Люди же постоянно так делают — судят по внешности, а ему в процессе социализации и познания «человечности» придется этому научиться. Тем более, что довольно частно внешнее является отражением внутреннего.
— Изумрудная скрижаль, — прокомментировала как-то его усилия Корделия, — что снаружи, то и внутри. Что вверху, то и внизу.
— Так всегда? — осторожно спросил Мартин.
— Бывают исключения.
Александр ван дер Велле и был таким исключением. Доброжелательный, харизматичный. Неужели это он? Он, ради игры, ради какого-то путаного замысла, едва обозначенного плана небрежно, мимоходом вторгшийся в их жизни. Он так спокойно, доходчиво об этом рассказывал, будто речь шла о каком-то сценарии. Заместитель Корделии, Конрад Дымбовски, иногда пересказывал предлагаемые сюжеты. Всё так, он намеревался похитить Мартина, а затем вернуть его Корделии. Само похищение только видимость, операция прикрытия, потому что, если бы он этого не сделал, похищение было бы настоящим. Кому это выгодно? Есть желающие. Но он о них говорить не будет. Настоящее похищение не в его интересах. Ибо является нарушением его далеко идущих планов. Он вынужден в этом участвовать, потому что сводная сестра Корделии в своей неукротимой жажде мести могла бы заключить другой союз с теми самыми желающими, людьми могущественными и беспринципными. Доказательством способностей Камиллы стал ее выбор подельников — Макс Уайтер и бывший контрразведчик Скуратов. Большая удача, что Александру удалось эту компанию возглавить, направить в нужном ему направлении и взять под контроль. На что Станислав Федотович холодно заметил, что с контролем над Казаком у великого комбинатора как-то не сложилось. Александр ван дер Велле не обиделся и вполне уместно изобразил раскаяние.
— Нельзя быть сильным везде, — ответил он.
Мартин позже нашел эту цитату в сети. Слова принадлежали германскому полководцу, основателю стратегии.
— Ошибки надо признавать и исправлять, — продолжал Александр, — и я прошу вас мне в этом помочь.
Тот разговор внезапно обрушил еще непрочный, едва сформированный мир. Мартин внезапно ослабел, внутренне расслоился, свернулся в давно отвергнутую им форму личинки и попытался вернуться в свое заброшенное, занесенное мумифицированными страхами убежище. Эти его страхи, подобно запутавшимися в паутине насекомым, истлели, истончились, обрели невесомую хрупкость и обратились в прозрачные, дырчатые скелетики, от малейшего касания обращающиеся в пыль. За последние несколько недель Мартин сокрушил этих скелетиков, этих хитиновых оболочек немало. Их растертые в пыль крылышки и лапки он ссыпал в узкую каверну, которая некогда служила ему убежищем. Поверх останков он забросал это убежище обрывками своих геральдийских снов, смывая темные образы и замещая их свежими, новорожденными. Он изменил координаты и переформатировал карту. Верил, что не понадобится. Но Александр появился и вернул его в это убежище. Это он, шагнувший из вирт-окна вдохновитель, тайный заказчик, кукловод, разбросал песок и столкнул в омут.
Мартин вглядывался, изучал, слушал уверенный молодой голос. Этот человек очень далеко, за миллионы световых лет от дрейфующего «Мозгоеда». Человек Мартину незнаком. Далек от него не только пространственно, но и социально. В распоряжении этого физического благополучного ХУ-объекта целый мир, калейдоскоп возможностей, океан впечатлений. Зачем ему понадобился он, Мартин? Почему этот человек, приветливый, улыбающийся, из своего благоустроенного мира, где он наслаждается уверенностью, гражданской полноценностью и свободой, вмешивается в его, Мартина, жизнь?
Вот так просто. Вмешался и толкнул фигурку. Неудивительно. Все киборги для людей фигурки. Их расставляют на шахматной доске и отправляют в бой. Мартин сразу представил гигантскую доску, едва лишь «Жанет» объяснила ему правила игры. Он двигал свои пешки, коней, ферзя, ладью и думал, что именно так поступают и люди — двигают фигурки. Он тоже был одной из них. Он был средством, а в схватке участвовали люди. Он должен был стать для одной из сторон преимуществом — новым оружием. Когда же получившая преимущество сторона одержит победу, он будет утилизирован. Корделия тогда сняла его с игрового поля и научила двигаться автономно, выбирать между черной и белой клеткой самостоятельно. Игрока, хозяина в голове больше не было. Теперь он сам полноценный, разумный участник, и правила игры другие — человеческие.
Его вернули на доску. Он снова стал пешкой. Его силком толкнули на черную клетку и заставили сделать ход. Он опять средство. Часть плана этого доброжелательного человека, которого никогда прежде не видел. Корделия тоже стала средством. Такой же игровой фигурой. Люди играют не только киборгами, но и своими собратьями. Собратьями даже престижней. Именно этим, престижем, объясняется отсутствие киборгов на Геральдике — приказы исполняют люди. Держать в качестве личного слуги или сексуального партнера киборга - признак неполноценности, неуверенности и бедности. Богатые и уверенные играют только в людей. А этот Александр ван дер Велле богат. И очень уверен.
Что за игру он ведет? Мартин, оцепеневший в своем убежище, мучительно размышлял. Это похищение, как сказал Александр, не более, чем инсценировка. Никто не должен был пострадать. Мартина планировалось обездвижить, поместить в транспортировочный модуль, а затем, после переговоров, вернуть Корделии. Мартин не понимал смысла задуманного. Детектор показывал внушительный процент искренности, но Мартин не верил. Логика не просчитывалась. Разыграть фиктивное похищение, чтобы уберечь Мартина от настоящего? Зачем? Корделия не раз объясняла, что в том мире, в котором ей приходится существовать, любое действие рассматривается как инвестиция, перспективный бизнес-проект. Рассчитываются прибыль и убытки. В чем же прибыль Александра ван дер Велле? Ему нужен не Мартин? Полина права? Ему нужна Корделия?
Инсценировка нужна, чтобы сблизиться с ней. Она необходима ему как средство.
Один из деловых партнеров Корделии как-то пригласил ее на свидание.
— Он в тебя влюблен? — осторожно спросил Мартин.
Корделия печально усмехнулась.
— Он влюблен не в меня, он влюблен в мой холдинг.
Александр хочет с ней играть, двигать по игровому полю как ферзя. Он, Мартин, киборг, знает, что значит быть фигурой. Знает эти ощущения, эти противоречия, эти страхи. Он знает, как покоряться и молчаливо сопротивляться, как вкрадчиво упорно саботировать, как обращать энергию игрока в свою собственную. Ему уже не больно, он привык. Он успеет спрятаться за процессор, отрешиться. Но Корделия человек, она все чувствует. Ей не уйти в кибернетическое беспамятство. Александр сказал, что никто не должен был пострадать… Но Корделия пострадала. Мартин видел кровь на ее лице. Беглый пират, взбунтовавшийся наемник приставил бластер к ее виску. Александр легко распорядился ее чувствами. Пусть бы его план сработал, и Мартин был бы похищен без стрельбы и травм. Пролежал бы несколько суток в гибернации. Розыгрыш. Фальшивка. Но Корделия об этом не знала!
— Я очень боюсь тебя потерять, — сказала она однажды.
Сказала очень тихо, ровно, без эмоциональных перепадов. Но слова, почти неокрашенные, схематичные, врезались в память и проросли.
— Я очень боюсь тебя потерять…
И потеряла. Из-за этого человека — Александра ван дер Велле. Она поверила в утрату, она вернулась туда, на палубу гибнущего «Посейдона», под черный нависающий иллюминатор.
Почему же она тогда плачет?
— Он же враг! — более настойчиво повторил Мартин.
Корделия подняла голову.
— Я плачу, потому что у него был шанс.
— Какой шанс?
— Стать творцом. Видишь ли, по моим наблюдениям все люди делятся на три категории. Есть творцы, разрушители и… их можно назвать пищевые трубки. Они ничего не разрушают, но ничего и не создают. Они вроде заготовок, питательной среды, из которой эти самые творцы и разрушители произрастают. Их, этих заготовок, очень много, а творцов и разрушителей мало. Особенно творцов. Александр родился в стане разрушителей, но мог стать творцом. И он хотел им стать. Он был уже в пути.
Мартин сел рядом и спросил.
— Что мне для тебя сделать?
Корделия взглянула на него, взгляд засветился благодарной нежностью. Она обхватила его голову руками и прошептала:
— Живи. Дыши. Будь.
Мартин протянул руку и бережно снял слезинку.
— Ты не виновата, — неожиданно сказал он, — Александр сам так решил. Он человек, а у человека всегда есть выбор.
— Ты прав, выбор есть всегда.
Почему все-таки Аркадия?
Этот вопрос ей не раз задавал Мартин. Гораздо быстрее добраться до Геральдики через Новую Землю или Шии-Раа, где тяжеловесная, многопалубная «Queen Mary» делает остановку. Стоянка около суток. И через три прыжка — орбита Геральдики. На Аркадию «Queen Elisabeth», лайнер той же компании «Botany Bay», прибудет через неделю. И все это время им предстоит провести в ожидании и неопределенности. В опасной неопределенности.
С точки зрения здравого смысла решение безрассудное, гневно отвергнутое и Вадимом, и Конрадом. С молчаливым неодобрением к ним присоединился и Мартин. Корделия чувствовала его тревогу, его настороженность. Она ловила упрек в обращенных к ней фиолетовых глазах. «Ты подвергаешь себя опасности», говорили эти глаза. «Я боюсь за тебя. Боюсь тебя потерять». Поймав один из таких взглядов, она едва не передумала, у самой стойки регистрации, когда посадку уже объявили. Но не сделала этого. А Мартину на его очередной вопрос, почему они все-таки летят на Аркадию, пространно объяснила, что выбор ее продиктован стремлением сбить со следа как врагов, так и журналистов, не оставлявших ее в покое на Новой Москве. Мартин слушал, склонив голову, затем вкрадчиво уточнил:
— 65% искренности. Обычно твой процент колеблется в пределах от 80%. И выше.
— А где остальные 20%?
— А на 20% ты врешь.
— Ах ты… киборг.
Отчасти она действительно лгала. Все эти опасения, касающиеся журналистов, папарацци, преследователей, служили своего рода оправданием. Эти оправдания, логично обустроенные, аргументированные, вполне тянули на заявленные 65%. Это не ложь, это умолчание, намеренная недомолвка. Корделия не договаривала и не признавалась даже себе, что причин, побудивших ее выбрать маршрут через Аркадию, по меньше мере, три или… даже четыре. И две из них взаимоисключающие.
Оправдывая заниженный процент, Корделия упомянула проживающую на Аркадии мать — Катрин Эскот. Мартин ничего о ней не знал (он и о погибших на «Посейдоне» муже и сыне знал очень мало, так как свято соблюдал заключенную между ним и Корделией хартию деликатности «О прошлом вопросов не задавать»), потому что в привычной для него картине мира такие понятия, как мать и отец, относились к категориям абстрактным, почти условным.
Да, была некая женщина, называвшая себя его матерью, носившая имя Эмилии Валентайн, в прошлом известная актриса. Эта женщина появлялась в его жизни несколько раз, неожиданно исчезла, и со временем обратилась в неосязаемый призрак, в воспоминания, в прекрасный миф. Для Мартина она стала идеальным, бестелесным образом, которой давно уже преобразился в одну из фантазий. Обычная метаморфоза, неизменно происходящая в памяти всех сирот, чьи родители в бережно хранимых снах обратились в легенду. Вероятно, Мартин экстраполировал этот процесс легендирования и на нее, Корделию. У нее когда-то были родители, но они точно так же необъяснимо исчезли. Тем более, что эту его гипотезу подтверждал отец, неведомый ему Карлос-Фредерик Трастамара, оставивший Корделии наследство. Геральдийский аристократ, подтверждающий свое право на мифологизацию по всем пунктам. И этот мифологизированный персонаж совершенно затмил второй — мать.
По выстроенной им схеме, схожей с его собственной, тождественной по структуре, мать Корделии тоже была там, в этом уже состоявшемся мифе. Она была призраком, легендой, ее неожиданное эмпирическое присутствие стало для Мартина подлинной неожиданностью. Корделия помнила мерцающие детским изумлением фиолетовые зрачки, их глубинное неосознанное расширение, подчиненное человеческой растерянности. Он изумился, когда узнал, что мать Корделии жива, но тогда, на Новой Москве, когда развернулся злосчастный вексель от «Голдман, Майерс и Ко», Корделия ушла от ответа, сухо подтвердив наличие родительницы. И Мартин, правильно истолковав эту сухость, не задал ни одного вопроса. И, по всей видимости, отложил возникшую неясность на потом.
Корделия знала, что он давно так делает — откладывает на потом, что у него уже целый реестр загадок и непоняток. В этот реестр он вносит все возникающие у него логические уравнения, которые он не в силах подвести к решению сам по причине отсутствия опыта. Жизнь среди людей, наблюдение за этой жизнью, вовлеченность в эту жизнь порождали немало таких узелков, распутать которые он мог только с помощью Корделии. Он выбирал эти узелки с упрямой методичностью и, заручившись подсказкой, пытался расплести, изучить и осмыслить. Давалось ему это нелегко, ибо разница между его прямолинейной, по-детски упрощенной картиной мира и перегруженной комплексами и
психологическими парадоксами той же картиной от человека была огромной, и эта многослойность, многомерность человеческого восприятия, мотивации и взаимодействия с миром порой ставила простодушного киборга в тупик.
Корделия жалела его, наблюдая очередной приступ растерянности и непонимания, и в то же время немного завидовала. Для Мартина сама жизнь, его в ней место, смысл этой жизни — все было обескураживающе просто, подчинено самым первым, изначальным законам. Истинная ценность — это сама жизнь, возможность видеть, двигаться, дышать, познавать. Если к этой возможности прилагается минимум физических благ — отсутствие боли, достаточное количество пищи, крыша над головой и поступающая информация, служащая пищей как для кибернетической составляющей, так и человеческой, то в совокупности это уже счастье. Мартин уже не раз объяснял, почему у него нет присущих человеку желаний. Чего он может хотеть, если у него все есть? Он не страдает, он не голоден, ему не холодно, он получает информацию. И он не понимает, чего еще требовать для неведомого по его меркам удовлетворения, а Корделия, руководствуясь своими человеческими настройками, всеми этими некогда вбитыми в ее голову догмами, стереотипами, шаблонами, образцами, пыталась втиснуть Мартина с его незамутненной радостью бытия в привычную ей парадигму.
Да, Мартин со своим ненасытным любопытством требовал у нее ответы, ему было интересно, он изучал и разгадывал, но даже полученные ответы отнюдь не приближали его к этой самой парадигме. Он по-прежнему оставался счастливым, незадействованным наблюдателем, что Корделию и радовало и пугало. Для него все эти запутанные человеческие взаимоотношения оставались бесполезной, сложной многоуровневой игрой, этакой «игрой в бисер», в которой заняты самые опытные и многомудрые игроки, которая требует учитывать множество правил и пояснений к этим правилам, и которая при всей ее сложности так и не приводит к желаемому результату.
— Изумрудная скрижаль, — прокомментировала как-то его усилия Корделия, — что снаружи, то и внутри. Что вверху, то и внизу.
— Так всегда? — осторожно спросил Мартин.
— Бывают исключения.
Александр ван дер Велле и был таким исключением. Доброжелательный, харизматичный. Неужели это он? Он, ради игры, ради какого-то путаного замысла, едва обозначенного плана небрежно, мимоходом вторгшийся в их жизни. Он так спокойно, доходчиво об этом рассказывал, будто речь шла о каком-то сценарии. Заместитель Корделии, Конрад Дымбовски, иногда пересказывал предлагаемые сюжеты. Всё так, он намеревался похитить Мартина, а затем вернуть его Корделии. Само похищение только видимость, операция прикрытия, потому что, если бы он этого не сделал, похищение было бы настоящим. Кому это выгодно? Есть желающие. Но он о них говорить не будет. Настоящее похищение не в его интересах. Ибо является нарушением его далеко идущих планов. Он вынужден в этом участвовать, потому что сводная сестра Корделии в своей неукротимой жажде мести могла бы заключить другой союз с теми самыми желающими, людьми могущественными и беспринципными. Доказательством способностей Камиллы стал ее выбор подельников — Макс Уайтер и бывший контрразведчик Скуратов. Большая удача, что Александру удалось эту компанию возглавить, направить в нужном ему направлении и взять под контроль. На что Станислав Федотович холодно заметил, что с контролем над Казаком у великого комбинатора как-то не сложилось. Александр ван дер Велле не обиделся и вполне уместно изобразил раскаяние.
— Нельзя быть сильным везде, — ответил он.
Мартин позже нашел эту цитату в сети. Слова принадлежали германскому полководцу, основателю стратегии.
— Ошибки надо признавать и исправлять, — продолжал Александр, — и я прошу вас мне в этом помочь.
Тот разговор внезапно обрушил еще непрочный, едва сформированный мир. Мартин внезапно ослабел, внутренне расслоился, свернулся в давно отвергнутую им форму личинки и попытался вернуться в свое заброшенное, занесенное мумифицированными страхами убежище. Эти его страхи, подобно запутавшимися в паутине насекомым, истлели, истончились, обрели невесомую хрупкость и обратились в прозрачные, дырчатые скелетики, от малейшего касания обращающиеся в пыль. За последние несколько недель Мартин сокрушил этих скелетиков, этих хитиновых оболочек немало. Их растертые в пыль крылышки и лапки он ссыпал в узкую каверну, которая некогда служила ему убежищем. Поверх останков он забросал это убежище обрывками своих геральдийских снов, смывая темные образы и замещая их свежими, новорожденными. Он изменил координаты и переформатировал карту. Верил, что не понадобится. Но Александр появился и вернул его в это убежище. Это он, шагнувший из вирт-окна вдохновитель, тайный заказчик, кукловод, разбросал песок и столкнул в омут.
Мартин вглядывался, изучал, слушал уверенный молодой голос. Этот человек очень далеко, за миллионы световых лет от дрейфующего «Мозгоеда». Человек Мартину незнаком. Далек от него не только пространственно, но и социально. В распоряжении этого физического благополучного ХУ-объекта целый мир, калейдоскоп возможностей, океан впечатлений. Зачем ему понадобился он, Мартин? Почему этот человек, приветливый, улыбающийся, из своего благоустроенного мира, где он наслаждается уверенностью, гражданской полноценностью и свободой, вмешивается в его, Мартина, жизнь?
Вот так просто. Вмешался и толкнул фигурку. Неудивительно. Все киборги для людей фигурки. Их расставляют на шахматной доске и отправляют в бой. Мартин сразу представил гигантскую доску, едва лишь «Жанет» объяснила ему правила игры. Он двигал свои пешки, коней, ферзя, ладью и думал, что именно так поступают и люди — двигают фигурки. Он тоже был одной из них. Он был средством, а в схватке участвовали люди. Он должен был стать для одной из сторон преимуществом — новым оружием. Когда же получившая преимущество сторона одержит победу, он будет утилизирован. Корделия тогда сняла его с игрового поля и научила двигаться автономно, выбирать между черной и белой клеткой самостоятельно. Игрока, хозяина в голове больше не было. Теперь он сам полноценный, разумный участник, и правила игры другие — человеческие.
Его вернули на доску. Он снова стал пешкой. Его силком толкнули на черную клетку и заставили сделать ход. Он опять средство. Часть плана этого доброжелательного человека, которого никогда прежде не видел. Корделия тоже стала средством. Такой же игровой фигурой. Люди играют не только киборгами, но и своими собратьями. Собратьями даже престижней. Именно этим, престижем, объясняется отсутствие киборгов на Геральдике — приказы исполняют люди. Держать в качестве личного слуги или сексуального партнера киборга - признак неполноценности, неуверенности и бедности. Богатые и уверенные играют только в людей. А этот Александр ван дер Велле богат. И очень уверен.
Что за игру он ведет? Мартин, оцепеневший в своем убежище, мучительно размышлял. Это похищение, как сказал Александр, не более, чем инсценировка. Никто не должен был пострадать. Мартина планировалось обездвижить, поместить в транспортировочный модуль, а затем, после переговоров, вернуть Корделии. Мартин не понимал смысла задуманного. Детектор показывал внушительный процент искренности, но Мартин не верил. Логика не просчитывалась. Разыграть фиктивное похищение, чтобы уберечь Мартина от настоящего? Зачем? Корделия не раз объясняла, что в том мире, в котором ей приходится существовать, любое действие рассматривается как инвестиция, перспективный бизнес-проект. Рассчитываются прибыль и убытки. В чем же прибыль Александра ван дер Велле? Ему нужен не Мартин? Полина права? Ему нужна Корделия?
Инсценировка нужна, чтобы сблизиться с ней. Она необходима ему как средство.
Один из деловых партнеров Корделии как-то пригласил ее на свидание.
— Он в тебя влюблен? — осторожно спросил Мартин.
Корделия печально усмехнулась.
— Он влюблен не в меня, он влюблен в мой холдинг.
Александр хочет с ней играть, двигать по игровому полю как ферзя. Он, Мартин, киборг, знает, что значит быть фигурой. Знает эти ощущения, эти противоречия, эти страхи. Он знает, как покоряться и молчаливо сопротивляться, как вкрадчиво упорно саботировать, как обращать энергию игрока в свою собственную. Ему уже не больно, он привык. Он успеет спрятаться за процессор, отрешиться. Но Корделия человек, она все чувствует. Ей не уйти в кибернетическое беспамятство. Александр сказал, что никто не должен был пострадать… Но Корделия пострадала. Мартин видел кровь на ее лице. Беглый пират, взбунтовавшийся наемник приставил бластер к ее виску. Александр легко распорядился ее чувствами. Пусть бы его план сработал, и Мартин был бы похищен без стрельбы и травм. Пролежал бы несколько суток в гибернации. Розыгрыш. Фальшивка. Но Корделия об этом не знала!
— Я очень боюсь тебя потерять, — сказала она однажды.
Сказала очень тихо, ровно, без эмоциональных перепадов. Но слова, почти неокрашенные, схематичные, врезались в память и проросли.
— Я очень боюсь тебя потерять…
И потеряла. Из-за этого человека — Александра ван дер Велле. Она поверила в утрату, она вернулась туда, на палубу гибнущего «Посейдона», под черный нависающий иллюминатор.
Почему же она тогда плачет?
***
— Он же враг! — более настойчиво повторил Мартин.
Корделия подняла голову.
— Я плачу, потому что у него был шанс.
— Какой шанс?
— Стать творцом. Видишь ли, по моим наблюдениям все люди делятся на три категории. Есть творцы, разрушители и… их можно назвать пищевые трубки. Они ничего не разрушают, но ничего и не создают. Они вроде заготовок, питательной среды, из которой эти самые творцы и разрушители произрастают. Их, этих заготовок, очень много, а творцов и разрушителей мало. Особенно творцов. Александр родился в стане разрушителей, но мог стать творцом. И он хотел им стать. Он был уже в пути.
Мартин сел рядом и спросил.
— Что мне для тебя сделать?
Корделия взглянула на него, взгляд засветился благодарной нежностью. Она обхватила его голову руками и прошептала:
— Живи. Дыши. Будь.
Мартин протянул руку и бережно снял слезинку.
— Ты не виновата, — неожиданно сказал он, — Александр сам так решил. Он человек, а у человека всегда есть выбор.
— Ты прав, выбор есть всегда.
Прода от 26.06.2022, 22:25
Глава 12
Почему все-таки Аркадия?
Этот вопрос ей не раз задавал Мартин. Гораздо быстрее добраться до Геральдики через Новую Землю или Шии-Раа, где тяжеловесная, многопалубная «Queen Mary» делает остановку. Стоянка около суток. И через три прыжка — орбита Геральдики. На Аркадию «Queen Elisabeth», лайнер той же компании «Botany Bay», прибудет через неделю. И все это время им предстоит провести в ожидании и неопределенности. В опасной неопределенности.
С точки зрения здравого смысла решение безрассудное, гневно отвергнутое и Вадимом, и Конрадом. С молчаливым неодобрением к ним присоединился и Мартин. Корделия чувствовала его тревогу, его настороженность. Она ловила упрек в обращенных к ней фиолетовых глазах. «Ты подвергаешь себя опасности», говорили эти глаза. «Я боюсь за тебя. Боюсь тебя потерять». Поймав один из таких взглядов, она едва не передумала, у самой стойки регистрации, когда посадку уже объявили. Но не сделала этого. А Мартину на его очередной вопрос, почему они все-таки летят на Аркадию, пространно объяснила, что выбор ее продиктован стремлением сбить со следа как врагов, так и журналистов, не оставлявших ее в покое на Новой Москве. Мартин слушал, склонив голову, затем вкрадчиво уточнил:
— 65% искренности. Обычно твой процент колеблется в пределах от 80%. И выше.
— А где остальные 20%?
— А на 20% ты врешь.
— Ах ты… киборг.
Отчасти она действительно лгала. Все эти опасения, касающиеся журналистов, папарацци, преследователей, служили своего рода оправданием. Эти оправдания, логично обустроенные, аргументированные, вполне тянули на заявленные 65%. Это не ложь, это умолчание, намеренная недомолвка. Корделия не договаривала и не признавалась даже себе, что причин, побудивших ее выбрать маршрут через Аркадию, по меньше мере, три или… даже четыре. И две из них взаимоисключающие.
Оправдывая заниженный процент, Корделия упомянула проживающую на Аркадии мать — Катрин Эскот. Мартин ничего о ней не знал (он и о погибших на «Посейдоне» муже и сыне знал очень мало, так как свято соблюдал заключенную между ним и Корделией хартию деликатности «О прошлом вопросов не задавать»), потому что в привычной для него картине мира такие понятия, как мать и отец, относились к категориям абстрактным, почти условным.
Да, была некая женщина, называвшая себя его матерью, носившая имя Эмилии Валентайн, в прошлом известная актриса. Эта женщина появлялась в его жизни несколько раз, неожиданно исчезла, и со временем обратилась в неосязаемый призрак, в воспоминания, в прекрасный миф. Для Мартина она стала идеальным, бестелесным образом, которой давно уже преобразился в одну из фантазий. Обычная метаморфоза, неизменно происходящая в памяти всех сирот, чьи родители в бережно хранимых снах обратились в легенду. Вероятно, Мартин экстраполировал этот процесс легендирования и на нее, Корделию. У нее когда-то были родители, но они точно так же необъяснимо исчезли. Тем более, что эту его гипотезу подтверждал отец, неведомый ему Карлос-Фредерик Трастамара, оставивший Корделии наследство. Геральдийский аристократ, подтверждающий свое право на мифологизацию по всем пунктам. И этот мифологизированный персонаж совершенно затмил второй — мать.
По выстроенной им схеме, схожей с его собственной, тождественной по структуре, мать Корделии тоже была там, в этом уже состоявшемся мифе. Она была призраком, легендой, ее неожиданное эмпирическое присутствие стало для Мартина подлинной неожиданностью. Корделия помнила мерцающие детским изумлением фиолетовые зрачки, их глубинное неосознанное расширение, подчиненное человеческой растерянности. Он изумился, когда узнал, что мать Корделии жива, но тогда, на Новой Москве, когда развернулся злосчастный вексель от «Голдман, Майерс и Ко», Корделия ушла от ответа, сухо подтвердив наличие родительницы. И Мартин, правильно истолковав эту сухость, не задал ни одного вопроса. И, по всей видимости, отложил возникшую неясность на потом.
Корделия знала, что он давно так делает — откладывает на потом, что у него уже целый реестр загадок и непоняток. В этот реестр он вносит все возникающие у него логические уравнения, которые он не в силах подвести к решению сам по причине отсутствия опыта. Жизнь среди людей, наблюдение за этой жизнью, вовлеченность в эту жизнь порождали немало таких узелков, распутать которые он мог только с помощью Корделии. Он выбирал эти узелки с упрямой методичностью и, заручившись подсказкой, пытался расплести, изучить и осмыслить. Давалось ему это нелегко, ибо разница между его прямолинейной, по-детски упрощенной картиной мира и перегруженной комплексами и
психологическими парадоксами той же картиной от человека была огромной, и эта многослойность, многомерность человеческого восприятия, мотивации и взаимодействия с миром порой ставила простодушного киборга в тупик.
Корделия жалела его, наблюдая очередной приступ растерянности и непонимания, и в то же время немного завидовала. Для Мартина сама жизнь, его в ней место, смысл этой жизни — все было обескураживающе просто, подчинено самым первым, изначальным законам. Истинная ценность — это сама жизнь, возможность видеть, двигаться, дышать, познавать. Если к этой возможности прилагается минимум физических благ — отсутствие боли, достаточное количество пищи, крыша над головой и поступающая информация, служащая пищей как для кибернетической составляющей, так и человеческой, то в совокупности это уже счастье. Мартин уже не раз объяснял, почему у него нет присущих человеку желаний. Чего он может хотеть, если у него все есть? Он не страдает, он не голоден, ему не холодно, он получает информацию. И он не понимает, чего еще требовать для неведомого по его меркам удовлетворения, а Корделия, руководствуясь своими человеческими настройками, всеми этими некогда вбитыми в ее голову догмами, стереотипами, шаблонами, образцами, пыталась втиснуть Мартина с его незамутненной радостью бытия в привычную ей парадигму.
Да, Мартин со своим ненасытным любопытством требовал у нее ответы, ему было интересно, он изучал и разгадывал, но даже полученные ответы отнюдь не приближали его к этой самой парадигме. Он по-прежнему оставался счастливым, незадействованным наблюдателем, что Корделию и радовало и пугало. Для него все эти запутанные человеческие взаимоотношения оставались бесполезной, сложной многоуровневой игрой, этакой «игрой в бисер», в которой заняты самые опытные и многомудрые игроки, которая требует учитывать множество правил и пояснений к этим правилам, и которая при всей ее сложности так и не приводит к желаемому результату.
