- Отец Жюль, подождите!
Кюре приостановился, мысленно готовясь к увещеваниям и урезониваниям, но женщина не зря добрых два десятка лет возглавляла беспокойное хозяйство, увы, не самого богатого монастыря лилльской епархии.
- Как же мы рады видеть вас, отец Жюль! Мы молились за вас! Что привела вас в Лилль?
- Личные дела, - промямлил кюре.
- Вот как! Да сопутствует вам удача, дорогой мой! Надолго ли вы к нам?
- Это зависит… от многого… трудно сказать…
- Не сомневаюсь, вы еще найдете время нас посетить. С момента вашего отъезда не прошло и дня, чтобы мы не вспоминали вас. Разумеется, отец Роже – тут замялась уже сама аббатисса, - старается быть прилежным и внимательным… но разве можно заменить глубину вашего сердца!
- Как вы добры, госпожа аббатиса, - растрогался кюре, - право же, я не заслуживаю…
- Кто, как не вы, отец Жюль! Не сомневаюсь, в вашем лице буржская епархия приобрела воистину бесценное сокровище!
Кюре засмущался окончательно - с учетом последующих после отъезда из Лилля приключений, и решительно не заметил, что настоятельница крепко ухватила его за рукав сутаны, потихоньку направляя, однако, не в сторону кровати, на которой священник провел предыдущую ночь.
- Вы расскажете нам о ваших успехах на новом поприще, я поведаю вам о наших делах!
Простодушный кюре уже начал краснеть и, подбирая слова, как самым вежливым образом добиться того, чтобы его немедленно отпустили, но неожиданно обнаружил себя сидящим в любимом кресле своего бывшего кабинета, где так часто отдыхал во время ночных бдений в Доме Графини. Аббатиса расположилась рядом, на старом продавленном диване, не сводя с него лучистых, в добрых, в старческих морщинках, таких ясных глаз. Покорившись судьбе, отец Жюль расслабился совершенно:
- Не было дня, с тех пор, как я покинул вас, дорогая госпожа аббатиса, оставил Тамплемар, своих дорогих подопечных, сестру Полин, сестру Анну…
Кюре не отдавал себе отчета, что памятное имя той, что перевернула всю его жизнь, без конца крутившееся в голове, оказалось озвученным. Аббатиса нахмурилась и безотчетно вздохнула:
- Сестра Анна… как я беспокоюсь об этой девушке! Безусловно, мадам Магдалена поторопилась, велев ей покинуть монастырь, но я узнала об этом много позже, после того, как бедное дитя уже удалилось, оставив нас в неведении относительно своего местопребывания. Но патронессу можно понять! Сестра Анна на коленях молила о постриге, епископ, в виде исключения, разрешил ей принять святые обеты, а перед самым обрядом она нарушила установленную процедуру…видимо, по неведению… Мадам Магдалена приняла ее проступок так близко к сердцу!
У отца Жюля никак не получалось уразуметь услышанное:
- Так постриг не был насильным?
- Помилуй Бог, отец Жюль! Мы никогда не поступили бы так с бедной девушкой! Только по ее настоятельной просьбе! Даже узнав, что бедное дитя оскоромилось перед таинством, епископ милостиво оставил обряд в силе, всего лишь наложив епитимью! Я ни минуты не сомневалась, что бедняжка не виновна в краже святых даров, до сих пор не могу себе простить, что позволила мадам Магдалене уговорить меня обратиться в полицию, но вы должны нас понять… Такое кощунство в стенах монастыря… Святые сосуды – дар патронессы…
Постриг… был… добровольным! – ударами колокола взорвалось в мозгу кюре. Анна изгнана из Тамплемара за нарушение подготовки к обряду пострига, а вовсе не из-за отца Роже! Что еще она утаила? Кражу святых даров? Этого просто не может быть! Нет, срочно надо в тюрьму. Возможно, брат подскажет ответы на все эти убийственные, раздирающие душу вопросы.
Отец Жюль подскочил с кресла и, пробормотав: «Простите», кинулся за дверь. Не успевшая вовремя среагировать на нежданный побег аббатиса растерянно посмотрела в след. За дверью кюре чуть не сбил с ног сестру Полин, протянувшую ему его узелок:
- Отец Жюль! Вы забыли!
Священник посмотрел на монахиню глазами выходца с того света.
- Ваши вещи привезли вместе с вами вчера, и…
Святой отец пробормотал нечто среднее между благодарностью и извинением, принял сверток с вещами и, проскользнув мимо сестру Полин, задал стрекача. Уже у ворот тюрьмы он припомнил тот самый вопрос, что вчера привел его под копыта лошади. Отчего негодяй егерь вознамерился отомстить изуродовавшему Анну лилльскому палачу? Единственный ответ был настолько ужасающ и столь очевиден, что у несчастного кюре помутилось в глазах, и он повел разговор с братом совсем не в том ключе, что вчера намеревался. Вернее, разговор повел сам Гедеон, отнюдь, не походивший на раздавленного заключением узника, а, скорее, на изготовившегося к прыжку хищника:
- О, преподобный отец Бонне, - подчеркнул он фамилию брата сопровождавшему его охраннику, - вы пришли принять мою исповедь!
Намеревавшийся послушать беседу с посетителем тюремщик его понял правильно, и вынужден был удалиться, оставив братьев одних.
- Вам не стоило приходить сюда, отец Жюль! – строго произнес палач.
- Как я мог не навестить, услышав о вашем несчастии!
- Думаю, все в скором времени разъяснится в мою пользу. Донос, поступивший в лилльскую полицию послал кто-то из решивших отомстить мне родственников приговоренных. У меня тяжелое ремесло, что поделаешь!
- Но…
- В этих стенах нам лучше не обсуждать, насколько заведомая клевета соответствует истине. Наша доблестная полиция, несомненно, найдет сбежавших каторжан, и немедленно выяснится, что налет на полицейскую карету был произведен по случайности: грабители ее перепутали с перевозящим ценности почтовым экипажем. Такие случаи уже бывали в нашей округе.
- Кажется, да…- промямлил кюре.
- Я уверен в своем скорейшем освобождении, и, будь дело только во мнении начальника полиции, я бы здесь не оказался.
- О, разумеется…
- Вам следует вернуться в Витри и дожидаться благоприятных известий.
Кюре засомневался, стоит ли уведомить брата, что, как раз, в Витри он вернуться и не может, но уловивший его колебания Гедеон понял их по-своему:
- Благодаря стараниям моей доброй знакомой, я тут вполне сносно устроен. Благодарю вас за визит и более не смею задерживать вас.
Растерявшийся кюре безмолвно замер посреди тюремной камеры, однако, не демонстрируя какой-либо готовности ее покинуть, и палач откликнулся мгновенно:
- Вы хотите знать что-то еще?
- Сестра Анна…
- Ах, вы о той монашке! Возвращаясь из Бетюна в Лилль, я оказался наслышан о паршивой овце в господнем стаде. Вообразите, она украла священные сосуды из Тамплемарского монастыря, в котором, по милости божьей, нашла приют и утешение. Будучи схваченной и разоблаченной в Лансе, воровка умудрилась сбежать из местной тюрьмы, очевидно, с помощью тех, с кем обещала поделиться награбленным. Обнаружение ее местонахождения только вопрос времени, так что, надеюсь, воровка получит по заслугам. Кстати, эта отступница по дороге умудрилась выйти замуж.
- Как замуж? Монахиня?
- Что ей бог, что ей люди? У нее - своя правда!
- Вы не ошибаетесь, Гедеон?
- Уверен, что нет, и, попади она ко мне в руки, непременно постарался бы покарать обманщицу и предательницу, вне всякого сомнения, искалечившую немало жизней честных людей!
Помолчав, отец Жюль тихонько произнес:
- Я знаю, Гедеон! Я все знаю!
Палач пристально посмотрел брату в глаза и понял, что тот хотел ему сказать:
- Что ж, тогда вы знаете все!
Наступившее в камере недолгое молчание прервалось возвращением тюремщика. Отец Жюль оглянулся на пороге, и в ответ на вопрошающий взгляд брата произнес лишь сакраментальное:
- Не судите, да не судимы будете!
Кюре еще долго, до самой ночи, сидел на берегу Дёли, приводя мысли в порядок и теребя в руках узелок, который он, в забывчивости, так и таскал с собой с тех пор, как его всучила сестра Полин. Наконец, он встал, снял сутану, аккуратно сложил на берегу реки, переоделся в одежду покойного мужа мадам Тома и вернулся в тюрьму, объявив начальнику ночной стражи, что бежавший из-под стражи Жюль Мартен пришел сдаться властям. Заинтригованный тюремщик закидал вопросами, на которые священник отвечал каждый раз одно и тоже: на перевозящую их в Лилль полицейскую карету напали грабители, видимо, перепутав с почтовой. При этом был убит его юный товарищ по несчастью, закопанный в лесу неподалеку. Та же участь могла бы постигнуть и его: обманувшиеся грабители решили выместить на нечаянном свидетеле их преступления свою злость, загнав в попавшийся по дороге сарай и поджегши его. Спасенный милостью божьей Жюль Мартен, чудом выжив и едва найдя в себе силы, предпочел жизни в бегах милость правосудия.
По дороге в тюремную камеру священник с ужасом услышал, что его, в любом случае, ожидает допрос с пристрастием, благо, палач в Лилле, несомненно, теперь скоро приступит к своим обязанностям. Жюль уже ничего не боялся – ни смерти, ни боли, но услышанное заставило думать только об одном. Как Гедеон переживет, что будет вынужден пытать брата? Не выдаст ли себя? И как всю оставшуюся жизнь будет с этим жить? Оставшись один, бывший кюре Витри развязал веревку, которой подвязывал спадающие штаны покойного месье Тома и повесился на отдушине тюремной камеры.
Продолжение в ч.2. Семь лет спустя.
https://prodaman.ru/Irina-D/books/Strasti-po-grafu-de-ch2-Sem-let-spustya
Кюре приостановился, мысленно готовясь к увещеваниям и урезониваниям, но женщина не зря добрых два десятка лет возглавляла беспокойное хозяйство, увы, не самого богатого монастыря лилльской епархии.
- Как же мы рады видеть вас, отец Жюль! Мы молились за вас! Что привела вас в Лилль?
- Личные дела, - промямлил кюре.
- Вот как! Да сопутствует вам удача, дорогой мой! Надолго ли вы к нам?
- Это зависит… от многого… трудно сказать…
- Не сомневаюсь, вы еще найдете время нас посетить. С момента вашего отъезда не прошло и дня, чтобы мы не вспоминали вас. Разумеется, отец Роже – тут замялась уже сама аббатисса, - старается быть прилежным и внимательным… но разве можно заменить глубину вашего сердца!
- Как вы добры, госпожа аббатиса, - растрогался кюре, - право же, я не заслуживаю…
- Кто, как не вы, отец Жюль! Не сомневаюсь, в вашем лице буржская епархия приобрела воистину бесценное сокровище!
Кюре засмущался окончательно - с учетом последующих после отъезда из Лилля приключений, и решительно не заметил, что настоятельница крепко ухватила его за рукав сутаны, потихоньку направляя, однако, не в сторону кровати, на которой священник провел предыдущую ночь.
- Вы расскажете нам о ваших успехах на новом поприще, я поведаю вам о наших делах!
Простодушный кюре уже начал краснеть и, подбирая слова, как самым вежливым образом добиться того, чтобы его немедленно отпустили, но неожиданно обнаружил себя сидящим в любимом кресле своего бывшего кабинета, где так часто отдыхал во время ночных бдений в Доме Графини. Аббатиса расположилась рядом, на старом продавленном диване, не сводя с него лучистых, в добрых, в старческих морщинках, таких ясных глаз. Покорившись судьбе, отец Жюль расслабился совершенно:
- Не было дня, с тех пор, как я покинул вас, дорогая госпожа аббатиса, оставил Тамплемар, своих дорогих подопечных, сестру Полин, сестру Анну…
Кюре не отдавал себе отчета, что памятное имя той, что перевернула всю его жизнь, без конца крутившееся в голове, оказалось озвученным. Аббатиса нахмурилась и безотчетно вздохнула:
- Сестра Анна… как я беспокоюсь об этой девушке! Безусловно, мадам Магдалена поторопилась, велев ей покинуть монастырь, но я узнала об этом много позже, после того, как бедное дитя уже удалилось, оставив нас в неведении относительно своего местопребывания. Но патронессу можно понять! Сестра Анна на коленях молила о постриге, епископ, в виде исключения, разрешил ей принять святые обеты, а перед самым обрядом она нарушила установленную процедуру…видимо, по неведению… Мадам Магдалена приняла ее проступок так близко к сердцу!
У отца Жюля никак не получалось уразуметь услышанное:
- Так постриг не был насильным?
- Помилуй Бог, отец Жюль! Мы никогда не поступили бы так с бедной девушкой! Только по ее настоятельной просьбе! Даже узнав, что бедное дитя оскоромилось перед таинством, епископ милостиво оставил обряд в силе, всего лишь наложив епитимью! Я ни минуты не сомневалась, что бедняжка не виновна в краже святых даров, до сих пор не могу себе простить, что позволила мадам Магдалене уговорить меня обратиться в полицию, но вы должны нас понять… Такое кощунство в стенах монастыря… Святые сосуды – дар патронессы…
Постриг… был… добровольным! – ударами колокола взорвалось в мозгу кюре. Анна изгнана из Тамплемара за нарушение подготовки к обряду пострига, а вовсе не из-за отца Роже! Что еще она утаила? Кражу святых даров? Этого просто не может быть! Нет, срочно надо в тюрьму. Возможно, брат подскажет ответы на все эти убийственные, раздирающие душу вопросы.
Отец Жюль подскочил с кресла и, пробормотав: «Простите», кинулся за дверь. Не успевшая вовремя среагировать на нежданный побег аббатиса растерянно посмотрела в след. За дверью кюре чуть не сбил с ног сестру Полин, протянувшую ему его узелок:
- Отец Жюль! Вы забыли!
Священник посмотрел на монахиню глазами выходца с того света.
- Ваши вещи привезли вместе с вами вчера, и…
Святой отец пробормотал нечто среднее между благодарностью и извинением, принял сверток с вещами и, проскользнув мимо сестру Полин, задал стрекача. Уже у ворот тюрьмы он припомнил тот самый вопрос, что вчера привел его под копыта лошади. Отчего негодяй егерь вознамерился отомстить изуродовавшему Анну лилльскому палачу? Единственный ответ был настолько ужасающ и столь очевиден, что у несчастного кюре помутилось в глазах, и он повел разговор с братом совсем не в том ключе, что вчера намеревался. Вернее, разговор повел сам Гедеон, отнюдь, не походивший на раздавленного заключением узника, а, скорее, на изготовившегося к прыжку хищника:
- О, преподобный отец Бонне, - подчеркнул он фамилию брата сопровождавшему его охраннику, - вы пришли принять мою исповедь!
Намеревавшийся послушать беседу с посетителем тюремщик его понял правильно, и вынужден был удалиться, оставив братьев одних.
- Вам не стоило приходить сюда, отец Жюль! – строго произнес палач.
- Как я мог не навестить, услышав о вашем несчастии!
- Думаю, все в скором времени разъяснится в мою пользу. Донос, поступивший в лилльскую полицию послал кто-то из решивших отомстить мне родственников приговоренных. У меня тяжелое ремесло, что поделаешь!
- Но…
- В этих стенах нам лучше не обсуждать, насколько заведомая клевета соответствует истине. Наша доблестная полиция, несомненно, найдет сбежавших каторжан, и немедленно выяснится, что налет на полицейскую карету был произведен по случайности: грабители ее перепутали с перевозящим ценности почтовым экипажем. Такие случаи уже бывали в нашей округе.
- Кажется, да…- промямлил кюре.
- Я уверен в своем скорейшем освобождении, и, будь дело только во мнении начальника полиции, я бы здесь не оказался.
- О, разумеется…
- Вам следует вернуться в Витри и дожидаться благоприятных известий.
Кюре засомневался, стоит ли уведомить брата, что, как раз, в Витри он вернуться и не может, но уловивший его колебания Гедеон понял их по-своему:
- Благодаря стараниям моей доброй знакомой, я тут вполне сносно устроен. Благодарю вас за визит и более не смею задерживать вас.
Растерявшийся кюре безмолвно замер посреди тюремной камеры, однако, не демонстрируя какой-либо готовности ее покинуть, и палач откликнулся мгновенно:
- Вы хотите знать что-то еще?
- Сестра Анна…
- Ах, вы о той монашке! Возвращаясь из Бетюна в Лилль, я оказался наслышан о паршивой овце в господнем стаде. Вообразите, она украла священные сосуды из Тамплемарского монастыря, в котором, по милости божьей, нашла приют и утешение. Будучи схваченной и разоблаченной в Лансе, воровка умудрилась сбежать из местной тюрьмы, очевидно, с помощью тех, с кем обещала поделиться награбленным. Обнаружение ее местонахождения только вопрос времени, так что, надеюсь, воровка получит по заслугам. Кстати, эта отступница по дороге умудрилась выйти замуж.
- Как замуж? Монахиня?
- Что ей бог, что ей люди? У нее - своя правда!
- Вы не ошибаетесь, Гедеон?
- Уверен, что нет, и, попади она ко мне в руки, непременно постарался бы покарать обманщицу и предательницу, вне всякого сомнения, искалечившую немало жизней честных людей!
Помолчав, отец Жюль тихонько произнес:
- Я знаю, Гедеон! Я все знаю!
Палач пристально посмотрел брату в глаза и понял, что тот хотел ему сказать:
- Что ж, тогда вы знаете все!
Наступившее в камере недолгое молчание прервалось возвращением тюремщика. Отец Жюль оглянулся на пороге, и в ответ на вопрошающий взгляд брата произнес лишь сакраментальное:
- Не судите, да не судимы будете!
Кюре еще долго, до самой ночи, сидел на берегу Дёли, приводя мысли в порядок и теребя в руках узелок, который он, в забывчивости, так и таскал с собой с тех пор, как его всучила сестра Полин. Наконец, он встал, снял сутану, аккуратно сложил на берегу реки, переоделся в одежду покойного мужа мадам Тома и вернулся в тюрьму, объявив начальнику ночной стражи, что бежавший из-под стражи Жюль Мартен пришел сдаться властям. Заинтригованный тюремщик закидал вопросами, на которые священник отвечал каждый раз одно и тоже: на перевозящую их в Лилль полицейскую карету напали грабители, видимо, перепутав с почтовой. При этом был убит его юный товарищ по несчастью, закопанный в лесу неподалеку. Та же участь могла бы постигнуть и его: обманувшиеся грабители решили выместить на нечаянном свидетеле их преступления свою злость, загнав в попавшийся по дороге сарай и поджегши его. Спасенный милостью божьей Жюль Мартен, чудом выжив и едва найдя в себе силы, предпочел жизни в бегах милость правосудия.
По дороге в тюремную камеру священник с ужасом услышал, что его, в любом случае, ожидает допрос с пристрастием, благо, палач в Лилле, несомненно, теперь скоро приступит к своим обязанностям. Жюль уже ничего не боялся – ни смерти, ни боли, но услышанное заставило думать только об одном. Как Гедеон переживет, что будет вынужден пытать брата? Не выдаст ли себя? И как всю оставшуюся жизнь будет с этим жить? Оставшись один, бывший кюре Витри развязал веревку, которой подвязывал спадающие штаны покойного месье Тома и повесился на отдушине тюремной камеры.
Продолжение в ч.2. Семь лет спустя.
https://prodaman.ru/Irina-D/books/Strasti-po-grafu-de-ch2-Sem-let-spustya
