Я довольно естественно осекся. Вот как-то насторожил меня этот сытый, удовлетворенный взгляд.
С другой стороны, я бы и дальше с удовольствием вбивал гвозди если не в гроб, то в неприкасаемость наблюдателей.
Я бы и дальше с удовольствием уводил внештатников даже от мимолетной мысли о Татьяне.
Но что бы там ни говорил Стас, именно она должна стать нашим общим мотивом для упражнений в изящной словесности. В походе против наблюдателей у меня не должно быть соучастников.
— Обратился, — ответил я внештатному. — И не один раз. И ко всему руководству. И обнаружил, что меня лишили доступа к кому бы то ни было. Вплоть до того самого момента, когда в отношении моей подопечной было принято и воплощено в жизнь не имеющее ни единого аналога в нашей истории решение.
— И тогда, — с понимающим видом подхватил он, — Вы сразу поняли, кто был инициатором этого решения, и задались целью вывести их на чистую воду.
— Не совсем, — набрав воздух, бросился я головой в омут.
На сей раз я получил полное и безраздельное внимание их всех. Да, я хотел, чтобы наблюдатели получили по заслугам. Нет, это не было моей основной целью — и уж точно не первой. Да, идея создания воспоминаний принадлежит всецело мне. Нет, мои будущие соавторы отнеслись к ней довольно скептически, и мне стоило больших трудов переубедить их.
— В чем состояла эта идея? — нетерпеливо прихлопнул ладонью по столу внештатник.
— Я хотел восстановить память своей подопечной, — коротко ответил я.
На сей раз молниеносные взгляды полетели от моих охранников к их предводителю. Они чуть на месте не пританцовывали, явно испрашивая разрешения перейти к активным действиям.
— Я понимаю, что это звучит самонадеянно, — снова заговорил я, чтобы задержать их, — но ни вернуть время вспять, ни официально призвать наблюдателей к ответу мне было не по силам. Оставалось лишь попытаться разрушить их замысел в рамках своей компетенции.
— И как Вам это удалось? — негромким, вкрадчивым тоном поинтересовался внештатник.
Вместо ответа я обмяк на стуле и отвел глаза в сторону, сложив мышцы лица в горькие складки вокруг рта.
— Никак, — глухо произнес я наконец. — Целители, как выяснилось, недаром такой славой пользуются. Моей подопечной больше нет.
Внештатник еще какое-то время практически ощупывал взглядом мое лицо, и, не произнеся больше ни слова, дал знак своим подручным увести меня. Выходя из комнаты, я мельком оглянулся — он уже встал и торопливо собирал свои записи.
В своих апартаментах я тут же рухнул на диван, уткнувшись в него лицом. Самая подходящая поза для только что признавшего свое поражение героя. И для срочного вызова…
Нет, не Татьяны — спохватившись, взял я себя в руки. Ей не то, что видеть — знать незачем о маске поверженного героя. Еще скажет, что та мне к лицу. Не говоря уже о маске болтливого предателя — лучше даже не представлять себе, что она на это скажет.
Отцы-архангелы продолжали шутить — в ушах у меня явственно зазвучал голос Татьяны. Я не стал прислушиваться — окончательно плюнув на осторожность, вызвал темного гения. Пусть лучше он булькает.
— Пронзил луч света мрак пучины, — не обманул он мои ожидания, — и заметались тени в ней…
— Отстань, — нетерпеливо отмахнулся я от него, — времени мало.
Выслушав мое предположение, что указанные тени могут опять Татьяну целителям на съедение отдать, темный гений скептически хмыкнул.
— Не думаю, — безапелляционно заявил он мне. — Если ее просканируют, то не только возврат памяти обнаружат, но и все, чему она здесь научилась. На такое ни одна рука не поднимется.
— Еще лучше! — похолодел я. — А если ее там и запрут навечно, для изучения уникального феномена?
— На такое я ни одной руке подняться не позволю, — спокойно возразил он мне.
— Я тебя прошу, — никак не разделил я его спокойствие, — пусть никакая рука вообще никак на нее подняться не сможет!
— Никто не в силах с небосвода украсть ярчайшую звезду, — глубокомысленно изрек темный гений.
На меня опять накатило искушение вызвать Татьяну. Ну да, и сообщить, что ей снова могут память вычистить? И что единственной преградой на пути к повторной экзекуции остался темный? И что для своего героя она действительно превратилась в ту самую недостижимую звезду?
Нет, нужно рассуждать логически. Темный гений не случайно такое прозвище носит — темный гений и физически нас со Стасом чуть не загонял — темный гений был на все готов ради совместной с ней работы — темный гений никому не даст лишить себя этой перспективы. Лишь бы он только не увлекся и меня в разряд «никому» не записал.
Я не заметил, как уснул, и всю ночь меня даже во сне болтало, как в бурном море. Между доводящим меня до исступления желанием услышать ее голос, ясным до бешенства осознанием своего бессилия, разъедающей мое самоуважение необходимостью надеяться на темного гения, слепящим до рези в глазах пониманием, что тот действует и всегда будет действовать исключительно в своих интересах…
Впервые в жизни любимая стихия чуть не накрыла меня с головой.
Выдернул меня из нее Стас.
Внештатники, как выяснилось, и на этот раз времени даром не теряли, но вместо массовых облав занялись точечной установкой силков и капканов — допросив всех моих соавторов на предмет совпадения их слов с моими.
Стас с Тошей разыграли блестящий дуэт. Они оба подтвердили мою настоятельную просьбу дополнить мои воспоминания своими собственными — и пошли дальше, перечеркнув все мои усилия вывести их из-под удара.
Стас подчеркнул, что изначально глубоко сомневался в успехе моей затеи и ничуть не удивился, когда из нее ничего таки не вышло. О чем и сказал мне — и сразу, и потом. После чего не терпящий никакой критики я перестал с ним общаться. В результате чего все тот же самоуверенный я не поставил его в известность о своих дальнейших планах в отношении воспоминаний. Вследствие чего шанс разоблачить подрывную деятельность отдельных представителей нашего сообщества, возомнивших себя выше закона, был утерян, вылившись в мелкое хулиганство.
Насколько я понял, именно в этом месте Стас разошелся не на шутку, и внештатникам мало не показалось. Он прямо повесил на них закулисную деятельность неподсудного отдела, обвинив их в пренебрежении своими должностными обязанностями. А возможно, зловеще добавил он, и в прямом сговоре с разрушителями светлого образа нашего сообщества, в природе коего сговора надлежит разобраться специально созданной комиссии.
Я раз за разом представлял себе эту сцену до самого вызова на следующий допрос.
Тоша изобразил из себя гейзер бурлящего энтузиазма. Он заявил, что сразу поддержал мое идею и безоговорочно верил в ее успех. При этом он давил на ответственность хранителя, которой я оказался ярчайшим примером. И переходящую все границы необъективность наблюдателей, которой я оказался стоической жертвой.
Провал моей идеи Тоша тоже уверенно объяснил кознями наблюдателей и твердо заявил, что мои последующие намерения разоблачить их всецело совпадают с общей тенденцией в нашем сообществе. Насколько я понял, внештатники выслушали лавину примеров углубляющегося интереса вышеупомянутого сообщества к ангельским потомкам — вопреки мнению наблюдателей о последних.
Под конец Тоша заявил, что никому не позволено пятнать светлый облик нашего сообщества коварством и мстительностью, присущими исключительно темным, и посему наблюдатели обречены на поражение в борьбе, которой я оказался несгибаемым героем.
Эту сцену я даже на мгновение не позволил себе представить, чтобы отцы-архангелы не уловили ее в моих мыслях и не организовали мне новые условия, в которых опять геройствовать придется.
Не избежал внимания внештатников и Киса. В разговоре с ним их интересовало, какими мотивами руководствовалась Марина, соглашаясь на написание воспоминаний, и почему он не лишил ее этих мотивов внушением. Киса явил им лик образцового хранителя, отвечая на каждый вопрос: «Это — конфиденциальная информация, разглашение которой может повредить интересам моей подопечной».
Обратную сторону этого лика они увидели, пригрозив прямым обращением к Марине. Пункты нашего устава в отношении разрешенных мер для устранения угрозы подопечным он им, скорее всего, зачитал своим обычным монотонным голосом, но внештатники, похоже, поверили в его решимость использовать весь арсенал методов сопротивления — допроса Марины не последовало.
Схватку Кисы с внештатниками я не смог себе представить, как ни старался. В глубине души я был почти уверен, что он не ее от них защищал, а совсем наоборот — стиль Марины в беседе с ангелами был мне знаком не понаслышке. Не окажись они столь трусливыми, для моих последующих допросов, пожалуй, пришлось бы новую бригаду искать.
А вот в чем состоял и чем закончился разговор внештатников с Максом, оставалось покрыто мраком тайны. С тревогой вперемешку с раздражением Стас сообщил мне, что Макс перестал выходить на связь. Даже с Мариной и Дарой.
На мое предложение связаться с темным гением, Стас уверенно ответил, что, если бы Макса задержали, темные бы уже бучу подняли и он бы ее только поддержал — юрисдикция внештатников только на наши подразделения распространяется.
Я не смог разделить его уверенность — Макс исчезает по собственной воле, оставив свою ненаглядную Дару без своей постоянной опеки?
Ответ на этот вопрос я получил во время следующего допроса. Прямо в самом начале его.
— Из каких соображений, — начал внештатник, как только я опустился на стул перед его столом, — Вы привлекли к созданию своих мемуаров представителя темного течения?
— Я его не привлекал, — покачал я головой. — Он от кого-то узнал о них и сам вызвался заполнить некоторые пробелы.
— И Вас это не удивило? — прищурился он.
— Поскольку речь в них шла о земных событиях, — пожал я плечами, — не имеющих отношения к обычной деятельности темных, я не увидел в его участии никакого вреда. Да и этот представитель уже давно сотрудничал со службой внешней охраны. Хотя сейчас, — задумчиво нахмурился я, — мне кажется, что обязательно нужно поинтересоваться его мотивами.
— Поинтересуемся, — зловеще произнес внештатник.
— Вы его еще не опрашивали? — изобразил я крайнею степень озадаченности.
— Он вызван в их расположение, — ответил он, внимательно следя за моим лицом. — Нам пришлось делать официальный запрос на беседу с ним. Запрос все еще рассматривается.
Я оказался совершенно не готов к затопившей меня волне облегчения. Пришлось срочно маскировать его под озарение.
— Теперь все становится понятным! — воскликнул я, хлопнув себя ладонью по лбу и прикрыв ею заодно часть лица. — Теперь все становится на свои места — в свете последующих событий.
— Каких событий? — весь подобрался внештатник.
Если Макс вне пределов их досягаемости, можно спокойно переходить к последнему акту спектакля. Его мы со Стасом накануне снова детально обсудили. Он раз двадцать напомнил мне о необходимости потянуть время еще хотя бы сутки. Потом Татьяну ждет распределение, а меня — инсценированное похищение. И можно будет опускать занавес, который скроет нас с ней от чрезмерного внимания родных пенат.
— Я думаю, — медленно проговорил я, делая вид, что лихорадочно размышляю, — что вам нужно будет сделать еще один запрос темным.
— Поконкретнее, — подстегнул меня внештатник резким тоном.
— Как я уже говорил, — принялся я тянуть время, — воспоминания писались для моей подопечной. То есть в одном единственном экземпляре. Когда я понял, что они не достигли цели, у меня, признаюсь, опустились руки. Я просто бродил там — понятия не имею, сколько времени — не зная, что делать дальше. И однажды в совершенно диком, пустынном месте у меня произошла странная встреча.
— С кем? — От удовлетворения и насмешки в голосе внештатника не осталось и следа.
— Не знаю, — сокрушенно покачал я головой. — Тот ангел показался мне отшельником. Он сидел прямо на земле, прислонившись спиной к дереву, и с виду был погружен в свои раздумья. Помню, у меня мелькнула мысль, что он, возможно, тоже оказался на распутье.
Я замолчал, словно уйдя в воспоминания.
— Дальше, — выдернул меня из них внештатник.
— Я хотел отступить, чтобы не мешать, — встряхнувшись, продолжил я, — но он меня уже заметил. Уж не помню, как, но мы разговорились — честно говоря, я был рад возможности отвлечься от своих невеселых мыслей.
— О чем вы говорили? — снова попытался пресечь мое многословие он.
— Сначала толком ни о чем, — уже привычным жестом снова пожал я плечами. — О необычности того места, его уединенности, способствующей размышлениям. О том, что хорошо иногда отрешиться от ежедневной суеты и подумать о ее цели. Слушать, скажу я Вам, он умел — и как-то незаметно для себя я рассказал ему свою историю. После чего он предложил мне выход из того тупика, в котором я оказался.
Внештатник уже вовсю строчил на свежей стопке листов бумаги — на сей раз ему не потребовалось никаких напоминаний о точном занесении всех моих показаний в протокол. При моих последних словах он резко вскинул голову и выжидательно уставился на меня.
— Я понимаю, — покаянно склонил я свою, — что эта встреча должна была показаться мне подозрительной. Но честно признаюсь, что я тогда не очень хорошо соображал. Кроме того, со многими его аргументами я и сейчас полностью согласен.
— Хотелось бы поподробнее о них услышать, — взялся внештатник за новый лист бумаги.
— В реакции этого странного ангела, — упорно держался я неспешного повествовательного стиля, — преобладала столь типичная для наших представителей ровная сдержанность. Наверно, поэтому я и принял его подсознательно за своего. Однако, чувствовалось, что он поражен. Он заметил, что радикальное воздействие на память без согласия ангела является ничем иным, как абсолютно неприемлемым у нас насилием, а в отношении неподготовленных новичков — и вовсе преступно. И если таковое имело место с ведома, если не с одобрения руководства, то наше сообщество должно быть предупреждено о грозящей отныне каждому опасности.
Внештатник уточнил, настаиваю ли я на том, что идея превращения личного текста в подрывную литературу была внедрена в мое сознание извне.
Я подтвердил этот факт, добавив, что он ни в коей мере не снимает с меня вину за не-распознание происков темных, хотя мне и в голову не могло прийти, что последние могут свободно разгуливать на нашей территории.
Внештатник велел мне переходить к технической стороне преступного сговора с противником.
Я сокрушенно признал свою полную неосведомленность о ней, поскольку новый знакомый уверил меня, что обладает всеми возможностями, необходимыми для размножения экземпляра, который моя подопечная вернула мне с великой благодарностью за занимательное чтение. Из чего я сделал единственно возможный вывод, что мой неожиданный помощник принадлежит к административному отделу.
Внештатник поинтересовался моими дальнейшими встречами со связным противника.
Я твердо уверил его, что таковых не было, поскольку я уже принял решение изыскать возможность остаться возле своей подопечной, странный ангел тоже сослался на сильную занятость, а договариваться о встречах в удобное нам обоим время у нас не было никакой физической возможности.
С охотничьим блеском в глазах внештатник потребовал описание курьеров, доставивших мне размноженные экземпляры.
С другой стороны, я бы и дальше с удовольствием вбивал гвозди если не в гроб, то в неприкасаемость наблюдателей.
Я бы и дальше с удовольствием уводил внештатников даже от мимолетной мысли о Татьяне.
Но что бы там ни говорил Стас, именно она должна стать нашим общим мотивом для упражнений в изящной словесности. В походе против наблюдателей у меня не должно быть соучастников.
Глава 17.4
— Обратился, — ответил я внештатному. — И не один раз. И ко всему руководству. И обнаружил, что меня лишили доступа к кому бы то ни было. Вплоть до того самого момента, когда в отношении моей подопечной было принято и воплощено в жизнь не имеющее ни единого аналога в нашей истории решение.
— И тогда, — с понимающим видом подхватил он, — Вы сразу поняли, кто был инициатором этого решения, и задались целью вывести их на чистую воду.
— Не совсем, — набрав воздух, бросился я головой в омут.
На сей раз я получил полное и безраздельное внимание их всех. Да, я хотел, чтобы наблюдатели получили по заслугам. Нет, это не было моей основной целью — и уж точно не первой. Да, идея создания воспоминаний принадлежит всецело мне. Нет, мои будущие соавторы отнеслись к ней довольно скептически, и мне стоило больших трудов переубедить их.
— В чем состояла эта идея? — нетерпеливо прихлопнул ладонью по столу внештатник.
— Я хотел восстановить память своей подопечной, — коротко ответил я.
На сей раз молниеносные взгляды полетели от моих охранников к их предводителю. Они чуть на месте не пританцовывали, явно испрашивая разрешения перейти к активным действиям.
— Я понимаю, что это звучит самонадеянно, — снова заговорил я, чтобы задержать их, — но ни вернуть время вспять, ни официально призвать наблюдателей к ответу мне было не по силам. Оставалось лишь попытаться разрушить их замысел в рамках своей компетенции.
— И как Вам это удалось? — негромким, вкрадчивым тоном поинтересовался внештатник.
Вместо ответа я обмяк на стуле и отвел глаза в сторону, сложив мышцы лица в горькие складки вокруг рта.
— Никак, — глухо произнес я наконец. — Целители, как выяснилось, недаром такой славой пользуются. Моей подопечной больше нет.
Внештатник еще какое-то время практически ощупывал взглядом мое лицо, и, не произнеся больше ни слова, дал знак своим подручным увести меня. Выходя из комнаты, я мельком оглянулся — он уже встал и торопливо собирал свои записи.
В своих апартаментах я тут же рухнул на диван, уткнувшись в него лицом. Самая подходящая поза для только что признавшего свое поражение героя. И для срочного вызова…
Нет, не Татьяны — спохватившись, взял я себя в руки. Ей не то, что видеть — знать незачем о маске поверженного героя. Еще скажет, что та мне к лицу. Не говоря уже о маске болтливого предателя — лучше даже не представлять себе, что она на это скажет.
Отцы-архангелы продолжали шутить — в ушах у меня явственно зазвучал голос Татьяны. Я не стал прислушиваться — окончательно плюнув на осторожность, вызвал темного гения. Пусть лучше он булькает.
— Пронзил луч света мрак пучины, — не обманул он мои ожидания, — и заметались тени в ней…
— Отстань, — нетерпеливо отмахнулся я от него, — времени мало.
Выслушав мое предположение, что указанные тени могут опять Татьяну целителям на съедение отдать, темный гений скептически хмыкнул.
— Не думаю, — безапелляционно заявил он мне. — Если ее просканируют, то не только возврат памяти обнаружат, но и все, чему она здесь научилась. На такое ни одна рука не поднимется.
— Еще лучше! — похолодел я. — А если ее там и запрут навечно, для изучения уникального феномена?
— На такое я ни одной руке подняться не позволю, — спокойно возразил он мне.
— Я тебя прошу, — никак не разделил я его спокойствие, — пусть никакая рука вообще никак на нее подняться не сможет!
— Никто не в силах с небосвода украсть ярчайшую звезду, — глубокомысленно изрек темный гений.
На меня опять накатило искушение вызвать Татьяну. Ну да, и сообщить, что ей снова могут память вычистить? И что единственной преградой на пути к повторной экзекуции остался темный? И что для своего героя она действительно превратилась в ту самую недостижимую звезду?
Нет, нужно рассуждать логически. Темный гений не случайно такое прозвище носит — темный гений и физически нас со Стасом чуть не загонял — темный гений был на все готов ради совместной с ней работы — темный гений никому не даст лишить себя этой перспективы. Лишь бы он только не увлекся и меня в разряд «никому» не записал.
Я не заметил, как уснул, и всю ночь меня даже во сне болтало, как в бурном море. Между доводящим меня до исступления желанием услышать ее голос, ясным до бешенства осознанием своего бессилия, разъедающей мое самоуважение необходимостью надеяться на темного гения, слепящим до рези в глазах пониманием, что тот действует и всегда будет действовать исключительно в своих интересах…
Впервые в жизни любимая стихия чуть не накрыла меня с головой.
Выдернул меня из нее Стас.
Внештатники, как выяснилось, и на этот раз времени даром не теряли, но вместо массовых облав занялись точечной установкой силков и капканов — допросив всех моих соавторов на предмет совпадения их слов с моими.
Стас с Тошей разыграли блестящий дуэт. Они оба подтвердили мою настоятельную просьбу дополнить мои воспоминания своими собственными — и пошли дальше, перечеркнув все мои усилия вывести их из-под удара.
Стас подчеркнул, что изначально глубоко сомневался в успехе моей затеи и ничуть не удивился, когда из нее ничего таки не вышло. О чем и сказал мне — и сразу, и потом. После чего не терпящий никакой критики я перестал с ним общаться. В результате чего все тот же самоуверенный я не поставил его в известность о своих дальнейших планах в отношении воспоминаний. Вследствие чего шанс разоблачить подрывную деятельность отдельных представителей нашего сообщества, возомнивших себя выше закона, был утерян, вылившись в мелкое хулиганство.
Насколько я понял, именно в этом месте Стас разошелся не на шутку, и внештатникам мало не показалось. Он прямо повесил на них закулисную деятельность неподсудного отдела, обвинив их в пренебрежении своими должностными обязанностями. А возможно, зловеще добавил он, и в прямом сговоре с разрушителями светлого образа нашего сообщества, в природе коего сговора надлежит разобраться специально созданной комиссии.
Я раз за разом представлял себе эту сцену до самого вызова на следующий допрос.
Тоша изобразил из себя гейзер бурлящего энтузиазма. Он заявил, что сразу поддержал мое идею и безоговорочно верил в ее успех. При этом он давил на ответственность хранителя, которой я оказался ярчайшим примером. И переходящую все границы необъективность наблюдателей, которой я оказался стоической жертвой.
Провал моей идеи Тоша тоже уверенно объяснил кознями наблюдателей и твердо заявил, что мои последующие намерения разоблачить их всецело совпадают с общей тенденцией в нашем сообществе. Насколько я понял, внештатники выслушали лавину примеров углубляющегося интереса вышеупомянутого сообщества к ангельским потомкам — вопреки мнению наблюдателей о последних.
Под конец Тоша заявил, что никому не позволено пятнать светлый облик нашего сообщества коварством и мстительностью, присущими исключительно темным, и посему наблюдатели обречены на поражение в борьбе, которой я оказался несгибаемым героем.
Эту сцену я даже на мгновение не позволил себе представить, чтобы отцы-архангелы не уловили ее в моих мыслях и не организовали мне новые условия, в которых опять геройствовать придется.
Не избежал внимания внештатников и Киса. В разговоре с ним их интересовало, какими мотивами руководствовалась Марина, соглашаясь на написание воспоминаний, и почему он не лишил ее этих мотивов внушением. Киса явил им лик образцового хранителя, отвечая на каждый вопрос: «Это — конфиденциальная информация, разглашение которой может повредить интересам моей подопечной».
Обратную сторону этого лика они увидели, пригрозив прямым обращением к Марине. Пункты нашего устава в отношении разрешенных мер для устранения угрозы подопечным он им, скорее всего, зачитал своим обычным монотонным голосом, но внештатники, похоже, поверили в его решимость использовать весь арсенал методов сопротивления — допроса Марины не последовало.
Схватку Кисы с внештатниками я не смог себе представить, как ни старался. В глубине души я был почти уверен, что он не ее от них защищал, а совсем наоборот — стиль Марины в беседе с ангелами был мне знаком не понаслышке. Не окажись они столь трусливыми, для моих последующих допросов, пожалуй, пришлось бы новую бригаду искать.
А вот в чем состоял и чем закончился разговор внештатников с Максом, оставалось покрыто мраком тайны. С тревогой вперемешку с раздражением Стас сообщил мне, что Макс перестал выходить на связь. Даже с Мариной и Дарой.
На мое предложение связаться с темным гением, Стас уверенно ответил, что, если бы Макса задержали, темные бы уже бучу подняли и он бы ее только поддержал — юрисдикция внештатников только на наши подразделения распространяется.
Я не смог разделить его уверенность — Макс исчезает по собственной воле, оставив свою ненаглядную Дару без своей постоянной опеки?
Ответ на этот вопрос я получил во время следующего допроса. Прямо в самом начале его.
— Из каких соображений, — начал внештатник, как только я опустился на стул перед его столом, — Вы привлекли к созданию своих мемуаров представителя темного течения?
— Я его не привлекал, — покачал я головой. — Он от кого-то узнал о них и сам вызвался заполнить некоторые пробелы.
— И Вас это не удивило? — прищурился он.
— Поскольку речь в них шла о земных событиях, — пожал я плечами, — не имеющих отношения к обычной деятельности темных, я не увидел в его участии никакого вреда. Да и этот представитель уже давно сотрудничал со службой внешней охраны. Хотя сейчас, — задумчиво нахмурился я, — мне кажется, что обязательно нужно поинтересоваться его мотивами.
— Поинтересуемся, — зловеще произнес внештатник.
— Вы его еще не опрашивали? — изобразил я крайнею степень озадаченности.
— Он вызван в их расположение, — ответил он, внимательно следя за моим лицом. — Нам пришлось делать официальный запрос на беседу с ним. Запрос все еще рассматривается.
Я оказался совершенно не готов к затопившей меня волне облегчения. Пришлось срочно маскировать его под озарение.
— Теперь все становится понятным! — воскликнул я, хлопнув себя ладонью по лбу и прикрыв ею заодно часть лица. — Теперь все становится на свои места — в свете последующих событий.
— Каких событий? — весь подобрался внештатник.
Если Макс вне пределов их досягаемости, можно спокойно переходить к последнему акту спектакля. Его мы со Стасом накануне снова детально обсудили. Он раз двадцать напомнил мне о необходимости потянуть время еще хотя бы сутки. Потом Татьяну ждет распределение, а меня — инсценированное похищение. И можно будет опускать занавес, который скроет нас с ней от чрезмерного внимания родных пенат.
— Я думаю, — медленно проговорил я, делая вид, что лихорадочно размышляю, — что вам нужно будет сделать еще один запрос темным.
— Поконкретнее, — подстегнул меня внештатник резким тоном.
— Как я уже говорил, — принялся я тянуть время, — воспоминания писались для моей подопечной. То есть в одном единственном экземпляре. Когда я понял, что они не достигли цели, у меня, признаюсь, опустились руки. Я просто бродил там — понятия не имею, сколько времени — не зная, что делать дальше. И однажды в совершенно диком, пустынном месте у меня произошла странная встреча.
Глава 17.5
— С кем? — От удовлетворения и насмешки в голосе внештатника не осталось и следа.
— Не знаю, — сокрушенно покачал я головой. — Тот ангел показался мне отшельником. Он сидел прямо на земле, прислонившись спиной к дереву, и с виду был погружен в свои раздумья. Помню, у меня мелькнула мысль, что он, возможно, тоже оказался на распутье.
Я замолчал, словно уйдя в воспоминания.
— Дальше, — выдернул меня из них внештатник.
— Я хотел отступить, чтобы не мешать, — встряхнувшись, продолжил я, — но он меня уже заметил. Уж не помню, как, но мы разговорились — честно говоря, я был рад возможности отвлечься от своих невеселых мыслей.
— О чем вы говорили? — снова попытался пресечь мое многословие он.
— Сначала толком ни о чем, — уже привычным жестом снова пожал я плечами. — О необычности того места, его уединенности, способствующей размышлениям. О том, что хорошо иногда отрешиться от ежедневной суеты и подумать о ее цели. Слушать, скажу я Вам, он умел — и как-то незаметно для себя я рассказал ему свою историю. После чего он предложил мне выход из того тупика, в котором я оказался.
Внештатник уже вовсю строчил на свежей стопке листов бумаги — на сей раз ему не потребовалось никаких напоминаний о точном занесении всех моих показаний в протокол. При моих последних словах он резко вскинул голову и выжидательно уставился на меня.
— Я понимаю, — покаянно склонил я свою, — что эта встреча должна была показаться мне подозрительной. Но честно признаюсь, что я тогда не очень хорошо соображал. Кроме того, со многими его аргументами я и сейчас полностью согласен.
— Хотелось бы поподробнее о них услышать, — взялся внештатник за новый лист бумаги.
— В реакции этого странного ангела, — упорно держался я неспешного повествовательного стиля, — преобладала столь типичная для наших представителей ровная сдержанность. Наверно, поэтому я и принял его подсознательно за своего. Однако, чувствовалось, что он поражен. Он заметил, что радикальное воздействие на память без согласия ангела является ничем иным, как абсолютно неприемлемым у нас насилием, а в отношении неподготовленных новичков — и вовсе преступно. И если таковое имело место с ведома, если не с одобрения руководства, то наше сообщество должно быть предупреждено о грозящей отныне каждому опасности.
Внештатник уточнил, настаиваю ли я на том, что идея превращения личного текста в подрывную литературу была внедрена в мое сознание извне.
Я подтвердил этот факт, добавив, что он ни в коей мере не снимает с меня вину за не-распознание происков темных, хотя мне и в голову не могло прийти, что последние могут свободно разгуливать на нашей территории.
Внештатник велел мне переходить к технической стороне преступного сговора с противником.
Я сокрушенно признал свою полную неосведомленность о ней, поскольку новый знакомый уверил меня, что обладает всеми возможностями, необходимыми для размножения экземпляра, который моя подопечная вернула мне с великой благодарностью за занимательное чтение. Из чего я сделал единственно возможный вывод, что мой неожиданный помощник принадлежит к административному отделу.
Внештатник поинтересовался моими дальнейшими встречами со связным противника.
Я твердо уверил его, что таковых не было, поскольку я уже принял решение изыскать возможность остаться возле своей подопечной, странный ангел тоже сослался на сильную занятость, а договариваться о встречах в удобное нам обоим время у нас не было никакой физической возможности.
С охотничьим блеском в глазах внештатник потребовал описание курьеров, доставивших мне размноженные экземпляры.
