Что такое невезение, и как с этим бороться? Пока Дидье решал этот риторический вопрос, остававшийся за столом, молча, протянул золотой перстень, довольно старый, кое-где даже потертый, с красным камнем, и вопросительно уставился на парня. Охотник посоображал, помялся и вытащил отцовский нож, с которым не расставался со дня смерти родителя. Игрок кивнул – состязание с Фортуной началось. В тот вечер капризная богиня удачи была на стороне лансского охотника – выиграл он легко, и тоже не дал отыгрываться, но его партнер не выглядел удрученным, а, казалось бы, должен был. Дидье показал выигранный перстень хозяину с вопросом: сколько дашь? Тот отрицательно покачал головой. Нет, так нет, найдется, кому пристроить выигрыш. Выгреб из кармана оставшуюся мелочь, кинув хозяину, и тоже откланялся.
За ним пришли ночью. Дидье не успел опомниться, как оказался в камере вместе с еще крепким, хотя и в возрасте, пероннцем, бог знает, за какие грехи оказавшимся в тюрьме. По крайней мере, сокамерник того не озвучил, зато причину заключения Дидье местный житель крайне доходчиво объяснил, после того, как приезжий из Ланса поведал о своем вечернем приключении. Оказывается, вчерашний партнер по игре в кости был известным в Перонне, если не вором, то крупно в том подозреваемым, но пока не пойман или не взят с поличным – действительно, не вор! Беда только, что с краденым перстнем был взят Дидье, а не проигравший. Кто подтвердит, что это был выигрыш? Хозяин трактира? Разве что, внезапно возьмет и повредится в уме. Ему лишние проблемы и дело с полицией ни к чему. Похоже, ворюга давно ждал, кто клюнет на его предложение сыграть на краденое. Дождался, мерзавец, нездешнего человека. И насколько здесь скорый суд? Предстоит гнить в тюрьме, дожидаясь приговора, или все закончится в короткий срок? Как жизнь завершится, гадать не приходится!
Скорость судопроизводства в Перонне была для того времени выше средней - через неделю Дидье предстал перед судом, приговорившим к повешению. И поделиться отчаянием было не с кем – сокамерник накануне был уведен и обратно не вернулся. Приговор приведен в исполнение? Сказать, что Дидье было страшно – ничего не сказать! Мороз по спине продирал! К вечеру, услыхав звон ключа, отпиравшего камеру, парень впал почти в истерику, решив, что за ним уже пришли, но тюремщик впустил одну Анну, строго предупредив:
- Недолго!
- Ты? – вырвалось из глубины души.
- Как видишь.
- Проститься пришла?
- Еще чего! Завтра ты на мне женишься.
- Зачем?
- Если ты предпочитаешь виселицу…
- Нет!
- Значит, женишься. Священник из церкви Иоанна Крестителя обвенчает нас прямо у места казни. По старинному обычаю, девушка спасает приговоренного к смерти, выйдя за него замуж.
- Ты же монашка!
- Послушница, - не моргнув глазом, сообщила Анна. – Хотели постричь насильно, а я сбежала.
- Вот, оно как!
- Да, уж, так! А кража – это им за себя. Не подведи та бабка, давно б уже была далеко отсюда.
- А я тебе зачем?
- Довезешь до Монлюсона, одна не доберусь.
- Ты же говорила – до Орлеана?
- Говорила, что за ним. Монлюсон – дальше.
Дидье посмотрел на ее решительное лицо, твердо сжатые губы и неожиданно спросил:
- Анна – твое настоящее имя? А фамилия?
- Какая разница, если я теперь буду носить твою?
- Не можешь же ты венчаться под именем Шарлотты дю Бак? Я на такое не пойду!
- Виселица лучше?
- Не лучше! Но это – смертный грех!
Вот, же, зануда грешная! Ладно, получи, что просишь!
- Меня зовут Анна…- девушка слегка запнулась, но решила назваться почти настоящим именем, вдруг, он окликнет, а она не отзовется. - Шарлотта Баксон, отец – англичанин, мать - француженка, рано умерла, вот, и заперли в монастырь.
- Анна-Шарлотта, значит? То-то ты на Шарлотту сразу откликалась.
- А твоя фамилия?
- Дюма.
Надо же, Анна-Шарлотта Дюма - как ни крути, а забавно, впрочем, брак недействительным будет, если не под своей фамилией обет давать!
Утром все было так, как Анна и обещала. Она кинулась к Дидье, стоявшему у виселицы, с криком: «Я тебя беру», загодя приведенный священник их тут же и обвенчал, под одобрительные крики толпы. Тетка Дидье, смахивая слезы радости, повела спасенного племянника домой – устроить небольшую пирушку для соседей, а к вечеру новиспеченный муж, не совсем твердо стоящий на ногах, был отправлен к Анне и собрался приступить к исполнению супружеского долга.
- Я обещала тебя спасти, обвенчавшись, но женой быть не собиралась.
- Как это? – парень растерялся до того, что почти протрезвел.
- А так! Ты что должен делать? Везти меня в Монлюсон. С утра и поедем, тут соседи скинулись на свадьбу, денег теперь хватит.
Дидье достал охотничий нож. Он, что – больной на всю голову, меня зарезать хочет?
Молодой муж приспустил штаны и сел рядом с Анной, легонько полоснув самого себя по боку. На простыню упало несколько капель крови, которые он растер пальцем:
- Я спас твою честь!
Анне вспомнился неприличный студенческий анекдот, знакомый еще с первого курса, и она сделала вид, что хочет высморкаться на простыню, рядом с кровавым пятном:
- А я твою!
Дидье хлопнул глазами и расхохотался:
- С тобой не соскучишься, женушка!
- Да и с тобой, муженек. Вышел на прогулку, догулялся до виселицы. Как смешно!
- Смешней некуда. Ладно, давай спать, что ли.
Анна выделила ему край одеяла, другим концом замоталась сама.
- Спокойной ночи!
- Ох, и злая ты девка!
- Какая есть!
- Для кого себя бережешь-то?
- Тебе что за дело?
- Ну, не хочешь – не говори. И еще, Анна-Шарлотта: «Спасибо!»
- Вспомнил, что ли?
- Теперь не забуду!
Проехав сорок с лишним лье, с ночевками в Абленкуре и Компьене, к концу третьего дня отец Жюль добрался до Парижа и выяснил, что прямая карета до Буржа предвидится не скоро. Добираться придется с пересадкой, и то еще через пару дней. Священник вздохнул и отправился в небольшую придорожную гостиницу, где его нашли присланные из Бетюна полицейские. Усадив слабо сопротивляющегося арестанта впереди себя на лошадь и, почти загнав коней, они бросили его, как мешок, под ноги начальнику полиции. Отец Жюль пришел в себя только в камере бетюнской тюрьмы, глядя в глаза брату-палачу.
- Как вы, Жюль?
- Господи, почему я здесь?
- Сестра Анна сбежала из тюрьмы.
- Как сбежала?
- Никто не видел, как. Наш лейтенант обручился с племянницей эшевена, родственницей начальника тюрьмы, потому решил обвинить в побеге вас, чтобы не подставить будущую родню.
- Но почему я?
- Вы – единственный лиллец, который ему пришел в голову. Никто не знает, когда монашка дала деру, но предполагают, что через неделю после ареста.
- Я же был в дороге!
- Это никого не интересует. И еще – будьте готовы, что вас обвинят в краже священных сосудов из Тамплемара. Лейтенант хочет спихнуть это дело на вас.
- Он знает, что я – священник?
- Нет, просто Жюль Мартен из Лилля, его не интересует, виновны вы или нет. Он хочет утереть нос лилльской полиции.
- Боже мой, что же мне делать?
- Сознаваться во всем, иначе применят пытки. Я откажусь – найдется кому, да и сам лейтенант руки запачкать не побоится.
- Господи Исусе!
- Не отчаивайтесь! После признания отправят в Лилль, я вас вытащу по дороге – из тюрьмы не сбежишь. В Лилле еще что-то можно было придумать, но в Бетюне я никого не знаю, по дороге будет вернее.
Жюль Мартен из Лилля сознался во всем, в чем только было можно. Свою непоправимую ошибку Гедеон понял на следующий день, когда наскоро собранный суд приговорил брата к клеймению и десяти годам каторги. Начальник полиции не захотел пускать дело на самотек, и позаботился, чтобы лиллец Мартен ехал домой, уже отмеченный бетюнским правосудием. Если бы только мэтр Дюпон мог предположить такой исход событий! Увы, он был поставлен в известность уже на рыночной площади, где предстояло заклеймить собственного брата! Что и пришлось сделать, не глядя Жюлю в глаза, благо тот сразу потерял сознание и был брошен в камеру бесчувственным - ожидать оказию тюремной кареты на Лилль. Глядя, как подручные утаскивают заклейменного, Гедеон дал себе слово - ОНА поплатится!
Новобрачные не сумели выехать из гостеприимной Перонны ни в то утро или на следующее, ни через день – Дидье буквально не просыхал! С самого ранья тетка будила молодожена стаканом вина с просьбой поскорее спуститься вниз, к очередным гостям: кажется, у них перебывал весь город вместе со всеми окрестными деревеньками – поздравить заезжего племянника с неожиданным и почти сказочным спасением. К вечеру парня, пьяного до изумления, сваливали молодой жене на кровать, чтобы утром напоить по-новой. Хорошо, что подаренные свадебными гостями деньги Анна отобрала сразу, иначе, на что они добрались бы до Орлеана, не говоря уже о дальнейшем путешествии.
Когда у девушки, дошедшей до озверения, лопнуло всякое терпение, она с чувством расцеловалась с проливавшей слезы теткой, сообщив, что намерена познакомить мужа теперь уже со своей родней. Молодая жена надежно спрятала среди вещей деньги на дорогу, добавила свидетельство о браке к своим документам в выклянченный у тетки мужа потертый кожаный футляр и погрузила на лошадь сомлевшего от возлияний Дидье, примотав к себе длинным шарфом, чтоб не свалился по дороге. Едва ли не шагом она выехала из города, раскланиваясь и посылая воздушные поцелуи встреченным по дороге знакомым пероннцам. Парень дремал позади, почти навалившись на нее и уткнувшись в плечо. По дороге Анне пару раз казалось, что слышала стук копыт сзади, но никто не обгонял, да и встречных не было. К вечеру они проехали не так много, остановившись на ночлег в придорожной деревушке, в пустом амбаре на окраине. Привязав лошадь, и кое-как стащив с седла так ни не проснувшегося Дидье, Анна устроила его на куче соломы, разместила рядом их вещи и вышла к колодцу. Чья-то мужская рука крепко зажала рот, перекрывая воздух. Она попыталась закричать, забилась в крепких чужих руках и, теряя сознание, почувствовала, что ее куда-то несут, прочь от амбара. Пришла в себя в лесу, возле разложенного костерка, и ахнула, узнав стоящего перед ней мужчину. Ее потрясенный мозг даже про себя не давал назвать брата отца Жюля по имени – только лилльский палач! Да, Гедеон, собственно, им и теперь был, только им! Узнав, что брата отправят в Лилль, к месту сбора осужденных перед отправкой в Кале на галеры, только через неделю - после очередного суда над одним бедолагой, мэтр Дюпон выразил желание поспособствовать в поимке беглянки, чем слегка повеселил главу бетюнской полиции. Лейтенант смерил Гедеона взглядом, с ног до головы, усмехнулся и спросил:
- Так понравилась?
– То, что не удастся узнать полицейским, не суметь скрыть от палача.
- Ну, позабавься, кто узнает? Живой только до Лилля довези.
Мэтр Дюпон, стиснув зубы, что обозначились желваки, молча, кивнул, получив в свое распоряжение достаточное для своих дел время.
В Лансе он нашел сына начальника тюрьмы, предварительно уточнив, что тот был единственным, кто общался с монахиней во время ее пребывания в каталажке. Попросив осмотреть камеру, откуда девка сбежала, палач, не говоря ни слова, предъявил парню платочек, с вышитыми инициалами беглянки. Парень ушел в несознанку, поведав, что в платок были завернуты деньги, отобранные у монашки при аресте. Монеты, как водится, пошли на ее прокорм, платок вернули девушке, а как сопливчик попал в Аррас – он и знать не знает. Сын тюремщика держался стойко – до первого удара в живот. Со второго поведал про монашкино признание в краже, соблазнение и подкуп, с третьего – про попытку подставить незнакомого лилльца, свалив на него побег девушки: арестуют ее земляка, платочек найдут, что тут подумать? С третьего – предал друга Дидье с потрохами. Четвертого не понадобилось, молодчик выдал все: про соседний Салломин, баломскую родню и Орлеан, где хранится краденое.
Переступив через скорчившегося на полу, в слезах и соплях, пособника беглянки, Гедеон к утру был в Баломе, а через час с небольшим - в Перонне. Известие о свадьбе приговоренного к повешению с Анной-Шарлоттой из Салломина палача не удивило - свое мнение о ней он уже составил, его оставалось только донести, что в многолюдной праздничной Перонне не предоставлялось возможным. Еще два долгих дня он ждал, сняв убогую комнатушку неподалеку от дома тетки молодого мужа беглой монашки, не отходя от окна и не показываясь на улицу. Утром третьего дня ожидания мэтр Дюпон увидел выезд счастливого семейства и, опрометью кинувшись к лошади, пустился следом, не приближаясь близко. К вечеру, догадавшись, что молодожены собираются остановиться в первой попавшейся на глаза деревеньке, Гедеон спрятался за деревьями, близко подступившими к окраине, разложил небольшой костер, в который сунул свое лучшее клеймо, и принялся ждать. Долго не пришлось: мерзавка сама вышла из амбара к колодцу. Через несколько мгновений эта тварь была у Гедеона в руках. Утихомирил, нанеся пару ударов, куда пришлось. Еще несколько минут, и оцепеневшая от боли и ужаса осужденная оказалась у места исполнения вынесенного братом отца Жюля приговора. Палач кинул девку на землю, лицом вниз, едва не головой в огонь, впечатывая ее не успевший издать ни единого звука рот в мокрую землю, наступил коленом на спину, сдернул рубашку с ее плеча и потянулся к костру. Выхватил раскаленное королевское клеймо и впечатал его подлой гадине в левую лопатку.
От нестерпимой, за гранью всяких человеческих сил боли девушка провалилась в беспамятство, и очнулась почти под утро, возле уже догорающего костерка. Верх левой части спины – ближе к плечу, горел так, что она едва не потеряла сознание еще раз. Было привстала, попытавшись выплюнуть землю из пересохшего рта, но упала опять. Прямо перед ней на земле стояла почти полная склянка с какой-то мазью, прикрытая ее платочком. Она уловила запах трав, меда, льняного масла и жареного лука. Рядом со склянкой валялся раздавленный ридер. Скривив шею, попыталась заглянуть себе за спину, и едва не потеряла сознание от лютой боли. Закусила губу, попыталась повторить тот же маневр, только еще медленнее и осторожней. Опять ничего не вышло. Стиснув зубы, переждала самый острый приступ болевых ощущений. Поднялась: сначала на четвереньки, потом, держась правой рукой за ствол деревца – на колени. Медленно повернула голову. Чуть развернула левое плечо. Не удержала стон: боль была просто невероятной! До полной темноты в глазах! Сделала несколько вдохов и выдохов, и по чуть-чуть, с перерывами на отдых, отвела голову налево, одновременно поднимая правый локоть. Опустила глаза: на лопатке, ближе к плечу – ярко-пунцовый след, уходящий вниз. Без зеркала площадь ожога не оценить. Клеймо?! А чего еще ожидать от палача? За что он со мной так? Почему? Этот конченый придурок не мог отомстить за брата – отец Жюль уже должен доехать до Буржа и принять приход в Витри. И он - ни при каком раскладе, ничего не мог украсть! Стало быть, и осудить его никто не мог! Это на меня свалили вину за кражу в Тамплемаре, знать бы, кто настоящий вор! Свидетельство племянницы эшевена не помогло? Велели не вмешиваться? Невиновную осудили заочно, приговорив к клеймению? Палача послали найти и привести приговор в исполнение?
За ним пришли ночью. Дидье не успел опомниться, как оказался в камере вместе с еще крепким, хотя и в возрасте, пероннцем, бог знает, за какие грехи оказавшимся в тюрьме. По крайней мере, сокамерник того не озвучил, зато причину заключения Дидье местный житель крайне доходчиво объяснил, после того, как приезжий из Ланса поведал о своем вечернем приключении. Оказывается, вчерашний партнер по игре в кости был известным в Перонне, если не вором, то крупно в том подозреваемым, но пока не пойман или не взят с поличным – действительно, не вор! Беда только, что с краденым перстнем был взят Дидье, а не проигравший. Кто подтвердит, что это был выигрыш? Хозяин трактира? Разве что, внезапно возьмет и повредится в уме. Ему лишние проблемы и дело с полицией ни к чему. Похоже, ворюга давно ждал, кто клюнет на его предложение сыграть на краденое. Дождался, мерзавец, нездешнего человека. И насколько здесь скорый суд? Предстоит гнить в тюрьме, дожидаясь приговора, или все закончится в короткий срок? Как жизнь завершится, гадать не приходится!
Скорость судопроизводства в Перонне была для того времени выше средней - через неделю Дидье предстал перед судом, приговорившим к повешению. И поделиться отчаянием было не с кем – сокамерник накануне был уведен и обратно не вернулся. Приговор приведен в исполнение? Сказать, что Дидье было страшно – ничего не сказать! Мороз по спине продирал! К вечеру, услыхав звон ключа, отпиравшего камеру, парень впал почти в истерику, решив, что за ним уже пришли, но тюремщик впустил одну Анну, строго предупредив:
- Недолго!
- Ты? – вырвалось из глубины души.
- Как видишь.
- Проститься пришла?
- Еще чего! Завтра ты на мне женишься.
- Зачем?
- Если ты предпочитаешь виселицу…
- Нет!
- Значит, женишься. Священник из церкви Иоанна Крестителя обвенчает нас прямо у места казни. По старинному обычаю, девушка спасает приговоренного к смерти, выйдя за него замуж.
- Ты же монашка!
- Послушница, - не моргнув глазом, сообщила Анна. – Хотели постричь насильно, а я сбежала.
- Вот, оно как!
- Да, уж, так! А кража – это им за себя. Не подведи та бабка, давно б уже была далеко отсюда.
- А я тебе зачем?
- Довезешь до Монлюсона, одна не доберусь.
- Ты же говорила – до Орлеана?
- Говорила, что за ним. Монлюсон – дальше.
Дидье посмотрел на ее решительное лицо, твердо сжатые губы и неожиданно спросил:
- Анна – твое настоящее имя? А фамилия?
- Какая разница, если я теперь буду носить твою?
- Не можешь же ты венчаться под именем Шарлотты дю Бак? Я на такое не пойду!
- Виселица лучше?
- Не лучше! Но это – смертный грех!
Вот, же, зануда грешная! Ладно, получи, что просишь!
- Меня зовут Анна…- девушка слегка запнулась, но решила назваться почти настоящим именем, вдруг, он окликнет, а она не отзовется. - Шарлотта Баксон, отец – англичанин, мать - француженка, рано умерла, вот, и заперли в монастырь.
- Анна-Шарлотта, значит? То-то ты на Шарлотту сразу откликалась.
- А твоя фамилия?
- Дюма.
Надо же, Анна-Шарлотта Дюма - как ни крути, а забавно, впрочем, брак недействительным будет, если не под своей фамилией обет давать!
Утром все было так, как Анна и обещала. Она кинулась к Дидье, стоявшему у виселицы, с криком: «Я тебя беру», загодя приведенный священник их тут же и обвенчал, под одобрительные крики толпы. Тетка Дидье, смахивая слезы радости, повела спасенного племянника домой – устроить небольшую пирушку для соседей, а к вечеру новиспеченный муж, не совсем твердо стоящий на ногах, был отправлен к Анне и собрался приступить к исполнению супружеского долга.
- Я обещала тебя спасти, обвенчавшись, но женой быть не собиралась.
- Как это? – парень растерялся до того, что почти протрезвел.
- А так! Ты что должен делать? Везти меня в Монлюсон. С утра и поедем, тут соседи скинулись на свадьбу, денег теперь хватит.
Дидье достал охотничий нож. Он, что – больной на всю голову, меня зарезать хочет?
Молодой муж приспустил штаны и сел рядом с Анной, легонько полоснув самого себя по боку. На простыню упало несколько капель крови, которые он растер пальцем:
- Я спас твою честь!
Анне вспомнился неприличный студенческий анекдот, знакомый еще с первого курса, и она сделала вид, что хочет высморкаться на простыню, рядом с кровавым пятном:
- А я твою!
Дидье хлопнул глазами и расхохотался:
- С тобой не соскучишься, женушка!
- Да и с тобой, муженек. Вышел на прогулку, догулялся до виселицы. Как смешно!
- Смешней некуда. Ладно, давай спать, что ли.
Анна выделила ему край одеяла, другим концом замоталась сама.
- Спокойной ночи!
- Ох, и злая ты девка!
- Какая есть!
- Для кого себя бережешь-то?
- Тебе что за дело?
- Ну, не хочешь – не говори. И еще, Анна-Шарлотта: «Спасибо!»
- Вспомнил, что ли?
- Теперь не забуду!
Проехав сорок с лишним лье, с ночевками в Абленкуре и Компьене, к концу третьего дня отец Жюль добрался до Парижа и выяснил, что прямая карета до Буржа предвидится не скоро. Добираться придется с пересадкой, и то еще через пару дней. Священник вздохнул и отправился в небольшую придорожную гостиницу, где его нашли присланные из Бетюна полицейские. Усадив слабо сопротивляющегося арестанта впереди себя на лошадь и, почти загнав коней, они бросили его, как мешок, под ноги начальнику полиции. Отец Жюль пришел в себя только в камере бетюнской тюрьмы, глядя в глаза брату-палачу.
- Как вы, Жюль?
- Господи, почему я здесь?
- Сестра Анна сбежала из тюрьмы.
- Как сбежала?
- Никто не видел, как. Наш лейтенант обручился с племянницей эшевена, родственницей начальника тюрьмы, потому решил обвинить в побеге вас, чтобы не подставить будущую родню.
- Но почему я?
- Вы – единственный лиллец, который ему пришел в голову. Никто не знает, когда монашка дала деру, но предполагают, что через неделю после ареста.
- Я же был в дороге!
- Это никого не интересует. И еще – будьте готовы, что вас обвинят в краже священных сосудов из Тамплемара. Лейтенант хочет спихнуть это дело на вас.
- Он знает, что я – священник?
- Нет, просто Жюль Мартен из Лилля, его не интересует, виновны вы или нет. Он хочет утереть нос лилльской полиции.
- Боже мой, что же мне делать?
- Сознаваться во всем, иначе применят пытки. Я откажусь – найдется кому, да и сам лейтенант руки запачкать не побоится.
- Господи Исусе!
- Не отчаивайтесь! После признания отправят в Лилль, я вас вытащу по дороге – из тюрьмы не сбежишь. В Лилле еще что-то можно было придумать, но в Бетюне я никого не знаю, по дороге будет вернее.
Жюль Мартен из Лилля сознался во всем, в чем только было можно. Свою непоправимую ошибку Гедеон понял на следующий день, когда наскоро собранный суд приговорил брата к клеймению и десяти годам каторги. Начальник полиции не захотел пускать дело на самотек, и позаботился, чтобы лиллец Мартен ехал домой, уже отмеченный бетюнским правосудием. Если бы только мэтр Дюпон мог предположить такой исход событий! Увы, он был поставлен в известность уже на рыночной площади, где предстояло заклеймить собственного брата! Что и пришлось сделать, не глядя Жюлю в глаза, благо тот сразу потерял сознание и был брошен в камеру бесчувственным - ожидать оказию тюремной кареты на Лилль. Глядя, как подручные утаскивают заклейменного, Гедеон дал себе слово - ОНА поплатится!
Глава 17. Почти по Мэтру.
Новобрачные не сумели выехать из гостеприимной Перонны ни в то утро или на следующее, ни через день – Дидье буквально не просыхал! С самого ранья тетка будила молодожена стаканом вина с просьбой поскорее спуститься вниз, к очередным гостям: кажется, у них перебывал весь город вместе со всеми окрестными деревеньками – поздравить заезжего племянника с неожиданным и почти сказочным спасением. К вечеру парня, пьяного до изумления, сваливали молодой жене на кровать, чтобы утром напоить по-новой. Хорошо, что подаренные свадебными гостями деньги Анна отобрала сразу, иначе, на что они добрались бы до Орлеана, не говоря уже о дальнейшем путешествии.
Когда у девушки, дошедшей до озверения, лопнуло всякое терпение, она с чувством расцеловалась с проливавшей слезы теткой, сообщив, что намерена познакомить мужа теперь уже со своей родней. Молодая жена надежно спрятала среди вещей деньги на дорогу, добавила свидетельство о браке к своим документам в выклянченный у тетки мужа потертый кожаный футляр и погрузила на лошадь сомлевшего от возлияний Дидье, примотав к себе длинным шарфом, чтоб не свалился по дороге. Едва ли не шагом она выехала из города, раскланиваясь и посылая воздушные поцелуи встреченным по дороге знакомым пероннцам. Парень дремал позади, почти навалившись на нее и уткнувшись в плечо. По дороге Анне пару раз казалось, что слышала стук копыт сзади, но никто не обгонял, да и встречных не было. К вечеру они проехали не так много, остановившись на ночлег в придорожной деревушке, в пустом амбаре на окраине. Привязав лошадь, и кое-как стащив с седла так ни не проснувшегося Дидье, Анна устроила его на куче соломы, разместила рядом их вещи и вышла к колодцу. Чья-то мужская рука крепко зажала рот, перекрывая воздух. Она попыталась закричать, забилась в крепких чужих руках и, теряя сознание, почувствовала, что ее куда-то несут, прочь от амбара. Пришла в себя в лесу, возле разложенного костерка, и ахнула, узнав стоящего перед ней мужчину. Ее потрясенный мозг даже про себя не давал назвать брата отца Жюля по имени – только лилльский палач! Да, Гедеон, собственно, им и теперь был, только им! Узнав, что брата отправят в Лилль, к месту сбора осужденных перед отправкой в Кале на галеры, только через неделю - после очередного суда над одним бедолагой, мэтр Дюпон выразил желание поспособствовать в поимке беглянки, чем слегка повеселил главу бетюнской полиции. Лейтенант смерил Гедеона взглядом, с ног до головы, усмехнулся и спросил:
- Так понравилась?
– То, что не удастся узнать полицейским, не суметь скрыть от палача.
- Ну, позабавься, кто узнает? Живой только до Лилля довези.
Мэтр Дюпон, стиснув зубы, что обозначились желваки, молча, кивнул, получив в свое распоряжение достаточное для своих дел время.
В Лансе он нашел сына начальника тюрьмы, предварительно уточнив, что тот был единственным, кто общался с монахиней во время ее пребывания в каталажке. Попросив осмотреть камеру, откуда девка сбежала, палач, не говоря ни слова, предъявил парню платочек, с вышитыми инициалами беглянки. Парень ушел в несознанку, поведав, что в платок были завернуты деньги, отобранные у монашки при аресте. Монеты, как водится, пошли на ее прокорм, платок вернули девушке, а как сопливчик попал в Аррас – он и знать не знает. Сын тюремщика держался стойко – до первого удара в живот. Со второго поведал про монашкино признание в краже, соблазнение и подкуп, с третьего – про попытку подставить незнакомого лилльца, свалив на него побег девушки: арестуют ее земляка, платочек найдут, что тут подумать? С третьего – предал друга Дидье с потрохами. Четвертого не понадобилось, молодчик выдал все: про соседний Салломин, баломскую родню и Орлеан, где хранится краденое.
Переступив через скорчившегося на полу, в слезах и соплях, пособника беглянки, Гедеон к утру был в Баломе, а через час с небольшим - в Перонне. Известие о свадьбе приговоренного к повешению с Анной-Шарлоттой из Салломина палача не удивило - свое мнение о ней он уже составил, его оставалось только донести, что в многолюдной праздничной Перонне не предоставлялось возможным. Еще два долгих дня он ждал, сняв убогую комнатушку неподалеку от дома тетки молодого мужа беглой монашки, не отходя от окна и не показываясь на улицу. Утром третьего дня ожидания мэтр Дюпон увидел выезд счастливого семейства и, опрометью кинувшись к лошади, пустился следом, не приближаясь близко. К вечеру, догадавшись, что молодожены собираются остановиться в первой попавшейся на глаза деревеньке, Гедеон спрятался за деревьями, близко подступившими к окраине, разложил небольшой костер, в который сунул свое лучшее клеймо, и принялся ждать. Долго не пришлось: мерзавка сама вышла из амбара к колодцу. Через несколько мгновений эта тварь была у Гедеона в руках. Утихомирил, нанеся пару ударов, куда пришлось. Еще несколько минут, и оцепеневшая от боли и ужаса осужденная оказалась у места исполнения вынесенного братом отца Жюля приговора. Палач кинул девку на землю, лицом вниз, едва не головой в огонь, впечатывая ее не успевший издать ни единого звука рот в мокрую землю, наступил коленом на спину, сдернул рубашку с ее плеча и потянулся к костру. Выхватил раскаленное королевское клеймо и впечатал его подлой гадине в левую лопатку.
От нестерпимой, за гранью всяких человеческих сил боли девушка провалилась в беспамятство, и очнулась почти под утро, возле уже догорающего костерка. Верх левой части спины – ближе к плечу, горел так, что она едва не потеряла сознание еще раз. Было привстала, попытавшись выплюнуть землю из пересохшего рта, но упала опять. Прямо перед ней на земле стояла почти полная склянка с какой-то мазью, прикрытая ее платочком. Она уловила запах трав, меда, льняного масла и жареного лука. Рядом со склянкой валялся раздавленный ридер. Скривив шею, попыталась заглянуть себе за спину, и едва не потеряла сознание от лютой боли. Закусила губу, попыталась повторить тот же маневр, только еще медленнее и осторожней. Опять ничего не вышло. Стиснув зубы, переждала самый острый приступ болевых ощущений. Поднялась: сначала на четвереньки, потом, держась правой рукой за ствол деревца – на колени. Медленно повернула голову. Чуть развернула левое плечо. Не удержала стон: боль была просто невероятной! До полной темноты в глазах! Сделала несколько вдохов и выдохов, и по чуть-чуть, с перерывами на отдых, отвела голову налево, одновременно поднимая правый локоть. Опустила глаза: на лопатке, ближе к плечу – ярко-пунцовый след, уходящий вниз. Без зеркала площадь ожога не оценить. Клеймо?! А чего еще ожидать от палача? За что он со мной так? Почему? Этот конченый придурок не мог отомстить за брата – отец Жюль уже должен доехать до Буржа и принять приход в Витри. И он - ни при каком раскладе, ничего не мог украсть! Стало быть, и осудить его никто не мог! Это на меня свалили вину за кражу в Тамплемаре, знать бы, кто настоящий вор! Свидетельство племянницы эшевена не помогло? Велели не вмешиваться? Невиновную осудили заочно, приговорив к клеймению? Палача послали найти и привести приговор в исполнение?
