Мужчина всегда знает, хочет ли женщина за него замуж. Мари, точно, НЕ ХОТЕЛА - то ли за убийцу любимого мужа, то ли попросту быть женой палача со всеми вытекающими последствиями для самой себя. Дюпон не настаивал, сведя отношения к нечастым визитам в Безьё – три лье туда и столько же обратно, но в том, что Мари выполнит его просьбу, палач не сомневался. Даже не спросив, зачем это нужно будет и кому должна подтвердить, что она три недели ухаживала за расхворавшимся перед долгой дорогой до Буржа священником, как и, оставив без внимания сам факт обнаружения брата у своего любовника, женщина согласилась. Не расспрашивала она и о том, зачем понадобился унаследованный ею домик во Франш-Конте, из которого была родом - в Кон-Кур-сюр-Луар, или как его называли местные – Косне, который был ею предоставлен дальней родне, время от времени высылавшей почти символическую плату.
Оставив Мари денег и велев срочно переоформить ее собственность на себя, а также выпросив у нее женское платье, Гедеон вернулся в Лилль к своим каторжанам. Сжечь уже его собственный дом в Косне для маскировки клейма Жюля был для его брата не вопрос, но кюре должен прибыть в Витри здоровым и способным к исполнению своих обязанностей. Инсценировку пожара следовало перенести на более позднее время - после прибытия в Бурж и представления графу де Ла Фер. Не стоило и сразу по приезде отпускать Франсуа – проводника и живую карту, чтобы было кому, сдержанному на язык, ухаживать за изувеченной спиной отца Жюля. А главное: продумать и, без сучка и задоринки, исполнить сам пожар, в месте, как можно ближе к Витри – не сжигать же, в самом деле, деревенский дом священника, да и Франсуа такую работу не получишь: не дай бог, они с Жюлем сгорят сами.
Гедеон мысленно вернулся в тот день в Бетюне, когда ему на площади под ноги швырнули почти невменяемого от страха брата, и лейтенант отдал приказ клеймить осужденного, даже не повелев выпороть перед этим. Все, что мог мэтр Дюпон тогда сделать – достать из мешка клеймо тестя с буквой «V», старое, местами чуть стертое, им уже давно не пользовались, но Гедеон всегда брал его с собой – на удачу. Сунув клеймо в уже остывавшую жаровню, палач подержал его в огне ровно столько, сколько нужно было воспроизвести на коже Жюля сам ожог, и как можно ближе к плечу, чтобы потом брат сам мог дотянуться до обожженного места и наложить потихоньку оставленное ему снадобье для быстрейшего заживления. Осмотрев вчера пострадавшее место, Гедеон был доволен его состоянием, но предстоявшая ювелирная работа по маскировке клейма требовала еще хотя бы несколько дней, которые даст дорога.
Объявив Франсуа, что в Тулон, где может быть засада, ему ехать не годится, Гедеон нацелил парнишку на Марсель через Бурж, и еще долго расспрашивал об его окрестностях, делая для себя далеко идущие выводы. Потом и вовсе озадачил, что путешествовать ему предстоит в женском платье, но Франсуа был готов и не на такие подвиги, лишь бы попасть в Вест-Индию к дяде. Жюлю была выдана его старая сутана, давно ставшая ему маловатой и хранившаяся в виду этого у брата. Судьба оставшегося в парижской гостинице багажа беспокоила: кроме одежды, там находилось письмо графа де Ла Фер. Поразмыслив, Гедеон решил не искушать судьбу и не заезжать в Париж, рассудив, что пришедшего за билетом на парижскую карету Жюля Мартена никак не связать ехавшим к своему приходу священником, а пропавший багаж можно объявить украденным.
Обменяв у проезжих купцов угнанных полицейских коней на вполне приличную лошаденку с шедшей впридачу потрепанной, но еще крепкой каретой, и вернув одолженную перед поездкой в Бетюн лошадь на постоялый двор, Гедеон отвез своих каторжан в Безьё. Мари, молча вручив ему документы на дом в Косне, незамедлительно принялась хлопотать над нежданными гостями и всю ночь учила новообретенную родственницу, то бишь, Франсуа, походить на девицу. Парнишка сосредоточенно внимал указаниям, делая большие успехи.
Поутру мэтр Дюпон озадачил начальство неожиданно открывшимся наследством во Франш-Конте и, испросив отпуск, скрепя сердце, но все же предоставленный, вернулся в Безьё. Передохнув и запасшись провизией на дорогу, попрощался с Мари и повез беглецов по дорогам Франции: сначала – в Мушен, затем в Камбре через Лурш, в Реймс через Сен-Кантен, дальше – в Труа, а из Осера – в Косне. По подсчетам Франсуа, если без задержек и проволочек, ехать больше недели. Что ж, время для раздумий - есть!
Появление мэтра Дюпона с документами на дом произвело в Косне подобие переполоха в полусонном курятнике. Дальняя родня Мари, привыкшая почитать дом своим, опять же, за мизерную плату: хозяйка не просила больше, а к чему неразумные траты? – находилась в оцепенении, постепенно переходящем в легкую панику. Живешь, уже не первый год, вдруг, бац: можно оказаться на улице! А дом - почти свой, с любовью и тщанием отремонтированный и обставленный, и, главное: ничто, ну, ничто не предвещало! Новый хозяин дома панику прекратил быстро, предложив обменять полюбившуюся местным жителям собственность на любую другую, в Берри, а лучше – поближе к Буржу. Практичный глава семейства предоставил новоприбывшему два варианта: в Сансере и Аворе. Названия обоих мест ничего Гедеону не говорили, и, глянув на Франсуа, тихонько в уголке изображавшего девчонку, он был склонен остановиться на последнем, но, чтобы хозяин не подсунул заведомую развалину, и не очень расслаблялся, потребовал оба строения. Помявшись, для порядка, и посетовав на свое затруднительное и почти безвыходное положение, родич Мари скрепил сделку на бумаге, тут же раздобыв проживавшего по соседству нотариуса - видимо, чтобы произведший на него сильное впечатление мэтр Дюпон не передумал. Ставший двойным домохозяином Гедеон, вместе подопечными, отправился обозревать свои владения. Дом в Сансере - в паре лье от Косне, для инсценировки не подходил – крохотный, с просевшими венцами и дырявой крышей, находился в центре, где не избежать любопытных соседских глаз, и годился, разве что, в нем переночевать, и то разок-другой. К владению в Аворе, еще в десятке лье, они добрались на следующий день после полудня, и Гедеон понял, что им повезло. Дом был то, что нужно: крепкий, из нескольких комнат, с виду требовавший минимальных вложений, с парой полуразвалившихся кроватей, и – что особенно ценно – на окраине, противоположной старинной церкви, вокруг которой находилась основная масса домов, к тому же, всего в четырех с небольшим лье, как утверждал Левассёр, от Витри. Словом, для планов Гедеона строение подходило идеально!
Франсуа, с облегчением сбросивший женское платье, пребывал в отличном расположении духа. Как только его присутствие перестанет быть нужным, он отправится в Марсель, а оттуда - через Египет и Персию, в Вест-Индию, к дяде! Дальние страны манили до чрезвычайности, а воздух свободы, которым он дышал уже неделю, опьянял сильней вина. Отец Жюль, в дороге почти оправившийся от бетюнских несчастий, готовился к встрече с графом де Ла Фер, уверяя себя, что все будет хорошо. А Гедеон был собран, как перед боем, не видя поводов ослабить бдительность. Каждый из этого нечаянно сложившегося трио намеревался быть на высоте.
Наутро, отмывшись до блеска, в высохшей после вчерашней стирки одежде, заняв каждый свои места: Франсуа-кучер на лошади, отец Жюль в карете, они через пару часов подкатили к замку Ла Фер, где с облегчением узнали, что граф готов принять нового кюре. Любезно удостоив отца Жюля четвертьчасовой беседой и простившись до встречи на завтрашней мессе, граф отправил слугу показать священнику место службы - старинную церковь, и чистенький домик рядом. Встретившая на пороге одна из прихожанок, мадам Тома, явила бурную радость при виде нового кюре, бросившись кормить с дороги и священника, и его молоденького племянника, в роли которого отныне выступал Левассёр.
Первая месса, что отправлял новый кюре, прихожанам, откровенно по ней соскучившимся, чрезвычайно понравилась, не говоря о самом отце Жюле, расположившем к себе новую паству учтивостью и дружелюбием с первого взгляда. Кроме того, особенное впечатление на местных жителей произвело то, что новый кюре появился в Витри, не как бедный родственник, сойдя с наемной дорожной кареты, а приехал в собственном экипаже, неважно, что потрепанном временем, и с собственным кучером. Да, родня, так и что?
Граф де Ла Фер выказал свое расположение, пригласив нового кюре на обед, что еще больше укрепило общее мнение о священнике. Воспользовавшись случаем, отец Жюль поставил графа в известность, что неподалеку - на окраине Авора, их семья унаследовала старинный дом, отныне предоставленный в полное его распоряжение, а также испросил разрешение хозяина замка на устройство в доме небольшого богоугодного заведения: лечебницы или приюта для сирот. Его светлость, широко известный благотворительностью, дал согласие на то и на другое, пообещав щедрое содействие. Все шло хорошо.
На следующий день, после обеда, бывшие каторжане отправились в Авор – воплощать вторую часть плана мэтра Дюпона. Тайную операцию не следовало осуществлять среди белого дня - дым неизбежно привлечет внимание соседей, и даже местоположение дома - на отшибе, в окружении запущенного, сильно разросшегося сада, не спасет от толпы людей, сбежавшихся на пожар. Предупредив мадам Тома, что они заночуют в Аворе и прихватив корзинку со снедью, Франсуа повез отца Жюля помогать его брату жечь собственный дом, над подготовкой к чему тот третьи сутки трудился денно и нощно, по возможности так, чтобы не могли нечаянно узреть соседи, не к месту и не ко времени полюбопытствовав. Спрятав раздобытую лошаденку в полуразвалившийся сарай во дворе, Гедеон сделал вполне крепкий подвал в доме центром пожара. Натаскал туда дров, раздобытых во дворе, хвороста, собранного в саду, солому из сарая, прихваченных из сансерского дома тряпок, не говоря о разодранной, без переплета и половины страниц, книге, обнаруженной там же - словом, все, что способно быстро воспламеняться и гореть хорошо.
Подкрепившись собранной мадам Тома снедью, запитой вином за успех предприятия, трио заговорщиков приступило к действию. Достав кресало, пару кремней, льняной трут и комок ветоши, Гедеон, спустившись в подвал, ловко поймал выбитую искру и вскоре уже раздувал новорожденное пламя, прямо на сложенном шалашом хворосте под небольшой сухой балкой, заранее наполовину выломанной из потолка подвала, являвшегося также и полом комнаты. Костер быстро разгорался, приближаясь к орудию спасения отца Жюля. Ударив по балке небольшим поленом, мэтр Дюпон направил ее оторвавшийся от места крепления конец прямо в костер и, дождавшись, пока тот загорится, поднялся наверх. Уточнив у брата, готов ли он, палач с силой прыгнул на то место пола, что снизу ослаблено поврежденной крепежной системой. Схватившись руками за края дыры в провалившемся полу и увернувшись от тут же показавшихся языков пламени, Гедеон, обмотав руку мокрой тряпкой, рывком выдернул наверх горящую балку и крепко прижал ее наискосок к спине Жюля, которому Франсуа сунул в рот гладкую палочку. Сутана под горящей балкой занялась, прихватив несколько прядей на голове священника, крепко сжавшего зубы на отшлифованном дереве. Гедеон свободной, голой рукой, затушил вспыхнувшие волосы брата, почти теряющего сознание от боли, и сделал знак ожидавшему в боевой готовности Франсуа накинуть на Жюля свой плащ, потушив огонь. Расползающаяся на глазах одежда открыла изувеченную спину отмеченного бетюнским правосудием. За ожогом от полыхавшей деревяшки и кое-где прилипшими к спине остатками сожженной сутаны клеймо оказалось ловко и надежно замаскированным. Оставив разгоравшийся пожар без внимания, подхватив брата на руки, Гедеон уложил его в карету, дождался, когда она тронется и, выведя из сарая лошадь, поехал по направлению к Сансеру.
Дидье вмиг открыл глаза, сквозь сон расслышав приближающийся топот копыт на предрассветной дороге. Выждал несколько секунд, надеясь, что всадник промчится мимо. Нет, тот остановился, спрыгнул с лошади и спустился к небольшому озерку - неподалеку от места их ночевки. Охотник осторожно раздвинул прятавшие его кусты – всадник умылся, напился и, когда выпрямился, был тут же опознан: кого-кого, а лильского палача охотник запомнил еще в Лансе. Проводив его взглядом и дождавшись, пока тот скроется из виду, Дидье метнулся к мирно посапывающей жене. Анна проснулась не сразу, настолько не хотелось прерывать сон про свиданье с графом, но ситуацию уловила быстро, и проворно принялась мысленно анализировать. Дидье, молча, наблюдал за сменой выражений на лице жены, она – за ним, и, в итоге, девушка вкрадчиво поинтересовалась:
- Я чего-то не знаю?
- Ты, о чем?
- О каких из ваших с другом замыслов ты умолчал?
- Да почти ни о чем…
- А именно?
- Было бы что рассказывать.
- А поподробнее?
Намерение списать ее побег на проезжего земляка, которого, наверняка, припомнил бы бетюнский лейтенант, еще и, подкинув лилльцу платочек беглянки, могло показаться превосходным, если бы не касалось отца Жюля, игравшего важную роль в дальнейших планах будущей графской невесты. Появление палача, на дороге, ведущей из Авора, говорило об одном: тот сам отвез брата в Витри. Почему? Палач отправил отца Жюля в Аррас – дожидаться следующей кареты на Париж, откуда тот должен был самостоятельно добраться до Буржа. Что заставило заплечных дел мастера бросить свое зловещее занятие и сопровождать брата по дорогам Франции? А что, если писатель описал все, как было? Получается, что отец Жюль был обвинен в тамплемарской краже, арестован, судим, заклеймен и бежал? И скорей всего, под именем лилльца Жюля Мартена, иначе не смог бы принять приход в Витри, поскольку его имя стало бы известно французской полиции. А как он смог бы бежать? Только с помощью брата - совсем, как у Александра Дюма – ха-ха, Дюма! Получается, что отныне есть серьезный аргумент заставить священника признать беглую монашку своей сестрой – клеймо на его плече! Такое же, как у нее! Теперь понятно, почему лилльский монстр ее заклеймил – в отместку за брата. Да еще накрыл оставленную склянку с мазью ее платочком. Чтобы она понимала, что к чему! Несомненно, отец Жюль принял всю вину за кражу на себя, и суда над ней не было, иначе палач бы ее не отпустил. А так - только месть за братца! Паршивый ублюдок!
Желание поквитаться с искалечившим ее негодяем перевесило все. Отец Жюль будет еще нужен едва пару месяцев – до свадьбы с графом, обвенчает их и пусть катится на все четыре стороны. К братцу в Лилль, посаженному за устройство его побега! Простой донос тут не годится, вдруг что-то пойдет не так, и до брата палача доберутся быстрее, чем ей это надо, тогда граф не сможет жениться на сестре заклейменного кюре. Стоит сделать устный донос письменным, ничего, что анонимным, и - пока дойдет, пока разберутся, пока палач будет молчать да отнекиваться – времени хватит.
- Ты его знаешь? – прервал ее мысли Дидье.
- Кого?
- Жюля Мартена!
- Нет.
- А он тебя – да, раз заступался тогда, в Лансе.
- Наверно, видел в госпитале - меня из монастыря туда отправляли работать. Может, я помогла кому из его знакомых, вот, и запомнил.
Оставив Мари денег и велев срочно переоформить ее собственность на себя, а также выпросив у нее женское платье, Гедеон вернулся в Лилль к своим каторжанам. Сжечь уже его собственный дом в Косне для маскировки клейма Жюля был для его брата не вопрос, но кюре должен прибыть в Витри здоровым и способным к исполнению своих обязанностей. Инсценировку пожара следовало перенести на более позднее время - после прибытия в Бурж и представления графу де Ла Фер. Не стоило и сразу по приезде отпускать Франсуа – проводника и живую карту, чтобы было кому, сдержанному на язык, ухаживать за изувеченной спиной отца Жюля. А главное: продумать и, без сучка и задоринки, исполнить сам пожар, в месте, как можно ближе к Витри – не сжигать же, в самом деле, деревенский дом священника, да и Франсуа такую работу не получишь: не дай бог, они с Жюлем сгорят сами.
Гедеон мысленно вернулся в тот день в Бетюне, когда ему на площади под ноги швырнули почти невменяемого от страха брата, и лейтенант отдал приказ клеймить осужденного, даже не повелев выпороть перед этим. Все, что мог мэтр Дюпон тогда сделать – достать из мешка клеймо тестя с буквой «V», старое, местами чуть стертое, им уже давно не пользовались, но Гедеон всегда брал его с собой – на удачу. Сунув клеймо в уже остывавшую жаровню, палач подержал его в огне ровно столько, сколько нужно было воспроизвести на коже Жюля сам ожог, и как можно ближе к плечу, чтобы потом брат сам мог дотянуться до обожженного места и наложить потихоньку оставленное ему снадобье для быстрейшего заживления. Осмотрев вчера пострадавшее место, Гедеон был доволен его состоянием, но предстоявшая ювелирная работа по маскировке клейма требовала еще хотя бы несколько дней, которые даст дорога.
Объявив Франсуа, что в Тулон, где может быть засада, ему ехать не годится, Гедеон нацелил парнишку на Марсель через Бурж, и еще долго расспрашивал об его окрестностях, делая для себя далеко идущие выводы. Потом и вовсе озадачил, что путешествовать ему предстоит в женском платье, но Франсуа был готов и не на такие подвиги, лишь бы попасть в Вест-Индию к дяде. Жюлю была выдана его старая сутана, давно ставшая ему маловатой и хранившаяся в виду этого у брата. Судьба оставшегося в парижской гостинице багажа беспокоила: кроме одежды, там находилось письмо графа де Ла Фер. Поразмыслив, Гедеон решил не искушать судьбу и не заезжать в Париж, рассудив, что пришедшего за билетом на парижскую карету Жюля Мартена никак не связать ехавшим к своему приходу священником, а пропавший багаж можно объявить украденным.
Обменяв у проезжих купцов угнанных полицейских коней на вполне приличную лошаденку с шедшей впридачу потрепанной, но еще крепкой каретой, и вернув одолженную перед поездкой в Бетюн лошадь на постоялый двор, Гедеон отвез своих каторжан в Безьё. Мари, молча вручив ему документы на дом в Косне, незамедлительно принялась хлопотать над нежданными гостями и всю ночь учила новообретенную родственницу, то бишь, Франсуа, походить на девицу. Парнишка сосредоточенно внимал указаниям, делая большие успехи.
Поутру мэтр Дюпон озадачил начальство неожиданно открывшимся наследством во Франш-Конте и, испросив отпуск, скрепя сердце, но все же предоставленный, вернулся в Безьё. Передохнув и запасшись провизией на дорогу, попрощался с Мари и повез беглецов по дорогам Франции: сначала – в Мушен, затем в Камбре через Лурш, в Реймс через Сен-Кантен, дальше – в Труа, а из Осера – в Косне. По подсчетам Франсуа, если без задержек и проволочек, ехать больше недели. Что ж, время для раздумий - есть!
Глава 19. Место встречи изменить нельзя.
Появление мэтра Дюпона с документами на дом произвело в Косне подобие переполоха в полусонном курятнике. Дальняя родня Мари, привыкшая почитать дом своим, опять же, за мизерную плату: хозяйка не просила больше, а к чему неразумные траты? – находилась в оцепенении, постепенно переходящем в легкую панику. Живешь, уже не первый год, вдруг, бац: можно оказаться на улице! А дом - почти свой, с любовью и тщанием отремонтированный и обставленный, и, главное: ничто, ну, ничто не предвещало! Новый хозяин дома панику прекратил быстро, предложив обменять полюбившуюся местным жителям собственность на любую другую, в Берри, а лучше – поближе к Буржу. Практичный глава семейства предоставил новоприбывшему два варианта: в Сансере и Аворе. Названия обоих мест ничего Гедеону не говорили, и, глянув на Франсуа, тихонько в уголке изображавшего девчонку, он был склонен остановиться на последнем, но, чтобы хозяин не подсунул заведомую развалину, и не очень расслаблялся, потребовал оба строения. Помявшись, для порядка, и посетовав на свое затруднительное и почти безвыходное положение, родич Мари скрепил сделку на бумаге, тут же раздобыв проживавшего по соседству нотариуса - видимо, чтобы произведший на него сильное впечатление мэтр Дюпон не передумал. Ставший двойным домохозяином Гедеон, вместе подопечными, отправился обозревать свои владения. Дом в Сансере - в паре лье от Косне, для инсценировки не подходил – крохотный, с просевшими венцами и дырявой крышей, находился в центре, где не избежать любопытных соседских глаз, и годился, разве что, в нем переночевать, и то разок-другой. К владению в Аворе, еще в десятке лье, они добрались на следующий день после полудня, и Гедеон понял, что им повезло. Дом был то, что нужно: крепкий, из нескольких комнат, с виду требовавший минимальных вложений, с парой полуразвалившихся кроватей, и – что особенно ценно – на окраине, противоположной старинной церкви, вокруг которой находилась основная масса домов, к тому же, всего в четырех с небольшим лье, как утверждал Левассёр, от Витри. Словом, для планов Гедеона строение подходило идеально!
Франсуа, с облегчением сбросивший женское платье, пребывал в отличном расположении духа. Как только его присутствие перестанет быть нужным, он отправится в Марсель, а оттуда - через Египет и Персию, в Вест-Индию, к дяде! Дальние страны манили до чрезвычайности, а воздух свободы, которым он дышал уже неделю, опьянял сильней вина. Отец Жюль, в дороге почти оправившийся от бетюнских несчастий, готовился к встрече с графом де Ла Фер, уверяя себя, что все будет хорошо. А Гедеон был собран, как перед боем, не видя поводов ослабить бдительность. Каждый из этого нечаянно сложившегося трио намеревался быть на высоте.
Наутро, отмывшись до блеска, в высохшей после вчерашней стирки одежде, заняв каждый свои места: Франсуа-кучер на лошади, отец Жюль в карете, они через пару часов подкатили к замку Ла Фер, где с облегчением узнали, что граф готов принять нового кюре. Любезно удостоив отца Жюля четвертьчасовой беседой и простившись до встречи на завтрашней мессе, граф отправил слугу показать священнику место службы - старинную церковь, и чистенький домик рядом. Встретившая на пороге одна из прихожанок, мадам Тома, явила бурную радость при виде нового кюре, бросившись кормить с дороги и священника, и его молоденького племянника, в роли которого отныне выступал Левассёр.
Первая месса, что отправлял новый кюре, прихожанам, откровенно по ней соскучившимся, чрезвычайно понравилась, не говоря о самом отце Жюле, расположившем к себе новую паству учтивостью и дружелюбием с первого взгляда. Кроме того, особенное впечатление на местных жителей произвело то, что новый кюре появился в Витри, не как бедный родственник, сойдя с наемной дорожной кареты, а приехал в собственном экипаже, неважно, что потрепанном временем, и с собственным кучером. Да, родня, так и что?
Граф де Ла Фер выказал свое расположение, пригласив нового кюре на обед, что еще больше укрепило общее мнение о священнике. Воспользовавшись случаем, отец Жюль поставил графа в известность, что неподалеку - на окраине Авора, их семья унаследовала старинный дом, отныне предоставленный в полное его распоряжение, а также испросил разрешение хозяина замка на устройство в доме небольшого богоугодного заведения: лечебницы или приюта для сирот. Его светлость, широко известный благотворительностью, дал согласие на то и на другое, пообещав щедрое содействие. Все шло хорошо.
На следующий день, после обеда, бывшие каторжане отправились в Авор – воплощать вторую часть плана мэтра Дюпона. Тайную операцию не следовало осуществлять среди белого дня - дым неизбежно привлечет внимание соседей, и даже местоположение дома - на отшибе, в окружении запущенного, сильно разросшегося сада, не спасет от толпы людей, сбежавшихся на пожар. Предупредив мадам Тома, что они заночуют в Аворе и прихватив корзинку со снедью, Франсуа повез отца Жюля помогать его брату жечь собственный дом, над подготовкой к чему тот третьи сутки трудился денно и нощно, по возможности так, чтобы не могли нечаянно узреть соседи, не к месту и не ко времени полюбопытствовав. Спрятав раздобытую лошаденку в полуразвалившийся сарай во дворе, Гедеон сделал вполне крепкий подвал в доме центром пожара. Натаскал туда дров, раздобытых во дворе, хвороста, собранного в саду, солому из сарая, прихваченных из сансерского дома тряпок, не говоря о разодранной, без переплета и половины страниц, книге, обнаруженной там же - словом, все, что способно быстро воспламеняться и гореть хорошо.
Подкрепившись собранной мадам Тома снедью, запитой вином за успех предприятия, трио заговорщиков приступило к действию. Достав кресало, пару кремней, льняной трут и комок ветоши, Гедеон, спустившись в подвал, ловко поймал выбитую искру и вскоре уже раздувал новорожденное пламя, прямо на сложенном шалашом хворосте под небольшой сухой балкой, заранее наполовину выломанной из потолка подвала, являвшегося также и полом комнаты. Костер быстро разгорался, приближаясь к орудию спасения отца Жюля. Ударив по балке небольшим поленом, мэтр Дюпон направил ее оторвавшийся от места крепления конец прямо в костер и, дождавшись, пока тот загорится, поднялся наверх. Уточнив у брата, готов ли он, палач с силой прыгнул на то место пола, что снизу ослаблено поврежденной крепежной системой. Схватившись руками за края дыры в провалившемся полу и увернувшись от тут же показавшихся языков пламени, Гедеон, обмотав руку мокрой тряпкой, рывком выдернул наверх горящую балку и крепко прижал ее наискосок к спине Жюля, которому Франсуа сунул в рот гладкую палочку. Сутана под горящей балкой занялась, прихватив несколько прядей на голове священника, крепко сжавшего зубы на отшлифованном дереве. Гедеон свободной, голой рукой, затушил вспыхнувшие волосы брата, почти теряющего сознание от боли, и сделал знак ожидавшему в боевой готовности Франсуа накинуть на Жюля свой плащ, потушив огонь. Расползающаяся на глазах одежда открыла изувеченную спину отмеченного бетюнским правосудием. За ожогом от полыхавшей деревяшки и кое-где прилипшими к спине остатками сожженной сутаны клеймо оказалось ловко и надежно замаскированным. Оставив разгоравшийся пожар без внимания, подхватив брата на руки, Гедеон уложил его в карету, дождался, когда она тронется и, выведя из сарая лошадь, поехал по направлению к Сансеру.
Дидье вмиг открыл глаза, сквозь сон расслышав приближающийся топот копыт на предрассветной дороге. Выждал несколько секунд, надеясь, что всадник промчится мимо. Нет, тот остановился, спрыгнул с лошади и спустился к небольшому озерку - неподалеку от места их ночевки. Охотник осторожно раздвинул прятавшие его кусты – всадник умылся, напился и, когда выпрямился, был тут же опознан: кого-кого, а лильского палача охотник запомнил еще в Лансе. Проводив его взглядом и дождавшись, пока тот скроется из виду, Дидье метнулся к мирно посапывающей жене. Анна проснулась не сразу, настолько не хотелось прерывать сон про свиданье с графом, но ситуацию уловила быстро, и проворно принялась мысленно анализировать. Дидье, молча, наблюдал за сменой выражений на лице жены, она – за ним, и, в итоге, девушка вкрадчиво поинтересовалась:
- Я чего-то не знаю?
- Ты, о чем?
- О каких из ваших с другом замыслов ты умолчал?
- Да почти ни о чем…
- А именно?
- Было бы что рассказывать.
- А поподробнее?
Намерение списать ее побег на проезжего земляка, которого, наверняка, припомнил бы бетюнский лейтенант, еще и, подкинув лилльцу платочек беглянки, могло показаться превосходным, если бы не касалось отца Жюля, игравшего важную роль в дальнейших планах будущей графской невесты. Появление палача, на дороге, ведущей из Авора, говорило об одном: тот сам отвез брата в Витри. Почему? Палач отправил отца Жюля в Аррас – дожидаться следующей кареты на Париж, откуда тот должен был самостоятельно добраться до Буржа. Что заставило заплечных дел мастера бросить свое зловещее занятие и сопровождать брата по дорогам Франции? А что, если писатель описал все, как было? Получается, что отец Жюль был обвинен в тамплемарской краже, арестован, судим, заклеймен и бежал? И скорей всего, под именем лилльца Жюля Мартена, иначе не смог бы принять приход в Витри, поскольку его имя стало бы известно французской полиции. А как он смог бы бежать? Только с помощью брата - совсем, как у Александра Дюма – ха-ха, Дюма! Получается, что отныне есть серьезный аргумент заставить священника признать беглую монашку своей сестрой – клеймо на его плече! Такое же, как у нее! Теперь понятно, почему лилльский монстр ее заклеймил – в отместку за брата. Да еще накрыл оставленную склянку с мазью ее платочком. Чтобы она понимала, что к чему! Несомненно, отец Жюль принял всю вину за кражу на себя, и суда над ней не было, иначе палач бы ее не отпустил. А так - только месть за братца! Паршивый ублюдок!
Желание поквитаться с искалечившим ее негодяем перевесило все. Отец Жюль будет еще нужен едва пару месяцев – до свадьбы с графом, обвенчает их и пусть катится на все четыре стороны. К братцу в Лилль, посаженному за устройство его побега! Простой донос тут не годится, вдруг что-то пойдет не так, и до брата палача доберутся быстрее, чем ей это надо, тогда граф не сможет жениться на сестре заклейменного кюре. Стоит сделать устный донос письменным, ничего, что анонимным, и - пока дойдет, пока разберутся, пока палач будет молчать да отнекиваться – времени хватит.
- Ты его знаешь? – прервал ее мысли Дидье.
- Кого?
- Жюля Мартена!
- Нет.
- А он тебя – да, раз заступался тогда, в Лансе.
- Наверно, видел в госпитале - меня из монастыря туда отправляли работать. Может, я помогла кому из его знакомых, вот, и запомнил.
