Осознав, что погони не слышно, Анна рискнула остановиться, перевести дыхание и оглядеться. Город, похоже, незадолго до моего появления стал жертвой огромного пожара. Кругом – сгоревшие вахверки, несостоявшийся насильник одет в одежду средневекового покроя, вякал по-французски. Если это - Франция, то, какого года? Вообще, какого века? Ушибленное колено болело все сильней, заставляя идти медленно, почти брести, осторожно обходя валявшиеся посреди улицы останки бушевавшего пожара, еще мигавшие огненными язычками. В конце улицы пожарные применили верный метод остановки огня — разрушение зданий, видимо, момент спасти город не был упущен, и прокопали ров, отделяющий нетронутые огнем дома. В одном из окошек горел неяркий свет, она тихонько заглянула: молодой священник в потрепанной сутане, осторожно придерживая за плечи полусидящую на кровати женщину, поил ее из большой глиняной кружки. Рядом, на той же постели, спала соседка. В огромной длинной комнате Анна разглядела и другие кровати, стоящие одна за другой вдоль стен, тоже со спящими по двое. Священник, осторожно уложив женщину, поправил ей одеяло и, взяв стоящую на столе свечу, вышел в соседнюю комнату. Девушка заглянула и в это окно: святой отец, сев за стол, начал бережно перелистывать страницы лежащего перед ним фолианта. Решилась постучать в рассохшуюся раму. Священник встретился с ней глазами, что-то спросил. Она только покачала головой - от холода губы не слушались. В себя пришла, сидя у горящего очага, завернутая в порванное в нескольких местах одеяло. Едва прикоснувшись, ей отвели упавшую на лицо прядь: «Я - отец Жюль, дитя мое». Она, наконец, смогла рассмотреть лицо, мягко обрамленное волосами, глаза, как на старинных иконах, или Туринской плащанице, брови вразлет, четко очерченные губы. Красивый! Анна пила что-то горячее, налитое отцом Жюлем, куталась в одеяло и соображала, что же ей сказать. Ничего не придумав, она горько разрыдалась. Священник гладил по голове, шептал слова утешения. Она слушала, уткнувшись в ладони и шмыгая носом, а он ласково кивал ей. Анна не помнила, как назвала свое имя, запамятовала, как перестала плакать, не удержала в голове, как кончилась эта бесконечная ночь. В комнату вошла молодая монахиня, с молоком и хлебом. Ах, как вкусно!
Сестра Полин проводила к кровати, помогла снять платье и уложила, на счастье - одну, отдыхать. Анна, не рискнув сунуть под подушку свои сокровища - документы и ридер, окунулась в сон. Проснувшись к полудню, еще долго лежала с закрытыми глазами и слушала, что происходило вокруг. На соседней кровати, в жару и бреду, металась роженица, сестра Полин то перевязывала ей грудь, то меняла мокрую тряпку на лбу. Рядом мужчина стонал во весь голос, жалуясь, как сильно обгорел в огне, кто-то, охая и шаркая ногами, прошел мимо кровати, обдав тяжелым запахом немытого тела. Когда старческий голос рядом умиленно произнес: «Спаси вас бог, отец Жюль!», она открыла глаза.
Куда она попала, выяснилось из разговоров пациентов госпиталя, а дату Анна уточнила у отца Жюля, прикинувшись, что подводит память, и чуть не вскрикнула от радости. Священник убедил ее прилечь отдохнуть, чтобы не мешать возвращению воспоминаний, и девушка без конца повторяла про себя, все боясь поверить: не было б счастья, да несчастье помогло! Кто бы мог подумать! Мечтала? Получи, можно сказать, в оригинальной упаковке. Получи и распишись, теперь ты здесь на ПМЖ: хочешь-не хочешь, до двадцать пятого года домой не вернуться - портал закрыт! Это знак! Определенно, знак самой судьбы! Ждите меня, граф де Ла Фер! Я буду, как только, так сразу! Восторг и ликование приостановило соображение, что загодя прикупленное в ломбарде кольцо осталось у грабителя: оно было немного великовато и сдернулось с пальца вместе с перчаткой, а, кроме пострадавшего в пожаре платья и бесполезного в данный момент ридера у нее ничего нет. Правда, на этой мысли девушка не зациклилась, полагая, что раз все так удачно складывается, то проблему переезда в Берри она решит. Оливье, любимый, ради НАС, я придумаю что угодно!
Версию присутствия в городе пришлось немного подправить – вместо почившего кюре из Витри в ней стало фигурировать имя почтенного горожанина, несколько лет назад перебравшегося из Турне, и вместе со всей семьей не пережившего прошлую огненную ночь. Незадолго до пожара их дом посетила молодая девушка, кто именно – соседи узнать не успели, и теперь терялись в догадках, куда гостья делась потом. Анна, понадеявшись, что это так и останется тайной, решилась пойти ва-банк.
К вечеру приехала патронесса Дома графини, где и находился госпиталь - невестка епископа Лилля Франсуа Ван дер Бурша. Прежде чем по просьбе отца Жюля помочь потерявшей в пожаре родных приезжей девушке-дворянке, зловредная тетка устроила не то смотрины, не то осмотр товара, после вынеся вердикт: пока не найдутся еще родственники, Анна должна отправиться в Тамплемар, но не воспитанницей - слишком велики расходы, а на послушание. Мадам Магдалена сама не сможет пожертвовать вступительный взнос, но уверена, что аббатиса не откажет. Монастырь бенедиктинок находился в полутора лье от госпиталя, и «отец Жюль, к величайшему сожалению, не сможет наставлять Анну каждый день», но патронесса не сомневалась – «девушке помогут усвоить монастырский Устав, чтобы в начале своего пребывания в обители не нарушить заведенного в ней порядка и дисциплины. Самое главное - смиренная почтительность!» Ага, как же, спешу и падаю! Вот же, крыса средневековая!
Анне невероятно повезло, что она умела рукодельничать, хотя, и не сказать, что особенно любила. Предъявив свое изрядно уделанное платье, как собственноручно пошитое, она с удовлетворением отметила, что исполнять уготованное послушание, вывозя грязь и гробясь на черной работе, ей не грозит, как бы мадам Магдалена ни надеялась. В келье, которую отныне предстояло делить с сестрой Полин, удалось найти укромный уголок, чтобы спрятать ридер. Ушлая соседка его быстро нашла, но, как ни старалась, открыть плоскую коробочку не сумела, а документы Анна всегда держала при себе. Отца Жюля девушка видела достаточно часто, почти каждый день. В обители его любили - мы всегда любим тех, кто любит нас. А молодой священник, несомненно, любил всех, кого навещал: послушниц, монахинь, аббатису и даже мадам Магдалену. Анна часто ловила на себе его взгляд, и затруднялась признаться самой себе - понимать ли, как на нее смотрят? Еще в детстве, в бумажной, зачитанной до дыр книжке, вычитала: «Никогда не совершай ошибки! Если кто-нибудь проявит к тебе сочувствие, симпатию и преданность, удивит благородством характера, цени это, но не перепутай с… чем-то другим». Перепутать, по правде говоря, хотелось, особенно, в ее обстоятельствах, да и перепутать ли? Сестра Полин рассказала, что отец Бонне был рукоположен еще осенью, но до сих пор ждет прихода. Без протекции место получить трудно, но благочестие и скромность святого отца расположили к нему епископа, а мадам Магдалена обещала, но сколько нужно еще ожидать, и предположить нельзя. Анна припомнила, что до приезда нового священника в Витри пройдет еще несколько месяцев, и решилась сказать, что по дороге в Лилль слышала, будто в деревне близ Буржа умер старый кюре. Отец Жюль написал бывшему семинарскому куратору, в настоящее время - канонику буржского епископа. По его просьбе монсиньор Андре Фремьо ходатайствовал об отце Жюле перед графом де Ла Фер, в чьих владениях расположен приход, осталось дождаться ответа самого сеньора.
Новой послушнице полюбилось рукодельничать в беседке, возле самой реки. Вдали на левобережье виднелись постройки пригородов Лилля, и Дёль раздваивалась на два рукава, поместив растущий город между ними, а здесь, у монастырских стен, было тихо и почти безлюдно. Отец Жюль шел к ней очень быстро, почти бежал: «Граф де Ла Фер пригласил меня занять место кюре в Витри, я пришел проститься». Девушка припомнила его воскресную проповедь: «Любовь - не просто состояние души, а способ развития личности, в котором, увы, многие люди никогда не продвигаются дальше начала", и подумала: «Любопытный взгляд на почти запретное здесь чувство. А если б он не был священником и не дал обета безбрачия?» Покопавшись в памяти, она нашлась, что ответить: «Любовь друг к другу мы отдадим Богу, направив все свои чувства на тех, кто в этом нуждается, на страждущих. Наша привязанность не превратится в обычную слабость, вместо того, чтобы быть источником силы». Отзывом святого отца был свет в его глазах, этот удивительный негасимый свет.
31 декабря семья Беловых впервые готовилась встретить Новый год без мамы. Последний раз Анну Владимировну видели на улице, почти рядом с собственным подъездом, возле лотка с яблоками. Родные искали, опрашивали и обзванивали, кого можно и нельзя, писали заявления в милицию, давали объявления в газетах и в интернете, расклеивали листовки со снимком пропавшей по столбам и заборам. За прошедшие полгода Александр Петрович не просто постарел - он выглядел так, будто из него выпустили жизнь. С утра уходил в школу, где служил учителем физкультуры и вел спортивный кружок по фехтованию, растил детей - дочь, с пеленок откликавшуюся на прозвище Лён, и сына Ваню, возился с учениками, а также их родителями, и все ждал, ждал, ждал, сначала истово веря: сегодня, самое большое - завтра, жена вернется. Потом - просто ждал и, молча, исподлобья, смотрел на тех, кто пытался заговорить об исчезнувшей. Те замолкали сами - друзья и знакомые, сердобольные соседи, бестолковые служащие по делам несовершеннолетних, случайно встреченный участковый.
Лён накрывала новогодний стол, рассеянно слушая телевизор о празднике, отмечаемом во Франции в последний день декабря, про рождественское полено в камине и рецепт его сладкого эквивалента - Buche de Noel, не заметив, что стена гостиной, у которой стоял диван, пропала, и подняла глаза, лишь услышав ванино: «Уйяяяяяяяяяяяяяя!». За диваном виднелась полутемная большая комната, со старинным бюро, тяжелым подсвечником с наполовину обгоревшими свечами, окнами до полу, в переплетах, с оленьими рогами на обтянутых шелком стенах, похожим на кресло стулом возле женской статуи. На стуле был брошен старинный, вышитый золотом плащ.
- Пап, а ты не верил! - обиженно засопела девушка.
Александр Петрович, действительно, не принимал на веру рассказ, что дочь дважды оказывалась в прошлом - девочке приснилось, или сочиняет. При стрессовом состоянии психика ударяется в фантазии, как в спасение, а что может быть большим эмоциональным потрясением для ребенка, чем потеря матери? Он вошел в открывшуюся комнату, обогнув диван, и, подойдя к бюро, выдвинув нижний ящик слева. Там лежал сложенный вдвое листок – все, как и рассказывала дочь. Развернув, прочитал вслух:
- Elena, je vous attends!(Елена, я вас жду!)
- А где ждет? Нет же никого! - забеспокоился Ваня.
- Это у нас Новый год, а у них - День святого Сильвестра. Дома только Рождество отмечают, а сегодня - с друзьями... - договорить Лён не успела. Пропавшая стенка вернулась на место, оставив отца за собой. Дети, растерянно переглядываясь, оказались по ту сторону, у накрытого новогоднего стола.
Александр Петрович не сразу осознал, что оказался отрезан от дома, детей, своего настоящего, да и от будущего. Отойдя от бюро, он решил рассмотреть стоящую в комнате женскую статую, и лишь тогда заметил, как стало тихо - без новогоднего бубнящего телевизора и столичного шума за окном, тех привычных звуков своей квартиры, которые не замечаешь, пока они есть. Оглянулся, и потемнело в глазах: вместо дивана, стоявшего на проходе в гостиную, взгляд наткнулся на обтянутую шелком стену, украшенную чьими-то рогами. Слепо пошарив по зеленоватой материи рукой, осознал, что дети там - за стеной, а он - здесь, в начале семнадцатого века, в одной из комнат охотничьего павильона, в Берри, в центре средневековой Франции. Выглянул в окно, приподняв тяжелую занавесь. Хоть глаз выколи! Сел, чуть не мимо стула, уткнувшись лицом в брошенный на спинку плащ и пытаясь найти хоть одну мысль в голове. Как уснул, и сам не заметил, или не уснул? Никогда не терял сознания, сравнивать не с чем. Очнулся от звука открывшейся двери.
- Qui etes-vous? Que faites-vous ici?
Молодой человек, в старомодном камзоле, в шляпе с перьями, в высоких сапогах, недвусмысленно положил руку на эфес висящей на вышитой золотом перевязи антикварной шпаги.
«Кто вы? Что вы здесь делаете?» - понял Александр Петрович. Хотел бы он сам это знать!
Во время кратковременного семейного визита в Париж, Белов вдруг уразумел, что сам не осознавая, предпочитает с местными больше через жену контактировать, а полноценно говорил по-французски еще на выпускном экзамене в школе – в институте определили в английскую группу. Заниматься языком пришлось с нуля, и он выпустился, как и многие однокурсники, имея в активе: читаю и перевожу со словарем. Поскольку переписка с коллегами - знатоками исторического фехтования, велась, в основном, на международном языке, то стоило отметить, что к помощи словаря последнее время Александр Петрович прибегал все реже.
Стандартные французские лексические единицы, употребляемые им на проводимых в гимназии занятиях, погоды не делали, и даже на Игре, с учетом состава участников, на русском они общались, куда больше, а разговорный французский, как бы, за ненадобностью, оставался где-то за бортом. Устыдившись колоссального провала в интеллектуальном багаже на фоне жены, целеустремленно растившей билингвов, и тещи – потомственного преподавателя истории французской литературы, выпустившей ряд книг и учебных пособий, в том числе, учебники по старофранцузскому и его позднейшему варианту - среднефранцузскому языку, Александр Петрович по возвращении в Москву налег на язык потомков галлов. Через некоторое время, почти не снимая наушники плеера с аудиокнигами, среди которых Дюма-отец занимал почетное место, Белов смог не только смотреть зарубежные сериалы, но и читать авторов в подлиннике. Увы, в этот момент он понял с особенной остротой, что одно дело - успешно учить иностранный язык, а другое – суметь внятно изъясняться на нем в неординарных и весьма специфических обстоятельствах.
- Qui etes-vous? - властно повторил молодой человек.
- Белов, Александр Петрович, я случайно... - начал было по-русски, порядком растерявшись, и вдруг заметил, что не задвинул ящик бюро, где нашел записку. Вошедший перевел внимательный взгляд с бюро на своего посетителя и вежливо склонил голову, снимая шляпу:
- Le comte de La Fere, a Votre disposition. (Граф де Ла Фер, к вашим услугам).
Белов тоже слегка поклонился:
- Alexandre Belov, le pere d'Elena. (Александр Белов, отец Елены).
Молодой человек улыбнулся ему, мигом убрав всякую ясновельможность:
- Vous etes seul? Votre fille a egalement ete ici? (Вы один? Ваша дочь тоже была здесь?)
«Да один я, один, Лён тут и не было. Вот, как мне ему все объяснить?» - занервничал Александр Петрович, но начал рассказ,
Сестра Полин проводила к кровати, помогла снять платье и уложила, на счастье - одну, отдыхать. Анна, не рискнув сунуть под подушку свои сокровища - документы и ридер, окунулась в сон. Проснувшись к полудню, еще долго лежала с закрытыми глазами и слушала, что происходило вокруг. На соседней кровати, в жару и бреду, металась роженица, сестра Полин то перевязывала ей грудь, то меняла мокрую тряпку на лбу. Рядом мужчина стонал во весь голос, жалуясь, как сильно обгорел в огне, кто-то, охая и шаркая ногами, прошел мимо кровати, обдав тяжелым запахом немытого тела. Когда старческий голос рядом умиленно произнес: «Спаси вас бог, отец Жюль!», она открыла глаза.
Глава 5. Тамплемарский монастырь.
Куда она попала, выяснилось из разговоров пациентов госпиталя, а дату Анна уточнила у отца Жюля, прикинувшись, что подводит память, и чуть не вскрикнула от радости. Священник убедил ее прилечь отдохнуть, чтобы не мешать возвращению воспоминаний, и девушка без конца повторяла про себя, все боясь поверить: не было б счастья, да несчастье помогло! Кто бы мог подумать! Мечтала? Получи, можно сказать, в оригинальной упаковке. Получи и распишись, теперь ты здесь на ПМЖ: хочешь-не хочешь, до двадцать пятого года домой не вернуться - портал закрыт! Это знак! Определенно, знак самой судьбы! Ждите меня, граф де Ла Фер! Я буду, как только, так сразу! Восторг и ликование приостановило соображение, что загодя прикупленное в ломбарде кольцо осталось у грабителя: оно было немного великовато и сдернулось с пальца вместе с перчаткой, а, кроме пострадавшего в пожаре платья и бесполезного в данный момент ридера у нее ничего нет. Правда, на этой мысли девушка не зациклилась, полагая, что раз все так удачно складывается, то проблему переезда в Берри она решит. Оливье, любимый, ради НАС, я придумаю что угодно!
Версию присутствия в городе пришлось немного подправить – вместо почившего кюре из Витри в ней стало фигурировать имя почтенного горожанина, несколько лет назад перебравшегося из Турне, и вместе со всей семьей не пережившего прошлую огненную ночь. Незадолго до пожара их дом посетила молодая девушка, кто именно – соседи узнать не успели, и теперь терялись в догадках, куда гостья делась потом. Анна, понадеявшись, что это так и останется тайной, решилась пойти ва-банк.
К вечеру приехала патронесса Дома графини, где и находился госпиталь - невестка епископа Лилля Франсуа Ван дер Бурша. Прежде чем по просьбе отца Жюля помочь потерявшей в пожаре родных приезжей девушке-дворянке, зловредная тетка устроила не то смотрины, не то осмотр товара, после вынеся вердикт: пока не найдутся еще родственники, Анна должна отправиться в Тамплемар, но не воспитанницей - слишком велики расходы, а на послушание. Мадам Магдалена сама не сможет пожертвовать вступительный взнос, но уверена, что аббатиса не откажет. Монастырь бенедиктинок находился в полутора лье от госпиталя, и «отец Жюль, к величайшему сожалению, не сможет наставлять Анну каждый день», но патронесса не сомневалась – «девушке помогут усвоить монастырский Устав, чтобы в начале своего пребывания в обители не нарушить заведенного в ней порядка и дисциплины. Самое главное - смиренная почтительность!» Ага, как же, спешу и падаю! Вот же, крыса средневековая!
Анне невероятно повезло, что она умела рукодельничать, хотя, и не сказать, что особенно любила. Предъявив свое изрядно уделанное платье, как собственноручно пошитое, она с удовлетворением отметила, что исполнять уготованное послушание, вывозя грязь и гробясь на черной работе, ей не грозит, как бы мадам Магдалена ни надеялась. В келье, которую отныне предстояло делить с сестрой Полин, удалось найти укромный уголок, чтобы спрятать ридер. Ушлая соседка его быстро нашла, но, как ни старалась, открыть плоскую коробочку не сумела, а документы Анна всегда держала при себе. Отца Жюля девушка видела достаточно часто, почти каждый день. В обители его любили - мы всегда любим тех, кто любит нас. А молодой священник, несомненно, любил всех, кого навещал: послушниц, монахинь, аббатису и даже мадам Магдалену. Анна часто ловила на себе его взгляд, и затруднялась признаться самой себе - понимать ли, как на нее смотрят? Еще в детстве, в бумажной, зачитанной до дыр книжке, вычитала: «Никогда не совершай ошибки! Если кто-нибудь проявит к тебе сочувствие, симпатию и преданность, удивит благородством характера, цени это, но не перепутай с… чем-то другим». Перепутать, по правде говоря, хотелось, особенно, в ее обстоятельствах, да и перепутать ли? Сестра Полин рассказала, что отец Бонне был рукоположен еще осенью, но до сих пор ждет прихода. Без протекции место получить трудно, но благочестие и скромность святого отца расположили к нему епископа, а мадам Магдалена обещала, но сколько нужно еще ожидать, и предположить нельзя. Анна припомнила, что до приезда нового священника в Витри пройдет еще несколько месяцев, и решилась сказать, что по дороге в Лилль слышала, будто в деревне близ Буржа умер старый кюре. Отец Жюль написал бывшему семинарскому куратору, в настоящее время - канонику буржского епископа. По его просьбе монсиньор Андре Фремьо ходатайствовал об отце Жюле перед графом де Ла Фер, в чьих владениях расположен приход, осталось дождаться ответа самого сеньора.
Новой послушнице полюбилось рукодельничать в беседке, возле самой реки. Вдали на левобережье виднелись постройки пригородов Лилля, и Дёль раздваивалась на два рукава, поместив растущий город между ними, а здесь, у монастырских стен, было тихо и почти безлюдно. Отец Жюль шел к ней очень быстро, почти бежал: «Граф де Ла Фер пригласил меня занять место кюре в Витри, я пришел проститься». Девушка припомнила его воскресную проповедь: «Любовь - не просто состояние души, а способ развития личности, в котором, увы, многие люди никогда не продвигаются дальше начала", и подумала: «Любопытный взгляд на почти запретное здесь чувство. А если б он не был священником и не дал обета безбрачия?» Покопавшись в памяти, она нашлась, что ответить: «Любовь друг к другу мы отдадим Богу, направив все свои чувства на тех, кто в этом нуждается, на страждущих. Наша привязанность не превратится в обычную слабость, вместо того, чтобы быть источником силы». Отзывом святого отца был свет в его глазах, этот удивительный негасимый свет.
Глава 6. День Святого Сильвестра.
31 декабря семья Беловых впервые готовилась встретить Новый год без мамы. Последний раз Анну Владимировну видели на улице, почти рядом с собственным подъездом, возле лотка с яблоками. Родные искали, опрашивали и обзванивали, кого можно и нельзя, писали заявления в милицию, давали объявления в газетах и в интернете, расклеивали листовки со снимком пропавшей по столбам и заборам. За прошедшие полгода Александр Петрович не просто постарел - он выглядел так, будто из него выпустили жизнь. С утра уходил в школу, где служил учителем физкультуры и вел спортивный кружок по фехтованию, растил детей - дочь, с пеленок откликавшуюся на прозвище Лён, и сына Ваню, возился с учениками, а также их родителями, и все ждал, ждал, ждал, сначала истово веря: сегодня, самое большое - завтра, жена вернется. Потом - просто ждал и, молча, исподлобья, смотрел на тех, кто пытался заговорить об исчезнувшей. Те замолкали сами - друзья и знакомые, сердобольные соседи, бестолковые служащие по делам несовершеннолетних, случайно встреченный участковый.
Лён накрывала новогодний стол, рассеянно слушая телевизор о празднике, отмечаемом во Франции в последний день декабря, про рождественское полено в камине и рецепт его сладкого эквивалента - Buche de Noel, не заметив, что стена гостиной, у которой стоял диван, пропала, и подняла глаза, лишь услышав ванино: «Уйяяяяяяяяяяяяяя!». За диваном виднелась полутемная большая комната, со старинным бюро, тяжелым подсвечником с наполовину обгоревшими свечами, окнами до полу, в переплетах, с оленьими рогами на обтянутых шелком стенах, похожим на кресло стулом возле женской статуи. На стуле был брошен старинный, вышитый золотом плащ.
- Пап, а ты не верил! - обиженно засопела девушка.
Александр Петрович, действительно, не принимал на веру рассказ, что дочь дважды оказывалась в прошлом - девочке приснилось, или сочиняет. При стрессовом состоянии психика ударяется в фантазии, как в спасение, а что может быть большим эмоциональным потрясением для ребенка, чем потеря матери? Он вошел в открывшуюся комнату, обогнув диван, и, подойдя к бюро, выдвинув нижний ящик слева. Там лежал сложенный вдвое листок – все, как и рассказывала дочь. Развернув, прочитал вслух:
- Elena, je vous attends!(Елена, я вас жду!)
- А где ждет? Нет же никого! - забеспокоился Ваня.
- Это у нас Новый год, а у них - День святого Сильвестра. Дома только Рождество отмечают, а сегодня - с друзьями... - договорить Лён не успела. Пропавшая стенка вернулась на место, оставив отца за собой. Дети, растерянно переглядываясь, оказались по ту сторону, у накрытого новогоднего стола.
Глава.7. Учитель фехтования.
Александр Петрович не сразу осознал, что оказался отрезан от дома, детей, своего настоящего, да и от будущего. Отойдя от бюро, он решил рассмотреть стоящую в комнате женскую статую, и лишь тогда заметил, как стало тихо - без новогоднего бубнящего телевизора и столичного шума за окном, тех привычных звуков своей квартиры, которые не замечаешь, пока они есть. Оглянулся, и потемнело в глазах: вместо дивана, стоявшего на проходе в гостиную, взгляд наткнулся на обтянутую шелком стену, украшенную чьими-то рогами. Слепо пошарив по зеленоватой материи рукой, осознал, что дети там - за стеной, а он - здесь, в начале семнадцатого века, в одной из комнат охотничьего павильона, в Берри, в центре средневековой Франции. Выглянул в окно, приподняв тяжелую занавесь. Хоть глаз выколи! Сел, чуть не мимо стула, уткнувшись лицом в брошенный на спинку плащ и пытаясь найти хоть одну мысль в голове. Как уснул, и сам не заметил, или не уснул? Никогда не терял сознания, сравнивать не с чем. Очнулся от звука открывшейся двери.
- Qui etes-vous? Que faites-vous ici?
Молодой человек, в старомодном камзоле, в шляпе с перьями, в высоких сапогах, недвусмысленно положил руку на эфес висящей на вышитой золотом перевязи антикварной шпаги.
«Кто вы? Что вы здесь делаете?» - понял Александр Петрович. Хотел бы он сам это знать!
Во время кратковременного семейного визита в Париж, Белов вдруг уразумел, что сам не осознавая, предпочитает с местными больше через жену контактировать, а полноценно говорил по-французски еще на выпускном экзамене в школе – в институте определили в английскую группу. Заниматься языком пришлось с нуля, и он выпустился, как и многие однокурсники, имея в активе: читаю и перевожу со словарем. Поскольку переписка с коллегами - знатоками исторического фехтования, велась, в основном, на международном языке, то стоило отметить, что к помощи словаря последнее время Александр Петрович прибегал все реже.
Стандартные французские лексические единицы, употребляемые им на проводимых в гимназии занятиях, погоды не делали, и даже на Игре, с учетом состава участников, на русском они общались, куда больше, а разговорный французский, как бы, за ненадобностью, оставался где-то за бортом. Устыдившись колоссального провала в интеллектуальном багаже на фоне жены, целеустремленно растившей билингвов, и тещи – потомственного преподавателя истории французской литературы, выпустившей ряд книг и учебных пособий, в том числе, учебники по старофранцузскому и его позднейшему варианту - среднефранцузскому языку, Александр Петрович по возвращении в Москву налег на язык потомков галлов. Через некоторое время, почти не снимая наушники плеера с аудиокнигами, среди которых Дюма-отец занимал почетное место, Белов смог не только смотреть зарубежные сериалы, но и читать авторов в подлиннике. Увы, в этот момент он понял с особенной остротой, что одно дело - успешно учить иностранный язык, а другое – суметь внятно изъясняться на нем в неординарных и весьма специфических обстоятельствах.
- Qui etes-vous? - властно повторил молодой человек.
- Белов, Александр Петрович, я случайно... - начал было по-русски, порядком растерявшись, и вдруг заметил, что не задвинул ящик бюро, где нашел записку. Вошедший перевел внимательный взгляд с бюро на своего посетителя и вежливо склонил голову, снимая шляпу:
- Le comte de La Fere, a Votre disposition. (Граф де Ла Фер, к вашим услугам).
Белов тоже слегка поклонился:
- Alexandre Belov, le pere d'Elena. (Александр Белов, отец Елены).
Молодой человек улыбнулся ему, мигом убрав всякую ясновельможность:
- Vous etes seul? Votre fille a egalement ete ici? (Вы один? Ваша дочь тоже была здесь?)
«Да один я, один, Лён тут и не было. Вот, как мне ему все объяснить?» - занервничал Александр Петрович, но начал рассказ,
