Став мужчиной, с ума от горя влюбленный не сошел, но интереса к изваянию не потерял, установив в лучшем углу своего охотничьего павильона, где проводил немало времени, наслаждаясь чтением и размышлениями, и откуда нередко уходил прогуливаться в любимую аллею, ведущую к большому пруду, почти целиком заросшему лилиями и кувшинками.
День, когда он в первый раз увидел будущую жену, не предвещал удивительных событий, клонясь к закату. Шевалье, возле любимой Гебы, предавался чтению Плиния-старшего, когда краем глаза вдруг заметил, что обтянутая зеленоватым лионским шелком стена павильона, являвшегося его личной неприступной крепостью, неожиданно пропала, открыв небольшую продолговатую комнату с непривычной для глаза мебелью. Совсем юная девушка, почти девочка, в не похожем ни на одно из виденных женских платьев, смотрела на него расширенными от удивления, странно светлыми, прозрачно-голубыми глазами. Он перевел взгляд с девушки на освещенную заходящим беррийским солнцем Гебу и понял, что когда-то был беззастенчиво обманут. Ожившая статуя - только совсем молоденькая, а потому формы женские еще не те - доверчиво улыбаясь, приблизилась к юноше, не сразу догадавшемуся вскочить и склониться перед спустившейся с Олимпа богиней, и заговорила на незнакомом языке - вместо ожидаемого от нее греческого. Когда юноша попытался представиться непослушными от волнения губами, Геба легко перешла на французский, и шевалье узнал, что его богиню зовут Елена, и живет она в незнакомом городе, о котором он едва слышал, почти на четыреста лет позже него. В пору подумать, что он спит наяву, иначе, как объяснить их совершенно невозможную, невероятную, небывалую встречу, о которой он никогда никому не рассказал. А еще Арман узнал, что принадлежит к породе людей, что однажды полюбив, никому не позволят занять в их душе место любимой, ведь, отдать свое сердце они способны лишь раз, так, уж, они устроены. И если теряют объект своих чувств - неважно, отчего, это вовсе не значит, что они делаются людьми, больше на любовь не способными. Вовсе нет, они бессильны изменить потерянным возлюбленным.
Месяцы и годы, слившись в единое целое, сделали шевалье де Ла Фера виконтом, по-прежнему влюбленным в однажды ожившую богиню по имени Елена. Наконец, он увидел ее: повзрослевшую, похорошевшую, с заплетенными в светлую, с серебристым отливом косу, в невиданном платье, так идущем к ее чуть вытянутым к вискам прозрачным глазам, опушенным черными ресницами. Арман, поклонившись, приблизился и присел с ней на стоявший вместо пропавшей стены странный диван. Его любовь позволила взять ее за руку, и он все говорил, говорил, как будто был вынужден молчать без нее все эти годы, и теперь никак не может наговориться, нет, надышаться ею. На случай, если им не случится повидаться, когда капризной стене вдруг вздумается еще раз пропасть, Арман показал, где можно оставить записку, и потом, по словечку, припоминая их разговор, похвалил себя за предусмотрительность. Как же долго пришлось ему ждать! Как часто заглядывать в стоящее в павильоне у окна бюро и видеть свой, по-прежнему одиноко лежащий, вдвое сложенный листок, на котором он решился написать только, что ждет - не больше, будто не доверял лежавшей без присмотра бумаге саму свою богиню. "Elena, je vous attends!" - "Елена, я вас жду!", повторял он, как молитву, так же часто, и столь же истово.
Увидев в павильоне отца любимой девушки, граф усмотрел в этом знак свыше, дающий ему надежду на скорую встречу с ней самой. И не ошибся: Бог благоволит к влюбленным, теперь Арман в это твердо верил! В фантасмагорию чужеземной жизни, познаваемой по рассказам Александра Белова, графу де Ла Фер не то, чтобы не поверилось - не сразу отложилась в голове сама мысль, что такие события могут иметь место, где бы то ни было. Когда же, усложняемая в каждодневных беседах новыми деталями и реалиями неописуемого бытия, мысль была освоена им до мелочей, Арман испугался до полусмерти за остававшуюся одну, с братом-подростком, любимую. Он больше не мог спать, есть, думать, дышать, будто вдохнув полной грудью, замер до боли на выдохе - на несколько дней, пока не разглядел спящую на стуле возле Гебы Елену и не улыбнулся, осознав, что видит двух богинь рядом. Молодой человек позволял себе видеть ежедневно свое живое божество, позабыв о каменном идоле, подарившем земное воплощение. Граф отдавал себе отчет, что в Елене привлекает ее непохожесть на когда-либо встреченных девушек, что объяснял для себя разницей в четыреста лет в мировоззрении и несомненном недюжинном ее интеллекте – таком непривычном и самобытном. Попытавшись припомнить, что было во Франции в двадцатых годах века, к примеру, тринадцатого, он ни к каким определенным выводам не пришел - слишком велика была пропасть между познаниями о тогдашнем прошлом и елениным настоящим. Представить, что думает возлюбленная о жизни графа де Ла Фер, не получалось, но любимцу беррийских дам не составило большого труда разобраться, как к нему относится девушка из далекого будущего, и задуматься уже о будущем их совместном. Спустя некоторое время результат раздумий граф озвучил Александру Петровичу, попросив руки его дочери.
Пока Александр Петрович занимался надлежащими хлопотами, он совсем упустил молодежь из виду, не насторожившись, даже когда граф, подарив Лён гитару, испанскую, шестиструнную, ежедневно, а то по два раза за день, заимев повод заглянуть на огонек. Специально пением в покинутом будущем девушка не занималась, но школьных уроков пения хватило, чтобы окружающие могли заслушаться исполняемым на разных языках репертуаром. Повод вспомнить незабвенного Фамусова появился, когда граф, опустившись на колени, со всем трепетом и уважением, искренне и грамотно выразив чувства словами, попросил руки дочери. К разговору о законном браке любимая, как и вся ее семья, оказались не готовы. Титулованному кандидату в женихи следовало бы до того выяснить мнение избранницы, если хотел устроить сюрприз. Или невзначай завести разговор о браках и супружеских парах, допустим, о каких-то знакомых, чтоб девица преждевременно не догадалась, что предстоит услыхать. Но общих знакомых у них с графом не оказалось, и следовал он сложившемуся в Берри определенному своду правил сватовства, о котором у Беловых имелось смутное и далекое от жизни представление. Ошарашенная Лён почти не запомнила, что говорил претендент на руку и сердце - предложение его сиятельства вызвало опасения за будущее всего семейства. Отказ мог повлечь за собой тяжелые и непредсказуемые последствия, или очень даже предсказуемые. Будь кандидат в женихи попроще, Александр Петрович сразу бы уточнил: хорошо ли тот взвесил, прежде чем решился на такой шаг. Во-первых, неизвестно, останутся ли они насовсем в богоспасаемом городе позднего европейского средневековья или попадут обратно, в знакомое и, откровенно говоря, очень светлое будущее, которое для них и есть настоящее. Во-вторых, если они тут пожизненно, понятно, как отреагирует хомулла Ла Фер с иже присными на женитьбу наследника рода на иностранной бесприданнице с полной невозможностью выяснить, откуда та взялась на лишившуюся разума графскую голову. В-третьих, сумеет ли Аленка справиться с ролью Первой леди провинции Берри, в-четвертых, и, в-пятых, и, в-шестых... Так что, подняв графа с колен и, собрав мозги «в пучок», отец семейства, как можно доходчивей и уважительней, обрисовал его светлости все имеющиеся относительно него, как будущего зятя, сомнения. Влюбленный феодал удивил, прямо-таки, поразил нечаянных гостей в прошлое, что обрисованные проблемы его сиятельству таковыми не казались. Оказывается, он не видел их вовсе. Voi la! Вуаля!
Самым легким оказалось решение вопроса о смене вероисповедания православной невестой: по канонам католицизма можно подойти к ближайшему священнику и попросить принять в качестве члена Вселенской Церкви. Граф был уверен в удовлетворительном результате личного собеседования с девушкой - кто бы сомневался? Елену попросят прочесть Никейский символ веры, и она будет полноценным членом католической общины. Лист с собственноручно написанными кандидатом в женихи строками, что надо затвердить невесте, был тут же и вручен: "Et in Spiritum Sanctum..."
А дальше отцу оставалось только удивляться графской памяти и сообразительности. Ничто из бесед не прошло мимо внимания француза: утрата большей части семейного архива во время революции, восстановление звания в Дворянском собрании, лежавшие в до конца разрядившемся мобильном копии документов, помещенные туда по разной надобности. Граф досконально помнил все мелочи, указывавшиеся в процессе рассказа о дворянах современной России, о самих Беловых и Авериных – родни матери Елены, в частности, не говоря уже о мекленбургской и померанской родне. Поскольку фото с телефона, даже в рабочем состоянии, в церкви не предъявишь, кандидат в женихи предложил сделать по памяти выписку из церковной книги о крещении Елены - на русском, но с датой – уже библейской, как будто, принятой на ее Родине. Приложив собственноручно заверенный перевод на французский, граф собирался предъявить документ новому кюре, человеку благочестивому, но не очень грамотному. Дату, ему непонятную, он и пропустит, обвенчав в Витри, по месту прихода, а в Бурже епископ Андре Фремьо непременно поинтересуется датой рождения невесты уже по грегорианскому календарю, принятому еще до ее рождения. Упомянутый документ будет точно соответствовать настоящему - никакого, боже упаси, подлога. Проезжая грамота также годится для подтверждения родословной невесты, ибо сказано: «От Царя и Великого Князя… дворянину Белову Александру сыну Петрову с фамилией...», то есть, с чадами и домочадцами, и печать приложена подобающая.
События в далекой Московии были известны в тогдашней Европе, и опальным дворянам государства, за пару десятков лет сменившего две династии, оказывался почет и уважение, особенно, если по бедственному положению те не претендовали на вспомоществование от французской короны. Рассказ, что предки Елены государями московскими были верстаны поместьями, утраченными по причине Смуты, хорош, как для графской родни, так и для всего беррийского общества. Кто знает, что может случиться с едва утвердившейся на престоле династией? Опала может смениться милостью, как не раз доказывала История. Избранница прекрасно справится с предложенной ролью графини и первой дамы провинции, муж будет ей первым учителем и подсказчиком, а косым взглядам – и воздавателем, а что такой девушки белый свет еще не видывал, граф де Ла Фер давно и ясно понял.
Будучи тактично отпущенным, соискатель аленкиной руки удалился, пообещав завтра же вернуться за ответом. Александр Петрович едва начал вслух перебирать плюсы и минусы нежданного предложения, как был остановлен молчавшим до того Ваней, задавшим сестре только один вопрос:
- Ты его любишь?
Лён не колебалась ни минуты и, молча, закивала так, что слова показались лишними.
- А если нам удастся вернуться? - настаивал брат.
Девушка только замахала руками, отрицая не то саму возможность, не то вероятность выбора.
- Правда, если вернемся? - вмешался отец, и понял, что дочка выросла:
- Ты сам всегда думал, от кого внуки будут - генотип повывели, генофонд исчерпан, спасибо советской власти да российской Истории. Вот тебе, потомок Куси, родня Дандоло, Монморанси и Роанов! Чей бы ни был бычок, а телочка наша, еще как рожу, тебе на радость! Насчет возвращения - вилами на воде, знать пока ничего не хочу! Видно будет, пока пойду Символ веры учить. По-любому, это МНЕ решать, за кого замуж идти. Даже в далеком прошлом!
Отец с сыном переглянулись: «Вот, и ответ его сиятельству!»
До попадания в прошлое Лён не задумывалась о замужестве, полагая, что, когда встретит того самого, тогда и будет думать о семье и браке. Встречи с необыкновенным юношей оставили впечатление прикосновения к чему-то эфемерному, неуловимо прекрасному - как к старинному портрету, какие во множестве рассматривала в музее или интернете, готовясь к Игре, где по ходу действия роли доставались разные: от воспитанницы монастыря до наследницы старинного рода, не всегда эпизодические, зачастую трагические, а иногда и комические. К моменту вступления в Игру дочери Беловых, действо, базируясь, в основном, на бессмертной Трилогии, год от года дополнялось и совершенствовалось. В силу этого девушка легко ориентировалась в хитросплетениях сюжета и в сопутствующем историческом антураже, почитывая как серьезных авторов, увлеченных творчеством Дюма, так и фанфики, или обсуждения различного направления, благо персонажей, пригодных для обсасывания косточек, у Сан Саныча хватало. Совпадение имени одного из главных персонажей лучшего приключенческого романа всех времен и народов с именем средневекового юноши узнавательных ассоциаций не вызвало, своего знакомого с литературным героем она не связала, и каким образом граф остался не охваченным историками, не задумывалась. Да и что тут думать: катастрофа по имени Великая Революция крепко проредила французское дворянство – не в меньшей степени, чем российское, оставив не заполняемые прорехи в архивах. В первые дни общения Лён и не осознавала, как называется то, что она испытывает по отношению к ежедневному гостю, который день ото дня становился ближе, занимая уже все помыслы. Будь у нее другое занятие, помимо чтения да немудреного хозяйства, личность графа, возможно, не заслонила бы собой смысл тогдашней жизни полностью, однако, поглощенная новыми чувствами девушка понимала: кроме неясных мечтаний, с несомненным кумиром женского населения Берри ничего быть не может. Не сказать, что чувства молодого человека оставались незаметными, но далеко идущих выводов она не делала, наслаждаясь возможностью общения без погружения в бесполезные раздумья. Неожиданное предложение руки и сердца вызвало у нее такой отклик, что девушка безотчетно надерзила родным.
Явившемуся спозаранок претенденту на роль зятя Александр Петрович пояснил, что неволить дочь не станет, а Лён, не найдя слов, медленно кивнула, не сумев оторвать глаз от просиявшегося улыбкой лица будущего мужа. Граф, опустившись на одно колено, надел невесте кольцо с огромным сапфиром, видимо, фамильное, и немного великоватое для ее пальцев, не привыкших к этакой тяжести. Восторженное обожание, с каким титулованный жених смотрел на дочь, прогнало у Александра Петровича последние сомнения, потому он и не разглядел, с каким вниманием сын рассматривает свадебный подарок сестры.
Ваня Белов был сыном Игры в прямом смысле – родился в ближайшем родильном доме к месту действа, в котором мать принимала участие в виде зрительницы, будучи на последних неделях беременности. За свои шестнадцать лет он перебывал в ролях всех детей, упомянутых в Трилогии, от Джона-Френсиса до Рауля де Бражелона, ставшего его коронной ролью, с младенческого возраста и до отъезда в армию Конде, не питая глобальной привязанности к самому виконту, но всей своей мальчишеской душой откровенно ненавидя Луизу де Лавальер. Ла Бом, Ле Блан, Вожур, тьфу, tujur! Abat-jour! Абажур!
День, когда он в первый раз увидел будущую жену, не предвещал удивительных событий, клонясь к закату. Шевалье, возле любимой Гебы, предавался чтению Плиния-старшего, когда краем глаза вдруг заметил, что обтянутая зеленоватым лионским шелком стена павильона, являвшегося его личной неприступной крепостью, неожиданно пропала, открыв небольшую продолговатую комнату с непривычной для глаза мебелью. Совсем юная девушка, почти девочка, в не похожем ни на одно из виденных женских платьев, смотрела на него расширенными от удивления, странно светлыми, прозрачно-голубыми глазами. Он перевел взгляд с девушки на освещенную заходящим беррийским солнцем Гебу и понял, что когда-то был беззастенчиво обманут. Ожившая статуя - только совсем молоденькая, а потому формы женские еще не те - доверчиво улыбаясь, приблизилась к юноше, не сразу догадавшемуся вскочить и склониться перед спустившейся с Олимпа богиней, и заговорила на незнакомом языке - вместо ожидаемого от нее греческого. Когда юноша попытался представиться непослушными от волнения губами, Геба легко перешла на французский, и шевалье узнал, что его богиню зовут Елена, и живет она в незнакомом городе, о котором он едва слышал, почти на четыреста лет позже него. В пору подумать, что он спит наяву, иначе, как объяснить их совершенно невозможную, невероятную, небывалую встречу, о которой он никогда никому не рассказал. А еще Арман узнал, что принадлежит к породе людей, что однажды полюбив, никому не позволят занять в их душе место любимой, ведь, отдать свое сердце они способны лишь раз, так, уж, они устроены. И если теряют объект своих чувств - неважно, отчего, это вовсе не значит, что они делаются людьми, больше на любовь не способными. Вовсе нет, они бессильны изменить потерянным возлюбленным.
Месяцы и годы, слившись в единое целое, сделали шевалье де Ла Фера виконтом, по-прежнему влюбленным в однажды ожившую богиню по имени Елена. Наконец, он увидел ее: повзрослевшую, похорошевшую, с заплетенными в светлую, с серебристым отливом косу, в невиданном платье, так идущем к ее чуть вытянутым к вискам прозрачным глазам, опушенным черными ресницами. Арман, поклонившись, приблизился и присел с ней на стоявший вместо пропавшей стены странный диван. Его любовь позволила взять ее за руку, и он все говорил, говорил, как будто был вынужден молчать без нее все эти годы, и теперь никак не может наговориться, нет, надышаться ею. На случай, если им не случится повидаться, когда капризной стене вдруг вздумается еще раз пропасть, Арман показал, где можно оставить записку, и потом, по словечку, припоминая их разговор, похвалил себя за предусмотрительность. Как же долго пришлось ему ждать! Как часто заглядывать в стоящее в павильоне у окна бюро и видеть свой, по-прежнему одиноко лежащий, вдвое сложенный листок, на котором он решился написать только, что ждет - не больше, будто не доверял лежавшей без присмотра бумаге саму свою богиню. "Elena, je vous attends!" - "Елена, я вас жду!", повторял он, как молитву, так же часто, и столь же истово.
Увидев в павильоне отца любимой девушки, граф усмотрел в этом знак свыше, дающий ему надежду на скорую встречу с ней самой. И не ошибся: Бог благоволит к влюбленным, теперь Арман в это твердо верил! В фантасмагорию чужеземной жизни, познаваемой по рассказам Александра Белова, графу де Ла Фер не то, чтобы не поверилось - не сразу отложилась в голове сама мысль, что такие события могут иметь место, где бы то ни было. Когда же, усложняемая в каждодневных беседах новыми деталями и реалиями неописуемого бытия, мысль была освоена им до мелочей, Арман испугался до полусмерти за остававшуюся одну, с братом-подростком, любимую. Он больше не мог спать, есть, думать, дышать, будто вдохнув полной грудью, замер до боли на выдохе - на несколько дней, пока не разглядел спящую на стуле возле Гебы Елену и не улыбнулся, осознав, что видит двух богинь рядом. Молодой человек позволял себе видеть ежедневно свое живое божество, позабыв о каменном идоле, подарившем земное воплощение. Граф отдавал себе отчет, что в Елене привлекает ее непохожесть на когда-либо встреченных девушек, что объяснял для себя разницей в четыреста лет в мировоззрении и несомненном недюжинном ее интеллекте – таком непривычном и самобытном. Попытавшись припомнить, что было во Франции в двадцатых годах века, к примеру, тринадцатого, он ни к каким определенным выводам не пришел - слишком велика была пропасть между познаниями о тогдашнем прошлом и елениным настоящим. Представить, что думает возлюбленная о жизни графа де Ла Фер, не получалось, но любимцу беррийских дам не составило большого труда разобраться, как к нему относится девушка из далекого будущего, и задуматься уже о будущем их совместном. Спустя некоторое время результат раздумий граф озвучил Александру Петровичу, попросив руки его дочери.
Глава 22. Сиятельное сватовство.
Пока Александр Петрович занимался надлежащими хлопотами, он совсем упустил молодежь из виду, не насторожившись, даже когда граф, подарив Лён гитару, испанскую, шестиструнную, ежедневно, а то по два раза за день, заимев повод заглянуть на огонек. Специально пением в покинутом будущем девушка не занималась, но школьных уроков пения хватило, чтобы окружающие могли заслушаться исполняемым на разных языках репертуаром. Повод вспомнить незабвенного Фамусова появился, когда граф, опустившись на колени, со всем трепетом и уважением, искренне и грамотно выразив чувства словами, попросил руки дочери. К разговору о законном браке любимая, как и вся ее семья, оказались не готовы. Титулованному кандидату в женихи следовало бы до того выяснить мнение избранницы, если хотел устроить сюрприз. Или невзначай завести разговор о браках и супружеских парах, допустим, о каких-то знакомых, чтоб девица преждевременно не догадалась, что предстоит услыхать. Но общих знакомых у них с графом не оказалось, и следовал он сложившемуся в Берри определенному своду правил сватовства, о котором у Беловых имелось смутное и далекое от жизни представление. Ошарашенная Лён почти не запомнила, что говорил претендент на руку и сердце - предложение его сиятельства вызвало опасения за будущее всего семейства. Отказ мог повлечь за собой тяжелые и непредсказуемые последствия, или очень даже предсказуемые. Будь кандидат в женихи попроще, Александр Петрович сразу бы уточнил: хорошо ли тот взвесил, прежде чем решился на такой шаг. Во-первых, неизвестно, останутся ли они насовсем в богоспасаемом городе позднего европейского средневековья или попадут обратно, в знакомое и, откровенно говоря, очень светлое будущее, которое для них и есть настоящее. Во-вторых, если они тут пожизненно, понятно, как отреагирует хомулла Ла Фер с иже присными на женитьбу наследника рода на иностранной бесприданнице с полной невозможностью выяснить, откуда та взялась на лишившуюся разума графскую голову. В-третьих, сумеет ли Аленка справиться с ролью Первой леди провинции Берри, в-четвертых, и, в-пятых, и, в-шестых... Так что, подняв графа с колен и, собрав мозги «в пучок», отец семейства, как можно доходчивей и уважительней, обрисовал его светлости все имеющиеся относительно него, как будущего зятя, сомнения. Влюбленный феодал удивил, прямо-таки, поразил нечаянных гостей в прошлое, что обрисованные проблемы его сиятельству таковыми не казались. Оказывается, он не видел их вовсе. Voi la! Вуаля!
Самым легким оказалось решение вопроса о смене вероисповедания православной невестой: по канонам католицизма можно подойти к ближайшему священнику и попросить принять в качестве члена Вселенской Церкви. Граф был уверен в удовлетворительном результате личного собеседования с девушкой - кто бы сомневался? Елену попросят прочесть Никейский символ веры, и она будет полноценным членом католической общины. Лист с собственноручно написанными кандидатом в женихи строками, что надо затвердить невесте, был тут же и вручен: "Et in Spiritum Sanctum..."
А дальше отцу оставалось только удивляться графской памяти и сообразительности. Ничто из бесед не прошло мимо внимания француза: утрата большей части семейного архива во время революции, восстановление звания в Дворянском собрании, лежавшие в до конца разрядившемся мобильном копии документов, помещенные туда по разной надобности. Граф досконально помнил все мелочи, указывавшиеся в процессе рассказа о дворянах современной России, о самих Беловых и Авериных – родни матери Елены, в частности, не говоря уже о мекленбургской и померанской родне. Поскольку фото с телефона, даже в рабочем состоянии, в церкви не предъявишь, кандидат в женихи предложил сделать по памяти выписку из церковной книги о крещении Елены - на русском, но с датой – уже библейской, как будто, принятой на ее Родине. Приложив собственноручно заверенный перевод на французский, граф собирался предъявить документ новому кюре, человеку благочестивому, но не очень грамотному. Дату, ему непонятную, он и пропустит, обвенчав в Витри, по месту прихода, а в Бурже епископ Андре Фремьо непременно поинтересуется датой рождения невесты уже по грегорианскому календарю, принятому еще до ее рождения. Упомянутый документ будет точно соответствовать настоящему - никакого, боже упаси, подлога. Проезжая грамота также годится для подтверждения родословной невесты, ибо сказано: «От Царя и Великого Князя… дворянину Белову Александру сыну Петрову с фамилией...», то есть, с чадами и домочадцами, и печать приложена подобающая.
События в далекой Московии были известны в тогдашней Европе, и опальным дворянам государства, за пару десятков лет сменившего две династии, оказывался почет и уважение, особенно, если по бедственному положению те не претендовали на вспомоществование от французской короны. Рассказ, что предки Елены государями московскими были верстаны поместьями, утраченными по причине Смуты, хорош, как для графской родни, так и для всего беррийского общества. Кто знает, что может случиться с едва утвердившейся на престоле династией? Опала может смениться милостью, как не раз доказывала История. Избранница прекрасно справится с предложенной ролью графини и первой дамы провинции, муж будет ей первым учителем и подсказчиком, а косым взглядам – и воздавателем, а что такой девушки белый свет еще не видывал, граф де Ла Фер давно и ясно понял.
Будучи тактично отпущенным, соискатель аленкиной руки удалился, пообещав завтра же вернуться за ответом. Александр Петрович едва начал вслух перебирать плюсы и минусы нежданного предложения, как был остановлен молчавшим до того Ваней, задавшим сестре только один вопрос:
- Ты его любишь?
Лён не колебалась ни минуты и, молча, закивала так, что слова показались лишними.
- А если нам удастся вернуться? - настаивал брат.
Девушка только замахала руками, отрицая не то саму возможность, не то вероятность выбора.
- Правда, если вернемся? - вмешался отец, и понял, что дочка выросла:
- Ты сам всегда думал, от кого внуки будут - генотип повывели, генофонд исчерпан, спасибо советской власти да российской Истории. Вот тебе, потомок Куси, родня Дандоло, Монморанси и Роанов! Чей бы ни был бычок, а телочка наша, еще как рожу, тебе на радость! Насчет возвращения - вилами на воде, знать пока ничего не хочу! Видно будет, пока пойду Символ веры учить. По-любому, это МНЕ решать, за кого замуж идти. Даже в далеком прошлом!
Отец с сыном переглянулись: «Вот, и ответ его сиятельству!»
Глава 23. Братец Иванушка.
До попадания в прошлое Лён не задумывалась о замужестве, полагая, что, когда встретит того самого, тогда и будет думать о семье и браке. Встречи с необыкновенным юношей оставили впечатление прикосновения к чему-то эфемерному, неуловимо прекрасному - как к старинному портрету, какие во множестве рассматривала в музее или интернете, готовясь к Игре, где по ходу действия роли доставались разные: от воспитанницы монастыря до наследницы старинного рода, не всегда эпизодические, зачастую трагические, а иногда и комические. К моменту вступления в Игру дочери Беловых, действо, базируясь, в основном, на бессмертной Трилогии, год от года дополнялось и совершенствовалось. В силу этого девушка легко ориентировалась в хитросплетениях сюжета и в сопутствующем историческом антураже, почитывая как серьезных авторов, увлеченных творчеством Дюма, так и фанфики, или обсуждения различного направления, благо персонажей, пригодных для обсасывания косточек, у Сан Саныча хватало. Совпадение имени одного из главных персонажей лучшего приключенческого романа всех времен и народов с именем средневекового юноши узнавательных ассоциаций не вызвало, своего знакомого с литературным героем она не связала, и каким образом граф остался не охваченным историками, не задумывалась. Да и что тут думать: катастрофа по имени Великая Революция крепко проредила французское дворянство – не в меньшей степени, чем российское, оставив не заполняемые прорехи в архивах. В первые дни общения Лён и не осознавала, как называется то, что она испытывает по отношению к ежедневному гостю, который день ото дня становился ближе, занимая уже все помыслы. Будь у нее другое занятие, помимо чтения да немудреного хозяйства, личность графа, возможно, не заслонила бы собой смысл тогдашней жизни полностью, однако, поглощенная новыми чувствами девушка понимала: кроме неясных мечтаний, с несомненным кумиром женского населения Берри ничего быть не может. Не сказать, что чувства молодого человека оставались незаметными, но далеко идущих выводов она не делала, наслаждаясь возможностью общения без погружения в бесполезные раздумья. Неожиданное предложение руки и сердца вызвало у нее такой отклик, что девушка безотчетно надерзила родным.
Явившемуся спозаранок претенденту на роль зятя Александр Петрович пояснил, что неволить дочь не станет, а Лён, не найдя слов, медленно кивнула, не сумев оторвать глаз от просиявшегося улыбкой лица будущего мужа. Граф, опустившись на одно колено, надел невесте кольцо с огромным сапфиром, видимо, фамильное, и немного великоватое для ее пальцев, не привыкших к этакой тяжести. Восторженное обожание, с каким титулованный жених смотрел на дочь, прогнало у Александра Петровича последние сомнения, потому он и не разглядел, с каким вниманием сын рассматривает свадебный подарок сестры.
Ваня Белов был сыном Игры в прямом смысле – родился в ближайшем родильном доме к месту действа, в котором мать принимала участие в виде зрительницы, будучи на последних неделях беременности. За свои шестнадцать лет он перебывал в ролях всех детей, упомянутых в Трилогии, от Джона-Френсиса до Рауля де Бражелона, ставшего его коронной ролью, с младенческого возраста и до отъезда в армию Конде, не питая глобальной привязанности к самому виконту, но всей своей мальчишеской душой откровенно ненавидя Луизу де Лавальер. Ла Бом, Ле Блан, Вожур, тьфу, tujur! Abat-jour! Абажур!
