- Танюха, ну где же ты?!
- Подавальщицу убили! – Крикнули совсем рядом, и Вику кто-то рванул вверх за воротник платья, почти душа. – Не сиди девонька, помогай!
Ей в руки сунули ещё один цилиндр и толкнули в спину, заставляя идти вперёд. К громоздкой, уставившейся длинным дулом в ночное небо пушке. Несмотря на ужас и потрясение, Вика узнала её сразу. Зенитная установка. У таких она, в числе других школьников, несла почётный караул в пару лет назад в День Победы. Тогда за четыре часа вахты успела разглядеть и запомнить на всю оставшуюся жизнь и щитовое прикрытие, и двухметровый ствол, и механизмы автоматического заряжания с прицелом.
Только сейчас это была не раритетная экспозиция, а боевое орудие, у вращающейся части которого, пригнувшись, стояло несколько человек. Задранный ствол деловито огрызался выстрелами по самолётам, чьи рубленые силуэты едва угадывались в темноте, и лишь иногда выхватывались светом прожекторов, словно сверкающие столбы бороздящие небо.
- Юнкерсы! Значит, их пять, в это время их больше не прилетает! – Крикнул кто-то. Одна из девушек развернувшись к Вике, вырвала из рук снаряд и оттолкнула в сторону. А рядом, странно, почти как в мультфильме, «вьють-вьють-вьють» зачавкала мокрая до луж земля, принимая в себя пулемётные очереди.
Под двору, в котором оказалась Вика, заметались люди, и кто-то из пробегавших мимо рявкнул:
- Не стой, дура!
И схватив за руку, потащил за собой. Почти втолкнул в какой-то погреб. Но тут со всё тем же звуком «вью-ю-ю-ю» снова зачавкали пули, и человек, шедший за ней обмякнув, повалился вперёд, роняя её вместе с собой на земляной пол и других людей. Остро запахло кровью.
Позже она сидела возле обшитой корявыми досками стены и вместе со всеми напряжённо всматривалась в тёмный потолок. А наверху продолжался бой. Рыкала зенитка, кричали девушки орудийного расчёта, кусали землю автоматные очереди. И потому происходящее походило на кошмар, слишком чёткий и реалистичный до ужаса, стянувший всё внутри в тугой узел, не давая дышать.
- Два плюс четыре шесть?
- Что? – Оглянулась Вика на голос, и увидела сидевшего рядом ребёнка. Колготки, длинная до колен рубашка, короткие ёршиком волосы. Девочка – мальчик, непонятно.
-Ну, два плюс четыре равно шести? – повторил ребёнок, привлекая внимания женщины в платке.
- Тише, Лена, тише… — горячо зашептала она, прижимая стриженую голову дочки к груди. Но та не отводила глаз от Вики, ожидая ответа. Девушка осторожно кивнула, не понимая к чему этот урок математики. И Леночка улыбнулась, показывая отсутствующие передние зубы.
- Сегодня шестое июня сорок второго года – три шестёрки! А мама не верила!
Услышав деланное возмущение дочери, женщина повернулась и встретилась с недоумевающим взглядом Вики.
- Ты прости, она только научилась считать до шести. Вот и ищет теперь везде эту цифру.
- Сегодня шестое июня… сорок второго года?
Но прежде чем ей ответили, раздался чудовищный взрыв, и всех буквально подбросило в воздух. В непонятно откуда возникшем разломе свернула молния, мелькнули огни, а в следующее мгновение Вику швырнуло в глубокую лужу.
Небо, затянутое тучами, разрываемое частыми молниями и орудийными вспышками. Проливной дождь и земляная жижа под руками. Звуки ближнего боя пугали. Вжимаясь в грязь, дрожа всем телом, Вика боялась поднять голову.
Квартира родителей, знакомая с детства спальня и кровать – где это всё было сейчас? Девушка не знала. В голове почти не осталось мыслей, вытесненных радостными словами стриженой Леночки.
«Сегодня шестое июня сорок второго года – три шестёрки!»
Странный сон, реальный кошмар. Ведь не могла она и на самом деле вдруг переместиться в прошлое? Или могла?
Как бы ни было страшно, но лежать дальше не имело смысла. Будить её никто не собирался. А между тем капли дождя, разбиваясь о землю, орошали её брызгами, мокрая юбка отвратительно липла к ногам, нижнее бельё давно промокло, босые ноги и открытые до локтя руки вполне ощутимо мёрзли, предвещая судороги.
И Вика решилась.
Сначала приподнялась на руках, а потом встала на колени. В свете молний успела разглядеть поле вокруг и разбитую в хлам просёлочную дорогу. А ещё вереницу машин едущих сквозь дождь по этому самому бездорожью.
Она едва успела отскочить с их пути. И за потоками воды с неба её не заметили. Колонна машин, действительно чем-то похожие на ГАЗельки, гремя пустыми металлическими бочками, неслась мимо, виляя меж луж. А их догонял немец.
Гул самолётов Вика узнала сразу. Всего каких-то полчаса назад она слышала его, сидя в деревянном подвале. А сейчас они снова рвали небо бреющим полётом, но только теперь рядом не было зенитного расчёта способного отпугнуть металлических хищников. И те, зайдя на низкий горизонт с хвоста колонны, начали сбрасывать бомбы.
Пустое поле превратилось в ад.
Земля тряслась. С неба вместе с водой сыпались мягкие комья вздыбленного чернозёма. Уши закладывало от визга падающих снарядов. Одна из бомб взорвалась настолько близко, что в Вику чудом не попала шрапнель. Может потому, что взрывной волной её снова кинуло в грязь?
В резко наступившей тишине девушка поднялась. Пьяно шатаясь. Не знала зачем. Просто встала. Ещё раз дрогнула земля, а огненная вспышка от взрыва почти потерялась в электрическом свете молнии, ужалившей дорогу.
Обычно в фильмах в такие моменты всё застывает, зависает в воздухе, становится игрушечным и чётким. Звучит какая-нибудь печальная, трогательная мелодия, давая герою возможность внимательно приглядеться к деталям.
В реальности сверху вместе с дождём продолжала литься грязь, размазываясь по волосам и лицу. На тыльной стороне ладони остались разводы от крови потёкшей из носа. Голову ломило, а глаза болели от ярких до слёз вспышек. Ноги тряслись.
Никакой чёткости, никакого понимания, и лишь где-то внутри холодок, что всё это может здесь и сейчас закончится. Просто потому, что это правда, а не три дэ фильм или компьютерная игрушка. Не получится нажать на паузу или сохраниться, чтобы вернуться в тот же момент, где погиб главный герой. И даже более! Вика абсолютно не желала умирать и сюда возвращаться, но казалось, что её желание никого не интересовало.
Сквозь белый шум растерянных мыслей девушка не сразу заметила, что воздушная атака прекратилась. Самолёты фашистов улетели догонять колонну грузовиков, удовольствовавшись содеянным здесь.
Всего лишь шаг отделял девушку от огромной воронки. И можно было принять её за котлован на строительной площадке, если б не грузовик с другой стороны. Обшарпанный, весь помятый, как после сотен аварий, он стоял так же как Вика, буквально в метре от дыры в земле, чудом в неё не скатившись.
Девушка бросилась к машине. Мыслей как будет правильно, что стоит сделать, не возникло. Она просто торопилась помочь, как учил её водитель отец. Человека за треснувшим лобовым стеклом она не видела. Но вряд ли он успел выбраться наружу сам. Лишь подбежав ближе различила силуэт прислонившегося к окну водительской дверцы. Открыть сразу не получилось. Раненый водитель навалился на ручку изнутри. Вика успела сломать до корня несколько ногтей, прежде чем запирающий механизм поддался усилиям. Дверца, наполовину собранная из полосок железа и досок, распахнулась и пострадавший безжизненным кулем выпал на девушку, снова роняя её на землю.
Водитель оказался женщиной. С короткими волосами, в юбке, в расхлябанных сапогах, в гимнастёрке без ремня. Кожаный пояс разрубил осколок, пробивший лобовое стекло. Разбил стекло, ранил водителя в живот.
Вике повезло найти в кабине куски разорванной гимнастёрки. Сделала, как могла, перевязку. И как учил отец поволокла едва дышащую и оттого жутко тяжёлую женщину вокруг машины, чтобы посадить на кресло пассажира.
Девушка никогда не думала, насколько это может быть утомительно. Руки скользили по мокрой от дождя и крови одежде. Лёгкие горели от нехватки воздуха, а пересохшим от усердия губам совсем не помогал дождь.
А что было потом, запомнилось отдельным стоп-кадрами.
Посадила, закрыла дверь. Скользя трясущимися ногами на развороченной грязи, вернулась к водительской двери. Села за руль, огромный как колесо Белаза, поискала ключ зажигания и не нашла. Потрясла за плечо женщину пытаясь привести в чувство. Та не очнулась. И, вообще, несколько долгих мгновений Вика думала, что посадила в машину труп. Лишь когда раненная как-то неловко дёрнулась в своём похожем на смерть забытьи и глухо застонала от боли — стало ясно - жива. Пока ещё.
«И стартеров не было, пока заведёшь – руки сорвёшь!» Прозвучал в голове голос Виктории Ивановны.
Сорвёшь руки?!
Вика и не помнила, как называлась та хреновина, показанная ей отцом, говоря, что только Этим можно было раньше заводить машины. И даже продемонстрировал процесс на старом жигулёнке соседа по гаражу. А потом заставил дочь повторить. Бравый пенсионер, похожий на полуоблетевший одуванчик, лишь неопределённо хмыкал, наблюдая за её усердием.
И снова стоп-кадры. Поиск металлической штуковины, и отыскать её под креслом. С таким же трудом, но всё же найти отверстие для заводилки. Тяжёлые падения, не удержавшись на ногах и обратный подъём, цепляясь грязными ладонями за скользкий от смазки и земли заводной ключ. Отдых, когда она вскидывала лицо к затянутому тучами небу, позволяя дождю её умыть. Возвращение в кабину, совершенно без сил и нервная трясучка от переживания. Ведь едва не въехала в воронку, заливаемую потоками небесной воды, пока разбиралась с коробкой передач, ища заднюю. Выезд на дорогу и попытка выжать из двигателя разбитой машины более менее нормальную скорость, чтобы суметь догнать колонну.
Зачем? На самом деле было всё равно куда ехать. Хоть в место, откуда машины выехали, или туда, куда направлялись. Разве что грузовики, думалось, Вика ещё могла ещё догнать. Если, конечно, тех не разбомбили фашисты. А вот насколько далеко отсюда находилась точка отправления девушка не имела ни малейшего представления.
Потому и ехала вслед давно исчезнувшей колонне, под стоны раненой, рык перекалеченного двигателя и шелест затихающего дождя, сосредоточившись только на дороге, которую едва видела сквозь разбитое лобовое стекло.
И только уродливое заграждение, возникшее из предутренней дымки, заставило её остановиться.
- Идём, идём, согреешься, — и Вику втолкнули в низкую дверь. – Комэск, смотри, какая птаха к нам залетела!
- Комэск? – переспросила Вика, оглядываясь на провожатого.
- Командир эскадрильи! – Ответили ей, проталкивая дальше, в тепло землянки.
У стола с расстеленной там картой стоял мужчина, в гимнастёрке, с расстёгнутым воротом, и растрёпанный. С усталым лицом. И присмотревшись, Вика поразилась. Тот, кого ефрейтор почти любовно назвал комэском, выглядел не старше лет двадцати с хвостиком. А старили его мятая форма да чудовищная усталость, с какой он выслушивал доклад от седовласого мужчины в лётной форме.
Оглянувшись, комэск как-то автоматически провёл рукой по волосам, пытаясь их пригладить, а мужчина замолчал.
- Кто такая?
- Вика… Виктория Просина. – Отозвалась девушка, и замолчала, не зная, что сказать ещё. Её трясло. Промокшая насквозь одежда не грела, наоборот вытаскивая из тела остатки тепла. И хотелось если не переодеться, а хотя бы банально отжать мокрую юбку и кофту.
- Водитель она! – Продолжил за неё ефрейтор, допрашивавший её при въезде на аэродром. – Машину с продуктами пригнала. Марию, водителя из части ранило во время обстрела колонны, а она её в кабину затащила и сама за руль села…
- Из гражданских? – Поразился комэск, и прищурился. – Сколько тебе лет?
- Пятнадцать…
На молчаливое удивление командира эскадрильи ефрейтор ухмыльнулся в усы, а седовласый мужчина витьевато выругался.
- Где научилась водить?
- Папа водитель ГАЗ… — Вика подавилась продолжением, сообразив, что наверно неправильно говорить о ГАЗельках здесь, в сумасшедшее правдивом сне про войну. – Учил, хотел сына, а родилась я.
- На наше счастье! – Ефрейтор по-отечески тиснул её за плечи, и толкнул в сторону, к колченогой табуретке. – Садись птаха, сейчас тебе чаю сварганим, морковного!
А едва она села, ей в руки сунули железную кружку, горячую от налитого в неё чая.
- Грейся малая!
Вика и не возражала. От согревающихся пальцев тепло торопливо, волной растекалось по телу, и свинцовой усталостью наливались веки. Хотелось спать. Всё-таки полуторка с ручным заводом это не современная ГАЗелька с инжекторным зажиганием. Руки ныли, особенно в локтях и плечах, туда, куда отдавались болью все выверты непривычно большого руля. Болели даже ноги, в коленях и бёдрах, словно бы она не нажимала, а крутила педали те шестьдесят километров, что ей вместо подстреленной Марии пришлось проехать по разбитой дороге, догоняя конвой.
- Мурр!
Вика вздрогнула, едва не расплескав чай.
- Мурр! – Повторил большой бело-рыжий кот с одним ухом, а вместо другого через всю лобастую голову протянулся едва заживший шрам. – Мурр! – третий раз сказал рыжий нахал, старательно гладясь о ноги Вики, восторженно задрав пушистый с подпалинами хвост.
- Откуда ты такой? - Удивилась девушка, и с радостью погладила поставленную спину. Довольное урчание стало в разы громче. – Красивый!
- Подобрали на пепелище, пару недель назад. – Объяснил комэск. Только сейчас Вика заметила, что седовласый лётчик и ефрейтор ушли, оставив их наедине. – Ухо взрывом оторвало, не думали, что оклемается. А, смотри-ка, всё-то ему всё равно, хоть война, хоть бой, лишь бы погладили.
- Ясно, — отозвалась девушка, и быстро допив чай, отставила чашку, чтобы взять кота на руки. Тёплый, как меховые варежки, он грел руки и ноги даже через влажную юбку. Вибрирующее урчание перебивало усталую дрожь, позволяя, наконец, расслабиться. Продолжая автоматически почёсывать мурлыкающего рыжика, Вика откинулась на стену, и прикрыла глаза.
Казалось всего на пару мгновений. Но и этого хватило, чтобы всё сменилось.
Перед глазами металлическая коробка, похожая на металлический ранец, голову стянули тяжёлые наушники, а мозг в одну секунду вскипел от шороха эфира, наполненного звуками передаваемых сообщений.
Вика даже не поняла, откуда узнала, что слышит именно сообщения. Но в следующую минуту непонятные вроде бы тиканья начали вдруг складываться в буквы и даже в слова. Она замерла, чувствуя, что ничего нельзя пропустить, а рука сама ухватилась за карандаш, торопясь записать.
«Поздравляю» вывела она на листке открытого блокнота, а следом «пбедой». Пбедой? Девушка ошеломлённо уставилась на неизвестной слово. Сленг что ли такой военный? Наверно нужно попросить повторить, мелькнула мысль.
- Победа! Они поздравляют с Победой! – Закричала незнакомая девушка, вбегая в комнату, и сдёргивая Вику со стула, чтобы закружить в танце.
- Что?
- Победа! Мы победили!
И куда только делась усталость и слабость? Внутри словно взорвался вулкан. Счастье и невероятное облегчение прорвались наружу слезами и почти безумным смехом. Всё! Всё закончилось! Не будет больше выстрелов, страха и мёртвых людей.
Вместе со всеми Вика выбежала на улицу. Туда, где поднялась стрельба. Стреляли все! Кто из пистолетов, кто из винтовок.
- Подавальщицу убили! – Крикнули совсем рядом, и Вику кто-то рванул вверх за воротник платья, почти душа. – Не сиди девонька, помогай!
Ей в руки сунули ещё один цилиндр и толкнули в спину, заставляя идти вперёд. К громоздкой, уставившейся длинным дулом в ночное небо пушке. Несмотря на ужас и потрясение, Вика узнала её сразу. Зенитная установка. У таких она, в числе других школьников, несла почётный караул в пару лет назад в День Победы. Тогда за четыре часа вахты успела разглядеть и запомнить на всю оставшуюся жизнь и щитовое прикрытие, и двухметровый ствол, и механизмы автоматического заряжания с прицелом.
Только сейчас это была не раритетная экспозиция, а боевое орудие, у вращающейся части которого, пригнувшись, стояло несколько человек. Задранный ствол деловито огрызался выстрелами по самолётам, чьи рубленые силуэты едва угадывались в темноте, и лишь иногда выхватывались светом прожекторов, словно сверкающие столбы бороздящие небо.
- Юнкерсы! Значит, их пять, в это время их больше не прилетает! – Крикнул кто-то. Одна из девушек развернувшись к Вике, вырвала из рук снаряд и оттолкнула в сторону. А рядом, странно, почти как в мультфильме, «вьють-вьють-вьють» зачавкала мокрая до луж земля, принимая в себя пулемётные очереди.
Под двору, в котором оказалась Вика, заметались люди, и кто-то из пробегавших мимо рявкнул:
- Не стой, дура!
И схватив за руку, потащил за собой. Почти втолкнул в какой-то погреб. Но тут со всё тем же звуком «вью-ю-ю-ю» снова зачавкали пули, и человек, шедший за ней обмякнув, повалился вперёд, роняя её вместе с собой на земляной пол и других людей. Остро запахло кровью.
Позже она сидела возле обшитой корявыми досками стены и вместе со всеми напряжённо всматривалась в тёмный потолок. А наверху продолжался бой. Рыкала зенитка, кричали девушки орудийного расчёта, кусали землю автоматные очереди. И потому происходящее походило на кошмар, слишком чёткий и реалистичный до ужаса, стянувший всё внутри в тугой узел, не давая дышать.
- Два плюс четыре шесть?
- Что? – Оглянулась Вика на голос, и увидела сидевшего рядом ребёнка. Колготки, длинная до колен рубашка, короткие ёршиком волосы. Девочка – мальчик, непонятно.
-Ну, два плюс четыре равно шести? – повторил ребёнок, привлекая внимания женщины в платке.
- Тише, Лена, тише… — горячо зашептала она, прижимая стриженую голову дочки к груди. Но та не отводила глаз от Вики, ожидая ответа. Девушка осторожно кивнула, не понимая к чему этот урок математики. И Леночка улыбнулась, показывая отсутствующие передние зубы.
- Сегодня шестое июня сорок второго года – три шестёрки! А мама не верила!
Услышав деланное возмущение дочери, женщина повернулась и встретилась с недоумевающим взглядом Вики.
- Ты прости, она только научилась считать до шести. Вот и ищет теперь везде эту цифру.
- Сегодня шестое июня… сорок второго года?
Но прежде чем ей ответили, раздался чудовищный взрыв, и всех буквально подбросило в воздух. В непонятно откуда возникшем разломе свернула молния, мелькнули огни, а в следующее мгновение Вику швырнуло в глубокую лужу.
Небо, затянутое тучами, разрываемое частыми молниями и орудийными вспышками. Проливной дождь и земляная жижа под руками. Звуки ближнего боя пугали. Вжимаясь в грязь, дрожа всем телом, Вика боялась поднять голову.
Квартира родителей, знакомая с детства спальня и кровать – где это всё было сейчас? Девушка не знала. В голове почти не осталось мыслей, вытесненных радостными словами стриженой Леночки.
«Сегодня шестое июня сорок второго года – три шестёрки!»
Странный сон, реальный кошмар. Ведь не могла она и на самом деле вдруг переместиться в прошлое? Или могла?
Как бы ни было страшно, но лежать дальше не имело смысла. Будить её никто не собирался. А между тем капли дождя, разбиваясь о землю, орошали её брызгами, мокрая юбка отвратительно липла к ногам, нижнее бельё давно промокло, босые ноги и открытые до локтя руки вполне ощутимо мёрзли, предвещая судороги.
И Вика решилась.
Сначала приподнялась на руках, а потом встала на колени. В свете молний успела разглядеть поле вокруг и разбитую в хлам просёлочную дорогу. А ещё вереницу машин едущих сквозь дождь по этому самому бездорожью.
Она едва успела отскочить с их пути. И за потоками воды с неба её не заметили. Колонна машин, действительно чем-то похожие на ГАЗельки, гремя пустыми металлическими бочками, неслась мимо, виляя меж луж. А их догонял немец.
Гул самолётов Вика узнала сразу. Всего каких-то полчаса назад она слышала его, сидя в деревянном подвале. А сейчас они снова рвали небо бреющим полётом, но только теперь рядом не было зенитного расчёта способного отпугнуть металлических хищников. И те, зайдя на низкий горизонт с хвоста колонны, начали сбрасывать бомбы.
Пустое поле превратилось в ад.
Земля тряслась. С неба вместе с водой сыпались мягкие комья вздыбленного чернозёма. Уши закладывало от визга падающих снарядов. Одна из бомб взорвалась настолько близко, что в Вику чудом не попала шрапнель. Может потому, что взрывной волной её снова кинуло в грязь?
В резко наступившей тишине девушка поднялась. Пьяно шатаясь. Не знала зачем. Просто встала. Ещё раз дрогнула земля, а огненная вспышка от взрыва почти потерялась в электрическом свете молнии, ужалившей дорогу.
Обычно в фильмах в такие моменты всё застывает, зависает в воздухе, становится игрушечным и чётким. Звучит какая-нибудь печальная, трогательная мелодия, давая герою возможность внимательно приглядеться к деталям.
В реальности сверху вместе с дождём продолжала литься грязь, размазываясь по волосам и лицу. На тыльной стороне ладони остались разводы от крови потёкшей из носа. Голову ломило, а глаза болели от ярких до слёз вспышек. Ноги тряслись.
Никакой чёткости, никакого понимания, и лишь где-то внутри холодок, что всё это может здесь и сейчас закончится. Просто потому, что это правда, а не три дэ фильм или компьютерная игрушка. Не получится нажать на паузу или сохраниться, чтобы вернуться в тот же момент, где погиб главный герой. И даже более! Вика абсолютно не желала умирать и сюда возвращаться, но казалось, что её желание никого не интересовало.
Сквозь белый шум растерянных мыслей девушка не сразу заметила, что воздушная атака прекратилась. Самолёты фашистов улетели догонять колонну грузовиков, удовольствовавшись содеянным здесь.
Всего лишь шаг отделял девушку от огромной воронки. И можно было принять её за котлован на строительной площадке, если б не грузовик с другой стороны. Обшарпанный, весь помятый, как после сотен аварий, он стоял так же как Вика, буквально в метре от дыры в земле, чудом в неё не скатившись.
Девушка бросилась к машине. Мыслей как будет правильно, что стоит сделать, не возникло. Она просто торопилась помочь, как учил её водитель отец. Человека за треснувшим лобовым стеклом она не видела. Но вряд ли он успел выбраться наружу сам. Лишь подбежав ближе различила силуэт прислонившегося к окну водительской дверцы. Открыть сразу не получилось. Раненый водитель навалился на ручку изнутри. Вика успела сломать до корня несколько ногтей, прежде чем запирающий механизм поддался усилиям. Дверца, наполовину собранная из полосок железа и досок, распахнулась и пострадавший безжизненным кулем выпал на девушку, снова роняя её на землю.
Водитель оказался женщиной. С короткими волосами, в юбке, в расхлябанных сапогах, в гимнастёрке без ремня. Кожаный пояс разрубил осколок, пробивший лобовое стекло. Разбил стекло, ранил водителя в живот.
Вике повезло найти в кабине куски разорванной гимнастёрки. Сделала, как могла, перевязку. И как учил отец поволокла едва дышащую и оттого жутко тяжёлую женщину вокруг машины, чтобы посадить на кресло пассажира.
Девушка никогда не думала, насколько это может быть утомительно. Руки скользили по мокрой от дождя и крови одежде. Лёгкие горели от нехватки воздуха, а пересохшим от усердия губам совсем не помогал дождь.
А что было потом, запомнилось отдельным стоп-кадрами.
Посадила, закрыла дверь. Скользя трясущимися ногами на развороченной грязи, вернулась к водительской двери. Села за руль, огромный как колесо Белаза, поискала ключ зажигания и не нашла. Потрясла за плечо женщину пытаясь привести в чувство. Та не очнулась. И, вообще, несколько долгих мгновений Вика думала, что посадила в машину труп. Лишь когда раненная как-то неловко дёрнулась в своём похожем на смерть забытьи и глухо застонала от боли — стало ясно - жива. Пока ещё.
«И стартеров не было, пока заведёшь – руки сорвёшь!» Прозвучал в голове голос Виктории Ивановны.
Сорвёшь руки?!
Вика и не помнила, как называлась та хреновина, показанная ей отцом, говоря, что только Этим можно было раньше заводить машины. И даже продемонстрировал процесс на старом жигулёнке соседа по гаражу. А потом заставил дочь повторить. Бравый пенсионер, похожий на полуоблетевший одуванчик, лишь неопределённо хмыкал, наблюдая за её усердием.
И снова стоп-кадры. Поиск металлической штуковины, и отыскать её под креслом. С таким же трудом, но всё же найти отверстие для заводилки. Тяжёлые падения, не удержавшись на ногах и обратный подъём, цепляясь грязными ладонями за скользкий от смазки и земли заводной ключ. Отдых, когда она вскидывала лицо к затянутому тучами небу, позволяя дождю её умыть. Возвращение в кабину, совершенно без сил и нервная трясучка от переживания. Ведь едва не въехала в воронку, заливаемую потоками небесной воды, пока разбиралась с коробкой передач, ища заднюю. Выезд на дорогу и попытка выжать из двигателя разбитой машины более менее нормальную скорость, чтобы суметь догнать колонну.
Зачем? На самом деле было всё равно куда ехать. Хоть в место, откуда машины выехали, или туда, куда направлялись. Разве что грузовики, думалось, Вика ещё могла ещё догнать. Если, конечно, тех не разбомбили фашисты. А вот насколько далеко отсюда находилась точка отправления девушка не имела ни малейшего представления.
Потому и ехала вслед давно исчезнувшей колонне, под стоны раненой, рык перекалеченного двигателя и шелест затихающего дождя, сосредоточившись только на дороге, которую едва видела сквозь разбитое лобовое стекло.
И только уродливое заграждение, возникшее из предутренней дымки, заставило её остановиться.
- Идём, идём, согреешься, — и Вику втолкнули в низкую дверь. – Комэск, смотри, какая птаха к нам залетела!
- Комэск? – переспросила Вика, оглядываясь на провожатого.
- Командир эскадрильи! – Ответили ей, проталкивая дальше, в тепло землянки.
У стола с расстеленной там картой стоял мужчина, в гимнастёрке, с расстёгнутым воротом, и растрёпанный. С усталым лицом. И присмотревшись, Вика поразилась. Тот, кого ефрейтор почти любовно назвал комэском, выглядел не старше лет двадцати с хвостиком. А старили его мятая форма да чудовищная усталость, с какой он выслушивал доклад от седовласого мужчины в лётной форме.
Оглянувшись, комэск как-то автоматически провёл рукой по волосам, пытаясь их пригладить, а мужчина замолчал.
- Кто такая?
- Вика… Виктория Просина. – Отозвалась девушка, и замолчала, не зная, что сказать ещё. Её трясло. Промокшая насквозь одежда не грела, наоборот вытаскивая из тела остатки тепла. И хотелось если не переодеться, а хотя бы банально отжать мокрую юбку и кофту.
- Водитель она! – Продолжил за неё ефрейтор, допрашивавший её при въезде на аэродром. – Машину с продуктами пригнала. Марию, водителя из части ранило во время обстрела колонны, а она её в кабину затащила и сама за руль села…
- Из гражданских? – Поразился комэск, и прищурился. – Сколько тебе лет?
- Пятнадцать…
На молчаливое удивление командира эскадрильи ефрейтор ухмыльнулся в усы, а седовласый мужчина витьевато выругался.
- Где научилась водить?
- Папа водитель ГАЗ… — Вика подавилась продолжением, сообразив, что наверно неправильно говорить о ГАЗельках здесь, в сумасшедшее правдивом сне про войну. – Учил, хотел сына, а родилась я.
- На наше счастье! – Ефрейтор по-отечески тиснул её за плечи, и толкнул в сторону, к колченогой табуретке. – Садись птаха, сейчас тебе чаю сварганим, морковного!
А едва она села, ей в руки сунули железную кружку, горячую от налитого в неё чая.
- Грейся малая!
Вика и не возражала. От согревающихся пальцев тепло торопливо, волной растекалось по телу, и свинцовой усталостью наливались веки. Хотелось спать. Всё-таки полуторка с ручным заводом это не современная ГАЗелька с инжекторным зажиганием. Руки ныли, особенно в локтях и плечах, туда, куда отдавались болью все выверты непривычно большого руля. Болели даже ноги, в коленях и бёдрах, словно бы она не нажимала, а крутила педали те шестьдесят километров, что ей вместо подстреленной Марии пришлось проехать по разбитой дороге, догоняя конвой.
- Мурр!
Вика вздрогнула, едва не расплескав чай.
- Мурр! – Повторил большой бело-рыжий кот с одним ухом, а вместо другого через всю лобастую голову протянулся едва заживший шрам. – Мурр! – третий раз сказал рыжий нахал, старательно гладясь о ноги Вики, восторженно задрав пушистый с подпалинами хвост.
- Откуда ты такой? - Удивилась девушка, и с радостью погладила поставленную спину. Довольное урчание стало в разы громче. – Красивый!
- Подобрали на пепелище, пару недель назад. – Объяснил комэск. Только сейчас Вика заметила, что седовласый лётчик и ефрейтор ушли, оставив их наедине. – Ухо взрывом оторвало, не думали, что оклемается. А, смотри-ка, всё-то ему всё равно, хоть война, хоть бой, лишь бы погладили.
- Ясно, — отозвалась девушка, и быстро допив чай, отставила чашку, чтобы взять кота на руки. Тёплый, как меховые варежки, он грел руки и ноги даже через влажную юбку. Вибрирующее урчание перебивало усталую дрожь, позволяя, наконец, расслабиться. Продолжая автоматически почёсывать мурлыкающего рыжика, Вика откинулась на стену, и прикрыла глаза.
Казалось всего на пару мгновений. Но и этого хватило, чтобы всё сменилось.
Перед глазами металлическая коробка, похожая на металлический ранец, голову стянули тяжёлые наушники, а мозг в одну секунду вскипел от шороха эфира, наполненного звуками передаваемых сообщений.
Вика даже не поняла, откуда узнала, что слышит именно сообщения. Но в следующую минуту непонятные вроде бы тиканья начали вдруг складываться в буквы и даже в слова. Она замерла, чувствуя, что ничего нельзя пропустить, а рука сама ухватилась за карандаш, торопясь записать.
«Поздравляю» вывела она на листке открытого блокнота, а следом «пбедой». Пбедой? Девушка ошеломлённо уставилась на неизвестной слово. Сленг что ли такой военный? Наверно нужно попросить повторить, мелькнула мысль.
- Победа! Они поздравляют с Победой! – Закричала незнакомая девушка, вбегая в комнату, и сдёргивая Вику со стула, чтобы закружить в танце.
- Что?
- Победа! Мы победили!
И куда только делась усталость и слабость? Внутри словно взорвался вулкан. Счастье и невероятное облегчение прорвались наружу слезами и почти безумным смехом. Всё! Всё закончилось! Не будет больше выстрелов, страха и мёртвых людей.
Вместе со всеми Вика выбежала на улицу. Туда, где поднялась стрельба. Стреляли все! Кто из пистолетов, кто из винтовок.
