— Дальше, — изрек внештатник, сверля меня тяжелым взглядом.
Я признался в том, что инициатива предложить несанкционированную литературу сотрудникам отдела целителей исходила всецело от меня. Исключительно под впечатлением их безграничной преданности своему делу, свидетелем которой я стал в их павильоне, и из желания ознакомить их с анамнезом отдельных человеческих проявлений, с которыми им приходится сталкиваться в своей практике. Я несколько раз подчеркнул, что руководитель отдела целителей далеко не сразу согласилась взять предложенные мной материалы в работу, и взял на себя всю вину за сокрытие факта из несанкционированности.
— Я уверен, что глава целителей не откажется подтвердить мои слова, — добавил я.
Внештатник заиграл желваками.
— Остальные талмуды? — коротко бросил он. — В целом.
— В административном павильоне, признаюсь, — продолжил я, не дожидаясь конкретного вопроса, — мной руководили интересы как всех пребывающих на земле коллег, так и личный опыт.
Внештатник вдруг выпрямился и обменялся быстрыми взглядами со своими, стоящими по бокам от меня, собратьями.
Темные меня побери, это не администраторы, что ли, на меня донесли? Это я, что ли, только что на них донес?
— Мне хотелось раскрыть глаза снабжающему органу, — снова заговорил я как можно убедительнее, — на те земные обстоятельства, которые вызывают крайнюю необходимость всех направленных в его адрес запросов. Разумеется, в его задачу входит максимально экономное расходование находящихся в его распоряжении ресурсов, но от оперативного получения последних на земле зачастую успех всей операции зависит.
Коротко глянув на меня с плотоядной ухмылкой, внештатник едва заметно кивнул стоящему слева от меня охраннику, и тот немедленно вышел.
Ладно, пронеслось у меня в голове, если администраторы еще не нашли наши воспоминания, то внештатники надолго застрянут с поисками среди всех их документов. Если же первые их все же нашли и не доложили, потому что сочли достойными внимания, то должно же у них ума хватить только один экземпляр сдать!
— Теперь про последние талмуды, — снова обратился ко мне внештатник. — В двух словах: кому предназначались, с какой целью, кто в сговоре участвовал.
— В двух словах не получится, — ответил я с извиняющимся видом. — Один из экземпляров направлялся в аналитический отдел — Вы знакомы со спецификой их работы?
Вместо ответа внештатник весь подобрался и тяжело задышал.
— Я тоже совсем недавно с ней познакомился, — добродушно заметил я, — и не мог не заметить, какое значение они придают мельчайшим деталям. Именно на них меня просили обращать основное внимание в той миссии, которую они мне поручили.
— Вы хотите сказать, — недоверчиво прищурился внештатник, — что это аналитический отдел заказал Вам эту литературу?
— Да конечно же, нет! — снисходительно усмехнулся я. — Это опять-таки была полностью моя инициатива. Возможно, это было самонадеянно с моей стороны, но мне хотелось как бы экзамен у них пройти. На наблюдательность, пусть и в ретроспективе, которой я у них научился. По окончании этой миссии, знаете ли, вопрос трудоустройства как-то совсем остро встал…
Внештатник презрительно фыркнул и, без моего напоминания, сделал какую-то запись на листе бумаги перед собой.
— Остальные два? — напомнил он мне, вертя в руках ручку.
— Еще один экземпляр предназначался вам, — скромно потупился я.
Последовало молчание. Бросив на него быстрый взгляд, я увидел выпученные глаза, в которых метались подозрительные вопросы. Немые — с удовлетворением отметил я про себя.
— Не подумайте чего-то плохого, — доверительно ответил на все эти вопросы сразу, — в сговор никто из ваших сотрудников со мной не вступил. Что же до цели — я руководствовался исключительно принципом справедливости. Мне казалось глубоко неправильным оставить вас, столь частых посетителей земли, в стороне от истории, уже предоставленной на рассмотрение другим отделам. Я даже на приятный сюрприз надеялся — наверняка многие моменты показались бы вам и близкими, и узнаваемыми.
Судя по его потемневшему лицу, уж этот внештатник точно прочел если не все наши воспоминания, то большую их часть. И действительно нашел там знакомые моменты — со своими собратьями в самом центре и в виде немых, как правило, орангутангов. Это он сейчас в образ, что ли, вошел?
— Я помню, — снова заговорил я, не дожидаясь, пока к моему глубоко впечатленному слушателю дар речи вернется, — остается еще один экземпляр. Его я подготовил для отдела наблюдателей. Причем, в этом случае вопрос о цели неразрывно связан с вопросом о причине, и оба эти вопроса требуют намного более обстоятельных ответов.
Еще до окончания моей тирады у внештатника задергалось правое веко. Мне было велено подниматься и отправляться в свою камеру — до подтверждения правдивости моих предшествующих показаний.
Я послушно встал, но перед уходом настойчиво попросил внештатника тщательно запротоколировать мои последние слова. Чтобы в начале следующего допроса не мучиться воспоминаниями о том, где мы остановились.
Он сломал ручку в руках и махнул рукой единственному оставшемуся охраннику, который рывком сорвал меня с места. Я не стал ни возмущаться, ни сопротивляться — как бы там ни было, полдня на дополнительные опросы перечисленных мной свидетелей я выиграл.
Как потом выяснилось, даже не полдня, а целый — на следующий допрос меня вызвали поздно вечером следующего дня.
Я ожидал скрупулезной проверки моих слов, но не такой. Стас сообщил мне чрезвычайно довольным тоном, что рейды внештатников были посланы во все подразделения — с целью обнаружения и изъятия всех без исключения экземпляров наших воспоминаний.
Его отряд не составил исключения, что дало ему возможность потребовать предъявления ордера на обыск и, за отсутствием последнего, вышвырнуть внештатников со своего этажа. Он еще и рапорт им вслед написал — с указанием причин своего участия в написании нашего труда, факта своей полной неосведомленности о моих дальнейших планах растиражировать его и требованием выдвинуть против него официальные обвинения, если его подозревают в хранении и сокрытии улик.
Братья-хранители тоже не подвели. Для начала они несказанно удивились интересу внештатников к рутинному документу их бывшего сотрудника, который они якобы приняли за просроченный и сданный задним числом отчет по прошлым заданиям. А потом гоняли их несколько часов по архиву, мучительно вспоминая, как же они этот документ зарегистрировали: по дате приемки, отчетному периоду, коду сотрудника, месту его пребывания на земле или категории сложности задания.
Я почти не удивился, когда Стас туманно намекнул, что именно в моем бывшем подразделении у наших воспоминаний появились, похоже, первые копии. Это же не его подручные, которые только и умеют, что коллективные чтения вслух устраивать в своем узком кругу — мои коллеги, по всей земле разбросанные, всегда мыслили шире и к вопросу сохранения и передачи опыта подходили обстоятельнее.
У целителей внештатникам тоже пришлось потрудиться, чтобы изъять тот единственный экземпляр — те его на главы раздергали для скорейшего изучения. Глава целителей умыла руки от ответственности, как и предупреждала меня, и выразила приличествующее случаю возмущение обманом, которым я вовлек ее сотрудников в противоправную деятельность. Все главы были срочно собраны в первозданное единое целое и немедленно вручены внештатникам. Под расписку.
Я готов был поспорить на что угодно (за исключением своего возвращения к Татьяне), что к тому моменту все факты, имеющие отношение к людям и нашим взаимоотношениям с ними, были уже если не скопированы, то подробно описаны работавшими с ними целителями. Настолько преданными, как я и утверждал, заботам сохранения душевного здоровья человечества, что далекие от этого благородного дела внештатники остались в неведении о результатах их исследований.
Но вот кто действительно удивил меня, так это администраторы. По словам Стаса, по всему нашему сообществу уже бродили самые невероятные слухи о наших воспоминаниях, и шум начался именно в том павильоне, где Татьянина группа проходила свой последний курс обучения.
Туда внештатники действительно явились с обыском. Администраторы сообщили об этом руководству. То немедленно поставило в известность все заинтересованные подразделения, что обработка их заявок приостанавливается в связи с оперативными мероприятиями, проводимыми отделом внештатных ситуаций по поиску какой-то запрещенной литературы. Заинтересованные отделы зароптали, а их главы кинулись строчить доклады на самый верх с описанием последствий массового форс мажора. Мне оставалось только надеяться, что на самом верху меня сочтут недостаточно значимой фигурой, чтобы отвечать за эти последствия.
Но самое интересное — когда администраторам в павильоне была дана команда проверить все имеющиеся на их рабочих местах документы, внештатникам был сдан только один из оставленных мной экземпляров наших воспоминаний.
Меня охватили тяжкие сомнения. Было дело — мелькала надежда, что эти сухари хоть для разнообразия заинтересуются не цифрами, а примерами из настоящей жизни. Но когда это отцы-архангелы шли навстречу моим мысленным посланиям без какого-нибудь подвоха в рукаве?
Последнего вполне можно было ожидать со стороны наблюдателей. Стасу не удалось узнать, посетили ли внештатники и их, но поднявшийся шум до них уже наверняка дошел. И уж они-то точно без труда связали наше с Татьяной преждевременное появление в родных пенатах, мое задержание и последующие лихорадочные поиски службой внештатных ситуаций каких-то текстов.
И, зная наше отношение к ним, с легкостью представили себе их содержание.
И вряд ли упустят случай вновь обвинить меня во всех смертных грехах и заявить о дурной наследственности Игоря.
Ну-ну, привычно ощетинился я при одной только мысли о наблюдателях, их сотрудник, приставленный к моему сыну, вполне мог бы уже растолковать им, что на все их хитроумные интриги всегда упреждающий удар найдется. Когда меня вызвали на следующий вопрос, я сразу напомнил все тому же внештатнику-следователю, что нам осталось прояснить судьбу последнего изъятого у меня…
— Нас больше интересует цель создания несогласованной и несанкционированной литературы, — перебил он меня.
— Цель ее создания непосредственно связана с моим намерением передать ее в отдел наблюдателей, — твердо стоял на своем я.
— Значит, теперь Вы заявляете, — язвительно усмехнулся внештатник, — что занимались противоправной деятельностью для данного отдела?
— В конечном счете, да, — благодарно кивнул ему я. — И упоминание противоправной деятельности в связи с этим отделом представляется мне вполне уместным.
— А вот это уже интересно, — неприятно оживился он. — Вы случайно ничего не перепутали? Вы здесь обвиняемый, а не обвинитель.
— Вы абсолютно правы, — согласился я. — Я полностью признаю свою вину, выражаю полную готовность сотрудничать со следствием и прошу не снисхождения, а полностью открытого и публичного процесса над собой. Эти слова я также требую занести в протокол.
Внештатник обменялся тяжелым взглядом с охранниками, переминающимися с ноги на ногу справа и слева от меня, и чуть заметно покачал головой. С явной досадой на лице. Затем он перевел мрачный взгляд на меня.
— Вам был задан вопрос о цели, — процедил он сквозь зубы.
— Вам была озвучена просьба записывать мои слова без купюр, — отпарировал я.
— Включая обвинения в адрес закрытого отдела? — поинтересовался он с прищуром.
— Именно! — радостно подтвердил я. — Именно в закрытости этого отдела кроется причина всех нарушений самих основ нашего сообщества, которые множатся в последнее время, как снежный ком, и которые можно без преувеличения назвать беспрецедентными.
Внештатник снова переглянулся со своими молчаливыми копиями, покивал им с насмешливо важным видом и откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.
— Ну-ну, откройте нам глаза, — протянул он с ленивой издевкой.
— Я знал, что Вы не останетесь равнодушны к творящемуся беззаконию! — с чувством принял я его слова за чистую монету. — Вышеупомянутый отдел привык вершить свои деяния за ширмой секретности, и не исключено, что им удалось скрыть их даже от вас. Что, с моей точки зрения, само по себе является нарушением основополагающих устоев.
Внештатник нахмурился, вновь придвинулся к столу, повертел в руках новую ручку и вскинул на меня полный холодной собранности взгляд.
— Продолжайте, — коротко обронил он.
Я всегда знал, что успех любой речи зависит не от ее содержания, а от угла его подачи. Если есть в ней красная нить, то все аргументы и факты нанизываются на нее, создавая стройную, убедительную и доступную любому пониманию картину.
Заметив явную и острую реакцию внештатника на упоминание беспрецедентности, ее-то я и сделал связующей нитью всех событий, случившихся с нами с Татьяной сразу после прибытия в родные пенаты.
— По Вашим словам, — медленно проговорил внештатник, выслушав мой вдохновенный рассказ вперемешку с постоянной апелляцией к многочисленным нарушенным пунктам устава нашего сообщества, — все решения принимались на самом высоком уровне. С чего Вы решили, что для них не было достаточно веских оснований?
— Я вполне допускаю их наличие, — смиренно склонил я голову. — Вопрос в том, кто их предоставил.
— Что Вы имеете в виду? — впился он в меня цепким взглядом.
— Мне случалось принимать участие в разрешении спорных ситуаций, — снова начал я издалека. — И не раз, признаю к своему сожалению. В качестве и ответчика, и просто свидетеля. На всех разбирательствах слово всегда давалось обеим сторонам конфликта. В решении же судьбы моей подопечной мне не было задано ни одного вопроса. Было принято во внимание только негативное мнение о ней.
— Почему Вы считаете, — немедленно отреагировал он, — что это мнение поступило из отдела наблюдателей?
— Потому что это был далеко не первый пример их откровенной враждебности, — охотно объяснил я. — Проявляемой в отношении всех, так или иначе связанных с нашими потомками на земле. Чему имеются многочисленные свидетельства.
— Подробнее, — произнес внештатник волшебное слово.
Я старательно оправдал свой намек на широкую поддержку нашей неприязни к наблюдателям. Благо, Стас накануне освежил мне память. Я напомнил внештатнику об относительно недавнем процессе, на котором наблюдатели открыто выступили против идеи изучения и внедрения ангельских детей в наше сообщество и потребовали полной изоляции всех имеющих к ним отношение ангелов.
Отбиться нам тогда удалось только благодаря Стасу, который умудрился в рекордно короткие сроки собрать целую кучу свидетельств в пользу ангельских потомков, причем не только со стороны хранителей, но и некоторых наблюдателей.
С видом внезапного озарения я сделал предположение, что все эти показания, возможно, до сих пор хранятся в службе внешней охраны, и нерешительно добавил, что при необходимости можно, пожалуй, повторно опросить их авторов.
Отложив в сторону как минимум десятый полностью исписанный лист бумаги, внештатник снова поднял на меня глаза, в которых мне почудилось снисходительное одобрение дрессировщика.
— Почему Вы не обратились со всеми этими материалами непосредственно к высшему руководству? — задал он мне очередной вопрос.
Я признался в том, что инициатива предложить несанкционированную литературу сотрудникам отдела целителей исходила всецело от меня. Исключительно под впечатлением их безграничной преданности своему делу, свидетелем которой я стал в их павильоне, и из желания ознакомить их с анамнезом отдельных человеческих проявлений, с которыми им приходится сталкиваться в своей практике. Я несколько раз подчеркнул, что руководитель отдела целителей далеко не сразу согласилась взять предложенные мной материалы в работу, и взял на себя всю вину за сокрытие факта из несанкционированности.
— Я уверен, что глава целителей не откажется подтвердить мои слова, — добавил я.
Внештатник заиграл желваками.
— Остальные талмуды? — коротко бросил он. — В целом.
— В административном павильоне, признаюсь, — продолжил я, не дожидаясь конкретного вопроса, — мной руководили интересы как всех пребывающих на земле коллег, так и личный опыт.
Внештатник вдруг выпрямился и обменялся быстрыми взглядами со своими, стоящими по бокам от меня, собратьями.
Темные меня побери, это не администраторы, что ли, на меня донесли? Это я, что ли, только что на них донес?
— Мне хотелось раскрыть глаза снабжающему органу, — снова заговорил я как можно убедительнее, — на те земные обстоятельства, которые вызывают крайнюю необходимость всех направленных в его адрес запросов. Разумеется, в его задачу входит максимально экономное расходование находящихся в его распоряжении ресурсов, но от оперативного получения последних на земле зачастую успех всей операции зависит.
Коротко глянув на меня с плотоядной ухмылкой, внештатник едва заметно кивнул стоящему слева от меня охраннику, и тот немедленно вышел.
Ладно, пронеслось у меня в голове, если администраторы еще не нашли наши воспоминания, то внештатники надолго застрянут с поисками среди всех их документов. Если же первые их все же нашли и не доложили, потому что сочли достойными внимания, то должно же у них ума хватить только один экземпляр сдать!
— Теперь про последние талмуды, — снова обратился ко мне внештатник. — В двух словах: кому предназначались, с какой целью, кто в сговоре участвовал.
— В двух словах не получится, — ответил я с извиняющимся видом. — Один из экземпляров направлялся в аналитический отдел — Вы знакомы со спецификой их работы?
Вместо ответа внештатник весь подобрался и тяжело задышал.
— Я тоже совсем недавно с ней познакомился, — добродушно заметил я, — и не мог не заметить, какое значение они придают мельчайшим деталям. Именно на них меня просили обращать основное внимание в той миссии, которую они мне поручили.
— Вы хотите сказать, — недоверчиво прищурился внештатник, — что это аналитический отдел заказал Вам эту литературу?
— Да конечно же, нет! — снисходительно усмехнулся я. — Это опять-таки была полностью моя инициатива. Возможно, это было самонадеянно с моей стороны, но мне хотелось как бы экзамен у них пройти. На наблюдательность, пусть и в ретроспективе, которой я у них научился. По окончании этой миссии, знаете ли, вопрос трудоустройства как-то совсем остро встал…
Внештатник презрительно фыркнул и, без моего напоминания, сделал какую-то запись на листе бумаги перед собой.
— Остальные два? — напомнил он мне, вертя в руках ручку.
— Еще один экземпляр предназначался вам, — скромно потупился я.
Глава 17.3
Последовало молчание. Бросив на него быстрый взгляд, я увидел выпученные глаза, в которых метались подозрительные вопросы. Немые — с удовлетворением отметил я про себя.
— Не подумайте чего-то плохого, — доверительно ответил на все эти вопросы сразу, — в сговор никто из ваших сотрудников со мной не вступил. Что же до цели — я руководствовался исключительно принципом справедливости. Мне казалось глубоко неправильным оставить вас, столь частых посетителей земли, в стороне от истории, уже предоставленной на рассмотрение другим отделам. Я даже на приятный сюрприз надеялся — наверняка многие моменты показались бы вам и близкими, и узнаваемыми.
Судя по его потемневшему лицу, уж этот внештатник точно прочел если не все наши воспоминания, то большую их часть. И действительно нашел там знакомые моменты — со своими собратьями в самом центре и в виде немых, как правило, орангутангов. Это он сейчас в образ, что ли, вошел?
— Я помню, — снова заговорил я, не дожидаясь, пока к моему глубоко впечатленному слушателю дар речи вернется, — остается еще один экземпляр. Его я подготовил для отдела наблюдателей. Причем, в этом случае вопрос о цели неразрывно связан с вопросом о причине, и оба эти вопроса требуют намного более обстоятельных ответов.
Еще до окончания моей тирады у внештатника задергалось правое веко. Мне было велено подниматься и отправляться в свою камеру — до подтверждения правдивости моих предшествующих показаний.
Я послушно встал, но перед уходом настойчиво попросил внештатника тщательно запротоколировать мои последние слова. Чтобы в начале следующего допроса не мучиться воспоминаниями о том, где мы остановились.
Он сломал ручку в руках и махнул рукой единственному оставшемуся охраннику, который рывком сорвал меня с места. Я не стал ни возмущаться, ни сопротивляться — как бы там ни было, полдня на дополнительные опросы перечисленных мной свидетелей я выиграл.
Как потом выяснилось, даже не полдня, а целый — на следующий допрос меня вызвали поздно вечером следующего дня.
Я ожидал скрупулезной проверки моих слов, но не такой. Стас сообщил мне чрезвычайно довольным тоном, что рейды внештатников были посланы во все подразделения — с целью обнаружения и изъятия всех без исключения экземпляров наших воспоминаний.
Его отряд не составил исключения, что дало ему возможность потребовать предъявления ордера на обыск и, за отсутствием последнего, вышвырнуть внештатников со своего этажа. Он еще и рапорт им вслед написал — с указанием причин своего участия в написании нашего труда, факта своей полной неосведомленности о моих дальнейших планах растиражировать его и требованием выдвинуть против него официальные обвинения, если его подозревают в хранении и сокрытии улик.
Братья-хранители тоже не подвели. Для начала они несказанно удивились интересу внештатников к рутинному документу их бывшего сотрудника, который они якобы приняли за просроченный и сданный задним числом отчет по прошлым заданиям. А потом гоняли их несколько часов по архиву, мучительно вспоминая, как же они этот документ зарегистрировали: по дате приемки, отчетному периоду, коду сотрудника, месту его пребывания на земле или категории сложности задания.
Я почти не удивился, когда Стас туманно намекнул, что именно в моем бывшем подразделении у наших воспоминаний появились, похоже, первые копии. Это же не его подручные, которые только и умеют, что коллективные чтения вслух устраивать в своем узком кругу — мои коллеги, по всей земле разбросанные, всегда мыслили шире и к вопросу сохранения и передачи опыта подходили обстоятельнее.
У целителей внештатникам тоже пришлось потрудиться, чтобы изъять тот единственный экземпляр — те его на главы раздергали для скорейшего изучения. Глава целителей умыла руки от ответственности, как и предупреждала меня, и выразила приличествующее случаю возмущение обманом, которым я вовлек ее сотрудников в противоправную деятельность. Все главы были срочно собраны в первозданное единое целое и немедленно вручены внештатникам. Под расписку.
Я готов был поспорить на что угодно (за исключением своего возвращения к Татьяне), что к тому моменту все факты, имеющие отношение к людям и нашим взаимоотношениям с ними, были уже если не скопированы, то подробно описаны работавшими с ними целителями. Настолько преданными, как я и утверждал, заботам сохранения душевного здоровья человечества, что далекие от этого благородного дела внештатники остались в неведении о результатах их исследований.
Но вот кто действительно удивил меня, так это администраторы. По словам Стаса, по всему нашему сообществу уже бродили самые невероятные слухи о наших воспоминаниях, и шум начался именно в том павильоне, где Татьянина группа проходила свой последний курс обучения.
Туда внештатники действительно явились с обыском. Администраторы сообщили об этом руководству. То немедленно поставило в известность все заинтересованные подразделения, что обработка их заявок приостанавливается в связи с оперативными мероприятиями, проводимыми отделом внештатных ситуаций по поиску какой-то запрещенной литературы. Заинтересованные отделы зароптали, а их главы кинулись строчить доклады на самый верх с описанием последствий массового форс мажора. Мне оставалось только надеяться, что на самом верху меня сочтут недостаточно значимой фигурой, чтобы отвечать за эти последствия.
Но самое интересное — когда администраторам в павильоне была дана команда проверить все имеющиеся на их рабочих местах документы, внештатникам был сдан только один из оставленных мной экземпляров наших воспоминаний.
Меня охватили тяжкие сомнения. Было дело — мелькала надежда, что эти сухари хоть для разнообразия заинтересуются не цифрами, а примерами из настоящей жизни. Но когда это отцы-архангелы шли навстречу моим мысленным посланиям без какого-нибудь подвоха в рукаве?
Последнего вполне можно было ожидать со стороны наблюдателей. Стасу не удалось узнать, посетили ли внештатники и их, но поднявшийся шум до них уже наверняка дошел. И уж они-то точно без труда связали наше с Татьяной преждевременное появление в родных пенатах, мое задержание и последующие лихорадочные поиски службой внештатных ситуаций каких-то текстов.
И, зная наше отношение к ним, с легкостью представили себе их содержание.
И вряд ли упустят случай вновь обвинить меня во всех смертных грехах и заявить о дурной наследственности Игоря.
Ну-ну, привычно ощетинился я при одной только мысли о наблюдателях, их сотрудник, приставленный к моему сыну, вполне мог бы уже растолковать им, что на все их хитроумные интриги всегда упреждающий удар найдется. Когда меня вызвали на следующий вопрос, я сразу напомнил все тому же внештатнику-следователю, что нам осталось прояснить судьбу последнего изъятого у меня…
— Нас больше интересует цель создания несогласованной и несанкционированной литературы, — перебил он меня.
— Цель ее создания непосредственно связана с моим намерением передать ее в отдел наблюдателей, — твердо стоял на своем я.
— Значит, теперь Вы заявляете, — язвительно усмехнулся внештатник, — что занимались противоправной деятельностью для данного отдела?
— В конечном счете, да, — благодарно кивнул ему я. — И упоминание противоправной деятельности в связи с этим отделом представляется мне вполне уместным.
— А вот это уже интересно, — неприятно оживился он. — Вы случайно ничего не перепутали? Вы здесь обвиняемый, а не обвинитель.
— Вы абсолютно правы, — согласился я. — Я полностью признаю свою вину, выражаю полную готовность сотрудничать со следствием и прошу не снисхождения, а полностью открытого и публичного процесса над собой. Эти слова я также требую занести в протокол.
Внештатник обменялся тяжелым взглядом с охранниками, переминающимися с ноги на ногу справа и слева от меня, и чуть заметно покачал головой. С явной досадой на лице. Затем он перевел мрачный взгляд на меня.
— Вам был задан вопрос о цели, — процедил он сквозь зубы.
— Вам была озвучена просьба записывать мои слова без купюр, — отпарировал я.
— Включая обвинения в адрес закрытого отдела? — поинтересовался он с прищуром.
— Именно! — радостно подтвердил я. — Именно в закрытости этого отдела кроется причина всех нарушений самих основ нашего сообщества, которые множатся в последнее время, как снежный ком, и которые можно без преувеличения назвать беспрецедентными.
Внештатник снова переглянулся со своими молчаливыми копиями, покивал им с насмешливо важным видом и откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.
— Ну-ну, откройте нам глаза, — протянул он с ленивой издевкой.
— Я знал, что Вы не останетесь равнодушны к творящемуся беззаконию! — с чувством принял я его слова за чистую монету. — Вышеупомянутый отдел привык вершить свои деяния за ширмой секретности, и не исключено, что им удалось скрыть их даже от вас. Что, с моей точки зрения, само по себе является нарушением основополагающих устоев.
Внештатник нахмурился, вновь придвинулся к столу, повертел в руках новую ручку и вскинул на меня полный холодной собранности взгляд.
— Продолжайте, — коротко обронил он.
Я всегда знал, что успех любой речи зависит не от ее содержания, а от угла его подачи. Если есть в ней красная нить, то все аргументы и факты нанизываются на нее, создавая стройную, убедительную и доступную любому пониманию картину.
Заметив явную и острую реакцию внештатника на упоминание беспрецедентности, ее-то я и сделал связующей нитью всех событий, случившихся с нами с Татьяной сразу после прибытия в родные пенаты.
— По Вашим словам, — медленно проговорил внештатник, выслушав мой вдохновенный рассказ вперемешку с постоянной апелляцией к многочисленным нарушенным пунктам устава нашего сообщества, — все решения принимались на самом высоком уровне. С чего Вы решили, что для них не было достаточно веских оснований?
— Я вполне допускаю их наличие, — смиренно склонил я голову. — Вопрос в том, кто их предоставил.
— Что Вы имеете в виду? — впился он в меня цепким взглядом.
— Мне случалось принимать участие в разрешении спорных ситуаций, — снова начал я издалека. — И не раз, признаю к своему сожалению. В качестве и ответчика, и просто свидетеля. На всех разбирательствах слово всегда давалось обеим сторонам конфликта. В решении же судьбы моей подопечной мне не было задано ни одного вопроса. Было принято во внимание только негативное мнение о ней.
— Почему Вы считаете, — немедленно отреагировал он, — что это мнение поступило из отдела наблюдателей?
— Потому что это был далеко не первый пример их откровенной враждебности, — охотно объяснил я. — Проявляемой в отношении всех, так или иначе связанных с нашими потомками на земле. Чему имеются многочисленные свидетельства.
— Подробнее, — произнес внештатник волшебное слово.
Я старательно оправдал свой намек на широкую поддержку нашей неприязни к наблюдателям. Благо, Стас накануне освежил мне память. Я напомнил внештатнику об относительно недавнем процессе, на котором наблюдатели открыто выступили против идеи изучения и внедрения ангельских детей в наше сообщество и потребовали полной изоляции всех имеющих к ним отношение ангелов.
Отбиться нам тогда удалось только благодаря Стасу, который умудрился в рекордно короткие сроки собрать целую кучу свидетельств в пользу ангельских потомков, причем не только со стороны хранителей, но и некоторых наблюдателей.
С видом внезапного озарения я сделал предположение, что все эти показания, возможно, до сих пор хранятся в службе внешней охраны, и нерешительно добавил, что при необходимости можно, пожалуй, повторно опросить их авторов.
Отложив в сторону как минимум десятый полностью исписанный лист бумаги, внештатник снова поднял на меня глаза, в которых мне почудилось снисходительное одобрение дрессировщика.
— Почему Вы не обратились со всеми этими материалами непосредственно к высшему руководству? — задал он мне очередной вопрос.
