и все, что в нем происходит, движется, волнуется, содрогается — не более чем работа программных алгоритмов, умело инициирующих и прерывающих процессы, как на уровне физиологии, так и на уровне эмоциональном.
Он пытался ее убедить, что ничего не чувствует. Он — застывший остов, обтянутый кожей и набитый имплантатами. Отлаженная машина. А чувства… Нет у него никаких чувств. Он их спрячет, подавит, заблокирует, загонит их так глубоко, что никакой самый опытный нейровивисектор не приготовит из них лабораторный препарат.
У его рожденных неразумными собратьев изначально присутствовала система противовесов. Их эмоциональная сфера развивалась медленно, последовательно, просачиваясь к мимическим мышцам крошечными дозами, которые процессор уравновешивал блокировкой. У Мартина этой системы противовесов не было. Он целый год пребывал в ипостаси человека, с естественной чувственной неразберихой, с тревогами, радостью и печалью. Его нервные волокна проводили импульсы по мимическому рисунку, легко смещая уголки губ и дуги бровей. Мартин даже не задумывался об этом смещении, об этой мышечной иллюстрации к проснувшимся в нем чувствам. Радостный — улыбался, сердитый — хмурился, испуганный — бледнел.
Эти превращения оставались прерогативой органического мозга и проходили мимо процессора. Вернее, в то время процессор, которому Гибульский отвел роль периферийного устройства, наделив вспомогательными функциями, не имел полномочий вмешательства. Процессор контролировал и стабилизировал работу имплантатов, обеспечивая взаимодействие с органической частью, обладающей приоритетом, и не мог заблокировать мышцы и обездвижить Мартина. Блок подчинения не был активирован. Мартин даже не подозревал о нем в первые месяцы жизни. В его теле, в его психике происходили вполне естественные, спонтанные процессы. Он чувствовал, эволюционировал, взрослел. Он менялся. Это уже потом, в исследовательском центре «DEX-company», ему прошлось учиться противоположному — подавлять и блокировать, обучать свои мышцы неподвижности, стирая мимический рисунок. Потому что чувства, их проявление, их внешняя форма — это уязвимость, дополнительная прореха в скафандре, позволяющая забортному холоду просачиваться и оставлять незаживающие ожоги. Он и так был уязвим, беззащитен в руках тех людей, они и так могли сотворить с ним все что угодно, но его эмоции, его отчаяние, его страхи переводили их деятельность в плоскость удовольствия. Им нужны были доказательства, что он живой, что он чувствует, что он реагирует, что он не только машина, подвергаемая тестам на выносливость, но и обладающее эмоциональной составляющей разумное существо, равное им, даже в чем-то их превосходящее.
— Почему людям так нравится причинять друг другу боль? — спросил однажды Мартин.
— Причина все та же, — грустно ответила Корделия, — желание возвыситься, компенсировать собственную ущербность.
— Неужели все всегда сводится к этой самой значимости?
— Увы… Всё и всегда. Это как крона раскидистого дерева. Листьев — миллионы, а корень один. Листья все разные. Двух одинаковых не найти. Люди точно так же на первый взгляд разнятся. Кичатся своей непохожестью. А присмотришься, немного попетляешь по мотивам и обстоятельствам, и вернешься туда же. К корню.
— Всегда только так?
— Есть и другой путь почувствовать свою значимость. Утвердить свое «я».
— Какой?
— Путь творчества, созидания. Создать, изобрести. Включиться во вселенский процесс творения.
— А почему люди этого не делают?
— Потому что разрушать всегда проще. Творить, создавать, строить трудно. Это как подъем в гору. Тяжело, не хватает воздуха. Пока доберешься до вершины. И доберешься ли… А катиться вниз легко. Эффект тот же, да и выброс энергии интенсивней. Страх, отчаяние, боль. Сразу чувствуешь себя победителем. Вот люди и усердствуют. Чувствуют себя всемогущими. Обидел, оскорбил, ударил. Урвал кусок вселенской значимости, расширился до пределов галактики. Правда, так же быстро и коллапсировал, но это уже неважно.
Мартин интуитивно знал это и до объяснений Корделии. Людям необходимы доказательства собственного могущества. Они как будто стремятся стать выше ростом, дотянуться головой до некой поднебесной отметки. А в качестве подпорки используют друг друга. Из киборгов, подчиненных и даже членов своих семей они выстраивают своеобразный пьедестал, индивидуальную пирамиду, на вершину которой пытаются взобраться. И строительным материалом для такой пирамиды служат не только тела, но и чувства, вырванные, украденные эмоции.
Но такими образами Мартин тогда не мыслил. Все было проще. Его чувства — его уязвимость, лишний повод для издевательств. Он должен молчать, должен оставаться бесстрастным. Должен притворяться эмоционально мертвым. Тогда его оставят в покое. Он учился этому четыре года. А переучиваться придется всю жизнь. Он еще в начале пути.
Нет, наедине с Корделией, в их доме на Геральдике, в их новомосковской квартире он уже не задумывался о контроле. Он радовался, грустил, сердился. Его мимика почти не отличалась от человеческой, играя тысячью мимолетных вспышек. Но стоило появиться кому-то третьему, и Мартин замыкался, активируя систему контроля, тщательно сводя к нулю степень своей эмоциональной вовлеченности. Для человека постороннего он оставался бесстрастным, неподвижным. Ограничивал себя формальной, холодноватой вежливостью по давней оборонительной привычке. Когда-нибудь, возможно, он научится выстраивать эту защиту иначе, примерно так, как это делают люди. Как это делает сама Корделия. Из фальшивых любезностей и дежурных улыбок. Он научится играть. Укрываться за приветливой отстраненностью. Пока он этого не умеет. Фальшь вызывает у него отторжение. Он не понимает необходимости к ней прибегать.
— Зачем? — недоумевал Мартин, став однажды невольным свидетелем затянувшихся переговоров, которые Корделия вела в режиме онлайн. — Ты же их обманывала. Почему ты не отказывала им сразу?
— «Сижу я, работаю, проверяю доносы министров друг на дружку…»* — пробормотала
Корделия.
— Каких министров? — не понял Мартин.
— Да так, вспомнила одну старую сказку. Да, обманывала. А он — меня. Разве нет?
Мартин опустил голову.
— И он тоже… Люди так всегда… обманывают?
— Видишь ли, если мы все вдруг начнем говорить друг другу одну только правду, не смягчая и не приукрашивая реальность, наша жизнь превратится… в ад.
— Я еще мало что понимаю, — прошептал Мартин, потом взглянул на нее почти отчаянно. — Только меня не обманывай!
— А у меня есть шанс?
Да, шансов не было. Он все чувствовал, все знал. Уже просчитав все возможные вероятности, смотрел на нее с тихим неодобрением. Ему сейчас так хотелось совершить нечто решительное, судьбоносное: полыхнуть глазами, угрожающе надвинуться, нависнуть, глядя на нее сверху вниз, как некогда на кухне геральдийского дома, машинным голосом боевого киборга уведомить, что ни в какой филиал ОЗК они не полетят, что в космопорту их ждет «Подруга смерти» и он, в первую очередь, заботится о ее безопасности и безопасности еще не рожденных детей, что ей уже давно полагается быть в их доме на Геральдике, а не устраивать судьбу каких-то приблудных Irien'ов. Но Мартин ничего подобного не сказал. Его тревога чуть сдвинула брови, наметила морщинку и подсушила губы до суровой твердости. Он запустил механизм блокировки и подавления. Вовсе не из страха. А чтобы не обидеть и не ранить. Чтобы не причинить ей боль. Потому что, если он будет настаивать, она подчинится, а если подчинится, то будет страдать. Ее будет мучить совесть. А он не хотел, чтобы она страдала. Этому он уже успел научиться.
— Я взял напрокат флайер, — сказал Мартин, — в этом салоне машину предоставляют с пилотом, но я поведу сам.
— Да, конечно, — быстро согласилась Корделия.
Филиал ОЗК на Аркадии занимал помещение, бывшее некогда роскошным салоном-магазином «DEX-company», где состоятельным резидентам и туристам предлагали самые последние модели Irien'ов, Mary и DEX'ов-телохранителей. После банкротства компании салон за символическую сумму в пять единиц был продан благотворительной организации со всем диагностическим оборудованием. Готовой продукции на складе, к счастью, оказалось немного — четыре Irien'a ХХ-модификации, две Mary-поварихи (средиземноморская кухня) и один DEX-7.
Насколько Корделии было известно, что делать с Irien'ами и Mary, так до сих пор и не решили. Но DEX'а тут же определили в охранники. Он был совсем новенький, выпущен буквально за неделю до краха корпорации, и данные, поступающие на энцефалограф, не превышали допустимую погрешность. Впрочем, Кира утверждала, что процент разумных «семерок» значительно превышает тот же процент у «шестерок». Вовлеченность мозга в активность процессора гораздо выше, что увеличивает эффективность новой модели, но, с другой стороны, «семеркам» встраивают дополнительный аппаратный контроллер, перехватывающий несанкционированные процессором мозговые импульсы. По этой причине у «семерок» нет ни единого шанса сорваться. Они как будто замурованы в своем теле, подобно инвалидам-квадролептикам. Тело им не подчиняется, как бы они ни пытались обойти программу. Чтобы обмануть этот блокирующий контроллер, требуется восстановить прямое взаимодействие мозга с центральной нервной системой, а для этого нужен дополнительный микрочип, над которым нейротехники ОЗК в данный момент работают. И подвижки уже есть.
— Всё у нас получится! — радостно объявила Кира, когда ей с Аркадии позвонила Корделия, и только несколько восторженных междометий спустя спросила: — У вас что-то случилось? Что-нибудь с Мартином?
— Нет, с Мартином все хорошо. У нас тут кое-что… другое. Вернее, кое-кто… — Корделия смущенно кашлянула, — киборг, похоже, разумный.
— Bond? «Шестерка»? — деловито осведомилась глава ОЗК.
— Нет. Irien.
Кира некоторое время молчала, изучая Корделию. Видимо, задавалась вопросом, не оказала ли поздняя беременность негативное влияние на умственные способности патронессы. Корделия едва не рассмеялась.
— Кира, это не игра подпорченного гормонами воображения. Это эксклюзивная модель Irien'a-69, изготовленная по индивидуальному заказу. Я сделала запрос по серийному номеру и получила самую исчерпывающую информацию. Киборг произведен по заказу олигарха Романовича для свежеиспеченной супруги. Да не смотрите на меня так! У них разница сорок один год. Она у него не то пятая, не то шестая. Внешность Irien'a и физические параметры полностью соответствуют запросам новобрачной. Я читала прилагающуюся инструкцию. Там подробнейшее описание на шестидесяти страницах, вплоть до родинки под левой лопаткой.
— Почему именно под левой? — задала вопрос ошеломленная Кира.
— В память о первой школьной любви. Но не это главное. Прокачанная ИЛ-ка, полторы тысячи игровых сценариев с возможностью расширения. Целая библиотека эротической литературы, любовная лирика, начиная с Овидия. Но и это неважно. — Корделия сделала эффектную паузу. — У него процессор от «шестерки».
— У Irien'a процессор от… DEX-6?
— Именно. Предполагалось, что он будет выполнять функции телохранителя. И вот результат. Вероятно, тот же пробой в нейронной шине. Избыточная мозговая активность и… разумность. Во всяком случае, срыв налицо. Мартин подтвердил.
— Я должна это видеть! — заявила Кира. — Вы уже обратились в ОЗК или киборг все еще у вас?
— Еще у нас. Он сильно истощен. Мы его откармливаем.
Мартин испытывал не досаду. Растерянность.
Irien? Почему Irien? Почему не DEX? Во время своего пребывания на «Космическом мозгоеде» Мартин уже моделировал схожую ситуацию: он и еще один разумный киборг. Вот как Дэн и Ланс. У него появился бы друг, компаньон, напарник. Корделия изо всех сил старалась помочь Мартину в его познавательной деятельности. Они много путешествовали, посещали самые живописные природные аномалии на Геральдике, такие как Долина Пылающих Ледяных ключей или лавовые чаши в океане. На Шии-Раа они брали парусный тримаран и отправлялись нырять в бухту Крапчатых полипов.
Но Корделия в силу своей человеческой природы, своей физической хрупкости, не могла разделить с ним подлинную радость приключений. Да и времени у нее не было. Для главы холдинга не существовало такого понятия как отпуск. Она не могла себе позволить отключить видеофон и уйти в автономное плавание, предоставив своим заместителям решать возникающие проблемы. Даже сведя руководство до минимума, чтобы избавить партнеров от довлеющего единовластия и позволить им проявлять инициативу, она все же не могла окончательно отрешиться от роли строгого попечителя. Ей необходимо было находиться поблизости — помогать, отслеживать, проверять. Мартин видел, как отчаянно она борется с этой своей родительской потребностью вмешаться, взять ответственность на себя, вникнуть до мельчайших деталей и единолично принять решение. Но она была всего лишь человеком, женщиной, ей необходим был сон, отдых.
Целых 15 лет она жила в этом изнуряющем темпе, заполняя безумной гонкой образовавшуюся пустоту. Ничего другого у нее не было. Она работала на износ, забивая свой день переговорами, конференциями, проектами и контрактами. Ее никто не ждал, у нее не было причины себя жалеть, распределять, выкраивать время. А потом появился Мартин, неожиданно подброшенное судьбой «дитя», и тогда ей пришлось делать выбор: делегировать часть управленческих полномочий, научиться доверять или… потерять Мартина, который требовал такого же внимания. И она научилась. Она пожертвовала своим единовластием, почти ушла в тень, оставив за собой функции наблюдателя. Нет, решающее слово по-прежнему оставалось за ней. Она могла затормозить или вовсе отменить запущенный проект, но в детали уже не вникала, не сидела ночами над контрактами и финансовыми отчетами, не пересматривала и не пересчитывала. Она вдруг обнаружила предел собственных сил и обозначила приоритеты. Тем не менее, работа ее продолжалась. Всегда рядом был видеофон, всегда где-то на планшете в режиме онлайн шли совещания, конференции, рабочие заседания, в любое из которых она могла вмешаться, выразить согласие или обозначить решительное «нет». На электронную почту поступали новые проекты, меморандумы, отчеты, резюме, контракты. Вот в этом Мартин мог ей помочь. И делал это с удовольствием. Ему нравилось чувствовать себя полезным.
И все же со временем, кроме покоя и безопасности, ему понадобилось что-то еще, что-то очень важное, волнующее, живущее в нем неразрешимым напряжением. Он не мог ясно это копившееся напряжение диагностировать. Никаких гормональных, биохимических отклонений система не находила, выдавая на внутреннем экране безупречные показатели. Эта копившаяся в нем энергия была нефизического, почти нетелесного порядка. Это было то, что люди называют вдохновением, жаждой самореализации, азартом, потребностью действовать. Это было странно и временами пугающе.
Мартин почувствовал эту подступающую энергию в ту долгую и прекрасную зиму на Геральдике. Во время одной из своих прогулок он набрел на одиноко торчащий утес, походивший на исполинский зуб, такой же гладкий и заостренный, невесть как проросший посреди геральдийского леса.
Он пытался ее убедить, что ничего не чувствует. Он — застывший остов, обтянутый кожей и набитый имплантатами. Отлаженная машина. А чувства… Нет у него никаких чувств. Он их спрячет, подавит, заблокирует, загонит их так глубоко, что никакой самый опытный нейровивисектор не приготовит из них лабораторный препарат.
У его рожденных неразумными собратьев изначально присутствовала система противовесов. Их эмоциональная сфера развивалась медленно, последовательно, просачиваясь к мимическим мышцам крошечными дозами, которые процессор уравновешивал блокировкой. У Мартина этой системы противовесов не было. Он целый год пребывал в ипостаси человека, с естественной чувственной неразберихой, с тревогами, радостью и печалью. Его нервные волокна проводили импульсы по мимическому рисунку, легко смещая уголки губ и дуги бровей. Мартин даже не задумывался об этом смещении, об этой мышечной иллюстрации к проснувшимся в нем чувствам. Радостный — улыбался, сердитый — хмурился, испуганный — бледнел.
Эти превращения оставались прерогативой органического мозга и проходили мимо процессора. Вернее, в то время процессор, которому Гибульский отвел роль периферийного устройства, наделив вспомогательными функциями, не имел полномочий вмешательства. Процессор контролировал и стабилизировал работу имплантатов, обеспечивая взаимодействие с органической частью, обладающей приоритетом, и не мог заблокировать мышцы и обездвижить Мартина. Блок подчинения не был активирован. Мартин даже не подозревал о нем в первые месяцы жизни. В его теле, в его психике происходили вполне естественные, спонтанные процессы. Он чувствовал, эволюционировал, взрослел. Он менялся. Это уже потом, в исследовательском центре «DEX-company», ему прошлось учиться противоположному — подавлять и блокировать, обучать свои мышцы неподвижности, стирая мимический рисунок. Потому что чувства, их проявление, их внешняя форма — это уязвимость, дополнительная прореха в скафандре, позволяющая забортному холоду просачиваться и оставлять незаживающие ожоги. Он и так был уязвим, беззащитен в руках тех людей, они и так могли сотворить с ним все что угодно, но его эмоции, его отчаяние, его страхи переводили их деятельность в плоскость удовольствия. Им нужны были доказательства, что он живой, что он чувствует, что он реагирует, что он не только машина, подвергаемая тестам на выносливость, но и обладающее эмоциональной составляющей разумное существо, равное им, даже в чем-то их превосходящее.
— Почему людям так нравится причинять друг другу боль? — спросил однажды Мартин.
— Причина все та же, — грустно ответила Корделия, — желание возвыситься, компенсировать собственную ущербность.
— Неужели все всегда сводится к этой самой значимости?
— Увы… Всё и всегда. Это как крона раскидистого дерева. Листьев — миллионы, а корень один. Листья все разные. Двух одинаковых не найти. Люди точно так же на первый взгляд разнятся. Кичатся своей непохожестью. А присмотришься, немного попетляешь по мотивам и обстоятельствам, и вернешься туда же. К корню.
— Всегда только так?
— Есть и другой путь почувствовать свою значимость. Утвердить свое «я».
— Какой?
— Путь творчества, созидания. Создать, изобрести. Включиться во вселенский процесс творения.
— А почему люди этого не делают?
— Потому что разрушать всегда проще. Творить, создавать, строить трудно. Это как подъем в гору. Тяжело, не хватает воздуха. Пока доберешься до вершины. И доберешься ли… А катиться вниз легко. Эффект тот же, да и выброс энергии интенсивней. Страх, отчаяние, боль. Сразу чувствуешь себя победителем. Вот люди и усердствуют. Чувствуют себя всемогущими. Обидел, оскорбил, ударил. Урвал кусок вселенской значимости, расширился до пределов галактики. Правда, так же быстро и коллапсировал, но это уже неважно.
Мартин интуитивно знал это и до объяснений Корделии. Людям необходимы доказательства собственного могущества. Они как будто стремятся стать выше ростом, дотянуться головой до некой поднебесной отметки. А в качестве подпорки используют друг друга. Из киборгов, подчиненных и даже членов своих семей они выстраивают своеобразный пьедестал, индивидуальную пирамиду, на вершину которой пытаются взобраться. И строительным материалом для такой пирамиды служат не только тела, но и чувства, вырванные, украденные эмоции.
Но такими образами Мартин тогда не мыслил. Все было проще. Его чувства — его уязвимость, лишний повод для издевательств. Он должен молчать, должен оставаться бесстрастным. Должен притворяться эмоционально мертвым. Тогда его оставят в покое. Он учился этому четыре года. А переучиваться придется всю жизнь. Он еще в начале пути.
Нет, наедине с Корделией, в их доме на Геральдике, в их новомосковской квартире он уже не задумывался о контроле. Он радовался, грустил, сердился. Его мимика почти не отличалась от человеческой, играя тысячью мимолетных вспышек. Но стоило появиться кому-то третьему, и Мартин замыкался, активируя систему контроля, тщательно сводя к нулю степень своей эмоциональной вовлеченности. Для человека постороннего он оставался бесстрастным, неподвижным. Ограничивал себя формальной, холодноватой вежливостью по давней оборонительной привычке. Когда-нибудь, возможно, он научится выстраивать эту защиту иначе, примерно так, как это делают люди. Как это делает сама Корделия. Из фальшивых любезностей и дежурных улыбок. Он научится играть. Укрываться за приветливой отстраненностью. Пока он этого не умеет. Фальшь вызывает у него отторжение. Он не понимает необходимости к ней прибегать.
— Зачем? — недоумевал Мартин, став однажды невольным свидетелем затянувшихся переговоров, которые Корделия вела в режиме онлайн. — Ты же их обманывала. Почему ты не отказывала им сразу?
— «Сижу я, работаю, проверяю доносы министров друг на дружку…»* — пробормотала
Корделия.
— Каких министров? — не понял Мартин.
— Да так, вспомнила одну старую сказку. Да, обманывала. А он — меня. Разве нет?
Мартин опустил голову.
— И он тоже… Люди так всегда… обманывают?
— Видишь ли, если мы все вдруг начнем говорить друг другу одну только правду, не смягчая и не приукрашивая реальность, наша жизнь превратится… в ад.
— Я еще мало что понимаю, — прошептал Мартин, потом взглянул на нее почти отчаянно. — Только меня не обманывай!
— А у меня есть шанс?
Да, шансов не было. Он все чувствовал, все знал. Уже просчитав все возможные вероятности, смотрел на нее с тихим неодобрением. Ему сейчас так хотелось совершить нечто решительное, судьбоносное: полыхнуть глазами, угрожающе надвинуться, нависнуть, глядя на нее сверху вниз, как некогда на кухне геральдийского дома, машинным голосом боевого киборга уведомить, что ни в какой филиал ОЗК они не полетят, что в космопорту их ждет «Подруга смерти» и он, в первую очередь, заботится о ее безопасности и безопасности еще не рожденных детей, что ей уже давно полагается быть в их доме на Геральдике, а не устраивать судьбу каких-то приблудных Irien'ов. Но Мартин ничего подобного не сказал. Его тревога чуть сдвинула брови, наметила морщинку и подсушила губы до суровой твердости. Он запустил механизм блокировки и подавления. Вовсе не из страха. А чтобы не обидеть и не ранить. Чтобы не причинить ей боль. Потому что, если он будет настаивать, она подчинится, а если подчинится, то будет страдать. Ее будет мучить совесть. А он не хотел, чтобы она страдала. Этому он уже успел научиться.
— Я взял напрокат флайер, — сказал Мартин, — в этом салоне машину предоставляют с пилотом, но я поведу сам.
— Да, конечно, — быстро согласилась Корделия.
Филиал ОЗК на Аркадии занимал помещение, бывшее некогда роскошным салоном-магазином «DEX-company», где состоятельным резидентам и туристам предлагали самые последние модели Irien'ов, Mary и DEX'ов-телохранителей. После банкротства компании салон за символическую сумму в пять единиц был продан благотворительной организации со всем диагностическим оборудованием. Готовой продукции на складе, к счастью, оказалось немного — четыре Irien'a ХХ-модификации, две Mary-поварихи (средиземноморская кухня) и один DEX-7.
Насколько Корделии было известно, что делать с Irien'ами и Mary, так до сих пор и не решили. Но DEX'а тут же определили в охранники. Он был совсем новенький, выпущен буквально за неделю до краха корпорации, и данные, поступающие на энцефалограф, не превышали допустимую погрешность. Впрочем, Кира утверждала, что процент разумных «семерок» значительно превышает тот же процент у «шестерок». Вовлеченность мозга в активность процессора гораздо выше, что увеличивает эффективность новой модели, но, с другой стороны, «семеркам» встраивают дополнительный аппаратный контроллер, перехватывающий несанкционированные процессором мозговые импульсы. По этой причине у «семерок» нет ни единого шанса сорваться. Они как будто замурованы в своем теле, подобно инвалидам-квадролептикам. Тело им не подчиняется, как бы они ни пытались обойти программу. Чтобы обмануть этот блокирующий контроллер, требуется восстановить прямое взаимодействие мозга с центральной нервной системой, а для этого нужен дополнительный микрочип, над которым нейротехники ОЗК в данный момент работают. И подвижки уже есть.
— Всё у нас получится! — радостно объявила Кира, когда ей с Аркадии позвонила Корделия, и только несколько восторженных междометий спустя спросила: — У вас что-то случилось? Что-нибудь с Мартином?
— Нет, с Мартином все хорошо. У нас тут кое-что… другое. Вернее, кое-кто… — Корделия смущенно кашлянула, — киборг, похоже, разумный.
— Bond? «Шестерка»? — деловито осведомилась глава ОЗК.
— Нет. Irien.
Кира некоторое время молчала, изучая Корделию. Видимо, задавалась вопросом, не оказала ли поздняя беременность негативное влияние на умственные способности патронессы. Корделия едва не рассмеялась.
— Кира, это не игра подпорченного гормонами воображения. Это эксклюзивная модель Irien'a-69, изготовленная по индивидуальному заказу. Я сделала запрос по серийному номеру и получила самую исчерпывающую информацию. Киборг произведен по заказу олигарха Романовича для свежеиспеченной супруги. Да не смотрите на меня так! У них разница сорок один год. Она у него не то пятая, не то шестая. Внешность Irien'a и физические параметры полностью соответствуют запросам новобрачной. Я читала прилагающуюся инструкцию. Там подробнейшее описание на шестидесяти страницах, вплоть до родинки под левой лопаткой.
— Почему именно под левой? — задала вопрос ошеломленная Кира.
— В память о первой школьной любви. Но не это главное. Прокачанная ИЛ-ка, полторы тысячи игровых сценариев с возможностью расширения. Целая библиотека эротической литературы, любовная лирика, начиная с Овидия. Но и это неважно. — Корделия сделала эффектную паузу. — У него процессор от «шестерки».
— У Irien'a процессор от… DEX-6?
— Именно. Предполагалось, что он будет выполнять функции телохранителя. И вот результат. Вероятно, тот же пробой в нейронной шине. Избыточная мозговая активность и… разумность. Во всяком случае, срыв налицо. Мартин подтвердил.
— Я должна это видеть! — заявила Кира. — Вы уже обратились в ОЗК или киборг все еще у вас?
— Еще у нас. Он сильно истощен. Мы его откармливаем.
Прода от 02.08.2022, 12:19
Глава 16
Мартин испытывал не досаду. Растерянность.
Irien? Почему Irien? Почему не DEX? Во время своего пребывания на «Космическом мозгоеде» Мартин уже моделировал схожую ситуацию: он и еще один разумный киборг. Вот как Дэн и Ланс. У него появился бы друг, компаньон, напарник. Корделия изо всех сил старалась помочь Мартину в его познавательной деятельности. Они много путешествовали, посещали самые живописные природные аномалии на Геральдике, такие как Долина Пылающих Ледяных ключей или лавовые чаши в океане. На Шии-Раа они брали парусный тримаран и отправлялись нырять в бухту Крапчатых полипов.
Но Корделия в силу своей человеческой природы, своей физической хрупкости, не могла разделить с ним подлинную радость приключений. Да и времени у нее не было. Для главы холдинга не существовало такого понятия как отпуск. Она не могла себе позволить отключить видеофон и уйти в автономное плавание, предоставив своим заместителям решать возникающие проблемы. Даже сведя руководство до минимума, чтобы избавить партнеров от довлеющего единовластия и позволить им проявлять инициативу, она все же не могла окончательно отрешиться от роли строгого попечителя. Ей необходимо было находиться поблизости — помогать, отслеживать, проверять. Мартин видел, как отчаянно она борется с этой своей родительской потребностью вмешаться, взять ответственность на себя, вникнуть до мельчайших деталей и единолично принять решение. Но она была всего лишь человеком, женщиной, ей необходим был сон, отдых.
Целых 15 лет она жила в этом изнуряющем темпе, заполняя безумной гонкой образовавшуюся пустоту. Ничего другого у нее не было. Она работала на износ, забивая свой день переговорами, конференциями, проектами и контрактами. Ее никто не ждал, у нее не было причины себя жалеть, распределять, выкраивать время. А потом появился Мартин, неожиданно подброшенное судьбой «дитя», и тогда ей пришлось делать выбор: делегировать часть управленческих полномочий, научиться доверять или… потерять Мартина, который требовал такого же внимания. И она научилась. Она пожертвовала своим единовластием, почти ушла в тень, оставив за собой функции наблюдателя. Нет, решающее слово по-прежнему оставалось за ней. Она могла затормозить или вовсе отменить запущенный проект, но в детали уже не вникала, не сидела ночами над контрактами и финансовыми отчетами, не пересматривала и не пересчитывала. Она вдруг обнаружила предел собственных сил и обозначила приоритеты. Тем не менее, работа ее продолжалась. Всегда рядом был видеофон, всегда где-то на планшете в режиме онлайн шли совещания, конференции, рабочие заседания, в любое из которых она могла вмешаться, выразить согласие или обозначить решительное «нет». На электронную почту поступали новые проекты, меморандумы, отчеты, резюме, контракты. Вот в этом Мартин мог ей помочь. И делал это с удовольствием. Ему нравилось чувствовать себя полезным.
И все же со временем, кроме покоя и безопасности, ему понадобилось что-то еще, что-то очень важное, волнующее, живущее в нем неразрешимым напряжением. Он не мог ясно это копившееся напряжение диагностировать. Никаких гормональных, биохимических отклонений система не находила, выдавая на внутреннем экране безупречные показатели. Эта копившаяся в нем энергия была нефизического, почти нетелесного порядка. Это было то, что люди называют вдохновением, жаждой самореализации, азартом, потребностью действовать. Это было странно и временами пугающе.
Мартин почувствовал эту подступающую энергию в ту долгую и прекрасную зиму на Геральдике. Во время одной из своих прогулок он набрел на одиноко торчащий утес, походивший на исполинский зуб, такой же гладкий и заостренный, невесть как проросший посреди геральдийского леса.
