— Зови сюда своего дурака, — приказала мне Люся, — поедем его в человека превращать. Ну, держись, Захарка, — грозно потрясла она пудовым кулаком в сторону окон кабинета Завьялова.
Я вздохнула и пошла за Севой. Спорить с подругой не решилась, только успела услышать слова отмершей Катерины «Его хоть золотом осыпь, а так и останется селом».
Боже, хоть бы она оказалась не права, потому что в противном случае меня ждет вивисекция, а у меня были планы на следующие лет пятьдесят.
— Я так и знал, что ты передумаешь, — самодовольно улыбнулся Сева, а мне захотелось схватить его за шею и сжать пальцы покрепче, но я сдержалась, — против моего обаяния редко кто устоять может. Все девки в селе моем на твоем месте оказаться хотели бы. Так что цени.
— Ценю, — кивнула я, представляя, как Севу колесуют на городской площади, — только тут дело такое: придется тебе сегодня в гости к родителям моим сходить. Понимаешь... — завела я, надеясь, что у него на сегодня найдется миллион дел и столько же отмазок.
Ну не любят мужики знакомиться с родственниками. То, как оживился Сева, привело меня в легкое недоумение.
— К родителям? Правда? Это ж надо тортик купить, ну лимонаду там всякого. Старики такое любят, — засуетился он. А я представила, как Сева передает гостинцы моей мамуле, и едва не забилась в корчах. Дешевый тортик и лимонад, к которым она не притронется даже палкой — это просто импосибал какой-то.
— Слушай, тут дело такое, — с трудом справившись с припадком, вякнула я, — они у меня слегка особенные.
— Да не волнуйся, с алкашами я тоже общий язык найду, — уставился женишок на меня ясными глазами, а я посочувствовала, что мне не хватает воздуха. Главное — не заржать, он от души же, не со зла. Да и не виноват, несчастный, что таким родился, — но водки не куплю, уж извини, нехорошо поощрять вредные привычки.
— Ну вы чего тут? Сколько ждать можно? Поехали, я договорилась с Завьяловым. Сказала, что сама не могу рулить, и водилу его выпросила. Так что вперед, у нас мало времени, — решительно сказала Люся, появившись перед нами, словно из воздуха, как волшебная Сивка Бурка. — Сначала в магазин. Хорошо, что алкаша с собой взяли. Он говорит, стилистом был, так что, думаю, там мы управимся быстро. А вот со столовым этикетом придется повозиться. И откуда ты только взялся такой?
— Какой? — икнул Сева, явно сраженный мощью Люсинды.
— Лапотный, — гаркнула она и посмотрела на меня: — а ты работай иди. Сами управимся. Сейчас пишешь заявление на увольнение, и вообще сегодня ты неприступная скала и королева игнора и презрения. Твоя работа — вывести из себя Завьялова. Ну, за это я спокойна — у тебя в крови вредность и врожденная говняность характера, — поставила она мне диагноз и потащила вяло сопротивляющегося Севу к ярко-розовому джипу.
Мне его даже стало жалко. Нормальный парень, простоват, так он не виноват же, а я, получается, использую это его качество в корыстных целях. Его же сожрут сегодня на мамином суаре. И виноват во всех моих неприятностях гад начальник.
— Вы вообще собираетесь работать, Джулия Павловна? — ну конечно, о нем речь, а он навстречь. — Или думаете, как женишка вашего свету высшему явить? А ведь все очень просто: одно ваше слово — и я составлю вам компанию. И тетку свою порадую. И вы не опозоритесь.
— Зачем вам это? — икнула я от неожиданности. И ведь не знаю, что делать. Вот соглашусь сейчас, а Люся меня может даже побьет. Ну не бывает вот так все просто, явно подстава какая-то. — С Мартой своей идите. Вы же помолвлены, — ядовито прошипела я. — И вообще, оставьте меня в покое. Мешаете только.
— И чем же вы так заняты? — не ответив на мой вопрос, спросил Захар. Явно какое-то западло замыслил.
— Обдумываю, что написать в заявлении на увольнение в первую очередь. Что мой начальник хам и негодяй, или что работать под началом тирана не хочу и не желаю.
— Да? И кто же сказал вам, что я подпишу вашу глупую цидульку? — приподняв бровь, поинтересовался.
Я прислушалась к звуку удаляющихся шагов и сползла по двери прямо на пол, как всегда плохо промытый уборщицей бабой Дусей. Тишина. Значит, можно выйти, и по-тихому слинять домой. Позорно ретироваться с поля боя. Правда, я еще не выполнила Люсино задание довести Завьялова до белого каления. Но что-то мне подсказывает, что я сегодня не предрасположена к экзекуциям. Вздохнув, я взяла ручку и села писать заявление на увольнение. Расправившись с писаниной, удовлетворенно хмыкнула, глянула в зеркало, ужаснулась, достала из сумочки губнушку мою любимую, пахнущую малиной, мазнула ею по губам, выгодно оттенив невероятной красоты синяк под глазом розовым перламутром, и вышла из кабинета с видом царствующей особы. Точнее, как обычно, не вышла, а выпала, споткнувшись о чертов порожек, о котором всегда забываю.
— А я вас заждался. — Я подавилась собственной слюной от неожиданности и вдруг почувствовала странное неудобство в районе попы, но, на свою беду, не обратила на него внимания. Завьялов стоял, привалившись плечом к не очень свежей стене, и даже в этом убогом антураже походил на олимпийского бога. И опять смотрел на меня насмешливо, сволочь такая. Так бы вот схватила его за грудки иииии... — Пришлось даже применить военную хитрость, иначе вы так и строили бы баррикады с той стороны двери. Баррикады и каверзы, потому что другого я от вас уже и не жду, — хохотнул Захар, заставляя мои и без того слабые ножонки дрожать и подкашиваться.
— Вы очень высокого о себе мнения, Захар Геннадьевич, — фыркнула я, как мне показалось, издевательски.
Но по факту выглядела я жалко. Со стороны, наверное, смотрелась, как бегемот в балетной пачке, с трудом сдерживающий позыв почесать свою филейную часть, дискомфорт в которой доводил меня до исступления.
— Знаете, я сам не понимаю, на фига вы мне сдались...
Надо же, ни один мускул не дрогнул на мужественном лице. Мне бы такое самообладание, а то я вечно шашкой размахиваю. Причем не колюще режущей, а игровой. Но в моих руках это оружие пострашнее пресловутого Новичка, вот ей богу. Можете Катьку спросить. Она вам расскажет, как я какого-то извращенца чуть не лишила жизни, метнув в него шашку. Ну он начал плащик перед нами распахивать в парке, типа, смотрите, что я могу, а я от неожиданности в него метнула черную шашечку и попала… ну, в общем, куда надо, я попала. Таким все равно размножаться нельзя.
— …Юля, мне страшно. Судя по вашей загадочной, как у парализованной Джоконды, улыбке, вы снова что-то задумали, — весело хохотнул Завьялов.
— Я думала, вы похрабрее будете. Жениться на такой Горгоне, как ваша ядовитая Марта, может только безумец или отчаянный храбрец, — парировала, — раньше я думала, что у вы — второй вариант. Но теперь вижу всю глупость своих предположений.
Ага, все-таки я его достала. Лицо вон как перекосилось, и щека дернулась. Эх, жалко, Люся не видит, как я выполняю ее приказ. А то бы, наверное, еще больше раздулась. От гордости.
— Ты ни черта не понимаешь, — вдруг прохрипел он сквозь зубы, перейдя на «ты», и больно схватил меня за подбородок, приблизив свое лицо к моему настолько, что я почувствовала тонкий аромат лосьона после бритья, и мне страшно захотелось укусить его за нижнюю, чуть припухшую после вчерашней драки невероятно чувственную губу. — Черт тебя побери, меня еще никто не бесил в этой жизни так, как ты. Зря я снова повелся на уговоры тетки и приехал в этот адский город, который ненавижу. Никогда ничего хорошего из моих приездов в эту гребаную дыру не выходило. Теперь еще ты.
Я, опешив, смотрела на перекошенное лицо Завьялова и вдруг осознала: он не зол, нет, его исказила странная боль. Интересно, что же такого произошло, что заставляет этого сильного, уверенного в себе мужчину так страдать?
— Отпустите меня, а то закричу, — пискнула я, борясь с желанием просто прижаться к Захару и пожалеть его.
Но что-то мне подсказывало, что моя жалость только еще больше разозлит его. Люди не любят, когда их слабость вдруг прорывается сквозь годами выстраиваемую вокруг себя стену и становится достоянием еще кого-то. А тем более такие, как Захар Завьялов, глядящий на меня сейчас взглядом, полным яростной… нет, не ненависти, тут другое что-то.
— А кричи. Хоть обосрись. Давай сюда свою писульку и вали. Там тебя, наверное, Сева заждался. Альбина в корчах восторга сегодня биться будет. Вы же, Джулия Павловна, не станете скрывать своего избранника от маменьки? Хотя, наверное, именно такую судьбу вы заслуживаете. Глупая, безмозглая курица, которая даже с собственной жизнью не может разобраться и при этом не вляпаться в какую-нибудь историю.
— Да пошел ты! — от злости и обиды я потеряла дар речи.
Надо же, а я почти уже поверила, что он нормальный. И даже жалела это хамло. А теперь я еще и курица. Катишься ты, Юлек, по наклонной, раньше хоть кобылой была. Вот поклясться готова, меня аж опалило до самой задницы его взглядом. Даже показалось, что в воздухе стало потрескивать от скопившейся вокруг нас энергии. Он так и не разжал пальцы, сжимающие мое лицо. Хотя видок у меня, наверное, был тот еще. Как представлю себе хомяка, с годовым запасом жратвы в защечных мешках, на которого я, скорее всего, была похожа, мне делается дурно. Что ж, по крайней мере, перед феей своей лицом в грязь не ударила, выбесила мужика так, что он не то чтобы уволить, а убить меня сейчас готов. Люся бы мной гордилась, вот ей-ей.
— Что тут происходит? — чертова Марта подкралась на кошачьих лапках.
Так тихо, что даже наш постоянно скрипучий офисный пол не издал ни одного звука. Ее голос прозвучал, словно удар хлыстом, и Захар отшатнулся от меня, ослабив хватку. Ну все, теперь я точно похожа на больного лепрой бомжа, потому что кожа у меня на лице очень нежная, и, скорее всего, отпечатки Завьяловских пальцев уже сейчас превратились в синяки. Хороша же я буду на мамулином суаре с мордой больного лишаями далматинца под ручку с полудурочным Севой, в руке которого будет пакет из «Перекрёстка», набитый дешевым лимонадом и тортиком «Лесная полянка». Представив эту апокалиптическую картину, я нервно икнула. Марфа окинула меня презрительным взглядом, от которого, показалось, на мне вся кожа скукожилась и покрылась нервной сыпью.
— Я уволил Юлию Павловну, — хмыкнул Завьялов, а я попыталась поднять рукой отпавшую до пола челюсть. — Она написала заявление по собственному желанию. Не вижу смысла удерживать ее. Хотя придется, наверное, отказаться от выгодного контракта, закрыть к чертям собачьим это дохлое издательство и лишить работы всех ваших друзей. Вы же этого хотели, Джулия?
Да, к такому повороту я готова не была. Похоже, не я довела Завьялова до ручки, а он сейчас валяется на моих мослах, с удовольствием и извращенным садизмом.
— Это замечательная новость, дорогой, — пропела Марта, глядя на меня с превосходством, — наконец-то мы вернемся домой, и я вплотную займусь организацией нашей свадьбы.
Бинго. Такого позора я еще в своей жизни не переживала. Это просто катастрофа. Я даже ничего ответить не смогла, просто развернулась и пошла по коридору, чувствуя себя побитой собачонкой, брошенной на произвол судьбы нерадивыми хозяевами. А случилось вот что.
Я вчера, как всегда, стянула с себя брючки вместе с колготками. Ой, ну не говорите, что так не делаете, ни за что не поверю. Со мной так это происходит с завидной регулярностью, а точнее, почти всегда. Ну и, конечно, сегодня натянула любимые штанцы, совсем забыв вынуть из них чертовы колготы. Сначала они собрались в ком в районе попы, доставляя мне легкий дискомфорт и почесуху, а потом нашли выход через штанину. Может быть, когда я, замерев в Завьяловском захвате, думала о поцелуе, они медленно, как беглые каторжники, ползли вниз, чтобы увидеть развязку — хрен их знает. Но из песни слов не выкинешь. И теперь дурацкие, да к тому же еще и рваные колготки телепались за мной, как тощие змеи, придавая, как я думаю, мне сумасшедший шарм и такой же шарахнутый вид.
— Вы неподражаемы. Такого чуда еще не видал в своей жизни, — услышала я несущийся мне в спину насмешливый голос Захара и злой смех его невесты.
Я почувствовала, как слезы заливают мои щеки, и ломанулась по коридору не разбирая дороги. Но двери раздвижные в холле здания на мою беду именно сегодня вышли из строя, и я на полном ходу вломилась в не пропустившее меня стекло. Денек сегодня просто блеск. А мамино суаре станет его достойным завершением. Контуженная ударом о воротину, я зашарила руками в поисках входа, но тщетно. Двери даже на миллиметр не разъехались, не желая меня выпускать.
До дома я быстро добралась на одном дыхании. Гнала меня обида и разочарование в мужчинах, даже таких омутно-глазастых, и в жизни вообще. Ну и черт с ним. Пусть в собственном соку варится. Дура я, конечно, что поддалась на Люсины сладкие заверения. Пообещав себе, что сегодня же выскажу неуемной подруге все, что думаю о ней и ее умственных способностях, стянула с себя адские веревки, гордо называющиеся «трусики», нацепила любимый трусняк марки «когда мы хоронили Розу Люксембург», удобную пижамку, украшенную уродским горошком и, прихватив с кухни бутылку вина и огромный бутерброд с вкусной любительской колбаской и солеными огурчиками, свалилась на диван и защелкала телевизионным пультом.
Красота! На одном из каналов страдала Таня Буланова — «Не плачь» и все такое». Короче, я прониклась, напряглась и даже всплакнула, приговорив винчик. Потому когда мой телефон нервно завибрировал, я отреагировала спокойно. А точнее — никак.
— Ты где шляешься, гетера недоделанная? — заорала Люся, перемежая нормальный человеческий язык площадной руганью. — Я тут ношусь савраской, пытаясь пристроить твою расчудесную задницу к делу, а ты не ценишь! И женишок твой просто загляденье стал. Мачо мен, мать его ети. Хотела похвастаться, а тебя надо искать с горбатыми собаками! — плюнула в трубку Люсинда.
— А ты не ищи. И вообще, достали вы меня все. Не нужна я Завьялову, да и он мне тоже. Вот пойду к пластическому хирургу, жир с жопы откачаю и найду себе нормального мужика. На черта это мне хамло сдалось, а? — задала я риторический вопрос.
И начала подпевать Любе Успенской в телике про то, как сяду в кабриолет и свалю в счастливый туман, прокляв предварительно дурищу Люсю, Катьку, с детства меня достающую, придурка Севу и несчастного Лелика, не к добру влившемуся в коллектив фриков, которые почему-то ко мне липнут, как болотные пиявки.
— Ты с ума сошла давать отсасывать доктору? Да тем более жир с жопы, — ужаснулась моя разъярённая фея. — Короче, кабриолет — это клево. Я и сама люблю под него гангманстайл плясать и нижний брейк, но ты чего-то совсем раскисла, а точнее — охренела вконец.
— Ооо, она снова надела свои трусы в горох, — зарыдала на заднем фоне Катька. — Это все, фиаско.
— И ничего не в горошек. В цветочек, — икнула я и показала в телефон средний палец. Последний бокал вина, видимо, был несвеж и скосил мое самосознание.
— Фак показываешь? — спросила Люсинда.
— Откуда знаешь? — ответила я вопросом на вопрос.
— Сама такая потому что, — хмыкнула Люся, — открывай, сова, медведь пришел.
— В смысле? — продолжил тупить мой отравленный алкоголем мозг.
— В том смысле, что чуть свет уж на ногах и я у ваших ног, — пропела нахальная фея, хотя ее виртуозное исполнение было больше похоже на рев совокупляющихся тираннозавров.
Я вздохнула и пошла за Севой. Спорить с подругой не решилась, только успела услышать слова отмершей Катерины «Его хоть золотом осыпь, а так и останется селом».
Боже, хоть бы она оказалась не права, потому что в противном случае меня ждет вивисекция, а у меня были планы на следующие лет пятьдесят.
— Я так и знал, что ты передумаешь, — самодовольно улыбнулся Сева, а мне захотелось схватить его за шею и сжать пальцы покрепче, но я сдержалась, — против моего обаяния редко кто устоять может. Все девки в селе моем на твоем месте оказаться хотели бы. Так что цени.
— Ценю, — кивнула я, представляя, как Севу колесуют на городской площади, — только тут дело такое: придется тебе сегодня в гости к родителям моим сходить. Понимаешь... — завела я, надеясь, что у него на сегодня найдется миллион дел и столько же отмазок.
Ну не любят мужики знакомиться с родственниками. То, как оживился Сева, привело меня в легкое недоумение.
— К родителям? Правда? Это ж надо тортик купить, ну лимонаду там всякого. Старики такое любят, — засуетился он. А я представила, как Сева передает гостинцы моей мамуле, и едва не забилась в корчах. Дешевый тортик и лимонад, к которым она не притронется даже палкой — это просто импосибал какой-то.
— Слушай, тут дело такое, — с трудом справившись с припадком, вякнула я, — они у меня слегка особенные.
— Да не волнуйся, с алкашами я тоже общий язык найду, — уставился женишок на меня ясными глазами, а я посочувствовала, что мне не хватает воздуха. Главное — не заржать, он от души же, не со зла. Да и не виноват, несчастный, что таким родился, — но водки не куплю, уж извини, нехорошо поощрять вредные привычки.
— Ну вы чего тут? Сколько ждать можно? Поехали, я договорилась с Завьяловым. Сказала, что сама не могу рулить, и водилу его выпросила. Так что вперед, у нас мало времени, — решительно сказала Люся, появившись перед нами, словно из воздуха, как волшебная Сивка Бурка. — Сначала в магазин. Хорошо, что алкаша с собой взяли. Он говорит, стилистом был, так что, думаю, там мы управимся быстро. А вот со столовым этикетом придется повозиться. И откуда ты только взялся такой?
— Какой? — икнул Сева, явно сраженный мощью Люсинды.
— Лапотный, — гаркнула она и посмотрела на меня: — а ты работай иди. Сами управимся. Сейчас пишешь заявление на увольнение, и вообще сегодня ты неприступная скала и королева игнора и презрения. Твоя работа — вывести из себя Завьялова. Ну, за это я спокойна — у тебя в крови вредность и врожденная говняность характера, — поставила она мне диагноз и потащила вяло сопротивляющегося Севу к ярко-розовому джипу.
Мне его даже стало жалко. Нормальный парень, простоват, так он не виноват же, а я, получается, использую это его качество в корыстных целях. Его же сожрут сегодня на мамином суаре. И виноват во всех моих неприятностях гад начальник.
— Вы вообще собираетесь работать, Джулия Павловна? — ну конечно, о нем речь, а он навстречь. — Или думаете, как женишка вашего свету высшему явить? А ведь все очень просто: одно ваше слово — и я составлю вам компанию. И тетку свою порадую. И вы не опозоритесь.
— Зачем вам это? — икнула я от неожиданности. И ведь не знаю, что делать. Вот соглашусь сейчас, а Люся меня может даже побьет. Ну не бывает вот так все просто, явно подстава какая-то. — С Мартой своей идите. Вы же помолвлены, — ядовито прошипела я. — И вообще, оставьте меня в покое. Мешаете только.
— И чем же вы так заняты? — не ответив на мой вопрос, спросил Захар. Явно какое-то западло замыслил.
— Обдумываю, что написать в заявлении на увольнение в первую очередь. Что мой начальник хам и негодяй, или что работать под началом тирана не хочу и не желаю.
— Да? И кто же сказал вам, что я подпишу вашу глупую цидульку? — приподняв бровь, поинтересовался.
Глава 27
Я прислушалась к звуку удаляющихся шагов и сползла по двери прямо на пол, как всегда плохо промытый уборщицей бабой Дусей. Тишина. Значит, можно выйти, и по-тихому слинять домой. Позорно ретироваться с поля боя. Правда, я еще не выполнила Люсино задание довести Завьялова до белого каления. Но что-то мне подсказывает, что я сегодня не предрасположена к экзекуциям. Вздохнув, я взяла ручку и села писать заявление на увольнение. Расправившись с писаниной, удовлетворенно хмыкнула, глянула в зеркало, ужаснулась, достала из сумочки губнушку мою любимую, пахнущую малиной, мазнула ею по губам, выгодно оттенив невероятной красоты синяк под глазом розовым перламутром, и вышла из кабинета с видом царствующей особы. Точнее, как обычно, не вышла, а выпала, споткнувшись о чертов порожек, о котором всегда забываю.
— А я вас заждался. — Я подавилась собственной слюной от неожиданности и вдруг почувствовала странное неудобство в районе попы, но, на свою беду, не обратила на него внимания. Завьялов стоял, привалившись плечом к не очень свежей стене, и даже в этом убогом антураже походил на олимпийского бога. И опять смотрел на меня насмешливо, сволочь такая. Так бы вот схватила его за грудки иииии... — Пришлось даже применить военную хитрость, иначе вы так и строили бы баррикады с той стороны двери. Баррикады и каверзы, потому что другого я от вас уже и не жду, — хохотнул Захар, заставляя мои и без того слабые ножонки дрожать и подкашиваться.
— Вы очень высокого о себе мнения, Захар Геннадьевич, — фыркнула я, как мне показалось, издевательски.
Но по факту выглядела я жалко. Со стороны, наверное, смотрелась, как бегемот в балетной пачке, с трудом сдерживающий позыв почесать свою филейную часть, дискомфорт в которой доводил меня до исступления.
— Знаете, я сам не понимаю, на фига вы мне сдались...
Надо же, ни один мускул не дрогнул на мужественном лице. Мне бы такое самообладание, а то я вечно шашкой размахиваю. Причем не колюще режущей, а игровой. Но в моих руках это оружие пострашнее пресловутого Новичка, вот ей богу. Можете Катьку спросить. Она вам расскажет, как я какого-то извращенца чуть не лишила жизни, метнув в него шашку. Ну он начал плащик перед нами распахивать в парке, типа, смотрите, что я могу, а я от неожиданности в него метнула черную шашечку и попала… ну, в общем, куда надо, я попала. Таким все равно размножаться нельзя.
— …Юля, мне страшно. Судя по вашей загадочной, как у парализованной Джоконды, улыбке, вы снова что-то задумали, — весело хохотнул Завьялов.
— Я думала, вы похрабрее будете. Жениться на такой Горгоне, как ваша ядовитая Марта, может только безумец или отчаянный храбрец, — парировала, — раньше я думала, что у вы — второй вариант. Но теперь вижу всю глупость своих предположений.
Ага, все-таки я его достала. Лицо вон как перекосилось, и щека дернулась. Эх, жалко, Люся не видит, как я выполняю ее приказ. А то бы, наверное, еще больше раздулась. От гордости.
— Ты ни черта не понимаешь, — вдруг прохрипел он сквозь зубы, перейдя на «ты», и больно схватил меня за подбородок, приблизив свое лицо к моему настолько, что я почувствовала тонкий аромат лосьона после бритья, и мне страшно захотелось укусить его за нижнюю, чуть припухшую после вчерашней драки невероятно чувственную губу. — Черт тебя побери, меня еще никто не бесил в этой жизни так, как ты. Зря я снова повелся на уговоры тетки и приехал в этот адский город, который ненавижу. Никогда ничего хорошего из моих приездов в эту гребаную дыру не выходило. Теперь еще ты.
Я, опешив, смотрела на перекошенное лицо Завьялова и вдруг осознала: он не зол, нет, его исказила странная боль. Интересно, что же такого произошло, что заставляет этого сильного, уверенного в себе мужчину так страдать?
— Отпустите меня, а то закричу, — пискнула я, борясь с желанием просто прижаться к Захару и пожалеть его.
Но что-то мне подсказывало, что моя жалость только еще больше разозлит его. Люди не любят, когда их слабость вдруг прорывается сквозь годами выстраиваемую вокруг себя стену и становится достоянием еще кого-то. А тем более такие, как Захар Завьялов, глядящий на меня сейчас взглядом, полным яростной… нет, не ненависти, тут другое что-то.
— А кричи. Хоть обосрись. Давай сюда свою писульку и вали. Там тебя, наверное, Сева заждался. Альбина в корчах восторга сегодня биться будет. Вы же, Джулия Павловна, не станете скрывать своего избранника от маменьки? Хотя, наверное, именно такую судьбу вы заслуживаете. Глупая, безмозглая курица, которая даже с собственной жизнью не может разобраться и при этом не вляпаться в какую-нибудь историю.
— Да пошел ты! — от злости и обиды я потеряла дар речи.
Надо же, а я почти уже поверила, что он нормальный. И даже жалела это хамло. А теперь я еще и курица. Катишься ты, Юлек, по наклонной, раньше хоть кобылой была. Вот поклясться готова, меня аж опалило до самой задницы его взглядом. Даже показалось, что в воздухе стало потрескивать от скопившейся вокруг нас энергии. Он так и не разжал пальцы, сжимающие мое лицо. Хотя видок у меня, наверное, был тот еще. Как представлю себе хомяка, с годовым запасом жратвы в защечных мешках, на которого я, скорее всего, была похожа, мне делается дурно. Что ж, по крайней мере, перед феей своей лицом в грязь не ударила, выбесила мужика так, что он не то чтобы уволить, а убить меня сейчас готов. Люся бы мной гордилась, вот ей-ей.
— Что тут происходит? — чертова Марта подкралась на кошачьих лапках.
Так тихо, что даже наш постоянно скрипучий офисный пол не издал ни одного звука. Ее голос прозвучал, словно удар хлыстом, и Захар отшатнулся от меня, ослабив хватку. Ну все, теперь я точно похожа на больного лепрой бомжа, потому что кожа у меня на лице очень нежная, и, скорее всего, отпечатки Завьяловских пальцев уже сейчас превратились в синяки. Хороша же я буду на мамулином суаре с мордой больного лишаями далматинца под ручку с полудурочным Севой, в руке которого будет пакет из «Перекрёстка», набитый дешевым лимонадом и тортиком «Лесная полянка». Представив эту апокалиптическую картину, я нервно икнула. Марфа окинула меня презрительным взглядом, от которого, показалось, на мне вся кожа скукожилась и покрылась нервной сыпью.
— Я уволил Юлию Павловну, — хмыкнул Завьялов, а я попыталась поднять рукой отпавшую до пола челюсть. — Она написала заявление по собственному желанию. Не вижу смысла удерживать ее. Хотя придется, наверное, отказаться от выгодного контракта, закрыть к чертям собачьим это дохлое издательство и лишить работы всех ваших друзей. Вы же этого хотели, Джулия?
Да, к такому повороту я готова не была. Похоже, не я довела Завьялова до ручки, а он сейчас валяется на моих мослах, с удовольствием и извращенным садизмом.
— Это замечательная новость, дорогой, — пропела Марта, глядя на меня с превосходством, — наконец-то мы вернемся домой, и я вплотную займусь организацией нашей свадьбы.
Бинго. Такого позора я еще в своей жизни не переживала. Это просто катастрофа. Я даже ничего ответить не смогла, просто развернулась и пошла по коридору, чувствуя себя побитой собачонкой, брошенной на произвол судьбы нерадивыми хозяевами. А случилось вот что.
Я вчера, как всегда, стянула с себя брючки вместе с колготками. Ой, ну не говорите, что так не делаете, ни за что не поверю. Со мной так это происходит с завидной регулярностью, а точнее, почти всегда. Ну и, конечно, сегодня натянула любимые штанцы, совсем забыв вынуть из них чертовы колготы. Сначала они собрались в ком в районе попы, доставляя мне легкий дискомфорт и почесуху, а потом нашли выход через штанину. Может быть, когда я, замерев в Завьяловском захвате, думала о поцелуе, они медленно, как беглые каторжники, ползли вниз, чтобы увидеть развязку — хрен их знает. Но из песни слов не выкинешь. И теперь дурацкие, да к тому же еще и рваные колготки телепались за мной, как тощие змеи, придавая, как я думаю, мне сумасшедший шарм и такой же шарахнутый вид.
— Вы неподражаемы. Такого чуда еще не видал в своей жизни, — услышала я несущийся мне в спину насмешливый голос Захара и злой смех его невесты.
Я почувствовала, как слезы заливают мои щеки, и ломанулась по коридору не разбирая дороги. Но двери раздвижные в холле здания на мою беду именно сегодня вышли из строя, и я на полном ходу вломилась в не пропустившее меня стекло. Денек сегодня просто блеск. А мамино суаре станет его достойным завершением. Контуженная ударом о воротину, я зашарила руками в поисках входа, но тщетно. Двери даже на миллиметр не разъехались, не желая меня выпускать.
Глава 28
До дома я быстро добралась на одном дыхании. Гнала меня обида и разочарование в мужчинах, даже таких омутно-глазастых, и в жизни вообще. Ну и черт с ним. Пусть в собственном соку варится. Дура я, конечно, что поддалась на Люсины сладкие заверения. Пообещав себе, что сегодня же выскажу неуемной подруге все, что думаю о ней и ее умственных способностях, стянула с себя адские веревки, гордо называющиеся «трусики», нацепила любимый трусняк марки «когда мы хоронили Розу Люксембург», удобную пижамку, украшенную уродским горошком и, прихватив с кухни бутылку вина и огромный бутерброд с вкусной любительской колбаской и солеными огурчиками, свалилась на диван и защелкала телевизионным пультом.
Красота! На одном из каналов страдала Таня Буланова — «Не плачь» и все такое». Короче, я прониклась, напряглась и даже всплакнула, приговорив винчик. Потому когда мой телефон нервно завибрировал, я отреагировала спокойно. А точнее — никак.
— Ты где шляешься, гетера недоделанная? — заорала Люся, перемежая нормальный человеческий язык площадной руганью. — Я тут ношусь савраской, пытаясь пристроить твою расчудесную задницу к делу, а ты не ценишь! И женишок твой просто загляденье стал. Мачо мен, мать его ети. Хотела похвастаться, а тебя надо искать с горбатыми собаками! — плюнула в трубку Люсинда.
— А ты не ищи. И вообще, достали вы меня все. Не нужна я Завьялову, да и он мне тоже. Вот пойду к пластическому хирургу, жир с жопы откачаю и найду себе нормального мужика. На черта это мне хамло сдалось, а? — задала я риторический вопрос.
И начала подпевать Любе Успенской в телике про то, как сяду в кабриолет и свалю в счастливый туман, прокляв предварительно дурищу Люсю, Катьку, с детства меня достающую, придурка Севу и несчастного Лелика, не к добру влившемуся в коллектив фриков, которые почему-то ко мне липнут, как болотные пиявки.
— Ты с ума сошла давать отсасывать доктору? Да тем более жир с жопы, — ужаснулась моя разъярённая фея. — Короче, кабриолет — это клево. Я и сама люблю под него гангманстайл плясать и нижний брейк, но ты чего-то совсем раскисла, а точнее — охренела вконец.
— Ооо, она снова надела свои трусы в горох, — зарыдала на заднем фоне Катька. — Это все, фиаско.
— И ничего не в горошек. В цветочек, — икнула я и показала в телефон средний палец. Последний бокал вина, видимо, был несвеж и скосил мое самосознание.
— Фак показываешь? — спросила Люсинда.
— Откуда знаешь? — ответила я вопросом на вопрос.
— Сама такая потому что, — хмыкнула Люся, — открывай, сова, медведь пришел.
— В смысле? — продолжил тупить мой отравленный алкоголем мозг.
— В том смысле, что чуть свет уж на ногах и я у ваших ног, — пропела нахальная фея, хотя ее виртуозное исполнение было больше похоже на рев совокупляющихся тираннозавров.
