись методично их истреблять.
— Почему сейчас?
— Понятия не имею, — пожала плечами я. — Итак, убиты трое из восьми. В кондитерской находится еще одна. Мать, с ребенком. Возможно, они за ней следили.
— Не сходится, малышка.
— Не называй меня так, пожалуйста, — поморщилась я. — Я не малышка. Больше нет. И почему ты сказал, не сходится?
— Потому что та полукровка никогда не была в Снежных песках.
— Да, не сходится. Но и дело не во мне. Меня там точно не должно было быть.
— Я не понимаю, — отмер наконец дед с самым глупым вопросом из всех. — Что ты вообще делала в той кондитерской?
— Мне чаю захотелось. В твоем доме такую бурду подают, что потом весь вечер на горшке сидишь, — просветила я и продолжила свой рассказ. Собственно, остальное Эвен и так знал, ну, кроме кристалла.
— Значит, ты думаешь, его украли?
— Вообще-то, я думала — это был ты.
— Зачем мне это?
— Не знаю. Мало ли.
— И все же, почему ты решила, что покушались не на тебя? — запоздало спросил дед. Ну, я и ответила.
— Это очевидно. Если это рук Саргона, то меня он оставит напоследок. Думаю, не упустит случая отомстить тебе и выберет для этого что-то более… эффектное. Быть может, меня освежуют и выставят на главной площади или похитят и будут присылать по кусочкам, или…
— Клементина!
— Что? Разве я не права?
— Саргон мертв. Я сам, лично убил его.
— Дед, ты не узнал меня под личиной. А я не дэйв.
— Саргон мертв! — убежденно сказал дед.
— Как скажешь, — не стала спорить с некоторыми крайне упрямыми. — Тогда это кто-то другой хочет, чтобы все выжившие полукровки сдохли. Главное только, чтобы после свадьбы. А то неудобно получится. Блин, какая жалость, что мое совершеннолетие не завтра, а то бы и переживать не пришлось.
— Клементина! — снова выдал дед, теперь не возмущенно, а очень-очень встревожено. Довела старика. Дааа, такой он меня еще никогда не видел. Какая жалость. Ага-ага.
— Да ладно, я же все понимаю. И не переживай, обещаю быть осторожной и сделать все, чтобы до свадьбы не помереть.
С этими словами я встала и подошла к столу.
— Нет, точно пора менять слугу, скоро обед в ужин перетечет.
И вдруг послышался звон упавшего на пол обеда. Кахаар стоял в дверях и потрясенно переводил взгляд с меня на обед, затем на деда, потом снова на меня и так до бесконечности.
— Ну, вот. Что я говорила? Совсем безрукий стал. Даже обед в руках удержать не может. На пенсию тебе пора, Кахаар, на пенсию.
У бедняги задрожала губа, и он жалобно посмотрел на деда, который продолжал следить за каждым моим движением.
— Слушай, а у Экхаров хорошие слуги? Может, поделятся?
Начавший было поднимать размазанную по полу еду Кахаар, снова все выронил.
— И обстановочку не мешало бы поменять. И гардероб. Я на бал собираюсь и как будущая леди Экхар не намереваюсь ходить в этом тряпье. Дед, я требую смены гардероба. И надо приличного дизайнера подыскать. Нам нужно будет поддерживать статус. Слушай, а ты где будешь жить?
Каахаар выронил поднос в третий раз. А дед рассвирепел.
— Клементина, прекрати немедленно весь этот балаган!
— Какой балаган, дед? Я, между прочим, выхожу замуж. Ты сам велел, я подчиняюсь. В чем проблема?
— В тебе. Ты ведешь себя недопустимо.
— Да ладно, дед. Какая тебе разница? Дай погулять внучке. Осталось ведь немного, правда? Всего каких-то пара месяцев, свадьба, ты наконец от меня избавишься и получишь идеального наследника Дома. Уверена, Эйнор Экхар возвеличит Дом Агеэра.
Дед не сдержался, подскочил ко мне, схватил за плечи и тряханул так, что у меня клацнули зубы. Я же в изумлении похлопала глазами. Видимо, он очень напуган, если позволил себе подобное, да еще в присутствии посторонних.
— Что ты такое несешь?
— Правду, дед, правду. Да успокойся ты. Я ж не спорю, все понимаю. Надо, значит надо.
— Все, я не могу с ней разговаривать, — внезапно выдал дед и вылетел из комнаты, причем в буквальном смысле этого слова. Ага, поскользнулся на остатках еды и чуть не навернулся. Я же расхохоталась от этой эпохальной картины и хохотала до тех пор, пока Эвен не сказал:
— Мне хочется убить его за то, что он с тобой сделал.
Я резко замолчала, повернулась к Эвену и на полном серьезе сказала:
— А я ему благодарна. Он меня освободил.
— Это ты называешь свободой? Ту чушь, что ты несешь?
— Зато, я больше ничего не боюсь. Все что могло, уже случилось. Мне больше не надо переживать, что я расстрою его или подведу своими неосторожными действиями. И знаешь, это так здорово — вести себя так, как хочется. Я деда никогда на «ты» не называла и боялась все время, что он меня из дворца заберет, учиться не даст, с ним видеться. А теперь чего бояться? Я даже деда больше не боюсь, наоборот, понимать начала. Забавно.
— Он очень жалеет, что причинил тебе боль.
— Но решения своего не изменит, ведь так?
Эвен не ответил, глаза отвел.
— Не изменит, — ответила за него я. — А что касается боли… мне не больно. Мне хорошо. Впервые за много лет, мне хорошо и спокойно. Я больше не боюсь и знаю, чего хочу.
— И чего ты хочешь?
— Чтобы это все закончилось.
— Что все?
На этот раз не ответила я. Улыбнулась, спрыгнула с обеденного стола и помогла Кахаару доставить обед до пункта назначения.
— Так что, выяснишь, кто мой камешек мог упереть? Уверена, таких немного наберется, — проговорила я, налив себе супа в тарелку. — Ты кстати, не голоден? Нет?
