Поутру она долго о беррийском графе размышляла. Кипучий ум, ум поэта! У захолустной девицы, то есть, уже не девицы. Не то – кюре, не то – сын тюремщика, а то – мститель за рукоположенного брата. А что, там такое накрутить можно, Мэтр нервно курит в сторонке. Да поэт-то там – сам граф, романов с балладами начитался, и сказку сделал былью. Страшную такую сказку, сто раз читала. Столько макулатуры к очередной Игре перерыть доводится, чего только не пишут! В основном, поклонницы его сиятельства, правда, кто его не жалует, тоже попадаются, но реже. Миледи - еще популярней графа. Ага, предтеча французских феминисток. Первая ласточка! Даешь эмансипацию! Минуточку, Атос говорил, что мы с ним раньше нее встретились. Лет десять назад Анна де Бейль еще религиозный культ отправляла в Лилле, или где там еще. Мне десять лет назад лет пятнадцать было, тремя годами раньше – двенадцать. На меня еще смотреть нечего было, да и через три года – так-сяк, вот, впечатление и не произвела. А в восемнадцать – опоздала или как? Если мы вместе с папой были, тогда ничего такого, но общаться могли, это да. Не впечатлила? Отчего же? За мной пол-универа с первого курса ухлестывало, да и потом тоже, это мне все недосуг было: учеба, работа, Ванька, ни разу нигде не ёкнуло. Какие там бабочки в животе, разве что, для полноты ощущений надо было сухих фарфалле наесться.
А, странные у нас какие с Ванькой провалы в памяти бывают! Забыть, что всей семьей в прошлом обретались! Может, наследственное? Вроде, ни о чем таком родители не предупреждали… или у них ничего подобного? Похоже, я круче братца отличилась, не только о жизни в семнадцатом веке запамятовала, но и… Лён поморщилась и потрясла головой. Как открылось, что, я сама, не ведая, физиологическое состояние сменила, до сих пор вспомнить тошно! Идешь, такая, в универскую медсанчасть на диспансеризацию, а тебя досматривают с гнусной мордой и медкарту - для наглядности, в женскую стопку кидают! Я всю голову сломала, кому девичью честь подарила - не под кайфом же женщиной стала? В жизни наркоту не пробовала, и, отродясь, не совалась туда, где подсыпать могут. Оказывается, мне память отшибло, и воспоминания о самом первом разе – псу под хвост! Кого это я так осчастливила? И почему везунчик потом промолчал?
Взгляд Лён упал на туфельки из сундука. А каблучок-то – крохотный! Интересно, почему? Дылдой, особо, не назовешь. Ее платье мне – по длине как раз, а я – нормального роста… дома, а здесь, может, и высокая. Кому как, конечно, народ за четыреста лет, в целом, таки подрос…
Ванька! Чего ему с утра пораньше?..
Ой, да что ж такое, на пустой желудок принялся мозг выносить: мы все под колпаком у Мюллера, бла-бла-бла! Тоже мне, волонтер тайного сыска! Пинкертон! Следствие ведут Колобки! Ты мне еще про Всемирную теорию заговора побренчи!
Уже ждут, сильно опоздали? А, они ж только после мессы завтракают. Сколько она длится- то? Где-то, около часа. Вставать рано, да на голодный желудок. Охота - пуще неволи! Привыкли? Интересно, а Ричард в одиночку заутрене предавался или с хозяином на пару? Не помню, чтобы у Мэтра Атос богослужением увлекался, верующий - это, да, а так, чтобы истово… Он в плаще мушкетерском! К Тревилю собрался или на дежурство? Пора уже, который день с нами нянчится. А где остальные? По Мэтру постоянно рыскали в поисках друг друга по Парижу, а приехали – еще не заходили. Может, у них не принято, и встречаются на службе или в трактире? Или на дуэли, к примеру, секундантами, по очереди...
Так, поели – теперь поспать. Господи, меня уже на Винни-Пуха потянуло, когда только мозги на родину вернутся? Приятного аппетита господам! Вскочили. Оба. Ой, а они после меня есть продолжат? Наверно, я же – не особа королевских кровей. Но обращаются, как с королевишной. Воспитание! Удаляюсь - финита ля комедия!
Финита? Походу, комедия только начинается! Атос на службу не отбыл, пока Нестеров не появился с каретой - к мадам Обри отконвоировать, за готовой швейной продукцией. С рук на руки Николаичу сдают, чтоб как бы в Париже чего не вышло? Это Атос вчера сговорился: пока один - на службе, другой с нами канителится? Не Володю снарядил, а поручил конкуренту для надежности? А не боится, что тот на вираже обойдет, по встречке, или долг хозяина обязывает, невзирая? Величество - за компанию с нами. Проникся атмосферой фэшена, или у Атоса для него шмотки кончились? Гуляет за хозяйский счет?
В средневековом доме моделей – уже ждут, офигеть, успели? Стахановцы, полная тебе клиентоориентированность и профессиональная стрессоустойчивость!
Платье село классно! Братец, как увидел, локоть на автомате предложил. И туфельки удобные, даром, что на одну ногу. Здесь еще так носят. Я на Игре ради соблюдения историзма рискнула правую туфлю на левую ногу надеть, так шагу ступить не смогла, а эти ничего, ходить можно.
Пока все перемерили, подогнали, что не так, пока с королем проканителились, еще клиент нарисовался, с виду, блудодей со стажем. А глазом-то на Лён косит аккуратненько, не нарываясь: у сестрицы - три бодигарда, не разбежишься, Гуд бай, няшный мачо! Аривидерчи!
Д’Артаньян с утра проводил время в «Красном льве». Он привык доверять собственному чутью, особенно, как поселился в Париже. Гасконцу не доводилось встречать таких похожих женщин, как миледи де Винтер и Елена, дальше он не запомнил - эти иностранные фамилии! Ощущение, что у его друга намечаются серьезные неприятности, у него появилось еще в тот день, когда увидел хозяйку квартиры. От женщин, которые дома мужское платье носят, по всей вероятности, можно ожидать многое! Первое впечатление многократно усилилось, когда француз в окно разглядел женщин, одетых по местной моде. Если большинство дам - в штанах, а длина юбок остальных – откровенно умопомрачительна, определенно, стоит готовиться к большим неожиданностям!
Впечатление глупышки девица не производит, без сомнения, заметила, как Атос на нее смотрит, но никак этого не проявляет. Рассказ о потере памяти кажется почти невероятным, но поневоле задумаешься, что еще может оказаться забыто?
За размышлениями гасконец пропустил, когда Атос выехал из дому. Выскочил догнать, и замешкался, пропуская карету. Король, гости из будущего, куда они? Что такое? Не приближаясь, верхом - сидевший в «Красном льве» у окна! Вот они, неприятности, надо предупредить Атоса!
Обедаем без хозяина, Гримо расстарался. И все молчком. Фигасе, ну, его выдрессировали! Михал Николаич с Лён глаз не сводит: «Вот, нехотя с ума свела!» Не ржавеет Александр Сергеевич, который Грибоедов. А тезка – еще круче спец по женской психологии был! Чем меньше женщину мы больше, тем больше меньше нам она… сколько ценной инфы нам бы еще выдать успел, если б не Дантес! Сестрица в средневековье нарасхват идет. И клиент мадам Обри слюнями изошел. Систер зыркнула, как на неродного! У меня что, мысли прямо на морду лица транслируются? «В мои лета не можно сметь свое суждение иметь…» После обеда мне вставят фитиль. А то!
Фитиль сестра вставляла долго и со вкусом, от царя Гороха и до забора:
- Мы здесь - найти родителей, нам люди помогают, а ты…
Ваня выслушал с постной рожей, но попытался вставить слово:
- Кто б спорил про родителей, а вот, насчет гуманитарной помощи…
Лён совсем разъярилась: «Нестеров то, Нестеров сё…»
Брат рискнул отбиться:
- Николаич – классный экзампл златопогонника, прям, типичный представитель, на раз сечет много чего, забив на столетний возраст. От революции не двинулся, от попаданства не оборзел. Я б вот так, самопроизвольно, переместился, уже б долбанулся, ей-ей, а он – ничо так, держится. Они с Володей - крутые перцы: сами не пропали, девушек сберегли. И ваще: свой, родной, не то, что Атос …
Ауч, это я зря сказал! Систер поперхнулась, ответку не погнала, повернулась, дверью хлобысть! Да прикалываюсь я! Лён!!! Комрад, у мну трабл! Не-а, как рыба об лед. Хьюстон, у нас проблемы! Алё! Лан, сама выйдет, как только отойдет зачуток. К величеству, что ли, зайти – потрындеть? У себя сидит, просвящается, ему вчера еще сундук книг подогнали. Может, когда тот Людвиг объявится, впрямь, к себе попадет, Генриху Седьмому задницу надрать. Не, король все ж таки, просто так не подкатишь. Когда вечер-то, наконец! Девчонок привезут, Атос с дежурства явится, мож, новости какие уже будут.
Лён попыталась взять себя в руки. Шуточки у Ваньки, как я не знаю, что! Или не шутки? Час от часу не легче! Она присела к небольшому столику с зеркалом и вгляделась в свое лицо, припоминая все описания Миледи, иллюстрации к роману, и, разумеется - экранизации. Честно говоря, кроме французской киноверсии шестидесятых годов, не нравится ни одна, и та устарела больше чем за полвека. По-хорошему, никакая киношная Миледи не походит на описание Мэтра. Мы с ней впрямь похожи? А голос, фигура, походка? Но как же он на меня смотрит! Глаза – цвета моря на Мальте. А двигается как! Эти руки, приводившие в отчаяние Арамиса, эти пальцы, изящные и сильные, утонченность жестов, нечастая улыбка, нет-нет, да скользнувшая по лицу с полуопущенными ресницами, подбородок, как у Брута. Приставить убийце Цезаря усы с эспаньолкой, ничего выйдет!
«Жизнь – это четки, составленные из мелких невзгод, и философ, смеясь, перебирает их». Обхохочешься от жизни, что представляется в розовом цвете, только глядя через стакан – не то шамбертена, не то кларета… Стоило Атосу ступить шаг, откинув голову, в простом мушкетерском плаще… Ступить! Пока что здесь туплю только я! Склад ума такой, а этот самый склад, видать, сильно гробанули. Высокое средневековье накладывает, или в детстве уронили, а тут проявилось? Надо что-то делать, крыша сама себя не починит.
Мысли девушки свернули на Нестерова. Эталон! Мерило! Из тех, что сначала гражданскую красным выиграли, добровольно – принудительно, а после большевики их великомучениками сделали. А что, логично и прагматично! Сделав этот сакраментальный и, увы, убийственно жестокий вывод про белых, Лён принялась вспоминать собственную семейную историю.
В гражданской войне Беловы не участвовали, тогдашний глава обнищавшего дворянского рода был инвалидом еще русско-японской войны, а сыну его к началу революции едва четырнадцать стукнуло. В деревушке под названием Беловка, доставшейся семье по наследству, революционеров, отродясь, не водилось, и агитировать было некому. Красные когда-никогда заскакивали, с продразверсткой или с мобилизацией, так и брать было некого – одни инвалиды да вдовы остались. Беловых не тронули, как-то обошлось. В двадцать первом году все стало ясно, а эмиграция не казалась им панацеей, да и сложно это было практически, так что, новые правила игры пришлось принять. Белов-отец их принял, женив сына на соседке - вдове красного командира, с ребенком, а потом отправил наследника с семейством в Москву, от греха подальше, чтоб там затерялись, а сам вскоре помер от тифа. Фамилия вдовы оказалась тоже Белова: всю деревню после освобождения, в девятнадцатом веке, как многих, записали по барину тогдашнему. Эта путаница, видимо, семью спасла в двадцатые – тридцатые годы. В Москве прожили тихо до самого сорок первого, а когда его отец в ополчении сгинул, прадед себе год в метрике приписал и до сорок шестого погоны не снимал. Дед, родившийся после войны, всю жизнь гордо именовал себя ребенком поколения победителей. Уже в конце шестидесятых прадед рискнул появиться на родовых землях, прикупив в Беловке небольшой домик, где и поселился, выйдя на пенсию по инвалидности – сказались фронтовые ранения, не объявляясь соседям, кто он, что и откуда: однофамилец, и все дела. Там же и обрел свой последний приют, на деревенском кладбище, неподалеку от предков, не дожив до лихих девяностых, когда его потомкам досталось, как и всем. Больших сбережений в учительской семье не водилось, потери были переживаемыми, но инфляция после «падловской» реформы, ощутимой. Она деда и добила, когда, получив отпускные, зарплату, сверхурочные, подарок ко дню рожденья в конвертике, зашел в продуктовый магазин и прикинул, что всей наличности едва хватит на пару килограммов свеклы да буханку хлеба. Выходить мужа после инфаркта бабушке не удалось, а потом и ее самой не стало, и еще через несколько лет - уже бабушки с другой стороны, будто советская власть забрала все старшее поколение с собой. По жизни Беловы озверелым патриотизмом не страдали, но и к манкуртам относились соответственно - как к извращению, сродни половому. Когда после краха советской империи стали появляться, вроде бы, навечно сгинувшие дворяне, Александр Петрович было собрал, что столько десятилетий в семье хранилось под строжайшим секретом, да и передумал легализовываться, поскольку компания не по нраву пришлась: «Опролетарились вконец, не то – дворяне, не то – дворняги, по большому счету!» Особенно его однофамилец потряс - учитель, что по выходе на пенсию занялся историей бывших хозяев деревни. То, что Беловы - род старинный, хорошо известно, но утверждены были в древнем дворянстве лишь две ветви. Первая — происходящая от Никиты Белова и сыновей: Дмитрия и Антипа, верстанного поместьем в 1629 году, и записанного в VI часть родословной книги Симбирской губернии. Вторая - от Фомы Белова и сына Михаила, верстанного поместьем в 1642-м, и записанного в VI часть родословной книги Курской губернии. В Бархатной Книге - родословной князей и дворян Российских и выезжих, составленной в 1687 году в связи с отменой местничества (1682) и после прекращения составления разрядных книг, упоминается некто Александр Белов, сын Петров – из той ветви рода Внуковых, что пресеклась в середине восемнадцатого века. Древнейший род Внуковых вёл своё происхождение от великого князя Рюрика. Непосредственный родоначальник их, по прозванию Внук, был из рода князей смоленских. Александр Петрович в полнейшем изумлении покрутил головой, во все глаза уставившись на раздухарившегося учителя : ухитриться приплести Рюриковичей – это сильно! Но воодушевленный ценными находками пенсионер продолжал гнуть свою линию, вернувшись к его полному тезке. У того были дети: Василий и Пётр. Этих-то Беловых однофамилец деревенский и раскрутил, имея в виду доказать собственную принадлежность к древнему роду. В конечном итоге, примазаться самому никак не вышло, зато раскопал, что, несмотря на многочисленные дополнения, в Бархатную книгу вошли не все древние и знаменитые русские роды. При сличении списка поданных родословий с «Алфавитным указателем фамилий и лиц, поминаемых в Боярских книгах» выяснилось, что более трех с половиной сотен семей, чьи представители служили при дворе в период деятельности Палаты родословных дел, родословий не подали. Имя Александра Белова, сына Петрова, упомянуто в списках Посольского приказа, а еще нашелся документ, согласно которому Борис Годунов, поверстав оного дворянина подмосковным поместьем Сосновка, отправил его за границу по государственной надобности. Дальнейших сведений о судьбе дипломата не нашлось, но в архивах сохранилось его письмо к одному из Внуковых, из которого следовало, что малолетних сыновей своих Белов оставил на родине, в Сосновке, которая к концу семнадцатого века стала зваться Беловкой.
А, странные у нас какие с Ванькой провалы в памяти бывают! Забыть, что всей семьей в прошлом обретались! Может, наследственное? Вроде, ни о чем таком родители не предупреждали… или у них ничего подобного? Похоже, я круче братца отличилась, не только о жизни в семнадцатом веке запамятовала, но и… Лён поморщилась и потрясла головой. Как открылось, что, я сама, не ведая, физиологическое состояние сменила, до сих пор вспомнить тошно! Идешь, такая, в универскую медсанчасть на диспансеризацию, а тебя досматривают с гнусной мордой и медкарту - для наглядности, в женскую стопку кидают! Я всю голову сломала, кому девичью честь подарила - не под кайфом же женщиной стала? В жизни наркоту не пробовала, и, отродясь, не совалась туда, где подсыпать могут. Оказывается, мне память отшибло, и воспоминания о самом первом разе – псу под хвост! Кого это я так осчастливила? И почему везунчик потом промолчал?
Взгляд Лён упал на туфельки из сундука. А каблучок-то – крохотный! Интересно, почему? Дылдой, особо, не назовешь. Ее платье мне – по длине как раз, а я – нормального роста… дома, а здесь, может, и высокая. Кому как, конечно, народ за четыреста лет, в целом, таки подрос…
Ванька! Чего ему с утра пораньше?..
Ой, да что ж такое, на пустой желудок принялся мозг выносить: мы все под колпаком у Мюллера, бла-бла-бла! Тоже мне, волонтер тайного сыска! Пинкертон! Следствие ведут Колобки! Ты мне еще про Всемирную теорию заговора побренчи!
Глава 12. Суета сует.
Уже ждут, сильно опоздали? А, они ж только после мессы завтракают. Сколько она длится- то? Где-то, около часа. Вставать рано, да на голодный желудок. Охота - пуще неволи! Привыкли? Интересно, а Ричард в одиночку заутрене предавался или с хозяином на пару? Не помню, чтобы у Мэтра Атос богослужением увлекался, верующий - это, да, а так, чтобы истово… Он в плаще мушкетерском! К Тревилю собрался или на дежурство? Пора уже, который день с нами нянчится. А где остальные? По Мэтру постоянно рыскали в поисках друг друга по Парижу, а приехали – еще не заходили. Может, у них не принято, и встречаются на службе или в трактире? Или на дуэли, к примеру, секундантами, по очереди...
Так, поели – теперь поспать. Господи, меня уже на Винни-Пуха потянуло, когда только мозги на родину вернутся? Приятного аппетита господам! Вскочили. Оба. Ой, а они после меня есть продолжат? Наверно, я же – не особа королевских кровей. Но обращаются, как с королевишной. Воспитание! Удаляюсь - финита ля комедия!
Финита? Походу, комедия только начинается! Атос на службу не отбыл, пока Нестеров не появился с каретой - к мадам Обри отконвоировать, за готовой швейной продукцией. С рук на руки Николаичу сдают, чтоб как бы в Париже чего не вышло? Это Атос вчера сговорился: пока один - на службе, другой с нами канителится? Не Володю снарядил, а поручил конкуренту для надежности? А не боится, что тот на вираже обойдет, по встречке, или долг хозяина обязывает, невзирая? Величество - за компанию с нами. Проникся атмосферой фэшена, или у Атоса для него шмотки кончились? Гуляет за хозяйский счет?
В средневековом доме моделей – уже ждут, офигеть, успели? Стахановцы, полная тебе клиентоориентированность и профессиональная стрессоустойчивость!
Платье село классно! Братец, как увидел, локоть на автомате предложил. И туфельки удобные, даром, что на одну ногу. Здесь еще так носят. Я на Игре ради соблюдения историзма рискнула правую туфлю на левую ногу надеть, так шагу ступить не смогла, а эти ничего, ходить можно.
Пока все перемерили, подогнали, что не так, пока с королем проканителились, еще клиент нарисовался, с виду, блудодей со стажем. А глазом-то на Лён косит аккуратненько, не нарываясь: у сестрицы - три бодигарда, не разбежишься, Гуд бай, няшный мачо! Аривидерчи!
Д’Артаньян с утра проводил время в «Красном льве». Он привык доверять собственному чутью, особенно, как поселился в Париже. Гасконцу не доводилось встречать таких похожих женщин, как миледи де Винтер и Елена, дальше он не запомнил - эти иностранные фамилии! Ощущение, что у его друга намечаются серьезные неприятности, у него появилось еще в тот день, когда увидел хозяйку квартиры. От женщин, которые дома мужское платье носят, по всей вероятности, можно ожидать многое! Первое впечатление многократно усилилось, когда француз в окно разглядел женщин, одетых по местной моде. Если большинство дам - в штанах, а длина юбок остальных – откровенно умопомрачительна, определенно, стоит готовиться к большим неожиданностям!
Впечатление глупышки девица не производит, без сомнения, заметила, как Атос на нее смотрит, но никак этого не проявляет. Рассказ о потере памяти кажется почти невероятным, но поневоле задумаешься, что еще может оказаться забыто?
За размышлениями гасконец пропустил, когда Атос выехал из дому. Выскочил догнать, и замешкался, пропуская карету. Король, гости из будущего, куда они? Что такое? Не приближаясь, верхом - сидевший в «Красном льве» у окна! Вот они, неприятности, надо предупредить Атоса!
Обедаем без хозяина, Гримо расстарался. И все молчком. Фигасе, ну, его выдрессировали! Михал Николаич с Лён глаз не сводит: «Вот, нехотя с ума свела!» Не ржавеет Александр Сергеевич, который Грибоедов. А тезка – еще круче спец по женской психологии был! Чем меньше женщину мы больше, тем больше меньше нам она… сколько ценной инфы нам бы еще выдать успел, если б не Дантес! Сестрица в средневековье нарасхват идет. И клиент мадам Обри слюнями изошел. Систер зыркнула, как на неродного! У меня что, мысли прямо на морду лица транслируются? «В мои лета не можно сметь свое суждение иметь…» После обеда мне вставят фитиль. А то!
Фитиль сестра вставляла долго и со вкусом, от царя Гороха и до забора:
- Мы здесь - найти родителей, нам люди помогают, а ты…
Ваня выслушал с постной рожей, но попытался вставить слово:
- Кто б спорил про родителей, а вот, насчет гуманитарной помощи…
Лён совсем разъярилась: «Нестеров то, Нестеров сё…»
Брат рискнул отбиться:
- Николаич – классный экзампл златопогонника, прям, типичный представитель, на раз сечет много чего, забив на столетний возраст. От революции не двинулся, от попаданства не оборзел. Я б вот так, самопроизвольно, переместился, уже б долбанулся, ей-ей, а он – ничо так, держится. Они с Володей - крутые перцы: сами не пропали, девушек сберегли. И ваще: свой, родной, не то, что Атос …
Ауч, это я зря сказал! Систер поперхнулась, ответку не погнала, повернулась, дверью хлобысть! Да прикалываюсь я! Лён!!! Комрад, у мну трабл! Не-а, как рыба об лед. Хьюстон, у нас проблемы! Алё! Лан, сама выйдет, как только отойдет зачуток. К величеству, что ли, зайти – потрындеть? У себя сидит, просвящается, ему вчера еще сундук книг подогнали. Может, когда тот Людвиг объявится, впрямь, к себе попадет, Генриху Седьмому задницу надрать. Не, король все ж таки, просто так не подкатишь. Когда вечер-то, наконец! Девчонок привезут, Атос с дежурства явится, мож, новости какие уже будут.
Лён попыталась взять себя в руки. Шуточки у Ваньки, как я не знаю, что! Или не шутки? Час от часу не легче! Она присела к небольшому столику с зеркалом и вгляделась в свое лицо, припоминая все описания Миледи, иллюстрации к роману, и, разумеется - экранизации. Честно говоря, кроме французской киноверсии шестидесятых годов, не нравится ни одна, и та устарела больше чем за полвека. По-хорошему, никакая киношная Миледи не походит на описание Мэтра. Мы с ней впрямь похожи? А голос, фигура, походка? Но как же он на меня смотрит! Глаза – цвета моря на Мальте. А двигается как! Эти руки, приводившие в отчаяние Арамиса, эти пальцы, изящные и сильные, утонченность жестов, нечастая улыбка, нет-нет, да скользнувшая по лицу с полуопущенными ресницами, подбородок, как у Брута. Приставить убийце Цезаря усы с эспаньолкой, ничего выйдет!
«Жизнь – это четки, составленные из мелких невзгод, и философ, смеясь, перебирает их». Обхохочешься от жизни, что представляется в розовом цвете, только глядя через стакан – не то шамбертена, не то кларета… Стоило Атосу ступить шаг, откинув голову, в простом мушкетерском плаще… Ступить! Пока что здесь туплю только я! Склад ума такой, а этот самый склад, видать, сильно гробанули. Высокое средневековье накладывает, или в детстве уронили, а тут проявилось? Надо что-то делать, крыша сама себя не починит.
Мысли девушки свернули на Нестерова. Эталон! Мерило! Из тех, что сначала гражданскую красным выиграли, добровольно – принудительно, а после большевики их великомучениками сделали. А что, логично и прагматично! Сделав этот сакраментальный и, увы, убийственно жестокий вывод про белых, Лён принялась вспоминать собственную семейную историю.
В гражданской войне Беловы не участвовали, тогдашний глава обнищавшего дворянского рода был инвалидом еще русско-японской войны, а сыну его к началу революции едва четырнадцать стукнуло. В деревушке под названием Беловка, доставшейся семье по наследству, революционеров, отродясь, не водилось, и агитировать было некому. Красные когда-никогда заскакивали, с продразверсткой или с мобилизацией, так и брать было некого – одни инвалиды да вдовы остались. Беловых не тронули, как-то обошлось. В двадцать первом году все стало ясно, а эмиграция не казалась им панацеей, да и сложно это было практически, так что, новые правила игры пришлось принять. Белов-отец их принял, женив сына на соседке - вдове красного командира, с ребенком, а потом отправил наследника с семейством в Москву, от греха подальше, чтоб там затерялись, а сам вскоре помер от тифа. Фамилия вдовы оказалась тоже Белова: всю деревню после освобождения, в девятнадцатом веке, как многих, записали по барину тогдашнему. Эта путаница, видимо, семью спасла в двадцатые – тридцатые годы. В Москве прожили тихо до самого сорок первого, а когда его отец в ополчении сгинул, прадед себе год в метрике приписал и до сорок шестого погоны не снимал. Дед, родившийся после войны, всю жизнь гордо именовал себя ребенком поколения победителей. Уже в конце шестидесятых прадед рискнул появиться на родовых землях, прикупив в Беловке небольшой домик, где и поселился, выйдя на пенсию по инвалидности – сказались фронтовые ранения, не объявляясь соседям, кто он, что и откуда: однофамилец, и все дела. Там же и обрел свой последний приют, на деревенском кладбище, неподалеку от предков, не дожив до лихих девяностых, когда его потомкам досталось, как и всем. Больших сбережений в учительской семье не водилось, потери были переживаемыми, но инфляция после «падловской» реформы, ощутимой. Она деда и добила, когда, получив отпускные, зарплату, сверхурочные, подарок ко дню рожденья в конвертике, зашел в продуктовый магазин и прикинул, что всей наличности едва хватит на пару килограммов свеклы да буханку хлеба. Выходить мужа после инфаркта бабушке не удалось, а потом и ее самой не стало, и еще через несколько лет - уже бабушки с другой стороны, будто советская власть забрала все старшее поколение с собой. По жизни Беловы озверелым патриотизмом не страдали, но и к манкуртам относились соответственно - как к извращению, сродни половому. Когда после краха советской империи стали появляться, вроде бы, навечно сгинувшие дворяне, Александр Петрович было собрал, что столько десятилетий в семье хранилось под строжайшим секретом, да и передумал легализовываться, поскольку компания не по нраву пришлась: «Опролетарились вконец, не то – дворяне, не то – дворняги, по большому счету!» Особенно его однофамилец потряс - учитель, что по выходе на пенсию занялся историей бывших хозяев деревни. То, что Беловы - род старинный, хорошо известно, но утверждены были в древнем дворянстве лишь две ветви. Первая — происходящая от Никиты Белова и сыновей: Дмитрия и Антипа, верстанного поместьем в 1629 году, и записанного в VI часть родословной книги Симбирской губернии. Вторая - от Фомы Белова и сына Михаила, верстанного поместьем в 1642-м, и записанного в VI часть родословной книги Курской губернии. В Бархатной Книге - родословной князей и дворян Российских и выезжих, составленной в 1687 году в связи с отменой местничества (1682) и после прекращения составления разрядных книг, упоминается некто Александр Белов, сын Петров – из той ветви рода Внуковых, что пресеклась в середине восемнадцатого века. Древнейший род Внуковых вёл своё происхождение от великого князя Рюрика. Непосредственный родоначальник их, по прозванию Внук, был из рода князей смоленских. Александр Петрович в полнейшем изумлении покрутил головой, во все глаза уставившись на раздухарившегося учителя : ухитриться приплести Рюриковичей – это сильно! Но воодушевленный ценными находками пенсионер продолжал гнуть свою линию, вернувшись к его полному тезке. У того были дети: Василий и Пётр. Этих-то Беловых однофамилец деревенский и раскрутил, имея в виду доказать собственную принадлежность к древнему роду. В конечном итоге, примазаться самому никак не вышло, зато раскопал, что, несмотря на многочисленные дополнения, в Бархатную книгу вошли не все древние и знаменитые русские роды. При сличении списка поданных родословий с «Алфавитным указателем фамилий и лиц, поминаемых в Боярских книгах» выяснилось, что более трех с половиной сотен семей, чьи представители служили при дворе в период деятельности Палаты родословных дел, родословий не подали. Имя Александра Белова, сына Петрова, упомянуто в списках Посольского приказа, а еще нашелся документ, согласно которому Борис Годунов, поверстав оного дворянина подмосковным поместьем Сосновка, отправил его за границу по государственной надобности. Дальнейших сведений о судьбе дипломата не нашлось, но в архивах сохранилось его письмо к одному из Внуковых, из которого следовало, что малолетних сыновей своих Белов оставил на родине, в Сосновке, которая к концу семнадцатого века стала зваться Беловкой.
