– Но, когда дело доходило до испытаний, у них всегда что-то шло не так! – в голосе Эльвиры слышалась неподдельная досада. – Гибли бактерии в полевых условиях. Сразу или через некоторое время, но гибли.
Я потрясенно молчала. Нет, я, конечно, знала из разговоров и по Дашиным обмолвкам, что ситуация серьезная, но чтоб настолько!
Но тандем ученых, стихийно расширившийся до квартета после вовлечения в эксперименты талантливого биоинженера Кристофера Лэнгли и самой Эльвиры, не сдавался, создавая новые виды гибридных бактерий. В прошлом году им вроде бы улыбнулась удача – сразу два экспериментальных штамма бактерий прижились на опытных участках и даже начали стабильно выделять то, что требуется. Правда, в условиях Марса снова начали дохнуть – на этот раз, для разнообразия, не все и не сразу, а только две трети и через несколько дней. Это была уже почти победа!
Потом Хоффмайер обратил внимание на то, оставшаяся треть бактерий выжила, поедая останки сородичей, и ему пришло в голову, что гибридам в реальных условиях просто не хватало еды, конкретно – органики. Иными словами, углерод для них был сродни пустой похлебке, в то время как органика – ломящийся от угощений праздничный стол. И началась великое противостояние биологов и ботаников за, простите, отходы жизнедеятельности колонистов…
Тут я не выдержала – засмеялась. Эльвира тоже, правда, недолго.
– Гедеон с ассистентами Коростылевой едва на кулаках не сошлись! – взахлеб рассказывала она с азартным блеском в глазах. – Точно побили бы друг друга, если б гвардейцы вовремя их не растащили! И все ради чего? Да из-за гумуса, ха! Я даже пожалела, что «бой века» не состоялся. В итоге договорились делиться – тридцать на семьдесят. Тридцать процентов дневной «выработки» нам, остальное на теплицы и оранжерею. Потому что генерал сказал, что научные опыты это хорошо, но кушать хочется уже сейчас и, как минимум, три раза в день. Вот так!
– Даже представить боюсь, как эти проценты отмеряют… – пробормотала я себе под нос и вновь обратилась в слух.
После того, как бактерии в дикой среде благотворно отреагировали на подкормку, дела, казалось, пошли на лад. Однако с недавних пор бактерии снова начали погибать. За последние три месяца все опытные участки за пределами колонии опустели. Вот Хоффмайер и искал причину. Новое озарение на этот счет у него появилось как раз тогда, когда он вместе с убийцей ехал к месту своей гибели.
– Вот, смотри, – покопавшись в памяти голопланшета, Эльвира открыла сообщение, полученное, согласно дате и времени, за полтора часа до смерти начальника биолаборатории.
«Эльза, я понял, почему гибли бактерии!!! Ты не поверишь, как все просто!!! Хочу кое-что проверить, но, думаю, моя гипотеза подтвердится. Вернусь – расскажу! Может, поужинаем у меня?». Вот, собственно, и все.
– И все, – сообразно моим мыслям повторила Эльвира. – Это его последнее сообщение. Теперь мне предстоит выяснять, что это за простая причина, по которой мы до сих пор не вывели гибриды, способные с нуля создать пригодную для дыхания атмосферу. Как я рада-а… Даже не представляешь!
Сказано это было, разумеется, с сарказмом. С таким искренним злым сарказмом, что я ей поверила – Эльвире действительно не было резона убивать начальника. Кроме того…
– И никаких догадок? – удивилась я.
Кочетова покачала головой и снова не сдержала нервозности. Понятно, досадует на резко увеличившийся объем работы и ответственности. И наверняка скорбит по Хоффмайеру.
– У вас были отношения? – поинтересовалась я, на секунду замявшись.
Все же неловко задавать столь личный вопрос едва знакомому человеку.
– Были, – не стала отпираться Эльвира. – Почти шесть лет. Он из первой волны колонистов, я из второй…
– Из второй?! – я не сдержала удивленного возгласа.
И только потом вспомнила, что перебивать нехорошо.
– Прости, я очень удивилась, – смутилась я. – Но ты так молодо выглядишь…
Кажется, я ей польстила, сама того не желая. Но и не погрешила против истины – Эльвире на вид больше тридцати не дать. Тридцать пять, в крайнем случае.
– Мне сорок один, – нарочито безразличным тоном ответила женщина, однако по довольной улыбке, притаившейся в уголках губ, я поняла, что нежданным комплиментом она довольна. – И я действительно прилетела сюда восемь лет назад, на «Марсе-2».
Потом Эльвира вновь вернулась к рассказу о своих отношениях с Хоффмайером.
– Мы оба много пережили, оба помним то время, когда всего этого – она обвела взглядом теплицу, одновременно указывая мундштуком на жилой модуль – здесь не было, только бескрайняя красная пустыня. Характеры у обоих непростые, но общее дело сближает. Вот и у нас закрутилось незаметно как-то. Не отходя от микроскопа, как говорится…
И невесело рассмеялась. А после вновь поднесла платок к глазам.
– Шесть лет в отношениях, потом случился разрыв… Потому что Мерхушина перед ним задницей крутила! – зло прошипела она, сжав мундштук так, что побелели пальцы. – Гедеона и так кризис среднего возраста одолел, будь он неладен, а тут еще и подружка твоя! Ну, он к ней и переметнулся…
– К Даше?! – я ей не поверила. – Бред какой-то!
Дарья, в отличие от меня, с влюбленностями и устройством личной жизни не торопилась, спутника жизни выбирала тщательно и придирчиво, причем исключительно из гвардии генерала и из космопилотов. Из молодых, сильных и внешне привлекательных. И вдруг Хоффмайер? Лысеющий мужчина за сорок пять, с непривлекательными, будто топором вырубленными чертами лица, не орел, да еще и ростом ниже самой Даши… В голове не укладывается!
– К ней, Надя, к ней, – голос Кочетовой так и сочился ядом. – На молодое тело старого козла потянуло! Я отпустила, конечно же. Еще и пинком на дорожку сопроводила бы, да нам по работе друг от друга деваться некуда. И Мерхушину он мне трогать запретил. Вот так прямо и запретил, сказал, что, если я буду по работе его новой пассии нервы мотать, он на меня Дубровцеву накляузничет, что я до сих пор покуриваю иногда, и так, еще кое о чем по мелочи, да еще и крупный головняк припишет. И доказывай потом, Элечка, что ты не верблюд! Как околдованный, ей-богу! Никого, кроме стервы той не видел и не слышал…
Я тихо фыркнула.
– Сорвать злость на Даше ты не могла. Поэтому решила сорвать ее на мне, так? – в тон ей осведомилась я.
Вот и причина постоянных придирок ко мне! Но, даже если Дарья действительно закрутила роман с начальником, я-то тут причем? Где логика? Вопросы, видимо, риторические.
Кочетова поежилась, будто замерзла, и вновь потянула в рот мундштук. Хорошая модель, кстати, в ней сразу несколько фильтров, делающих вред от курения минимальным, главное – не забывать заряжать.
– Я тогда сама не своя была, Надь, – помедлив, ответила она. – Я ж привязалась к этому козлу, полюбила его даже! По-своему, конечно… А он мне после шести лет отношений: «Другую полюбил, к ней ухожу!». Плохо мне было очень, умереть хотелось, да покончить с собой духу не хватало. Решила уйти из жизни пассивно, местный коктейль из таблеток пить перестала. А в ожидании, пока меня местная инфекция прикончит, только работой и спасалась.
Ее слова меня, мягко говоря, шокировали. Как уже было сказано, наш иммунитет еще не научился бороться с марсианскими бактериями без постоянной поддержки витаминов и в случаях, грозящих снижением иммунитета, требовал иммуностимуляторов. Из них, главным образом, и состоит местный «коктейль», который вынуждены ежедневно принимать колонисты – помимо микроэлементов, пребиотика, ну, и противозачаточных. И то, что Эльвира перестала принимать его, может быть расценено как саботирование рабочего процесса. Как минимум! Я озвучила эту мысль, однако Кочетова лишь отмахнулась. И продолжила свою исповедь.
– Я вела себя как стервоза последняя. Всем доставалось, не только тебе. Ты прости меня, Надя!
И замолчала, комкая испачканный тушью платок.
Я махнула рукой, мол, проехали. Сказать по правде, именно благодаря Кочетовой я ввела в обиход столь полезную практику как письменный обмен претензиями. Впоследствии выяснилось, что это позволило избежать проблем в будущем. Мне не обижаться, мне благодарить ее надо. Хотя, нервы она мне, конечно, помотала.
– Может, стоит вновь начать принимать лекарства? – осторожно спросила я. – Ты еще слишком молода, чтобы умирать. И потом, такое поведение безответственно по отношению к другим! Заболев сама, ты заразишь тех, кто рядом! Я по себе знаю, как тяжело переносится инфицирование местными бактериями! Никому такого не пожелаю.
Эльвира грустно усмехнулась:
– Зараза к заразе все не липнет и не липнет.
– Это не повод для шуток! – возмутилась я.
Кочетова, однако, махнула рукой и вся поникла, будто из нее позвоночник выдернули.
– Я тоже так думала, особенно когда Гедеон дней десять назад у меня прощение вымолил и предложил начать все сначала. Не потянул фею, видать. Или, может, сама Мерхушина его послала. Не знаю точно. А теперь снова не вижу в этом смысла… Надя, ответь, только честно: что побудило тебя лететь на Марс?
Я очень удивилась – и неожиданному вопросу, и такому резкому переходу с одной темы на другую. Однако Эльвира внимательно смотрела на меня, ожидая ответа. Пришлось вкратце рассказать ей историю моего становления колонистом. Реакция ее меня озадачила.
– До сегодняшнего дня я считала, что сюда заносит лишь две категории людей: непробиваемых идеалистов-романтиков, которых тянет к великим свершениям, и тех, кто бежит от чего-то. А тут на тебе! Третья категория подоспела: специально выращенные контрактники. Инкубаторские… Знаешь, Надя, ты показалась мне человечком добрым и светлым. Обидно было бы узнать о тебе что-то плохое, от чего только на другой планете и спасаться.
И замолчала. А я начала гадать, были ее слова похвалой или оскорблением.
– А ты к какой категории относишься? – поинтересовалась я меж тем.
– Ко второй, – Эльвира ответила, не задумываясь.
А после заговорила о своей жизни на Земле, и от ее рассказа у меня волосы шевелились на голове.
Летом 2104 года она, молодая цветущая женщина, новоиспеченный кандидат наук, стала женой подающего надежды биолога-вирусолога, Евгения Кочетова, и вместе с ним уехала из Москвы в далекий городок Песчанск почти на самой границе. Теперь этот городок печально знаменит тем, что на базе его работал закрытый научно-исследовательский институт по изучению вирусов и бактерий, а по сути – по разработке биологического оружия, из которого в 2107 году произошла утечка опасного вируса. Эльвира точно не знала, по какой причине это случилось, тогда она как раз находилась в отпуске по уходу за ребенком – шестимесячной дочерью Соней – и, хоть и продолжала жить в Песчанске, на работу не ходила. Зато ее муж, Женя, был в тот момент в НИИ, так что об утечке узнал одним из первых. К счастью, в момент утечки вируса он находился вне самой лаборатории, так что у него появилась возможность сразу броситься домой, схватить жену и дочь в охапку и бежать из города, пока его не закрыли на карантин. Он прекрасно знал свойства вырвавшегося на свободу вируса, в частности, что он особо опасен для детей до года – у заразившихся им грудничков в связи с особенностями иммунной системы шансы на выздоровление были невелики. Так что наплевал и на карьеру, и на долг, и на все служебные инструкции – ребенок был для него важнее.
Спасение дочери он видел в том, чтобы сейчас, пока город не закрыли, обрубив все сообщение с внешним миром, уехать подальше от Песчанска. И как можно быстрее. В планах у беглецов было добраться до станции монорельса Вязовое, находящейся в сорока пяти километрах севернее Песчанска, и сесть в поезд, едущий в любом направлении от закрытого городка. Билетов у них не было, но Кочетовы готовы были заплатить за проезд всеми имеющимися у них деньгами и золотыми украшениями Эльвиры. Зарплаты у проводников на столь непопулярных маршрутах небольшие, и Кочетовы были уверены в успехе своего плана.
Эльвира, сама биолог, и не думала спорить с мужем – быстро собрала самое необходимое, и семья Кочетовых поспешила покинуть город. За пределы Песчанска они даже смогли выехать на аэрокаре. Однако, когда до станции Вязовое, следующей после станции Песчанск, оставалось всего пять километров, в воздухе начали летать боевые дроны, высматривая нарушителей карантина. Так что дальше Кочетовым и еще одной семье работников все того же НИИ с двумя мальчиками-близнецами чуть младше Сони, встретившейся им по пути, пришлось идти пешком, прячась от беспилотников и военных патрулей. Город закрыли на карантин через два часа после ЧП. А в качестве обеспечительных мер нагнали военных, которые взяли Песчанск в кольцо. И хотелось бы сказать, что успели, но…
Конечно, побег был нарушением карантина и еще нескольких положений действующего законодательства. Но, справедливости ради, следует сказать, что ни у кого из решившихся на этот отчаянный шаг симптомов болезни не наблюдалось, и опасности распространения инфекции, по мнению Эли и ее мужа, не было. Они просто хотели спасти детей.
Планам беглецов не суждено было сбыться – один из дронов их все же заметил. К счастью, у него не было задачи сразу открывать огонь на поражение, так что Кочетовы и их товарищи по несчастью смогли продолжить путь. Однако, сигнал об обнаружении беглецов дрон все же передал, и ближайший патруль должен был вот-вот приехать, чтобы арестовать нарушителей карантина. Хорошо еще, что случилось это почти у самой станции «Вязовое», куда известие о карантине еще не успело дойти, а воздух уже сотрясался от низкого гула, знаменуя скорое прибытие поезда.
Патрульный аэрокар показался как раз в тот момент, когда поезд уже стоял на станции, а беглецы, заплатив проводнице, грузились в вагон. Сначала семья с близнецами, потом Женя с Соней. Эльвира замешкалась, чтобы приобрести в станционной аптеке питание для дочки и кое-что из лекарств – в пути она повредила ногу. И увидела подъезжающий к станции патруль. Представила, как ее мужа и дочь вытаскивают из поезда и возвращают в Песчанск, где девочку ждали тяжелая болезнь и, как следствие ее, смерть или инвалидность, и вмиг приняла решение – бросилась к аэрокару, горстями швыряя в него сухую смесь для питания грудничков и крича, что распыляет заразу. Патрульные поверили и заперлись в аэрокаре. Так Кочетова выиграла немного времени для своей семьи и других беглецов – поезд отъехал от станции раньше, чем очнулся патруль.
Когда военные в том аэрокаре получили данные с внешнего анализатора, Эльвире мало не показалось.
– Так меня отделали, что чуть не сдохла раньше, чем до Песчанска довезли, – глухо говорила она, рассматривая носки своих ботинок. – И Женя, дурачок, с поезда спрыгнул, на помощь мне бросился… Там его и застрелили. Но хоть Соню спасли, уехала моя девочка неизвестно куда.
И замолчала, внутренне снова переживая ужас четырнадцатилетней давности.
– Ты пыталась найти дочь? – тихо спросила я, собравшись с духом.
Эльвира скупо кивнула.
– Конечно, пыталась. Только начать искать я смогла лишь через шесть лет, когда обрела, наконец, некое подобие свободы. Карантин-то тогда официально объявлен не был, дела НИИ засекречены, стало быть, и состава преступления официально нет.
Я потрясенно молчала. Нет, я, конечно, знала из разговоров и по Дашиным обмолвкам, что ситуация серьезная, но чтоб настолько!
Но тандем ученых, стихийно расширившийся до квартета после вовлечения в эксперименты талантливого биоинженера Кристофера Лэнгли и самой Эльвиры, не сдавался, создавая новые виды гибридных бактерий. В прошлом году им вроде бы улыбнулась удача – сразу два экспериментальных штамма бактерий прижились на опытных участках и даже начали стабильно выделять то, что требуется. Правда, в условиях Марса снова начали дохнуть – на этот раз, для разнообразия, не все и не сразу, а только две трети и через несколько дней. Это была уже почти победа!
Потом Хоффмайер обратил внимание на то, оставшаяся треть бактерий выжила, поедая останки сородичей, и ему пришло в голову, что гибридам в реальных условиях просто не хватало еды, конкретно – органики. Иными словами, углерод для них был сродни пустой похлебке, в то время как органика – ломящийся от угощений праздничный стол. И началась великое противостояние биологов и ботаников за, простите, отходы жизнедеятельности колонистов…
Тут я не выдержала – засмеялась. Эльвира тоже, правда, недолго.
– Гедеон с ассистентами Коростылевой едва на кулаках не сошлись! – взахлеб рассказывала она с азартным блеском в глазах. – Точно побили бы друг друга, если б гвардейцы вовремя их не растащили! И все ради чего? Да из-за гумуса, ха! Я даже пожалела, что «бой века» не состоялся. В итоге договорились делиться – тридцать на семьдесят. Тридцать процентов дневной «выработки» нам, остальное на теплицы и оранжерею. Потому что генерал сказал, что научные опыты это хорошо, но кушать хочется уже сейчас и, как минимум, три раза в день. Вот так!
– Даже представить боюсь, как эти проценты отмеряют… – пробормотала я себе под нос и вновь обратилась в слух.
После того, как бактерии в дикой среде благотворно отреагировали на подкормку, дела, казалось, пошли на лад. Однако с недавних пор бактерии снова начали погибать. За последние три месяца все опытные участки за пределами колонии опустели. Вот Хоффмайер и искал причину. Новое озарение на этот счет у него появилось как раз тогда, когда он вместе с убийцей ехал к месту своей гибели.
– Вот, смотри, – покопавшись в памяти голопланшета, Эльвира открыла сообщение, полученное, согласно дате и времени, за полтора часа до смерти начальника биолаборатории.
«Эльза, я понял, почему гибли бактерии!!! Ты не поверишь, как все просто!!! Хочу кое-что проверить, но, думаю, моя гипотеза подтвердится. Вернусь – расскажу! Может, поужинаем у меня?». Вот, собственно, и все.
– И все, – сообразно моим мыслям повторила Эльвира. – Это его последнее сообщение. Теперь мне предстоит выяснять, что это за простая причина, по которой мы до сих пор не вывели гибриды, способные с нуля создать пригодную для дыхания атмосферу. Как я рада-а… Даже не представляешь!
Сказано это было, разумеется, с сарказмом. С таким искренним злым сарказмом, что я ей поверила – Эльвире действительно не было резона убивать начальника. Кроме того…
– И никаких догадок? – удивилась я.
Кочетова покачала головой и снова не сдержала нервозности. Понятно, досадует на резко увеличившийся объем работы и ответственности. И наверняка скорбит по Хоффмайеру.
– У вас были отношения? – поинтересовалась я, на секунду замявшись.
Все же неловко задавать столь личный вопрос едва знакомому человеку.
– Были, – не стала отпираться Эльвира. – Почти шесть лет. Он из первой волны колонистов, я из второй…
– Из второй?! – я не сдержала удивленного возгласа.
И только потом вспомнила, что перебивать нехорошо.
– Прости, я очень удивилась, – смутилась я. – Но ты так молодо выглядишь…
Кажется, я ей польстила, сама того не желая. Но и не погрешила против истины – Эльвире на вид больше тридцати не дать. Тридцать пять, в крайнем случае.
– Мне сорок один, – нарочито безразличным тоном ответила женщина, однако по довольной улыбке, притаившейся в уголках губ, я поняла, что нежданным комплиментом она довольна. – И я действительно прилетела сюда восемь лет назад, на «Марсе-2».
Потом Эльвира вновь вернулась к рассказу о своих отношениях с Хоффмайером.
– Мы оба много пережили, оба помним то время, когда всего этого – она обвела взглядом теплицу, одновременно указывая мундштуком на жилой модуль – здесь не было, только бескрайняя красная пустыня. Характеры у обоих непростые, но общее дело сближает. Вот и у нас закрутилось незаметно как-то. Не отходя от микроскопа, как говорится…
И невесело рассмеялась. А после вновь поднесла платок к глазам.
– Шесть лет в отношениях, потом случился разрыв… Потому что Мерхушина перед ним задницей крутила! – зло прошипела она, сжав мундштук так, что побелели пальцы. – Гедеона и так кризис среднего возраста одолел, будь он неладен, а тут еще и подружка твоя! Ну, он к ней и переметнулся…
– К Даше?! – я ей не поверила. – Бред какой-то!
Дарья, в отличие от меня, с влюбленностями и устройством личной жизни не торопилась, спутника жизни выбирала тщательно и придирчиво, причем исключительно из гвардии генерала и из космопилотов. Из молодых, сильных и внешне привлекательных. И вдруг Хоффмайер? Лысеющий мужчина за сорок пять, с непривлекательными, будто топором вырубленными чертами лица, не орел, да еще и ростом ниже самой Даши… В голове не укладывается!
– К ней, Надя, к ней, – голос Кочетовой так и сочился ядом. – На молодое тело старого козла потянуло! Я отпустила, конечно же. Еще и пинком на дорожку сопроводила бы, да нам по работе друг от друга деваться некуда. И Мерхушину он мне трогать запретил. Вот так прямо и запретил, сказал, что, если я буду по работе его новой пассии нервы мотать, он на меня Дубровцеву накляузничет, что я до сих пор покуриваю иногда, и так, еще кое о чем по мелочи, да еще и крупный головняк припишет. И доказывай потом, Элечка, что ты не верблюд! Как околдованный, ей-богу! Никого, кроме стервы той не видел и не слышал…
Я тихо фыркнула.
– Сорвать злость на Даше ты не могла. Поэтому решила сорвать ее на мне, так? – в тон ей осведомилась я.
Вот и причина постоянных придирок ко мне! Но, даже если Дарья действительно закрутила роман с начальником, я-то тут причем? Где логика? Вопросы, видимо, риторические.
Кочетова поежилась, будто замерзла, и вновь потянула в рот мундштук. Хорошая модель, кстати, в ней сразу несколько фильтров, делающих вред от курения минимальным, главное – не забывать заряжать.
– Я тогда сама не своя была, Надь, – помедлив, ответила она. – Я ж привязалась к этому козлу, полюбила его даже! По-своему, конечно… А он мне после шести лет отношений: «Другую полюбил, к ней ухожу!». Плохо мне было очень, умереть хотелось, да покончить с собой духу не хватало. Решила уйти из жизни пассивно, местный коктейль из таблеток пить перестала. А в ожидании, пока меня местная инфекция прикончит, только работой и спасалась.
Ее слова меня, мягко говоря, шокировали. Как уже было сказано, наш иммунитет еще не научился бороться с марсианскими бактериями без постоянной поддержки витаминов и в случаях, грозящих снижением иммунитета, требовал иммуностимуляторов. Из них, главным образом, и состоит местный «коктейль», который вынуждены ежедневно принимать колонисты – помимо микроэлементов, пребиотика, ну, и противозачаточных. И то, что Эльвира перестала принимать его, может быть расценено как саботирование рабочего процесса. Как минимум! Я озвучила эту мысль, однако Кочетова лишь отмахнулась. И продолжила свою исповедь.
– Я вела себя как стервоза последняя. Всем доставалось, не только тебе. Ты прости меня, Надя!
И замолчала, комкая испачканный тушью платок.
Я махнула рукой, мол, проехали. Сказать по правде, именно благодаря Кочетовой я ввела в обиход столь полезную практику как письменный обмен претензиями. Впоследствии выяснилось, что это позволило избежать проблем в будущем. Мне не обижаться, мне благодарить ее надо. Хотя, нервы она мне, конечно, помотала.
– Может, стоит вновь начать принимать лекарства? – осторожно спросила я. – Ты еще слишком молода, чтобы умирать. И потом, такое поведение безответственно по отношению к другим! Заболев сама, ты заразишь тех, кто рядом! Я по себе знаю, как тяжело переносится инфицирование местными бактериями! Никому такого не пожелаю.
Эльвира грустно усмехнулась:
– Зараза к заразе все не липнет и не липнет.
– Это не повод для шуток! – возмутилась я.
Кочетова, однако, махнула рукой и вся поникла, будто из нее позвоночник выдернули.
– Я тоже так думала, особенно когда Гедеон дней десять назад у меня прощение вымолил и предложил начать все сначала. Не потянул фею, видать. Или, может, сама Мерхушина его послала. Не знаю точно. А теперь снова не вижу в этом смысла… Надя, ответь, только честно: что побудило тебя лететь на Марс?
Я очень удивилась – и неожиданному вопросу, и такому резкому переходу с одной темы на другую. Однако Эльвира внимательно смотрела на меня, ожидая ответа. Пришлось вкратце рассказать ей историю моего становления колонистом. Реакция ее меня озадачила.
– До сегодняшнего дня я считала, что сюда заносит лишь две категории людей: непробиваемых идеалистов-романтиков, которых тянет к великим свершениям, и тех, кто бежит от чего-то. А тут на тебе! Третья категория подоспела: специально выращенные контрактники. Инкубаторские… Знаешь, Надя, ты показалась мне человечком добрым и светлым. Обидно было бы узнать о тебе что-то плохое, от чего только на другой планете и спасаться.
И замолчала. А я начала гадать, были ее слова похвалой или оскорблением.
– А ты к какой категории относишься? – поинтересовалась я меж тем.
– Ко второй, – Эльвира ответила, не задумываясь.
А после заговорила о своей жизни на Земле, и от ее рассказа у меня волосы шевелились на голове.
Летом 2104 года она, молодая цветущая женщина, новоиспеченный кандидат наук, стала женой подающего надежды биолога-вирусолога, Евгения Кочетова, и вместе с ним уехала из Москвы в далекий городок Песчанск почти на самой границе. Теперь этот городок печально знаменит тем, что на базе его работал закрытый научно-исследовательский институт по изучению вирусов и бактерий, а по сути – по разработке биологического оружия, из которого в 2107 году произошла утечка опасного вируса. Эльвира точно не знала, по какой причине это случилось, тогда она как раз находилась в отпуске по уходу за ребенком – шестимесячной дочерью Соней – и, хоть и продолжала жить в Песчанске, на работу не ходила. Зато ее муж, Женя, был в тот момент в НИИ, так что об утечке узнал одним из первых. К счастью, в момент утечки вируса он находился вне самой лаборатории, так что у него появилась возможность сразу броситься домой, схватить жену и дочь в охапку и бежать из города, пока его не закрыли на карантин. Он прекрасно знал свойства вырвавшегося на свободу вируса, в частности, что он особо опасен для детей до года – у заразившихся им грудничков в связи с особенностями иммунной системы шансы на выздоровление были невелики. Так что наплевал и на карьеру, и на долг, и на все служебные инструкции – ребенок был для него важнее.
Спасение дочери он видел в том, чтобы сейчас, пока город не закрыли, обрубив все сообщение с внешним миром, уехать подальше от Песчанска. И как можно быстрее. В планах у беглецов было добраться до станции монорельса Вязовое, находящейся в сорока пяти километрах севернее Песчанска, и сесть в поезд, едущий в любом направлении от закрытого городка. Билетов у них не было, но Кочетовы готовы были заплатить за проезд всеми имеющимися у них деньгами и золотыми украшениями Эльвиры. Зарплаты у проводников на столь непопулярных маршрутах небольшие, и Кочетовы были уверены в успехе своего плана.
Эльвира, сама биолог, и не думала спорить с мужем – быстро собрала самое необходимое, и семья Кочетовых поспешила покинуть город. За пределы Песчанска они даже смогли выехать на аэрокаре. Однако, когда до станции Вязовое, следующей после станции Песчанск, оставалось всего пять километров, в воздухе начали летать боевые дроны, высматривая нарушителей карантина. Так что дальше Кочетовым и еще одной семье работников все того же НИИ с двумя мальчиками-близнецами чуть младше Сони, встретившейся им по пути, пришлось идти пешком, прячась от беспилотников и военных патрулей. Город закрыли на карантин через два часа после ЧП. А в качестве обеспечительных мер нагнали военных, которые взяли Песчанск в кольцо. И хотелось бы сказать, что успели, но…
Конечно, побег был нарушением карантина и еще нескольких положений действующего законодательства. Но, справедливости ради, следует сказать, что ни у кого из решившихся на этот отчаянный шаг симптомов болезни не наблюдалось, и опасности распространения инфекции, по мнению Эли и ее мужа, не было. Они просто хотели спасти детей.
Планам беглецов не суждено было сбыться – один из дронов их все же заметил. К счастью, у него не было задачи сразу открывать огонь на поражение, так что Кочетовы и их товарищи по несчастью смогли продолжить путь. Однако, сигнал об обнаружении беглецов дрон все же передал, и ближайший патруль должен был вот-вот приехать, чтобы арестовать нарушителей карантина. Хорошо еще, что случилось это почти у самой станции «Вязовое», куда известие о карантине еще не успело дойти, а воздух уже сотрясался от низкого гула, знаменуя скорое прибытие поезда.
Патрульный аэрокар показался как раз в тот момент, когда поезд уже стоял на станции, а беглецы, заплатив проводнице, грузились в вагон. Сначала семья с близнецами, потом Женя с Соней. Эльвира замешкалась, чтобы приобрести в станционной аптеке питание для дочки и кое-что из лекарств – в пути она повредила ногу. И увидела подъезжающий к станции патруль. Представила, как ее мужа и дочь вытаскивают из поезда и возвращают в Песчанск, где девочку ждали тяжелая болезнь и, как следствие ее, смерть или инвалидность, и вмиг приняла решение – бросилась к аэрокару, горстями швыряя в него сухую смесь для питания грудничков и крича, что распыляет заразу. Патрульные поверили и заперлись в аэрокаре. Так Кочетова выиграла немного времени для своей семьи и других беглецов – поезд отъехал от станции раньше, чем очнулся патруль.
Когда военные в том аэрокаре получили данные с внешнего анализатора, Эльвире мало не показалось.
– Так меня отделали, что чуть не сдохла раньше, чем до Песчанска довезли, – глухо говорила она, рассматривая носки своих ботинок. – И Женя, дурачок, с поезда спрыгнул, на помощь мне бросился… Там его и застрелили. Но хоть Соню спасли, уехала моя девочка неизвестно куда.
И замолчала, внутренне снова переживая ужас четырнадцатилетней давности.
– Ты пыталась найти дочь? – тихо спросила я, собравшись с духом.
Эльвира скупо кивнула.
– Конечно, пыталась. Только начать искать я смогла лишь через шесть лет, когда обрела, наконец, некое подобие свободы. Карантин-то тогда официально объявлен не был, дела НИИ засекречены, стало быть, и состава преступления официально нет.
